* * *
- Кира, мне надо с тобой поговорить.
- Валяй, - Кира не утрудилась соблюдением элементарного делового этикета. Потому что Кира была злая. Ей не дали отпуск. Видите ли работы много, и как же, и куда же, ну подумай сама, Кирочка… И клиенты, как назло, поперли - словно прятались где-то до сентября. Конечно, это, с одной стороны - хорошо. Денег заработает. А с другой - нервы она так и не вылечила. Поэтому Кира злая, и виноваты в этом двое: ее шеф и сестра. Нет, был еще третий виноватый, но о нем она предпочитала не думать. Он о ней не думает, и она о нем не будет.
- Давай после работы посидим в кафе? - Оксана странным образом проигнорировала такое вопиющее отсутствие пиетета в свой адрес.
- Я не знаю, как у меня вечер сложится: могут позвонить по одной квартире - вчера договаривались.
- Тогда пойдем прямо сейчас - сейчас ты ничем важным не занята? - Оксанина покладистость ошарашила.
Ничем важным, в принципе. Точнее, ничем срочным - промежуточный отчет, аналитика, возня с цифрами. В последнее время Кира находила какое-то мазохистское удовольствие в ковырянии в цифрах. А раньше ее это просто бесило. Стареет?
Кира сначала хотела все это изложить Оксане - о том, что они на пару с Козиковым регулярно трясут с нее аналитику, и работает Кира, собственно, на них и так далее. А потомпередумала. Оксана решительно настроена на разговор. Себе дешевле выслушать дорогую кузину - все равно не отцепится. Кира резко встала со стула.
- Пошли.
* * *
Неподалеку от офиса очень удачно располагалось "Штолле" - Кира весьма ценила их выпечку. И не удержалась - заказала себе шоколадную булочку с маком, хотя, в общем-то, была не голодна. Оксана аскетически ограничилась чашкой чаю, Кира, в противовес, заказала кофе. Можно приступать к экзекуции.
- Ну? Чего надо?
- Кира… - Оксана поморщилась. - Ты почему такая грубая?
- Я не грубая. Я злая. Разницу улавливаешь?
- Почему?
- По кочану! Вы отдыхали все лето. А я не человек, мне отпуск не положен!
- Кира, ну ты же видишь - сейчас работы много. Тебе самой это выгодно - столько сделок. Это же твои комиссионные.
- От работы дохнут кони! - Кира впилась зубами в булочку. - Ну, а я - бессмертный пони.
- А кто тебе мешал летом отдыхать?
- Кто мешал?! - Кира задохнулась возмущением. - Да вы и мешали! Все лето вас не было! Влад то в Таиланде, то на Кипре! Ты то в Турции, то на даче. Кира, сделай то, Кира, сделай это. Подстрахуй, проконтролируй, переговори! Что ты ерунду говоришь-то!
- Ну ладно, ладно, - Оксана примирительно махнула ладошкой. - Вот все текущие сделки завершишь - и езжай в отпуск.
- Спасибо, барыня! - Кира изобразила шутовской поклон. - Я все это только к ноябрю разгребу. Самое время для отпуска!
- Можно тогда на Новый год махнуть куда-нибудь в теплые края, - неуверенно предложила Оксана. - В Египте в январе хорошо…
- До Нового года дожить еще надо! И вообще, нечего за меня решать, как мне проводить отпуск! - огрызнулась Кира. А потом вздохнула. Ведет себя как ребенок - всегда Оксана на нее так действует. Все, хватит, надо прекращать этот детский сад. - Ладно, проехали. Поживем - увидим. О чем поговорить хотела?
Оксана вздохнула. Помешала чай, в котором, разумеется, не было сахара.
- О Владе.
- Бооожееее… - Кира подперла рукой щеку. - Какой интересный и увлекательный предмет. Что на этот раз?
- Кира! - ее Оксанино величество раздраженно звякнула ложечкой. - Ты можешь не ерничать?
- Не могу, - пожала плечами Кира. - Эта тема вызывает у меня только ржач.
- А, между прочим, у него к тебе все серьезно!
- Да ладно? - Кира снова принялась за булочку - мак приятно хрустел на зубах. - Ну и дурак он тогда.
- Кира, неужели ты к нему совсем-совсем ничего не чувствуешь?
