В то же время, несмотря на все призывы конфуцианства по борьбе с "хаосом" в семье и постели, китайская традиция всегда очень терпимо относилась к любым проявлениям того, что мы называем сексуальными извращениями, и уж тем более к разного рода изыскам вроде, к примеру, трансвестизма и вуайеризма, группового и анального секса, "наблюдения за наблюдателем" и минета, который китайцы поэтически называли "игрой на флейте"… Китаец мог предаваться разнообразным видам любви с каждой из своих жен и наложниц по отдельности или же со всеми одновременно, мог и вовсе отправиться в "веселый квартал", а жена и наложницы, если их это не вполне устраиваю, могли прекрасно утешаться друг с другом, используя для этого достаточно изысканные и отнюдь не запретные приспособления…
Если в европейской традиции особая сексуальная изощренность женщины никогда не входила в число достоинств добродетельной жены, то в Китае дело обстояло наоборот: благонравная жена или наложница должна была уметь ублажать своего мужа самыми изысканными способами, более того, она должна была не только уступать его другим женщинам, но порою и прислуживать во время акта мужа с таковыми. И даже если суровые конфуцианцы и оказыватись чем-то недовольны, геенна огненная никому за эти прегрешения не грозила.
Интересно, что при такой свободе "техник" секса китайцы не знали публичных поцелуев и относились к ним критически-причем как строгие конфуцианцы, так и сексуально раскованные даосы. Даосы категорически не хотели понять, зачем растрачивать энергию в ласках, которые не приведут к естественной кульминации. Для них это было оскорблением начал инь и ян. Чарлз Хьюмана и Ван У в своей работе "Сумеречная сторона любви" писали: "Когда европейцы начали селиться в Шанхае и других городах, то можно было увидеть, как мужья и жены приветствуют друг друга поцелуем или заключают в объятия; китайцы, становившиеся свидетелями этих нежностей, ожидали, что европеец тут же извлечет свой "яшмовый черенок" и бросится в битву. Еще более конфузили вездесущих китайцев сцены, когда два француза приветствовали друг друга поцелуями в щеки, - это также казалось бесцельными сексуальными приготовлениями". Ну а с точки зрения конфуцианцев, считавших, что мужчины и женщины должны ходить по разным сторонам улицы, публичные поцелуи, даже и супружеские, были признаком крайней распущенности.
В двадцатом веке и даосским традициям, и заветам учителя Куна пришлось потесниться под напором коммунистической нравственности. Институт наложниц был отменен, проституция запрещена, эротическая литература попала под строжайший запрет. Кроме того, государство провозгласило политику "одна семья - один ребенок", что категорически не согласовывалось с традиционными конфуцианскими устоями жителей Поднебесной. На фоне новых, жесточайших запретов все ограничения даосских и конфуцианских мудрецов стали казаться символами утраченного рая. И тем не менее коммунистическая революция оказалась бессильна против революции сексуальной.
Таков краткий общий обзор истории сексуальных запретов, разрешений и рекомендаций, под сенью которых жители Поднебесной занимались любовью в течение последних примерно двух с половиной тысяч лет. Надо сказать, что, несмотря на все соблазнительные в своей полигамности рекомендации даосских наставников и на призывы конфуцианцев к деторождению, несмотря на отсутствие в старом Китае моральных и законодательных запретов на любые виды совокуплений (мужской гомосексуализм был запрещен лишь в правление маньчжурской династии Цин, пришедшей к власти в середине XVII века, а женский всегда был дозволен), несмотря на объявленное коммунистами раскрепощение женщины, сексуальная жизнь китайцев находилась под влиянием множества самых разнообразных (и зачастую взаимоисключающих) инструкций и запретов. И тот факт, что китайцы, несмотря на это, стали самым многочисленным народом мира, лишь говорит о том, что никакие запреты в сфере интимной жизни недействительны и строгость их всегда искупается необязательностью их исполнения.
