Его руки скользнули вниз по ее спине, обхватили бедра, и теперь уже даже вода не разделяла их. Морин словно плыла в невесомости; она словно стала частью океана… и этого сильного мужчины. Да разве такое возможно – чтобы ей казалось так легко и естественно быть рядом с ним, так близко, в окружении лишь вечно мятежных волн?
Смутная мысль не способна была замедлить затопивший ее тело жаркий поток. Губы Ноа вдруг приоткрылись, как будто он хотел о чем-то спросить, и Морин поняла, что ей стоит сделать только один жест – и он тут же остановится.
Но ей не хотелось, чтобы он останавливался, не хотелось, чтобы настал конец этим удивительным минутам, когда исчезли все вопросы – хорошо это или плохо, и когда важны были лишь чувства, лишь ощущения. Наоборот, если у нее сейчас и осталось какое-то желание, так только одно – быть еще ближе к его мощному, пульсирующему страстью телу; и она с силой притянула его к себе.
– Морин? – вопросительно пробормотал он.
Она не ответила ни словом, ни хотя бы кивком… и все же он уловил ее ответ.
Он подхватил ее на руки и понес к берегу. Прижавшись лицом к его плечу, она ощущала, как перекатываются под ее щекой мышцы, наслаждалась его запахом – запахом Ноа, йода и соли. Ей хотелось прикоснуться языком к ложбинке на плече, попробовать солоноватую кожу на вкус, хотелось пробежаться пальцами по влажному покрову на груди… но ее время еще не пришло. Странная робость и смущение овладели ею, как будто она согласилась принять участие в новой игре, не зная ее правил.
Он опустил ее на шаль, которую она сама несколько минут назад бросила на песок. А потом опустился рядом, и его ладони заскользили по ее телу, словно он обрел способность видеть кончиками пальцев. Тепло и сладкая боль разливались вслед за прикосновением его рук. Ее тело, так долго страдавшее от одиночества, отзывалось на его ласку – и вот уже и ее руки поднялись, легли ему на спину, заскользили по ней, даря ему ту же ласку.
А потом… а потом она испытала нечто особенное. Ллойд был внимательным, бережным, осторожным любовником, но сейчас Морин открывалась другая любовь.
Любовь Ноа.
Словно читая ее мысли, он удовлетворял самые тайные, до сих пор неизвестные даже ей самой желания; его поцелуи и прикосновения, интимные ласки любовника дарили ей неповторимое чувство единственной, самой желанной женщины на свете.
В ответ, забыв про робость и смущение, она открывалась ему, и желание, как волна во время прилива, неумолимо накатывало на нее, требуя удовлетворения и освобождения от невыносимой и сладостной – о Боже, какой сладостной! – муки. Но только когда Морин сказала Ноа, что хочет его, когда она прошептала эти слова ему в губы – лишь тогда он склонился над ней, вошел в нее.
Водоворот желания кружил и вскипал, то опуская, то вознося ее на своем гребне… пока не взорвался агонией страсти. Пока не пришло облегчение, бесконечное облегчение, которое было ей так необходимо, которого она так долго была лишена.
Потом она лежала в объятиях Ноа, и ее тело еще трепетало от любви, а дыхание еще рвалось из груди короткими и быстрыми толчками, но сомнения уже возвращались к ней вместе с реальностью.
А вместе с сомнениями пришла и злость на себя, на собственную глупость, легковерность, податливость. Как могла она позволить Ноа соблазнить себя, словно наивную девчонку… Она ведь многие годы знает и его, и его отношение к женщинам!
Ноа, должно быть, почувствовал напряжение в теле Морин, потому что приподнялся на локте и заглянул в ее освещенное луной лицо. Морин отвела глаза, поспешно отодвинулась от него, и он тяжело вздохнул:
– Морин… Морин… Ну когда же ты повзрослеешь? – сказал он.
Она в ярости замахнулась, поймав его врасплох. Ее кулак ткнулся ему в грудь, Ноа со смехом остановил ее руку, и этот смех окончательно вывел Морин из себя.
