Мужчина покачал головой, потер лоб, потом закончил свой рассказ.
- Вот тогда он понял всё. Этот глупый человек понял, что ушел искать какую-то незнакомку, которая подарит ему счастье, по всему миру, а она всегда была здесь. И тот счастливец, которого она любила, это был он. Просто он был слеп, безнадежно слеп, и не видел ничего дальше своего носа…
Майя слушала его вольную интерпретацию старинной легендызадумчиво, молча. Не желая определять, что за чувства он в ней вызывает, удивляясь, откуда этот увалень слова такие поэтичные знает.
- И как же закончилась эта история? - спросил Сергей.
Влад вскинул взгляд на сына:
- Лаодика не захотела его принять. А он с тех пор приходил к ее дому каждый день, в надежде вымолить прощение.
- Ндааа… очень жизненно… - съязвил сын.
- И как, по-твоему, можно простить этого глупца? - спросил отец.
- Не знаю, это дело той девушки, Лаодики.
- Тогда пусть Лаодика и решит его судьбу.
Влад встал, склонил голову, попрощался и ушел. Майя заперла за ним дверь, а Сергей остался сидеть в кухне. Хоть и не хотелось этого признавать, но он понял одно, простить или не простить этого человека, который его отец, вправе только мать. Потому что перед ней он виноват. А значит, ему не надо в их отношения вмешиваться. Мама Майя должна сама принять решение. И странным образом, эта старая легенда заставила его увидеть своего отца с другой стороны. Не как бездумного и бессердечного пользователя, срывающего цветы жизни, а человека, совершившего когда-то ужасную ошибку и теперь мучимого раскаянием.
И тогда он решил, что будет с отцом общаться. Конечно, о "братании" речь не шла. Но здороваться будет.
Глава 17
Как ей это удалось, каких усилий стоило, неизвестно. Только Эмма Беспольская поступила в этом году на мехмат. В NN Университет.
Когда она только заикнулась об том, что хочет там учиться, у Нелли челюсть отвалилась. Да и папа Алекс был ошарашен, а потом проникся гордостью за свое дитя. Мама Нелли тоже, когда первоначальный шок прошел, произвела элементарные подсчеты и пришла к выводу, что это весьма выгодно и экономически целесообразно. Так как учиться в России гораздо дешевле, а качество обучения… Беспольские прекрасно знали, что бы там во всем мире про наше российское образование не говорили, оно и правда высшее, потому что высшее.
Так что пусть девочка пробует, решила семья. Жить есть где, деньги найдутся. А подтвердить свой диплом в Штатах будет не так уж трудно, тем более, что она американка. Засели за подготовку, папа напряг пупок, кое-что с институтских времен еще помнил, а значит, был порох в пороховницах!
Вот так появилась в тот год на мехмате студентка-иностранка.
Стоит ли говорить, что господин Рудинский был потрясен, когда снова ее увидел. А потом слегка невзлюбил. Решил, что надо спесь посбивать с этой дерзкой девчонки, которая смеет на него вызывающе смотреть и нагло улыбаться.
А вот Майя Михайловна обрадовалась дочке Беспольского и даже взяла ее под свою защиту. В смысле от Филиппа Павловича, который все норовил поставить "незнайку" на место.
* * *
С начала семестра прошло больше двух месяцев. В расписании было окно, Майя Сухова пригласила Рудинского посидеть в пустой аудитории. Потому как назрели вопросы для совместного анализа. Тот с готовностью откликнулся, ему и самому надо было поделиться массой впечатлений.
Потому что это только с виду Филя Рудинский являл собой "безжизненную каменистую пустыню", на которую девушкам нечего бросать томные взгляды в надежде узреть там цветы любви. На самом деле это был слегка присыпанный пеплом огнедышащий вулкан. Но только вулкан просыпался и реагировал (совсем как пещера Али-бабы на "сим-сим") исключительно при имени Эммы Беспольской.
Взяли по пластиковому стаканчику кофе и по шоколадке, как обычно. Присели в верхнем ряду. На сей раз, очередь признаваться первым принадлежала Филиппу.
- Филипп, что там у вас происходит, что прикопался к девчонке?
- Я? Я прикопался? Да она… Она знаешь что выкинула?
- Ничего я не знаю. За ней никаких нарушений не числится. Не знаю, о чем ты.
Он возмущенно затряс головой и воздел руки к небу:
- Конечно! Естественно! Я все выдумываю.
Майя выжидающе улыбнулась, похоже, сейчас начнутся откровения.
- На той неделе. Она меня заперла в аудитории.
- Что?
- Да! После последней пары.
- Ай, ай, ай… И вы, батенька, так и сидели до утра?
Он скривился:
- Издеваешься?!
- Что ты, как можно? - а у самой улыбка до ушей.