- Да с чего бы? - Кира умяла в рот остатки булочки, слизала шоколад с пальцев. И продолжила потому слегка невнятно. - Он не Аполлон, умом и чувством юмора не блещет. Совсем не в моем вкусе.
- Ах, не в твоем вкусе, значит? - было видно, что Оксана с трудом себя сдерживает. Но смогла - удержалась от резкости. Выдохнула. - Знаешь, зря ты так. Влад может быть очень… очень щедрым, внимательным и предупредительным… любовником. Для тебя он сделает все. Ну… почти все.
- Так-так-так… - Кира побарабанила ногтями по столу. - Кажется, в нашем абсурдном диалоге начитает брезжить свет разума. Ты со мной об этом по поручению Влада говоришь?
- Да, - ответ Оксаны прозвучал и ровно, и, одновременно, с вызовом.
- Жизнь все-таки удивительная штука, - покачала головой Кира. - Меня в постель к моему шефу подкладывает моя же собственная сестра. Премного благодарны, но недостойны высокой чести. Так и передайте господину Козикову.
- Кира, Кира… - поморщилась Оксана. - Ведь это тебе в первую очередь выгодно. Ты просто не понимаешь всех своих выгод. Послушай…
- Нет, это ты меня послушай! Точнее, я тебя послушаю, но вот в каком ключе. Лучше скажи мне, милая Оксана, какой твой интерес в этом? Что ты так прогибаешься передо мной, а? Чего тебе Влад за это пообещал?
Оксана ответила не сразу. Но ответила. Негромко и глядя в сторону.
- Пятьдесят процентов.
- Вот это да! - Кира резко откинулась на стуле, сложила руки на груди. Внутри поднималась ярость, но пока Кире удавалось направлять ее в русло злой иронии. - Неужели я столько стою?
- Я тебе говорю - он по тебе с ума сходит! А ты ломаешься как девочка! Я пообещала Владу, что поговорю с тобой, - Оксана не замечала, что стала говорить громко и запальчиво. - Это выгодно всем - Владу, тебе, мне!
- Охренеть… - Кира медленно покачала головой. - Все-таки я слепая… Слушай! - она резко выпрямилась. - Ну ладно, Козиков - он придурок, если его на меня потянуло. Не знаю, с чего бы такая страсть на пустом месте - но я не психиатр, диагноз ставить не буду. Но ты-то, звезда моя, Оксана Сергеевна, ты-то чего дуру включила?
- Что ты имеешь в виду? - тон у Оксаны сердитый.
- Он же тебя кинет. Какие пятьдесят процентов? Не смеши мои извилины. Ради меня? - Кира фыркнула. - Не верю. Не пустит он тебя в дело на пятьдесят процентов.
- Ты не все знаешь о наших отношениях, - резко ответила сестра. - Поверь, я понимаю, что делаю. Не стала я бы зря перед тобой… - тут Оксана осеклась. - В общем, на этот счет можешь быть спокойна.
- Ой! - Кира прижала ладонь к вырезу рубашки. - Спасибо! А я так волновалась, так волновалась… Как бы ты на бобах не осталась, дорогая моя!
- Да можешь смеяться сколько угодно! - вдруг сорвалась почти на крик Оксана. - Что ты знаешь о том, как растить одной ребенка? Ты одна, тебе не надо ни о ком заботиться! А у меня сын, мне нужны надежные финансовые гарантии, чтобы обеспечить ему все необходимое.
- Сейчас начну рыдать прямо здесь, - Кирин взгляд на сестру был тяжел. - Только сначала скажу кое-что. Если Вадик в самом деле в чем-то сильно нуждается - скажи. Я помогу. Он все-таки мой племянник. А Козикову передай, что либо он забывает о перспективе затащить меня в постель, либо пусть вообще забывает обо мне как о сотруднике. Потому что после малейшего подката с его стороны я пишу заявление об увольнении. Спать я с ним не буду.
Теперь уже Оксана откинулась на стуле назад и зеркальным жестом сложила руки. Идеально накрашенные розовато-бежевой помадой губы скривились.
- Порядочную вздумала из себя строить? Думаешь, отмылась?
Кира всегда соображала быстро. Но тут… тут она просто не смогла поверить сразу. Но внутри, в районе солнечного сплетения что-то ледяное ухнуло, раскололось на тысячи холодных острых осколков.