– Ты негодяй! Что ж, можешь добавить еще одну легкую победу к своему бесконечному списку. На этот раз в твоих сетях отчаявшаяся вдова. Еще один день прошел, еще одно очко в твою пользу.
Его улыбка растаяла.
– Ты действительно так думаешь… или же это тебе Ллойд меня так описал? Да, у меня в жизни были женщины. Мне тридцать три, коли уж на то пошло, и я нормальный мужчина. Но что дает тебе право судить меня подобным образом? Когда ты, наконец, увидишь жизнь в ее истинном свете, а, Морин? Ты не можешь вечно жить в собственном коконе. Ты ведь взрослая женщина, и у тебя не может не быть физических желаний. Так уж сложилось в мире, что мужчины занимаются любовью с женщинами, которые им нравятся. Ты нравишься мне, Морин, и я – видит Бог – не противен тебе. Так проснись же, наконец! Этот вечер был особенным для меня. Да и для тебя тоже. Так что же с тобой такое? Считаешь себя виноватой из-за Ллойда? Но это же безумие. Ллойда нет на свете, но ты-то жива! Ты полна страсти – неужели ты считаешь, что сможешь игнорировать секс?
Морин не желала выслушивать продолжение. Схватив с песка шаль, она закуталась в нее и с одеждой в руках побежала в сторону дома. Уже очутившись за дюнами, остановилась и дрожащими руками натянула на себя белье и платье, а когда услышала шаги Ноа, снова ринулась по пляжу и сквозь раздвижные стеклянные двери проскочила в дом. Потом пролетела через гостиную, на ходу подхватив свою сумочку, и к тому времени, когда Ноа, успев одеться, появился на крыльце, она уже сидела в машине и неотрывно смотрела сквозь ветровое стекло прямо перед собой.
На обратном пути ни один из них не произнес ни слова. В свете фар проезжавшей мимо машины Морин краем глаза увидела напряженное лицо Ноа – и тут же отвернулась. Он еще смеет злиться. Это она должна быть в бешенстве… и она действительно в бешенстве. Не только на него, но и на себя – за то, что так легко позволила себя соблазнить.
Морин намеревалась развернуться и молча уйти, но, выйдя у дома из машины, все же наклонилась и, не отдавая себе отчета, что говорит, произнесла:
– Спасибо тебе за приятный вечер.
И ее настроение отнюдь не улучшилось оттого, что Ноа скептически усмехнулся, повел бровью и протянул:
– Всегда к вашим услугам, мисс Берите-с-меня-пример.
5
На следующее утро Морин заставила себя подняться в обычное время, подавив мучительное желание хоть ненадолго отодвинуть начало дня. Но она не могла избавиться от неприятного ощущения тошноты и спазма в желудке.
Она выставила на стойку кухонного бара завтрак – апельсиновый сок, кофе, овсяные хлопья с молоком. В связи с их новым бюджетом она урезала расходы на продукты, и когда на кухне появилась Шелли, презрение в ее голубых глазах к столь спартанскому набору было очевидно. Но вслух она, по крайней мере, ничего не выдала. Безмолвно, слегка усерднее, чем нужно, изображая задумчивость, Шелли расправилась с чашкой хлопьев и двумя тостами – и при этом игнорировала Морин, словно той и вовсе не было.
На сей раз и Морин не стала пытаться заводить вежливую беседу. Она откусила было кусочек тоста, но тот застрял у нее в горле, и Морин решила ограничиться второй чашкой кофе.
– Что, мучает похмелье? – неожиданно поинтересовалась Шелли.
Морин кинула на нее быстрый взгляд.
– Нет… я выпила только немного вина да пару глотков коньяка. Думаю, у меня приступ болезни, которую дама в бюро по трудоустройству назвала "нервозностью безработных".
Голубые глаза Шелли бесстрастно изучали лицо Морин.
– Не везет?
В ее голосе тоже не было ни намека на эмоции – ни сочувствия, ни злорадства – так что Морин решила принять этот вопрос, так сказать, в чистом виде.
