Пол Миллер был уже не тем человеком, что несколько часов назад. После сокрушительного разгрома, пережитого в отеле "Уолдорф", он помчался домой, на Парк-авеню, где постарался как можно спокойнее взвесить все свои возможности. Оставался единственный шанс: если Роза еще не читала ту статью, он все еще может уговорить ее заключить договор с Вандербильтом. Единственное, что его может спасти – если Роза сейчас в Дьюнскрэге. Вероятно, журнал "Кью" в Лонг-Айленд еще не доставили. Значит, необходимо оказаться там раньше.
Пол Миллер достал из кармана маленькую коробочку, обернутую в серебристую бумагу, и положил ее на стол.
– Ну-ка, Роза, открой ее.
Роза сняла крышку и открыла оказавшийся в коробочке бархатный футляр от фирмы "Картье". Огромный брильянт, чистый, как слеза, вставленный в золотой ободок кольца, сверкнул перед глазами.
– Зачем, Пол? – спокойно спросила она.
– Затем, что я люблю тебя, Роза, – ответил он, не отводя от нее взгляда. – Все, что произошло между нами за последние недели, только подтвердило то, что я знал и раньше: я хочу жениться на тебе, Роза, хочу стать твоим мужем.
Роза громко захлопнула крышку футляра. Протянув руку, она взяла свежий номер журнала "Кью" и бросила на стол.
Миллер вздрогнул.
– Я предполагал, что ты это уже прочла, – проговорил он как можно более ровным голосом. – Прошу тебя, поверь мне, обвинения Мак-Куина совершенно беспочвенны. Я уже разговаривал с моими адвокатами. Сегодня же они подадут на него в суд.
Тактика Миллера оказалась для Розы неожиданной. По ее предположениям, он должен был скорее спровоцировать ее на сделку с Вандербильтом, чем преподнести обручальное кольцо. Если только Вандербильт не исчез со сцены…
Не говоря ни слова, Роза пододвинула Миллеру лист бумаги. Затем сняла колпачок с авторучки и вручила ее ему.
– Это отказ от прав, Пол, – сказала она бесцветным голосом. – Ты подпишешь его и откажешься от всех претензий на акции "Глобал Энтерпрайсиз", которые сейчас в твоем распоряжении.
Миллер смотрел на нее в упор. Будь он проклят, если позволит этой женщине запугать себя.
– А почему я должен это подписать, Роза?
– Потому что очень скоро ты предстанешь перед судебным комитетом Сената. Затем тебе предъявят в гражданском суде обвинения во взяточничестве, вымогательстве и мошенничестве. Если ты сейчас подпишешь эту бумагу, Пол, то я не присоединю свой иск к длинному перечню других исков против тебя.
– Ты сама не знаешь, о чем просишь меня, Роза.
– Знаю, – ответила она, кладя перед ним второй лист бумаги. – Вот список обвинений против тебя, которые Хью О'Нил готов представить завтра в федеральный суд вместе с ходатайством о конфискации у тебя акций. Учитывая твои обстоятельства, я не думаю, что кто-либо из судей встанет на твою защиту, находясь в здравом уме.
Роза выдержала небольшую паузу.
– Конечно, ты можешь рискнуть и пойти к Вандербильту. Насколько я понимаю, сейчас это твоя единственная возможность.
Пол Миллер долго не сводил глаз с обоих документов, словно пытаясь с помощью одной силы воли изменить то, что в них написано. Потом посмотрел на Розу и увидел в ее глазах абсолютную пустоту. Такое же непостижимое выражение, лишенное радости, он уже замечал у нее однажды. Это было после того, как они занимались любовью; она не подозревала, что он смотрит на нее, или ей это было безразлично. Тогда он подумал, что Роза фригидна. Теперь он понял: холод исходил из ее сердца.
– Сколько? – хрипло спросил он. – Сколько ты предлагаешь за акции?