- От чего… отмылась?
- Ой, да хватит непонимание изображать! - рассмеялась Оксана - зло, с издевкой. - После стольких мужиков… Сколько их у тебя было? Двадцать? Тридцать? Пятьдесят? И после этого ты не можешь лечь под одного - приличного, порядочного, который тебя любит и будет с тебя пылинки сдувать. Смешно, Кирочка, смешно! - и Оксана победно улыбнулась своим полными красивыми губами.
А вот у Киры губы онемели. И сказать смогла далеко не сразу.
- Откуда… ты… знаешь?
- В семье грязное белье не спрячешь, дорогая сестричка, - Оксана презрительно скривилась. - Это перед другими ты можешь недотрогу изображать. А я-то знаю. Черную кошку добела не отмыть никогда.
Это был удар под дых - неожиданный и болезненный до тошноты. Съеденная шоколадная булочка с маком взбунтовалась в желудке. Довольное лицо сестры стало расплываться в мутное пятно. Кира поняла, что еще чуть-чуть - и она сделает что-то ужасное, по-настоящему ужасное. И поэтому опрометью вылетела из кафе.
В себя она пришла в районе поворота на Приморский. Как садилась, как заводила машину, как ехала - без понятия. Включился автопилот. Сама Кира просто дышала. Училась дышать заново в состоянии, когда тебя переполняет острый стыд за когда-то давно сделанное. И невыносимо горькое чувство сожаления о том, что нельзя вернуть все назад. И не делать того, что ты уже сделал. Как бы она хотела… Сколько бы отдала… чтобы вернуться хотя бы на пять минут туда, в прошлое. Ей бы хватило пяти минут - чтобы отвесить себе тогдашней пару оплеух. И доходчиво объяснить, что делать можно, а чего нельзя ни в коем случае. Если не хочешь жить потом в грязи всю жизнь.
* * *
- Кирюша, ты сегодня рано, - входная дверь открылась. Это с работы вернулась мать. Раиса Андреевна вгляделась в бедное лицо дочери, привалившейся плечом к косяку, и улыбка сползла с лица капитана Биктагировой. - Кирюша, что-то сучилось?
- Мам, зачем ты ей рассказала? - голос Киры звучал устало и безучастно. - Зачем, мама?
Эксперту-криминалисту потребовалось бы секунд пять, чтобы сообразить, о чем речь. А материнское сердце учуяло беду сразу. Раиса Андреевна поставила сумку на стул, вздохнула и потянула платок с шеи.
- Я не знала, что делать, девочка моя… - голос матери тих, едва слышен. - Я просто не знала, что тогда делать с тобой… Наташа - моя сестра, ближе ее у меня никого нет. У кого я могла просить помощи… совета?
- Ты рассказала дяде Паше!
Раиса Андреевна подвинула сумку, тяжело села на краешек стула.
- Паша очень тебя любит. Как дочь. Он никогда не осуждал тебя. Он, знаешь, сказал мне, что собственными бы руками этого Лекса твоего…
- Вот и пусть бы только дядя Паша знал! - пустой и безжизненный голос сменился криком. - Зачем ты Оксанке сказала?! Зачем?!
- Кирюша… Я только Наташе… Я Оксане ничего не говорила. Да что случилось-то?
- Ничего… - тихо и тоскливо прошептала Кира. Повернулась, прижалась затылком к дверному косяку. - Ничего. Ничего.
Сползла по косяку вниз. Уткнулась лицом в колени. И разрыдалась.
Раиса кинулась к дочери, неловко устроилась рядом, на полу. Гладила по голове, шептала что-то невразумительное, ласковое, успокаивающее. И сама тоже плакала. Совсем как тогда, десять лет назад, когда они вот так же сидели на полу в ванной и ревели, обнявшись.
* * *
На циферблате - два. Два ночи. Негромко тикают часы. На чистой кухне у окна, завернувшись в тонкую шаль, сидит женщина. Смотрит в окно. Просто чтобы куда-то смотреть. Там темно. Черно. Так же, как в мыслях женщины.
