– Знаю, но мы мусолим эту тему вот уже год. Нужно искать новый угол зрения, новый подход к молодежи. Результаты маркетинговых и демографических исследований, которые мы провели нынешним летом, показали, что процент покупателей в возрасте между двадцатью и тридцатью в магазинах Пауэлла крайне низок. С моей точки зрения, именно этот рынок мы и должны завоевывать. Цель любой рекламной кампании – оживить торговлю и расширить потребительский спрос. И если какой-то сектор рынка остался неохваченным, значит, надо постараться его охватить.
– У тебя есть на этот счет какие-нибудь идеи? – Эллери приблизился к ней.
– Идеи – твоя сфера. – Она протянула ему раскадровку, улыбаясь уголками рта. – Моя же работа заключается в том, чтобы объяснить, в каком направлении желает двигаться наш клиент.
– Спасибо, – буркнул он.
Текстовичка перестала что-то рассеянно чертить и поправила очки.
– Это исследование, о котором вы упомянули, выявляет причину нежелания покупать у Пауэлла? – Она положила руку на спинку стула и с предельным вниманием смотрела на Флейм, мысленно уже сосредоточившись на предстоящей задаче.
– В основном ответы опрошенных распадаются на две группы. Одни считают магазины Пауэлла слишком добропорядочно-консервативными. Другие – и это неудивительно – слишком дорогими. – Она посмотрела на Эллери. – Я передам тебе копии отчетов.
– Они могут пригодиться.
– Подумаешь, – фыркнул художник, пожав плечами с деланным равнодушием. – Мы даже во сне сможем это осилить, а, Энди? – обратился он к текстовичке. – Проблема лишь в том, что нам, похоже, не придется спать.
Разговор был прерван стуком в дверь. Обернувшись, Флейм увидела просунувшуюся голову своей помощницы Дебби Коннорс, чьи белые длинные кудряшки падали на лицо.
– Извините, Флейм, но вы просили напомнить о ленче с мистером Пауэллом. Машина уже ждет у входа.
Флейм со вздохом посмотрела на часы.
– Скажи, сейчас иду.
– Великого человека нельзя заставлять ждать, – сухо проговорил Эллери.
В ее глазах мелькнула ирония.
– В твоей шутке есть доля правды. – Она направилась к дверям. – Дебби забросит к тебе в кабинет эти отчеты. Если потребуется что-нибудь уточнить, мы обсудим, когда я вернусь.
Эллери кивнул и, лукаво улыбнувшись, добавил:
– Желаю приятно провести время.
Серебристо-серый, до блеска отполированный лимузин уже ждал ее у тротуара, когда Флейм вышла из здания. Коренастый шофер торопливо выбросил сигарету и открыл перед ней заднюю дверцу.
– Добрый лень, мисс Беннет. – Он взял под козырек, и его широкое лицо расплылось в улыбке.
– Привет, Артур. – Она улыбнулась в ответ и автоматически протянула ему портфель. – Как внуки?
– Замечательно, мэм, – от гордости он заулыбался еще шире. – Растут прямо как на дрожжах.
Она засмеялась – отчасти тому, что ей захотелось доставить ему удовольствие и удалось этого добиться.
– Им так и положено. – Она взглянула на полоску синего неба, видневшуюся между вздымавшимися по обеим сторонам улицы небоскребами. – Чудесный день, не правда ли?
– Да, мэм. Чудеснейший.
Он поддержал ее под локоть, вышколенно помогая сесть на заднее сиденье. И, дождавшись, когда она поудобнее устроилась, захлопнул дверцу.
Шум уличного движения ненадолго проник в автомобиль, когда он открыл переднюю дверцу и сел за руль, положив изящный портфель на сиденье рядом. Затем они влились в поток машин, и тишину нарушал лишь шепот кондиционера.
Откинувшись на бархатном сиденье, Флейм воспользовалась минуткой затишья, чтобы расслабиться после необычайно лихорадочного утра. Она рассеянно смотрела в окно на запруженные тротуары и суету обеденного перерыва.