– Ни цента! – отрезала Роза. – У тебя была прекрасная возможность договориться со мной. Ты предпочел другое. Ты хотел большего; в конце концов ты это получил. Но ты еще никогда не платил такую высокую цену за то, чтобы переспать с женщиной. Так вот тебе счет! Подписывай и уходи.
Пол Миллер изумленно уставился на нее.
– Так ты легла под меня ради фирмы, ради… вещи?
– Подписывай, Пол, – тихо сказала Роза. – Пока я не передумала и не вызвала полицию.
Миллер смотрел на нее, словно чего-то не понимал. Его рука дрожала, когда он схватил ручку и торопливо расписался на листе с отказом от прав.
– Да поможет тебе Бог, Роза, – прошептал он. – Потому что когда-нибудь настанет и твой черед!
– Если от этого тебе легче, Пол, что ж, можешь так думать!
Разоблачения, опубликованные в "Кью", были подхвачены газетами всей страны. За ними последовали парламентские запросы, заявления губернаторов штатов, петиции граждан с требованием расследования дела Миллера в Конгрессе.
Пока на Капитолийском холме царило волнение, Монк Мак-Куин вернулся в Нью-Йорк. Редакция "Кью" пребывала в атмосфере подавленности, почти в траурном настроении. Собрав всех сотрудников, Монк попытался выяснить причину. Общее мнение выразил Джимми Пирс.
– Мы считаем, что вам понадобилось невероятное мужество, чтобы сделать это, сэр. Нам хотелось бы, чтобы вы знали: каждый из нас гордится, что он работает в этом журнале. Мы будем с вами, что бы ни случилось.
Монк готов был расплакаться. Поддержка сотрудников редакции, вплоть до мальчиков-помощников корректора, значила для него очень много. Через несколько дней ему на деле пришлось убедиться, как важно это доверие.
Большинство журналистов и обозревателей финансовых газет превозносили Монка за то, что он раскрыл причины, по которым его отец отказался от расследования преступлений Пола Миллера. Они признавали, что Элистер Мак-Куин пошел на сделку с совестью и тем самым запятнал свой безупречный авторитет журналиста. Вместе с тем, по их мнению, эта единственная ошибка не могла зачеркнуть достижений Мак-Куина, дела всей его жизни.
Далеко не столь великодушными оказались бульварные газеты, падкие до скандалов. В них попадались обвинения в адрес Элистера Мак-Куина в том, что он, якобы, неплохо наживался, замалчивая грязные дела Миллера в своей газете. Кое-кто из репортеров намекал, что эти тайные доходы пополнялись и за счет других крупных мошенников, которым Мак-Куин, по их словам, оказывал скрытое покровительство. Монк возмущенно опровергал все эти обвинения, но один вопрос неизменно задевал его за живое:
– Почему вы это сделали, Мак-Куин? Что заставило вас предать вашего отца? Как вы думаете, что бы он сказал вам, если бы очутился поблизости?
– Мой отец был достойным человеком, – заявлял Монк в ответ. – Но он не был совершенным. Он делал ошибки. Я уверен, что, имей он такую возможность, он бы и сам опубликовал эти статьи.
Крики и насмешки больно ранили Монка, но он продолжал говорить.
– Я думаю, отец одобрил бы мой поступок.
– А как же, конечно, одобрил бы! – крикнул один из репортеров. – Какой отец не желает, чтобы сын нанес ему удар в спину!
Лицо Монка горело от стыда и гнева. Когда он начинал писать первую из своих статей, он был так уверен, что отец согласился бы с ним. Но теперь, когда Монк мысленно умолял об ответе, тень Элистера Мак-Куина хранила подозрительное молчание. Теперь только один человек мог облегчить его ношу.
– Монк! Ты вернулся!
Ему казалось, что Роза еще никогда не была так прекрасна. Ее густые черные волосы были уложены в высокую прическу, закрепленную тонкими бриллиантовыми шпильками, она протягивала к нему руки в белых кружевах, алые полные губы смеялись, кончики пальцев ее были прохладными.
– Хелло, Роза, – негромко сказал он.
Она взяла его за руку и повела в гостиную, где слуги под присмотром Олбани накрывали на стол к чаю.