- Издеваешься, - он покивал, - Нет. Я не сидел там до утра. Сама же потом и выпустила.
Майя хохотала в полный голос.
- Но ничего, я ей отомстил. Ага.
- Да?
- Вчера. Запер ее после пар в пустой аудитории.
- Какая жестокость…
Тут он добавил, хищно и победно сверкая глазами:
- Изнутри.
- Что?
- Что-что… Заперся я с ней…
- И…?
Вид у господина Рудинского был мечтательно-сыто-ностальгический, а глаза подернулись поволокой. На что Майя решительно качнула головой и сказала:
- Ну, я смотрю, тебе мои советы не требуются. Анализировать тут просто нечего. Но ты смотри, чтобы девчонку не обижал!
- Майя! Вот только глупости не надо говорить!
- Ладно-ладно. Тристан ты наш, с Изольдой… - фирменная ехидная улыбка.
- Майка… Знаешь… Я никогда не думал, что это так… так…
Майя только рукой махнула.
- Расцвел кактус!
Он грозно свел брови, а потом рассмеялся вместе с ней.
- Ладно, Майка. Мне косточки перемыли. Скажи лучше, как у тебя?
- У меня…
Она на какое-то время ушла в свои мысли, и мысли, очевидно, не были неприятными, потому что женщина улыбалась.
* * *
С тех пор, как Сережа начал хоть как-то общаться с Владом, ей стало легче. Исчезла это выматывающая нервозность. Конечно, до нормальных мирных отношений, не говоря уже о родственных, было далеко, как до Луны. Но хоть не вражда. Хоть не надо переживать, что мальчик сорвется. Да и Влад… Да, он не подарок, но все равно нехорошо как-то. Теперь она не была против того, чтобы отец наладил отношения с сыном. Все-таки, Майя сама воспитывалась в традиционной семье, с совершенно определенными ценностями. И ей показалось правильным, что Влад хочет добиться доверия сына. А мужчина стал задерживать подольше, теперь за столом вместе сидели, правда, молча, но…
Ей импонировало то, что Марченков не пытается "купить" сына, а ищет к нему пути. В один из вечеров, провожая его, она в первый раз вышла вместе с ним и прикрыла за собой дверь. Хотела поговорить с глазу на глаз.
- Влад.
Он остановился немного удивленный и честно, говоря, напрягся, не зная, чего ждать.
- Да?
- Я благодарна тебе…
- За что? - он даже смутился.
- За то, что не предлагаешь Сереже деньги, еще какие-нибудь блага жизни… Что не пытаешься "купить", короче.
Он грустно улыбнулся, протянул руку, касаясь ее щеки, и сказал:
- Я знаю, то, чего я хочу, нельзя купить, это можно только заслужить. И я знаю, что это не будет просто. Но я не отступлю.
И посмотрел на нее так…
А неделю назад Сережа приплелся в кухню со своими расчетами, у него никак не ладилось, так и жевал - одним глазом в записи пялился. И тут Влад попросил разрешения взглянуть, а потом указал сыну, где ошибка. Надо же, за столько лет еще что-то вспомнил. Сережа сначала в штыки, мол, да что ты… А потом проверил, и правда. Кончилось тем, что они с тарелкой оладьев засели на диване в гостиной. Шумели, спорили, доказывали. Оладьи закончились, Сережа прибежал в кухню за новой порцией и выпалил:
- Ты знаешь, ма, а предок-то ничего! Голова еще варит! - и умчался обратно.
Мужики. Майя только улыбнулась, глядя из кухни, как эти двое склонились над исписанными листами, совершенно одинаковыми жестами таская с тарелки оладьи. А Влад вдруг поднял голову и посмотрел на нее, словно почувствовал. И столько всего было в его взгляде… В тот вечер она снова вышла к нему за дверь, и он ее поцеловал. И так теперь каждый вечер… Как подростки… Смешно…
* * *
- Майя Михайловна, что-то ты затихла?
Она спохватилась и покраснела.
- Эй… Мадам Сухова? Мы что… Краснеем? И есть за что?
- Иди ты!
- Таааак… Я просто нутром чувствую, что здесь махровый анализ назрел!
Он улыбался ехидно, глаза горели добродушным любопытством, он тормошил ее, Майя фыркала и отбивалась. Потом успокоился и спросил мягко:
- Майя, как ты?
- Хорошо, я хорошо.
Она ответила быстро и отрешенно, глядя куда-то в окно.
- Рассказать не хочешь? Мы же вроде для этого…
Тут Майя взглянула в глаза Филиппа, и он прочитал в них страх. Обыкновенный женский страх и неуверенность.
- Так! Быстро рассказала, что у тебя там! Он что, позволяет себе…
- Нет. Он ведет себя безупречно.
Филипп поднял брови в знак удивления.