Щелкает замок входной двери. Женщина резко встает с места и идет в прихожую. Пришла дочь. Растрепанные темные волосы. Размазавшаяся тушь. Засос на шее. Мать делает шаг, потом еще один. Морщится - дочь вся пропахла спиртным, табаком и резким запахом чужого, мужского парфюма. Снова. В который раз.
- Ну, давай, - Кира пьяно качается, опирается ладонью о стену. - Давай, начинай мне читать нотации.
Терпение капитана Биктагировой лопается. И она отвешивает дочери звонкую пощечину. Потом еще одну. И еще.
Кира молчит. А потом ее губы начинают дрожать. Резко скинув обувь, она хлопает дверью ванной. Скоро оттуда доносится звук льющейся воды. Присев на краешек стула, Раиса Андреевна устало прячет лицо в ладони.
* * *
Смыть с себя все. Чужие запахи. Чужой вкус. Чужие руки. Чьи-то слюна, пот, сперма. Зачем ей это все? Зачем она это делает? Но что-то толкает дальше, несмотря на все чувство отвращения к себе после. Идти вперед. Дойти до края. Или доказать себе, что она и в самом деле - такая. Убить в себе все, что еще сопротивляется. И стать той, какой, не задумываясь, сделал ее Лекс.
Трет кожу до красноты, так, что больно становится. Боль немного отрезвляет, сдувает туман алкоголя с мыслей. И становится еще стыднее и гаже. Она трет мочалкой еще сильнее. Кожа горит. Плечо горит. Стереть бы эту татуировку. Стереть бы память. Все стереть.
Резко выворачивает кран влево. Теплую воду сменяет ледяная струя. Кира отодвигается в дальний край ванной, но воду теплее не делает. Сидит, обняв себя за колени, трясясь от холода и покрываясь пупырышками. Сидит, мерзнет и трезвеет. Только слезы из-под ресниц - горячие.
Дергается дверная ручка. Голос матери из-за двери окликает. Кира лишь сильнее прижимает лицо к коленям. Ей нечего сказать матери сейчас. Ей просто стыдно и хочется побыть одной. Голос звучит все настойчивей, громче, слышно, как все сильнее дергается ручка.
Мама, пожалуйста, не сейчас. Оставь меня в покое сейчас. Я знаю, что я дрянь. Но давай поговорим об этом утром?
Хлипкий шпингалет с хрустом вырывается из косяка. Дверь со стуком отлетает в сторону.
- Кира, почему ты не открываешь?!
Кира машинально прикрывает себя руками, хотя это всего лишь мать. Которая видела ее голенькой в детстве. Которая дала ей жизнь.
- Мама… Ты чего?… Что случилось?
Взгляд Раисы Андреевны сканирует фигуру дочери, сидящей в ванной и прикрывающейся руками. И почему-то именно на руки - особенно пристально смотрит. А потом взгляд резко перемещается к полочке под зеркалом, где стоит стаканчик для щеток… крем… бритва. И Кира вдруг понимает, почему оказался сломанным шпингалет на двери в ванную.
- Мама! Ты что подумала?! Что я тут вены себе режу?! - тот алкоголь, что не выветрился после ледяной воды, испаряется сейчас - под действием адреналина. - Кто режет вены безопасной бритвой!
- Все можно сделать - было бы желание… - Раиса Андреевна вдруг хватается рукой за косяк и медленно оседает на пол. - Ты прости меня, родная, за то, что я тебя ударила. А ты тут так долго… не отвечаешь… Полгода назад в Калининском районе случай был… суицид как раз безопасной бритвой. Не успели… не спасли мальчика… - Раиса Андреевна приваливается бокомк серой плитке и прикрывает глаза. Медленно стекает из-под ресниц слеза. Одна, вторая. - Хорошо, что я ошиблась. Ты прости меня, Кирюша. Прости, доченька.
Кира встает. Ее трясет от холода и стыда. Протягивает руку, кое-как кутается в полотенце. Держась за стену, выбирается из ванной и садится на пол, рядом с матерью. Утыкается носом в материнское плечо.
- Мам… Это ты меня, дуру, прости. Все хорошо. Правда, - переплетает свои пальцы с мамиными. - Не плачь. Пожалуйста, не плачь. Я больше не буду.
- Господи, руки ледяные, Кира! - мать сжимает ее пальцы сильнее. - Пойдем под одеяло, в постель.