Впрочем, существовал в Поднебесной человек, которому не удавалось уклониться от суровых запретов - хотя бы потому, что его строго контролировали. Человеком этим был, как ни удивительно, китайский император. Всемогущий Сын Неба, являясь повелителем огромной империи, отнюдь не мог распоряжаться в своем собственном гареме. Например, количество его жен и наложниц тщательно регламентировалось. У мифического сына не менее мифического Желтого императора была одна главная жена и три наложницы, которые символизировали четыре стороны света, а вместе с императором составляли священное число пять. Потом число женщин стало меняться, но это объяснялось не прихотью владыки, а требованиями вселенской гармонии.
В эпоху Чжоу, начавшуюся на рубеже второго и первого тысячелетий до н. э., у правителя Поднебесной, кроме главной жены (хоу), имелись три дополнительные жены (фу-жэнь) - их число означало мощную мужскую потенцию. Девять жен второго ранга (бинь) символизировали своим количеством изобилие. Двадцать семь жен третьего ранга (шифу) были избраны потому, что это число получится, если девять умножить на три. Если же умножение повторить, то получим восемьдесят один - именно столько наложниц (юйцзи) полагалось императору.
С точки зрения современного человека, ограничение сексуальных потребностей Сына Неба таким количеством женщин нельзя назвать чрезмерно строгим - если, конечно, не принимать слишком буквально заветы Пэн Цзу, рекомендовавшего, по примеру Желтого императора, иметь сношения с тысячью двумястами партнершами. Но дело в том, что с многочисленными обитательницами собственного гарема император отнюдь не мог давать волю своим страстям. Сексуальный союз мужчины и женщины, с точки зрения китайцев, повторял в миниатюре взаимодействие полярных сил природы; недаром облака считали яичниками Земли, а дождь - небесной спермой. Император был фигурой чрезвычайно значимой, олицетворяющей священный порядок мироздания, и дабы в мироздании царила гармония, ей надлежало царить и в личной жизни Сына Неба. В противном случае Поднебесной грозили стихийные бедствия и прочие катаклизмы. А гармонию в сексуальной сфере китайцы порой понимали весьма своеобразно.
В эпоху Чжоу для контроля за интимной жизнью императора при дворе имелись специальные дамы - "нюйши". Они следили за тем, чтобы с наложницами низших рангов Сын Неба соединялся чаще, чем с высшими, соблюдая при этом надлежащий порядок. Совокупление с высокопоставленными женщинами могло происходить только после того, как император вступит в достаточное количество связей с наложницами попроще (все это, разумеется, в дозволенных рамках гарема). С точки зрения китайцев, во время каждого акта жизненная сила императора (как, впрочем, и любого мужчины) питалась за счет женской энергии, присутствующей в вагинальных выделениях. Умножив таким образом свои достоинства с простыми наложницами, владыка переходил на следующую ступень своего гарема. С главной женой он мог встречаться только раз в месяц, но этот сакральный акт, к которому приложили свои предварительные усилия десятки женщин, должен был дать жизнь достойному наследнику и поддержать мировую гармонию. Таким образом, императрица имела весьма ограниченные права на внимание своего законного мужа. Но зато ей дозволялось оставаться в августейшей спальне всю ночь - наложницы были обязаны покидать Сына Неба до рассвета, что со всей строгостью контролировали нюйши. Для этого дамам, осуществляющим секс-контроль, вовсе не надо было ломиться в неурочный момент в императорскую опочивальню - они ее попросту не покидали. Сверившись со списками очередности и удостоверившись, что день благоприятен, нюйши надевала на правую руку избранной женщине серебряное кольцо, препровождала ее к императору и присутствовала при том, как Сын Неба исполнял свои супружеские, они же государственные и сакральные, обязанности. Потом она перемещала кольцо с правой руки избранницы на левую и делала запись специальной красной кистью в соответствующих документах. Если наложница оказывалась беременна, нюйши выдавала ей золотое кольцо.