По обеим сторонам улицы стеной стояли небоскребы.
Месторасположение агентства было не случайным – на границе финансового центра, который многие называли "Западный Уолл-стрит", и зоной элитных магазинов вокруг Юнион-сквер с ее модными универмагами и роскошными отелями.
Флейм улыбнулась, вспомнив замечание Эллери относительно соседства с этими двумя районами, которое, по его словам, было единственно правильным выбором, так как, с одной стороны, господствовали высоченные здания, с другой – высоченные цены.
– Где мы сегодня обедаем, Артур?
Чуть приподняв голову, он встретился с ней глазами в зеркальце заднего вида.
– Не знаю, мэм. Мне было велено доставить вас в магазин.
– Понятно.
Она слегка удивилась этому нарушению традиции. Обычно они обедали в клубе Малькома. Однако она не возражала. Напротив, была почти рада. Возможно, смена обстановки поможет ей избавиться от беспокойства, не оставлявшего ее последние несколько дней.
Через каких-нибудь пять минут Артур высадил ее у входа в главный универмаг Пауэлла, от которого разветвлялась национальная сеть магазинов.
С портфелем в руке Флейм вошла в здание и, миновав парфюмерный отдел, где витал густой аромат, направилась прямо к служебным кабинетам, расположенным между первым и вторым этажами.
Когда она вошла в приемную Малькома, суровая брюнетка за столом подняла голову и позволила себе улыбнуться.
– Проходите, мисс Беннет. Мистер Пауэлл ждет вас.
– Спасибо.
На долю секунды Флейм задержалась у двери в кабинет, затем без стука вошла.
Паркетный пол был покрыт персидским ковром, а каждый дюйм вертикальной поверхности облицован калифорнийской сосной ручной обработки – дерево было тонировано, тщательно ошкурено и покрыто воском. Это придавало шикарному, импозантному кабинету сходство с капитанской каютой. Это сходство еще больше усиливалось картой Южно-Китайского моря в раме, висящей на стене над массивным антикварным столом в дальнем конце комнаты. Несмотря на гигантские размеры стола, сидевший за ним человек не казался карликом.
Мальком поднялся, приветствуя Флейм, которая бесшумно приблизилась к нему по ковру.
– Ты, как всегда, прелестно выглядишь, Флейм. – Он окинул ее быстрым, оценивающим взглядом серых глаз. – Мне, собственно, нравится твой костюм.
– Еще бы. – Улыбаясь, она жестом манекенщицы вскинула руку, демонстрируя бирюзовый трикотажный костюм от Адольфо. – Ведь он с вашего четвертого этажа.
От улыбки ямочка на его подбородке углубилась.
– Я всегда знал, что ты женщина с тонким вкусом. – Он смотрел на нее алчно, по-хозяйски, словно хотел включить в реестр своего имущества.
Заметив это, Флейм с прежней улыбкой обронила:
– С очень тонким, Мальком… в отношении всего и вся. – Она поставила кожаный портфель на стул с жесткой спинкой, стоявший около стола. – Обговорим изменения до обеда?
И, не дожидаясь его согласия, стала открывать металлические замки.
– Харрисон их одобрил? – спросил он, имея в виду директора маркетинговой службы.
Она утвердительно кивнула.
– Мы обсудили их в прошлый четверг.
– Тогда мне незачем их просматривать. Если он остался доволен, значит, все в порядке.
Она не ожидала такого поворота дела. Прежде Флейм всегда согласовывала с ним любой пустяк. Это был способ поддерживать иллюзию, будто их ленчи носят деловой характер, хотя она прекрасно понимала, что бизнес не имеет никакого отношения к его желанию с ней встречаться.
Что может означать эта перемена – в сторону явно личностных, частных отношений? Она не понимала. Возможно, он хочет усилить натиск с тем, чтобы склонить ее к более интимной дружбе.
Несмотря на внезапно овладевшее Флейм беспокойство, она решительно захлопнула портфель все с той же милой улыбкой.