- Он ведет себя безупречно, приходит в гости каждый вечер, - Майя замялась, - Знаешь, он смог добиться доверия Сережи.
- Хмммм…
- Да, именно так. Не пытался купить мальчика, а именно добился его доверия. Сын его принял, - Майя усмехнулась, - Теперь они прекрасно общаются вдвоем, без меня. Нашли точки соприкосновения на ниве матанализа.
- Да что ты?
- Да, Сережа гордо сообщил на днях, что у предка голова еще варит.
Тут они оба расхохотались.
- Представь себе, его принял Василис.
- Что? Это бесстыжее, нахальное, самовлюбленное рыжее домашнее божество его приняло?
- Да, ты знаешь, он уступил ему свое место на диване.
У Фили глаза полезли из орбит. Он прокашлялся, помолчал с минуту, склонив голову, потом высказал:
- Мои впечатления таковы… Если я не прав, исправь меня. Значит так. Этот тип втерся в доверие к своему… ээээ… твоему сыну и к твоему коту. Пустил корни в святая святых твоего дома - на ДИВАНЕ. Причем, говоришь, Василис уступил ему место?
Майя кивнула.
- Ну, Сережа принял отца - это закономерно. Сама говоришь, он ведет себя безупречно. Как бы то ни было, а иметь отца, которым можно гордиться, это необходимый компонент для полноценного развития личности мужчины. Это очень хорошо.
- Я знаю.
- А вот со стороны Василиса - это диагноз.
- И что еще за диагноз, - устало спросила Майя.
- А то, что он признал в нем хозяина.
Майя отвернулась. Филипп некоторое время смотрел на нее, склонив голову, потом тихо спросил:
- Майя, скажи мне, чего ты боишься?
- Я… я не боюсь.
- Перестань. Мне, - Филипп ткнул себя пальцем в грудь, - можешь не врать.
- Филипп…
- Что Филиппп? Я уже тридцать три года Филипп. Рассказывай уже. Давай проанализируем, тебе же легче станет.
- Филипп, ты не понимаешь…
Он закрыл глаза, потер переносицу, а потом сделал жест в ее сторону:
- Тогда постарайся объяснить так, чтобы я смог понять.
- Я боюсь… Нет. Я… Черт… Да, ты прав, я боюсь. Боюсь поверить ему снова.
- Я так и думал.
- Ты не представляешь, чего мне стоило заставить себя забыть его и жить просто дальше.
- Майя, мне кажется, мы с тобой еще в прошлый раз разобрались с этим.
- С чем, прости?
- С тем, что ты и не думала его забывать. Просто задвинула вглубь себя и заперла все чувства. А сейчас он вновь их будоражит, если будешь пытаться запереть все в себе - легче не станет. Надо уже набраться смелости и выползти из спасительной скорлупы, в которую ты себя загнала.
Женщина вздохнула, подумав:
- Знал бы ты, что моя спасительная скорлупка уже изрядно потрескалась.
А вслух сказала:
- Я боюсь впустить его снова в свое сердце, потому что не знаю, что им движет. Что он чувствует по отношению ко мне? Нет, что он испытывает к Сереже отцовские чувства, в этом я не сомневаюсь. Но ко мне, что он чувствует ко мне? Что это? Вина? Жалость? Просто желание иметь удобный дом? Мне этого мало, одного этого мало! Я не хочу быть приложением, мебелью, не хочу!
Она затрясла головой:
- Я не хочу, чтобы он снова причинил мне боль. Не хочу…
- Майя, посмотри на меня, Майя, - позвал Филипп, заставляя выбраться из тех мыслей, которые совсем ее поглотили, - Ты не узнаешь, если не спросишь.
Снова страх во взгляде.
- Майя, не совершай ту же ошибку, что и тогда. Тебе надо поговорить с ним и все выяснить раз и навсегда. И нечего трястись, как перед экзаменом. Ты никогда трусихой не была!
Взгляд, который она подняла на друга, говорил о том, что она сейчас не просто трусиха, а просто катастрофическая трусиха, и что этот разговор будет самым страшным экзаменом в ее жизни. Филипп сочувственно взглянул на нее, но тон его был серьезным и твердым:
- Ты должна это сделать, прежде всего, для себя. И нечего тянуть, только мучиться сомнениями будешь.
- Ой, не знаю.
- Зато я знаю. Как ваш лечащий психотерапевт, мадам Сухова, я вам прописываю сеанс откровенного разговора с предметом вашего воздыхания.
Она снова смотрела с сомнением, но Рудинский был непреклонен.
- Желательно сегодня же вечером. Завтра отчитаешься о проделанной работе! Так, все, цыгель, пора за работу приниматься.
- Молчал бы, психотерапевт хренов, небось к Эмме своей торопишься?