– Если бы я знала, что ты придешь, я бы все отменила, – щебетала Роза. – С минуты на минуту сюда пожалуют тридцать членов городского комитета покровительства изящным искусствам.
– Я ненадолго, – сказал Монк. – Дел невпроворот. Но мне хотелось просто зайти к тебе…
Впервые за несколько недель он не мог найти нужных слов.
– Да, ты выглядишь совсем измотанным. И неудивительно: все эти ужасные вещи, которые пишут в бульварных газетах о твоем отце… Как это недостойно!
– Роза… – Монк запнулся. Он так много хотел сказать, ему так многое нужно было услышать! – Роза, ты читала мои статьи?
– Конечно, читала. Они просто блестящие!
– У вас все получилось с акциями? Роза победно улыбнулась.
– Они снова там, где им полагается быть.
– Тогда все в порядке?..
Роза пытливо посмотрела на него.
– Конечно. С Полом Миллером покончено, и все благодаря тебе.
Монк поморщился, но тут же простил Розе эти бесчувственные слова.
– Знаешь, я хотел бы… то есть если ты не занята… может, мы пообедаем вместе?
Роза захлопала в ладоши от радости.
– Ах, милый, милый Монк! Ты совсем такой же, как тогда, на моей свадьбе. Такой серьезный и стеснительный. Конечно же, мы можем с тобой пообедать. Франклину не терпится тебя увидеть.
– Я думал, только ты и я…
– О, Монк, прошу тебя, – проговорила Роза с ноткой отчаяния в голосе. – Ведь ты же не будешь начинать все сначала.
– Что начинать?
– Эти твои глупости насчет любви.
– Но я же действительно люблю тебя! – выпалил он.
Роза встала с места и подошла к нему совсем близко.
– Мне не везло с мужчинами, – спокойно сказала она. – Тебе, как никому другому, должно быть это известно. Я очень хорошо отношусь к тебе, Монк, и я всегда ценила твою дружбу. Но я не люблю тебя в том смысле, в котором тебе бы этого хотелось. Не знаю, смогу ли я вообще когда-нибудь полюбить снова. Я поняла, что нельзя хотеть слишком многого сразу. У меня есть моя работа, которую я ценю превыше всего, и будущее, которое я должна построить. Пока мне больше ничего не нужно, и, может быть, так будет всегда.
Монк не осмеливался поднять глаза, пока Роза говорила. Он слышал слова, но сознание почему-то отказывалось их воспринимать. Они не могли быть правдой, в них невозможно было поверить. Реальными были лишь его слезы.
Послышался звон дверных колокольчиков.
– Это, наверное, твои гости, – хрипло сказал он. – Мне надо идти. До свиданья, Роза.
– Монк!
Но он продолжал идти – не к парадной двери, но в глубину дома, по коридорам, которые он так хорошо помнил, мимо горничных и поваров, сразу уступавших ему путь. Он прошел через сад, вышел из ворот на улицу и побежал куда глаза глядят.
Разоблачения, начало которым положили статьи Монка Мак-Куина на первых полосах журнала "Кью", приковали внимание всей страны к Вашингтону. Назначенная президентом Вудро Вильсоном комиссия начала слушания и за неделю до Рождества вынесла свое решение: материалы дела Пола Миллера следовало передать в федеральный суд, а Чарлз Хамболт, чьи показания оказались решающими, был освобожден из-под следствия.
Для широкой публики дело на этом было закончено. Общественное внимание было теперь привлечено к войне в Европе. Во всей стране бушевали дебаты между изоляционистами, протестовавшими против вмешательства Америки в конфликт, и интервенционистами, считавшими необходимостью поддержать Антанту. Когда Пол Миллер был приговорен к трем годам заключения в федеральной тюрьме за взяточничество и коррупцию, пресса отозвалась на это событие коротеньким сообщением, затерянным где-то в глубине "Нью-Йорк таймс".