– Как хотите, Мальком. – Повернувшись к нему, она улыбнулась еще шире. – Я никогда не вступаю в спор с клиентом.
– Это очень мудро, Флейм. – Он не сводил с нее серых пристальных глаз. – Потому что клиент всегда прав. А кто в этом сомневается, пусть попробует обойтись без него.
Что это, угроза? Прозвучало именно так, но его ласковый взгляд, казалось, говорил обратное.
Флейм решила отнестись к этому всего лишь как к остроумному ответу.
– Рекомендую включить это изречение в следующий информационный бюллетень вашей компании – в качестве афоризма Пауэлла. Будет выглядеть весьма эффектно, особенно если учесть, что его автор – председатель совета директоров.
– Я над этим подумаю.
– Тут и думать нечего. – Она взяла портфель. – Итак, где мы сегодня обедаем? Вы не сказали.
– Мы никуда не поедем. – Он вышел из-за стола и остановился перед ней. – Мы пообедаем здесь. Я решил, что сегодня использую свою личную столовую в более приятных целях, нежели сухие и скучные деловые ленчи. Ты не против?
– Разумеется, нет. – Флейм не выказала ни малейшего беспокойства, хотя до сих пор они всегда обедали на людях. – По крайней мере не будет повода жаловаться на обслуживание.
– Надеюсь, на кухню тоже, – добавил Мальком, в чьих глазах мелькнул веселый огонек.
– Говорят, у вас такой великолепный повар, что наверняка нам не придется жевать один хлеб.
– Что ж, попробуем?
Взяв Флейм под руку, он повел ее в соседнюю приемную, которую, по слухам, переоборудовал в столовую за пятьдесят тысяч долларов, однако благодаря безупречному вкусу это не бросалось в глаза. Великолепные деревянные панели его кабинета повторялись и здесь.
Намерение придать обстановке сходство с корабельным интерьером проявлялось и в выборе сюжета картины, написанной маслом, – китайский парусник мчится по волнам в преддверии бури. Полотно висело над столиком в эдвардианском стиле.
Небольшой круглый стол в центре комнаты был покрыт ирландской полотняной скатертью – он был сдвинут, чтобы двое чувствовали себя за ним более уютно. Но ни свечей, ни роз в хрустальных ведрах не было, зато над головой ярко горела бронзовая люстра, подчеркивая отсутствие малейшей романтической интимности. Флейм вздохнула с некоторым облегчением.
Как только они сели за стол, официант открыл бутылку вина. Мальком отмахнулся от предложения взглянуть на пробку и продегустировать вино, велев официанту сразу наполнить оба бокала жидкостью глубокого красного цвета.
Мальком молча поднял бокал – обычная для него форма приветствия, а затем подождал, пока Флейм отпила из своего.
– Каберне, – одобрительно произнесла она.
– Нравится? – Интонация, с которой был задан этот вопрос, предполагала, что в противном случае они закажут другое.
– Вино отличное.
Хотя многие, следуя моде, пили только сухие белые вина, Флейм всегда предпочитала полнокровный вкус хорошего красного.
– Прекрасно. – Мальком кивнул нависающему над ними официанту, затем наконец сделал глоток сам.
– Можно начинать подавать, сэр?
Мальком согласно кивнул. Официант удалился в буфетную, откуда почти тотчас вернулся, неся две порции салата из свежего шпината с земляникой. Флейм расправила на коленях полотняную салфетку и взялась за салатную вилку.
– Как прошли выходные? – спросил Мальком.
– Слава Богу, спокойно. – Она принялась наматывать лист шпината на зубцы вилки. – Однако, Мальком, у меня была одна весьма странная посетительница.
Флейм вкратце поведала ему о пожилой женщине, которая явилась к ней в субботу утром и утверждала, что она ее дальняя родственница. А когда Флейм дошла до предполагаемого наследства в виде ранчо в Оклахоме, Мальком согласился, что все это слишком притянуто за уши и старуха, вероятно, не в своем уме, если вообще из него не выжила.