Видимо, ритуал этот настолько удачно поддерживал священную гармонию мироздания, что по крайней мере за тысячу с лишним лет он не претерпел принципиальных изменений. Известно, что в восьмом веке н. э. каждой женщине, удостоенной высочайшего внимания, вместо кольца ставили на руку печать со словами: "Ветер и луна вечно остаются новыми". Кожу натирали благовониями из корицы, после чего удалить печать было невозможно. Впрочем, едва ли в Поднебесной нашлась бы женщина, которая пожелала бы уничтожить след высочайшего благоволения, - скорее, это делалось для того, чтобы исключить притязания самозванок, уверяющих, что печать стерлась.
Под "ветром и луной" имелись в виду сексуальные забавы; китайцам, конечно, виднее, но авторы настоящей книги позволили себе усомниться в том, что услады, которым предавались императоры средневекового Китая, были достойны столь романтического наименования. Дело в том, что со временем дела высочайшего гарема из ведения дам-нюйши перешли в сферу ответственности евнухов, а евнухи - не лучшие наставники в любовных делах.
Правда, у императора было право выбирать одну из рекомендованных ему евнухами женщин: после ужина камердинер подносил повелителю поднос - на нем лежали зеленые карточки с именами жен и наложниц, которым звезды и состояние здоровья позволяли ублаготворить своего владыку. Сын Неба вытягивал одну из карточек, после чего избранницу готовили к ночи любви. Но поскольку евнухи ведали не только любовью, но и охраной императора, то основное внимание они, естественно, уделяли вопросу, в котором больше понимали. Прежде всего надо было удостовериться, что красавица не покушается на жизнь владыки Поднебесной. Для этого ее раздевали догола, осматривали, потом заворачивали в безопасный, с точки зрения охраны, плед из птичьих перьев, и камердинер на спине относил женщину в августейшую спальню. С этого момента начинался отсчет времени. В отличие от нюйши, евнух не наблюдал за сакральным действом лично, но далеко от подконтрольного ему императора тоже не отлучался. Стоя за дверью, он вел отсчет времени, поскольку во имя мировой гармонии затягивать половой акт не следовало. Надо полагать, что Сын Неба в этой нелегкой ситуации тоже посматривал на песочные часы, прикидывая, сколько времени у него осталось на выполнение сложных сексуальных предписаний, созданных даосскими мудрецами. Но никакие ссылки на мудрецов не могли предотвратить роковой возглас за дверью: "Время истекло!" После третьего возгласа камердинер входил в спальню и извлекал женщину из постели. Если император успел свершить свои супружеские (а скорее, государственные) обязанности и сообщал, что желает иметь ребенка, время свидания заносилось в протокол для дальнейшего рассмотрения астрологами. Если же император по каким-то причинам ребенка не желал, то евнухи принимали соответствующие меры.
Другим ограничением, которому подчинялся не только император, но и все его многочисленные подданные, был категорический запрет брать жен и наложниц с той же фамилией, что у мужа. Изначальной его целью было пресечь близкородственные связи. Но степень родства при этом никто не выяснял, совпадения фамилий было достаточно, чтобы наложить строжайшее табу на любую форму брака. Это правило действовало уже в эпоху Чжоу. Правда, судя по документам, тогда оно распространялось только на аристократов, что же касается "нижних людей", то до них, как писали сами китайцы, "ритуалы и церемонии не опускаются". Но историки считают, что простолюдины следовали тем же самым, а порой и еще более строгим ритуалам, даже если записей об этом не сохранилось. Во всяком случае, известно, что позднее этот запрет однозначно распространился на все сословия, что поломало немало судеб. Браки по любви в Китае были не слишком приняты, но все же встречались, особенно в крестьянской среде. Однако, если влюбленные оказывались однофамильцами, шансов на семейную жизнь у них не было.