10
Франклин Джефферсон взбежал по ступеням клуба "Метрополитен", преодолевая порывы начинающейся метели, несущиеся с Манхэттена. Оставив швейцару свою огромную енотовую шубу, он поспешил в бар, где клубные завсегдатаи пережидали вьюгу, весело обсуждая открывшуюся перспективу заночевать в стенах клуба. Франклину они напомнили компанию школьников, возбужденных предвкушением провести ночь вне дома.
С бокалом в руке он пробирался между столиками, узнавая знакомые лица и отвечая на приветствия, пока не наткнулся на Монка Мак-Куина, одиноко сидящего за своим столом в нише.
– Ты что, проказой заразился или попал к чертям на вечеринку? – весело поинтересовался он.
Монк поднял свой бокал в ответ.
– Наверное, и то и другое.
Будучи завсегдатаем клуба, Франклин знал, что в последние несколько недель Монк стал у членов клуба притчей во языцех. В то время как финансовые круги Нью-Йорка встречали его действия аплодисментами, мнение обывателей по поводу его победы над Полом Миллером было гораздо более сдержанным: на Уоллстрит подобных "скелетов в шкафу" можно было обнаружить еще немало. В результате Монк фактически оказался в изоляции: в клубе все были с ним подчеркнуто вежливы, но никто не приглашал его в свою компанию.
– Пора бы нам уже перестать вот так встречаться, – сказал Франклин, стараясь разрядить атмосферу. – Начнутся всякие разговоры. Да и Роза о тебе спрашивала. Она боится, как бы ты не превратился в отшельника.
Монк пожал плечами и посмотрел в сторону. В первый раз за многие годы он не приехал в Толбот-хауз ни на Рождество, ни на Новый год. Были приглашения и в другие дома, но все они оказались в мусорной корзине. Его боль все еще была слишком острой и глубокой, чтобы позволить ему думать о встрече с Розой.
Франклин прекрасно чувствовал это и от всего сердца переживал за Монка. Монк всегда был для него старшим другом, заменяя ему брата, которого у Франклина никогда не было. С ним связаны были первые воспоминания детства; тогда Монк играл вместе с ним в закоулках Дьюнскрэга. Именно он помогал Франклину преодолевать мучительные трудности, неизбежные для мальчика-подростка. Он научил его видеть, как огромна и прекрасна земля, сколько замечательных возможностей готова она открыть перед человеком, который сумеет стать гражданином мира. Они вместе обсуждали и решали главные вопросы эпохи и строили грандиозные планы на будущее. Монк всячески поддерживал Франклина и в более практическом плане. Будучи на шесть лет старше, он мог провести его, несовершеннолетнего, в самые лучшие клубы, а когда Франклину исполнилось шестнадцать, он приобщил его и к земным утехам, приведя в изысканный и закрытый для посторонних бордель мадам Катрины.
Франклин так же хорошо видел, как сильно Монк влюблен в Розу. Он никогда не понимал, почему сестра отвергла привязанность Монка и вышла за Саймона Толбота. После смерти Саймона Франклин надеялся, что она прозреет и ответит на это чувство.
Он никогда не задавался вопросом, почему Монк преследует Пола Миллера с такой жестокой целеустремленностью. Он думал, что Роза рассказала об акциях только Хью О'Нилу и Эрику Голланту. Даже когда в "Кью" появились статьи Монка, Франклин все еще не мог уловить связи. Только потом до него дошли слухи, давно уже циркулировавшие в "Метрополитене", что Монк Мак-Куин ополчился на Пола Миллера, чтобы таким окольным способом оказать рыцарскую услугу Розе Джефферсон.
И только тогда у Франклина наступило просветление. Он понял наконец, что все в Нью-Йорке знали о настоящей причине поступка Монка, кроме него.
Франклин оказался в весьма затруднительном положении. Он очень хотел поговорить с Монком и в то же время боялся, что приведет друга в еще большее замешательство. Он был сердит и на Розу, которая вела себя так, словно Монк и пальцем не пошевелил, чтобы помочь ей. Эта ее невнимательность всегда была Франклину непонятна.