– А как вы провели выходные? – спросила она. – Как обычно, в доме, полном гостей?
Его жена, как было всем известно, обладала страстью принимать, а приглашение в фамильную резиденцию Пауэллов, входящих в закрытое островное сообщество Бельведер, было предметом зависти, поскольку подразумевало принадлежность гостей к кругу избранных, а также позволяло насладиться целительным климатом и живописной панорамой Сан-Франциско, открывавшейся с юга, и видом знаменитого моста Золотые ворота – с запада.
Основанный на рубеже веков старой гвардией богатых жителей Сан-Франциско, которые хотели укрыться здесь от летних туманов, Бельведер славился историческими особняками, узкими, извилистыми дорогами и красивыми садами, а местная жизнь, типичная для большинства островных сообществ, проходила главным образом на воде и тем самым породила элитарный яхт-клуб Сан-Франциско.
– На этот раз нет, – ответил Мальком. – Я провел выходные спокойно, как и ты. Признаюсь, я решил напоследок выйти на лодке в море. – Судно, столь уничижительно именуемое лодкой, было шикарной сорокафутовой парусной яхтой, которая пару лет назад участвовала в состязаниях на Кубок Америки. – Судя по тому, как плотно расписаны мои следующие несколько месяцев, мне вряд ли удастся это повторить до прихода зимы.
Парусный спорт интересовал их обоих. И разговор вращался вокруг этой темы, пока они ели салат. Официант подал горячее.
– Телятина с соусом из зеленого перца – это же одно из самых любимых моих блюд! – воскликнула Флейм, послав Малькому мимолетную улыбку.
– Теперь ты можешь сказать, что я знаю твой вкус!
Только сейчас Флейм поняла, что все меню было составлено с учетом ее предпочтений – от выбора вин и салатов до горячего, значит…
– На десерт будет шоколадное суфле? – догадалась она, стараясь говорить непринужденно, чтобы скрыть впечатление, которое произвели на нее его внимание и желание угодить.
– А еще что? – Он сиял от удовольствия и удовлетворения.
Она мягко рассмеялась – у нее значительно поднялось настроение, от прежней тревоги не осталось и следа. Она решила, что обязана этим отличным вину и еде, богатой и в то же время штатной обстановке столовой, а главное, столь утонченной заботе Малькома о мелочах.
Остаток обеда – шоколадное суфле и кофе – они болтали о делах вообще, время от времени касаясь политики и экономики.
Подобный обмен взглядами и мнениями, характерный для большинства их совместных обедов, Флейм ценила больше всего – эти спокойные разговоры будили в ней мысль и позволяли отвлечься от бесконечных рабочих дискуссий и злых сплетен в агентстве.
– Еще кофе? – Мальком потянулся к серебряному кофейнику, который официант оставил на столе.
Она отказалась, слегка качнув головой, затем улыбнулась.
– Нужно ли говорить, что обед был превосходным.
– Я рад, что тебе понравилось. – Он оглядел ее быстрым восторженным взглядом. – Этот бирюзовый цвет тебе невероятно идет. Он оттеняет твои зеленые глаза. Ты должна чаще его носить.
– Если вы всегда будете подавать после десерта еще и комплимент, то стоит чаще обедать здесь, – откинулась она, с улыбкой сворачивая салфетку и кладя ее на стол.
– Я это запомню. – И затем, после непродолжительной паузы: – Кстати, я хотел бы тебе кое-что показать. – Бросив салфетку на стол, он встал. Флейм вернулась за ним в его кабинет. – Я уже некоторое время подумываю о том, чтобы расширить меховые отделы в наших основных магазинах. – Мальком остановился, чтобы закрыть двери в столовую. – Естественно, что я всегда обязан любыми способами поддерживать репутацию товаров от Пауэлла. Вот почему меня интересует твое мнение об этом манто.
Просьба не выходила за рамки обычного. Мальком и раньше консультировался с ней в подобных вопросах, говоря, что она представляет сразу два слоя его клиентуры – деловых женщин и светских львиц.