– Не везет. Похоже, сочетание полного отсутствия опыта с весьма зрелым возрастом… – она скорчила гримасу, – преодолеть непросто. Я ведь даже не могу похвастать, что работала, как большинство школьников, после занятий или на каникулах. Что ж, работодателей можно понять.
– То есть?
– А зачем им рисковать, принимая на работу совершенно неопытного человека? В конце концов, в город ежедневно приезжают сотни высококвалифицированных секретарей и продавцов, уставших от холодных зим на севере и готовых работать за минимальную плату, лишь бы жить во Флориде. Кому же нужна секретарша, которая печатает не больше двадцати слов в минуту – причем четырьмя пальцами – и испытывает патологическое отвращение к любым анкетам и заявлениям. В прошлую пятницу я с таким треском провалилась! Мне вроде бы хотели предложить работу младшего клерка, нужно было только пройти тестирование, так я – можешь себе представить? – начисто забыла, в каком порядке идут буквы в алфавите.
– Ага… понимаю. У меня тоже все из головы вылетает, как только наш старик Крамер произносит: "Сдавайте контрольные работы. Осталось всего пять минут, леди и джентльмены".
Морин неожиданно для самой себя рассмеялась. Шелли ее смеха не поддержала и быстро ушла из кухни наверх, за учебниками, но Морин поймала себя на том, что продолжает улыбаться, убирая грязную посуду в мойку.
Когда она закончила с уборкой, Шелли уже ушла. Спальню она, как обычно, бросила неубранной. По дороге к себе Морин заглянула в ванную Шелли, где стоял затхлый запах от сырых полотенец, поморщилась, но ей пришлось оставить все как есть. Она опаздывала на очередное собеседование, и потому была вынуждена закрыть глаза на грязь и раскиданные повсюду расчески, тюбики губной помады и нижнее белье.
Морин старательно подобрала подходящую одежду – темный костюм из плотной хлопчатобумажной ткани, белую блузку и закрытые туфли-лодочки. Взглянув на себя в зеркало, удовлетворенно кивнула. Именно так и должна быть одета скромная дама, подыскивающая себе работу.
Но уже через полчаса, глядя в скучающие глаза менеджера по кадрам одного из крупных универмагов, где она надеялась получить место младшего продавца, Морин поняла, что опять потерпела неудачу. Как объяснила ей менеджер, компания выработала политику приема на работу молодых юношей и девушек, сразу со школьной скамьи или после колледжа.
– Мы предпочитаем учить их с азов, чтобы годам к двадцати пяти они уже становились опытными специалистами, – добавила дама, бросив взгляд на аккуратно заполненную анкету Морин. – Если бы у вас был хоть какой-то опыт работы в этой области, возможно, мы бы и сделали исключение, но… – Вместо продолжения она просто пожала плечами.
"А мне в мои тридцать два уже пора на пенсию", – мысленно закончила за нее Морин. Она пыталась найти спасение в юморе, но любезная улыбка – словно она вовсе и не испытывала унижения от отказа – далась ей нелегко.
– И вся эта нервотрепка по поводу места с минимальной оплатой. Можешь себе представить? – час спустя говорила она Сьюзен.
Они устроились в изысканном баре загородного клуба Бэй-Сити и в ожидании Лоис Медина и Лески Осгуд потягивали белое вино. Морин появилась здесь впервые после смерти Ллойда; посматривая на остальных посетительниц, по большей части давно знакомых ей, она чувствовала себя чужой среди всех этих улыбающихся, беспечных и элегантно одетых дам.
В чем же причина ее дискомфорта? Только ли в недавнем вдовстве – или же виноваты материальные проблемы? Она была рада, что зайдя в клуб, нашла в баре одну Сьюзен. Ей хотелось поделиться хоть с кем-то близким, но уже через несколько минут она пожалела, что выложила подруге все свои неприятности. Что она уловила на лице Сьюзен – сочувствие или замешательство? И когда это в ней появилась такая обидчивость, такое неверие в истинность чувств других людей?
– Ита-ак, ты все же нашла время для старых друзей, как я вижу?