– Как там Роза? – спросил Монк.
Он почувствовал, что Франклин хочет что-то сказать, но не может найти слов.
– Вся в делах, – чуть быстрее, чем нужно, ответил он. – Ты не представляешь, какие перемены происходят в "Глобал Энтерпрайсиз".
– Да нет, это как раз я себе представляю.
Хотя уже несколько месяцев Монк ни слова не писал о "Глобал Энтерпрайсиз", его редакторы внимательно следили за тем, какую основательную генеральную уборку Роза проводит в фирме. Сотрудники "Толбот Рейлроудз", которых привел с собой в компанию Саймон, были уволены. То же произошло и с администраторами, нанятыми им в штат "Глобал Энтерпрайсиз". В каждом отделе Роза кого-то продвигала по службе, кого-то повышала в должности, кого-то увольняла. Тем, в чьей преданности она сомневалась, было несдобровать.
Точно так же быстро и решительно действовала Роза и вне стен компании. Она помирилась с Вандербильтом и даже склонила его на публичное подписание нового контракта. Прочие владельцы железных дорог восприняли это событие однозначно. Боевой топор был зарыт: Роза Джефферсон вернулась в бизнес. Уже на следующий день в двери "Глобал Энтерпрайсиз" застучались клиенты, предлагая новые договора.
– А у тебя какие новости? – спросил Монк. – Ты обучаешься у Эрика Голланта тому, что тебе надо узнать?
Франклин слегка нахмурился.
– Да, – признал он, – обучаюсь. Это довольно интересно. Но… – Франклин допил бренди.
– Но я чувствую, что это не по мне. Никогда не было моим и не будет.
– Ты говорил с Розой об этом? Франклин покачал головой.
– У нее никого нет, кроме меня, Монк. Что она сделает, если я скажу, что не хочу стать частью ее жизни? А ведь помимо фирмы у нее есть еще заботы о Стивене…
Он помолчал немного.
– Как ты думаешь, стоит ли ей говорить? Думаешь, она поймет?
"О да, она поймет тебя, – думал Монк. – И сделает все, что посчитает необходимым, чтобы ты поступал так, как она того хочет".
– Тебе нужно будет решить, как будет лучше для вас обоих, – отделался он пустой фразой.
Франклин явно был разочарован двусмысленностью этого совета, но Монк не хотел вмешиваться.
– Думаю, ты прав, – сказал Франклин, прощаясь. Он рассмеялся: – Знаешь что? Ничего не изменится, но в конце концов все как-нибудь образуется само собой.
Позже, вспоминая эти слова, Монк не мог понять, действительно ли в них был легкий привкус горечи, или ему это только показалось.
– Ну, что ты на это скажешь? – спросила Роза, с нетерпением ожидая услышать ответ Франклина.
Это было на следующее утро после метели; они сидели у Розы в кабинете, наблюдая из окна, как Манхэттен постепенно освобождается от снежных завалов. Роза с Франклином превратили утренний кофе в офисе в своего рода ритуал. Это была лучшая возможность обсудить предстоящий день. Франклин поднял к свету лист бледно-голубой бумаги, и солнечные лучи заиграли на рельефных золотых буквах, оттиснутых у его верхнего края.
– Сама себе решила сделать рождественский подарок, – добавила Роза.
– Роза Джефферсон… – прошептал Франклин. – Мне очень нравится, как это звучит.
Роза сжала его в объятиях. Ей давно не терпелось сообщить Франклину о своем решении вернуть себе девичью фамилию. Она надеялась, что он согласится, так как уже дала указание хозяйственному отделу заказать для компании новые канцелярские принадлежности и выбросить старые фирменные бланки "Толбот Рейлроудз".
– Тебе действительно нравится?
– Да, нравится, – заверил ее Франклин.
Улыбка удовлетворения появилась на лице Розы. Несмотря на все, ей удалось сохранить то, что ей было по-настоящему дорого: с ней оставались Стивен, Франклин и, конечно, "Глобал Энтерпрайсиз".