Ее интерес возрос, когда вслед за Малькомом она приблизилась к небольшому столу для совещаний. На одном из стульев лежала темная шубка.
Мальком поднял ее и набросил на руку, чтобы Флейм могла внимательно ее рассмотреть. Как только Флейм увидела темное, почти черное манто с длинными запашными полами, у нее перехватило дыхание.
– Мальком, это просто изумительно, – выдохнула она и, ощупав мех, устремила на него понимающий взгляд. – Это соболь, да?
– Да, русский соболь. Примерь.
Флейм не надо было уговаривать, она повернулась к Малькому спиной, позволив ему помочь ей облачиться в манто. Проведя ладонями по стоячему воротничку и полочке – ее пальцы скользили, утопая в ворсе, – она пришла к выводу, что подобное чувственное ощущение рождает только прикосновение к меху – мягкому, шелковистому и такому роскошному. Ничто другое не позволяет женщине ощутить себя до такой степени женщиной, элегантной и такой невероятно соблазнительной.
Она порывисто повернулась к Малькому.
– Потрясающе!
– На тебе – да.
Он произнес это довольно спокойно, однако огонь в глазах вполне выражал его чувства. Она отвернулась, зная, что не должна выказывать восторга, который, однако, сделал ее беспечной. Она плотно завернулась в манто, утопив пальцы в его глубоком меху.
– У меня есть предложение. – Она почувствовала у себя на плечах его руки. – Почему бы тебе не надеть эту шубу в оперу в пятницу вечером?
После мгновенного искушения она с сожалением вздохнула.
– Не могу. Это было бы нечестно по отношению к тебе, – сказала она, решительно тряхнув головой.
Она заметила, что он тихонько привлек ее к себе, только тогда, когда ощутила теплое дыхание около уха. Ей бы отстраниться, но она этого не сделала.
– По отношению ко мне? Поверь, что это – более чем честно. – Он говорил полушепотом, ласково. – Ты рождена для таких вещей, Флейм.
Он прикоснулся губами к ее волосам, и она почувствовала их чуть щекочущее скольжение к шее.
Инстинктивно она повернула голову.
– Не надо.
Однако протест прозвучал еле слышно, так как его рот уже отыскал ее мочку, и от неожиданного прикосновения она безудержно задрожала.
Флейм и не знала, до какой степени она уязвима, податлива. В минувшие выходные ей не следовало столько времени оставаться одной, предаваясь воспоминаниям и размышлениям о своей отчаянной потребности в любви и о том, что нет звука более одинокого, чем смех, который слышит только смеющийся, и победы более ничтожной, чем та, что празднует только победитель.
Независимости, когда никого нет рядом, не бывает; бывает лишь одиночество. Прикосновение рук Малькома, ощущение его нежных губ вновь напомнили ей обо всем этом.
– Я хочу тебя, Флейм. – Он горячо дышал ей в шею. – Хочу с того самого момента, когда пять лет назад ты вошла в этот кабинет. Тогда же я поклялся, что ты будешь моей. Ты моя, Флейм. Пора это признать.
Она поняла, что созрела. Да и Мальком так все идеально обставил – вино, обед, легкая беседа и соболья шуба, напомнившая о том, что она женщина, не чуждая обычных женских слабостей.
Но можно ли ему доверять? О ней ли он печется? Или подобно Рику стремится удовлетворить лишь свои желания?
Его руки скользнули вниз по меховым рукавам, он обнял ее, продолжая мучительно сладко ласкать ее ухо и щеку. Но она откликалась не столько на эти ласки, сколько на те нежности, что он нашептывал.
– Разве я не показал тебе, как все может быть между нами? Тихие ужины. Интимные вечера вдвоем. Это будет восхитительно, Флейм, стоит только тебе согласиться.
Она колебалась не более доли секунды.
– Нет, – сказала она и затем более решительно: – Нет.
Сделав шаг, она высвободилась из его объятий, еще два шага – и между ними образовалась расстояние.