Рядом с ними возникла Лоис Медина, элегантная и стройная, в платье, обтягивающем ее словно змеиная кожа и открывающем максимум обнаженного тела на плечах и спине. Каждый волосок в ее прическе был на месте; никто бы не усомнился, что все утро Лоис провела у Мориса, самого знаменитого стилиста Бэй-Сити.
Леска за спиной у Лоис хихикнула – ее обычная реакция на остроты подруги. Леска была пухленькой, белокожей; ее светлые волосы и матово-молочная кожа придавали ей этакий простодушный шарм, прежде импонировавший Морин. Но почему-то сегодня, услышав хихиканье Лески, она скрипнула зубами и едва сумела выдавить приветственную улыбку.
– В этом наряде ты похожа на туристку, – окинув ее критическим взглядом, добавила Лоис.
– Я же ищу работу, – напомнила ей Морин и поспешно обернулась к Леске с вопросом о ее детях.
Эта ее уловка не сработала. Назойливая, как комар, Лоис вернулась к той же самой теме сразу же, едва они устроились за столиком в просторном обеденном зале клуба и сделали заказ.
– Похоже, ты всерьез решила устроиться на работу? Как… интересно.
– А на мой взгляд, это очень мудро с твоей стороны, – быстро проговорила Сьюзен. – У тебя появилась уйма лишнего времени…
– И далеко не такая уйма лишних денег, – закончила вместо нее Морин, презрев предложенную ей лазейку.
Лоис изобразила удивление – не слишком, впрочем, убедительно, решила про себя Морин. Она не сомневалась, что соседи и подруги уже успели досконально обсудить ее финансовую ситуацию. В прежние дни она принялась бы болтать о пустяках, чтобы увести разговор от неловкой для друзей темы. Но сегодня подобное лицемерие ей было отвратительно. За столом повисла напряженная пауза. Морин намеренно не нарушала затянувшееся молчание.
Леска, покрывшись пунцовыми пятнами, словно Морин во всеуслышание призналась в непристойной связи, жестом попросила официантку принести минеральной воды. Тут они все разом заговорили, и Морин на какое-то время оказалась словно на необитаемом острове посреди враждебного океана. Как странно, думала она, что эти женщины не моргнув глазом обсуждают интимнейшие подробности своей сексуальной жизни – она этого никогда не могла понять и никогда в подобных разговорах не участвовала – а вот тот факт, что она осталась вдовой без средств к существованию, стал для них запретной темой, чем-то почти неприличным.
Она остановила взгляд на Лоис, которая как раз делилась пикантными сплетнями об одной из соседок. Неожиданно Морин пришло в голову, что этот обед, вероятно, станет ее последней трапезой в клубе, и решение это будет исходить от нее самой. Во-первых, в конце месяца, когда потребуется очередной взнос за ее членство в клубе, она не в состоянии будет оплатить такие расходы. Ну а во-вторых, что гораздо важнее, сегодня она поняла, что ей здесь вовсе не нравится. Да и нравилось ли когда-нибудь вообще?
Нет, она относилась к Сьюзен с симпатией, а Леску считала достаточно безобидным созданием, но… почему она до сих пор не осознавала, что Лоис ей откровенно неприятна и что она терпела ее язвительность, ее заведомо злостные сплетни лишь ради Ллойда – потому, что муж Лоис был одним из его выгодных клиентов. Что ж, теперь, когда Ллойд умер, у нее нет причин поддерживать отношения с Лоис. Теперь она может дружить с близкими себе по духу людьми.
Через пару минут Морин встала из-за стола и, довольная удобным предлогом, извинилась, сказав, что у нее назначена еще одна встреча. Процедура прощания прошла как обычно, каждая из подруг приложилась щекой к ее щеке, но ни одна из них не упомянула о следующем ленче. "Начиная с этой минуты, – подумала Морин, – моя дружба с Лоис и Леской постепенно сойдет на нет. Какое-то время они будут еще позванивать мне из вежливости, а потом и вовсе забудут, что когда-то я принадлежала к их кругу".
Ведь Морин совершила непростительный для этого круга грех – она стала неплатежеспособной.