- Нет, - мотает головой дочь. - Ты лучше обними меня крепче, мама. И скажи, что любишь, хоть я и дрянь.
- Люблю, конечно! - материнские руки обнимают тонкие плечи дочери. - И не говори о себе глупостей. Ты у меня самая лучшая. Просто тебя обидели.
Кира всхлипывает, прячет сильнее лицо в тонкую шаль на маминых плечах.
- Поплачь, родная, поплачь.
И в ту ночь ледяной осколок, что попал ей в глаза, и из-за которого Кира видела себя в искаженном, уродливом свете, вышел со слезами. Но второй, попавший в сердце, оставался там еще долго. И человек, вытащивший этот осколок, оказался героем совсем другой сказочной истории, не имеющей никакого отношения к осколкам зеркала злого тролля.
Объект девятый: Казанский собор
Пустяки! Дело-то житейское!
Она прошла метрах в трех от него. А он все гадал - упадет или нет? Штормило Киру Артуровну на девять баллов - как характеризовал подобное состояние Семен Семеныч Драгин. Неудивительно - да еще на таких каблуках.
Интересно, куда она? В туалет? И тут же чертыхнулся про себя. Тупит. Плащ, сумочка на плече. На улицу, курить. Макс бросил взгляд в сторону Козикова. Влад с довольным видом уже с кем-то говорил по телефону. Вот и отличненько. Макс поднялся с места. Самое время задать Кире Артуровне пару вопросов.
Она действительно была на улице. И действительно курила.
- Ну и как это понимать? - Макс не стал утруждать себя преамбулами - на улице не лето, а он в рубашке, без куртки.
Кира задрала голову, выстрелив вверх струей дыма.
- Небо ясное…
- Чего?
- И звезды такие крупные…
- Кира! Какие звезды?!
- Кажется, это Кассиопея. Мне дядя Паша показывал… В виде буквы "W". Ты видишь ее?
Ошарашенный внезапным уроком астрономии Макс промолчал.
- Тиха сентябрьская ночь… - неожиданно и нараспев продекламировала Кира, все так же глядя вверх. - И звезды быстро поредели. Играл ли кто-то на свирели? И да, и нет, лихая дочь.
- Снова Евтушенко? - Макс старательно пытался не удивляться. Ничему не удивляться.
- Нет. Это Кира Биктагирова.
- Ты пишешь стихи?! - не удивляться не вышло.
- Какая же молодая влюбленная дура не пишет стихов?
- Кира! - он взял ее за плечи и развернул лицом к себе. - Что происходит? Почему ты здесь с Владом? Ты же говорила, что он тебе не нравится. Кира! У тебя с ним роман? Отношения? Что?! Стихи для него?!
Она снова запрокинула голову и хрипло расхохоталась. Макс тряхнул ее за плечи.
- Ай! - Кира схватилась за висок, чуть не подпалив себе волосы. - Не тряси меня!
Он отобрал у нее сигарету и отшвырнул в урну.
- Прекрати ржать и скажи толком: что у тебя с Владом?!
- Я хочу курить… - пробормотала Кира и полезла в сумочку. - Зачем ты у меня сигарету забрал?
- Я сейчас и все остальное заберу! - Макс чувствовал, что терпение стремительно покидает его. - Дай сюда и рассказывай!
- Не отдам! - она вцепилась в сумочку.
Ну не драться же с пьяной девицей из-за дамской сумочки? Максу пришлось стоять и, стиснув зубы, терпеть. И наблюдать, как она достает пачку. Как вытряхивает из нее очередную сигарету, уронив попутно несколько на мокрый асфальт. Как, нахмурив брови, разглядывает рассыпавшиеся сигареты у себя под ногами. Как потом прикуривает - с пятой попытки.
- Ну?! Что у тебя с Козиковым?!
- У меня с ним секс, - неожиданно четко ответила Кира.
- Давно? - ледяное, расползшееся в груди, не имело ничего общего с тем, что он в одной рубашке стоит в сырых питерских сентябрьских сумерках.
- Сегодня, - она выдохнула дым через нос. - Будет. Надеюсь, текила подействует. И я не буду помнить, как это произойдет.
Она успела сделать несколько затяжек, прежде чем он заговорил. Прежде чем все, что он услышал и увидел сегодня в "Бориске", сложилось в один паззл.