Обвинение было брошено наугад, но попало в точку. Рудинский засмущался и покраснел, Майя рассмеялась, настроение все-таки улучшилось. Еще бы набраться сил, да поговорить с Владом… Им действительно надо многое выяснить.
Глава 18
Майя думала о том, что ей сказал Рудинский весь остаток дня, пока ехала домой, пока готовила ужин. Сергей заметил ее отстраненное и погруженное в себя состояние, и его это обеспокоило. Он уже привык к тому, что они встречаются по вечерам, ужинают втроем, и мать выглядит спокойной и даже довольной. И вот снова. Это тревожное и замкнутое выражение на ее лице. Кто бы сказал ему, что он станет переживать, не отразится ли это на их только-только наладившемся семейном мирке. Что он будет беспокоиться, не поссорилась ли она с отцом?
Пришел Влад, она встретила его приветливо, но внутренне напряжение и настрой на серьезный разговор все-таки прорывались неуловимой нервозностью. И мужчины это почувствовали. Ужин прошел не так свободно, как это было в последнее время, все трое ощущали себя скованно.
Как много все-таки в семье зависит от настроения хозяйки.
Сергей ушел к себе. Влада охватило предчувствие надвигающейся беды, он посидел немного и поднялся, не в силах выносить это напряжение:
- Ну, я пойду, - помялся он.
- Подожди, нам надо поговорить.
Она встала и закрыла дверь кухни.
- Наедине.
Точно, ничего хорошего его не ждет…
- Скажи… Влад…
- Да, Майка, - обреченно.
- Скажи, чего ты хочешь?
- А разве это не ясно?
- Нет.
- Нет… Что ж. Я хочу быть с вами, Майя. С тобой и с сыном.
- Хорошо. Я очень хорошо понимаю твои чувства к сыну. Что он тебе нужен, я тоже понимаю. Но зачем тебе я?
Глаза у Марченкова удивленно округлились, а сердце сжалось.
- Как зачем?
- А так. Ты ведь обо мне не вспоминал двадцать лет. И еще столько не помнил бы дальше, если бы не Сережа. Так зачем Я тебе? Что ты ко мне чувствуешь?
- Майка… Я не умею говорить про это… Я не знаю, что я чувствую…
Она саркастически усмехнулась, но Влад поднял руку в знак того, что он не договорил:
- Постой. Не спеши, Майя Михайловна. Не спеши. Дай я скажу, я а ты сама будешь решать, что я чувствую.
- Ладно, - Майя скрестила руки на груди.
- Дело в том, Майя… Я скажу тебе честно. У меня ведь было очень много женщин.
Он взглянул на нее и покивал головой, подтверждая свои слова. Та слушала молча.
- И мне казалось, что я люблю их, и теперь я уже не знаю, что значит это слово. Я слишком часто говорил его, оно как-то обесценилось. Потому что пусто выходило все время, ни с кем из них мне не было тепло и хорошо, всегда чего-то не хватало. Как будто они не могли дать то, что мне нужно. А рядом с тобой мне хорошо, я чувствую себя дома. Дома, Майя.
Влад всматривался в ее лицо с мучительной жаждой, но Майя молчала, не глядя на него. Тогда он вздохнул и продолжил:
- Я не знаю, как это выразить. Я очень хочу тебя, ты знаешь это, хочу твоего тепла. Но даже если ты никогда не позволишь мне приблизиться больше, чем это есть сейчас…
Он болезненно сглотнул колючий ком:
- Я все равно никуда ней уйду. Мне некуда уходить. Я не хочу никуда уходить. Не хочу, Майка, не хочу. Ты - мой дом, Майка… Скажи сама, что я к тебе чувствую?
И тут Майка подняла на него глаза. Много противоречивых чувств отражалось в них, да только не те, что ему хотелось видеть. Она не произнесла ни слова.
- Молчишь… Тогда скажи мне, Майя, что ты сама ко мне чувствуешь? Нужен я тебе?
Женщина смотрела пристально, а в глубине глаз металась тревога и неуверенность:
- Я не знаю, Влад.
- Не знаешь… Я приму все, что ты скажешь. Если я тебе противен, если мешаю жить… скажи… Тогда я уйду. Я найду способ видеться с Сережей и не тревожить тебя. Если я тебе не нужен…
Она резко поднялась и отвернулась к окну, не хотела, чтобы он увидел ее слезы. Мужчина понял, от тех слов, что он сейчас скажет, будет зависеть его дальнейшая судьба. И все-таки он собирался рискнуть.
- Майя, я для себя давно все решил. Решай ты. Решай сегодня. Я сейчас уйду, и буду ждать тебя на улице. Всю ночь. Если захочешь быть со мной - выходи. Если же нет… - голос его дрогнул и стал тише, - Я больше не побеспокою тебя.