Кто ж виноват, что она столько времени растратила на подруг, для которых имеет значение только наличие или отсутствие крупного банковского счета? Ллойд никогда напрямую не требовал, чтобы она заводила себе подруг среди жен его деловых партнеров. О, некое завуалированное, возможно, даже бессознательное давление с его стороны, конечно, было, но ей и самой так было проще, поскольку в любом случае приходилось довольно часто устраивать для этих людей официальные приемы или вечеринки.
Но ведь она могла бы подружиться и с людьми совершенно другого склада, с которыми жизнь сводила ее в течение этих десяти лет и которые казались ей куда привлекательнее. Скажем, с той милой учительницей из школы Шелли, что разделяла ее страсть к цветоводству… или с супружеской парой, владельцами антикварного магазинчика на Пайнеллас-парк – с ними ее сближало сходное чувство юмора. Она попросила Ллойда пригласить их на одну из вечеринок, но он только поморщился, заявив, что они не впишутся в общую картину.
Позже Морин собиралась пригласить их на барбекю, но и эта ее идея так и не воплотилась. Ну почему она не настаивала? Неужели желание доказать Ллойду, что он не ошибся, женившись на такой молоденькой девушке, настолько поглотило ее, что она полностью подчинилась мужу, игнорируя собственные желания? Неужели Ноа прав, утверждая, что ей пора наконец жить самостоятельной жизнью?
Ее настроение нисколько не улучшилось после следующего собеседования по поводу работы – на этот раз в качестве секретаря. Менеджер свернула беседу так быстро, что Морин сразу поняла – на второе собеседование ее не пригласят. Дома ее встретил грохот любимой рок-группы Шелли, несшийся из динамиков наверху. Морин готова была даже подняться к падчерице, чтобы хоть с кем-нибудь поговорить и отвести душу.
Но она тут же передумала, решив, что сейчас ей все же лучше побыть одной. Чашечка горячего кофе – вот что ей действительно необходимо. Но уж никак не очередной презрительный взгляд – хватит с нее на сегодня этих взглядов. Со вздохом облегчения сбросив туфли, Морин растерла гудевшие ступни. Искать работу в подобных туфлях и колготках – истинное мучение, но, в конце концов, могло быть и хуже. У нее, по крайней мере, есть где отдохнуть, хотя… это радостное обстоятельство может кардинальным образом измениться, если она не подыщет себе места в ближайшее же время.
Морин прошла на кухню и увидела огромную коробку, брошенную прямо в раковину. Ярко-зеленая папиросная бумага была развернута, крышка сдвинута, но желтые розы так и остались в коробке, и вид у них уже был довольно несчастный. Неужто так трудно было поставить цветы в воду? Морин подавила приступ раздражения. Во-первых, из-за такой мелочи не стоило поднимать шум, а во-вторых… не слишком ли она многого ждет от Шелли?
Пальцы у нее чуть заметно дрогнули, когда она вынула из коробки небольшую карточку. "Друзья?" – вот и все, что там было написано. Подписи не оказалось, но Морин нетрудно было догадаться, что цветы от Ноа.
На протяжении всего дня она запрещала себе думать о Ноа, потому что как только память возвращала ей минуты, проведенные с ним, Морин вновь начинало терзать унизительное чувство презрения к самой себе. Прошлым вечером она обнаружила, что другой мужчина способен вызывать в ней чувства, которые – как она думала прежде – были предназначены лишь для Ллойда. И это казалось ей предательством по отношению к покойному мужу. Как это вышло, что в объятиях Ноа она испытала страсть, несравнимую с той, что связывала ее с Ллойдом? А ведь именно Ллойда она любила столько лет, была счастлива и считала, что это и есть истинная любовь.
Морин не желала ни думать об этом, ни отвечать на неприятные для нее вопросы, а цветы Ноа лишь подливали масла в огонь. Она чуть было не выбросила их, но потом все же поставила в вазу. В конце концов, криво усмехнулась про себя Морин, вряд ли ей в ближайшем будущем придется получать в подарок цветы. Тем более от Ноа.
– Ну, что? Нашла работу?