Еще во времена Чжоу с наступлением весны в деревенских общинах устраивались праздники, на которых молодые люди выбирали себе пару. Половые отношения в таких союзах считались вполне допустимыми, а когда наступала осень, любовники могли вступить в брак, причем беременность девушки была для этого веским и вполне пристойным основанием. Но, выбирая себе возлюбленного на молодежных игрищах, девушка должна была прежде всего поинтересоваться его фамилией. Сделать это следовало не только ради соблюдения законности, но и во имя заботы о судьбе семьи и потомства. Считалось, что брак однофамильцев рискует оказаться несчастным, а детям от него и вовсе ничего хорошего ждать не стоило.
Известен случай, как в 540 году до н. э. тяжело заболел князь - правитель государства Цзинь. Никакие способы лечения не помогали, и было высказано предположение, что все дело в женщинах из княжеского гарема - среди них было четыре наложницы из рода самого князя. Один из советников правителя высказался прямо: "Я слышал, что женщин своего же рода не следует допускать в гарем. Их дети умрут в младенчестве, и, хотя вначале симпатия между мужем и женой может быть сильной, вскоре она пройдет. И тогда они оба заболеют".
Правда, приглашенный врач придерживался другой точки зрения - он считал, что князь попросту истощил себя любовными играми, к какой бы фамилии ни принадлежали их участницы. Врач заявил: "В соитиях следует соблюдать умеренность… Женщина истощает мужскую силу, и с ней нужно сожительствовать ночью. Если же предаваться излишествам при совокуплениях с ней, это вызовет горячку и сознание помутится. Вы же не соблюдаете умеренности в совокуплениях, занимаетесь этим даже в дневное время. Как же вы могли избежать болезни?"
Теперь уже трудно сказать, кто был прав: советник или медик, но во избежание подобных неприятностей китайцы во все времена старательно уклонялись от браков не только с родней, но и с однофамильцами. А однофамильцев в Китае всегда было очень много просто потому, что фамилий было очень мало.
В сегодняшнем Китае фамилий всего несколько сотен, причем на сто самых распространенных приходится более миллиарда человек. Правда, современное законодательство позволяет браки между однофамильцами (запрет был отменен в 1911 году), но конфуцианские традиции такого новшества не одобряют, поэтому китайцы стараются таковых браков избегать. Сделать это не всегда легко, особенно тем, кто носит фамилию Ванг (их в Китае 93 миллиона), Ли (92 миллиона). Чжан (88 миллионов). Могут возникнуть сложности и у тех, кто зовется Чэнь, Чжоу и Линь - их по 20 миллионов человек.
Проблемы несчастных женихов и невест, которых угораздило оказаться однофамильцами, китайцы пытаются разрешить сегодня на самом высоком уровне: Министерство общественной безопасности КНР предложило проект новой системы получения фамилий, которые будут теперь формироваться из различных сочетаний отцовской и материнской фамилий. Но проект остается проектом, а пока бедные Ванги, Ли и Чжаны оказываются сильно ограничены в брачных возможностях.
В старом Китае положение людей, имевших слишком распространенные фамилии, облегчалось лишь тем, что у жительниц веселых кварталов - проституток и куртизанок - фамилию можно было не спрашивать. Тем более что они обычно работали под псевдонимами.
Предшественницами профессиональных проституток и куртизанок (игравших, кстати, большую роль не только в сексуальной, но и в социальной жизни древнего Китая) во времена Чжоу были музыкантши и танцовщицы - нюйюэ. Связи с ними не возбранялись; высокопоставленные китайцы содержали труппы нюйюэ, которые развлекали гостей на банкетах и услаждали их всеми возможными способами. При этом происхождение и фамилии девушек никого не волновали. Скорее всего, это были рабыни, во всяком случае, их часто дарили или продавали. Документы сохранили сведения о том, как в 513 году до н. э. некий чиновник, имевший проблемы с законом, предложил судье в качестве взятки целую труппу нюйюэ.
Преступного чиновника можно понять: китайские законы той эпохи (как, впрочем, и последующих) гуманностью не отличались, причем доставалось как виноватым, так и правым. Незадолго до того, как бедолага пытался подкупить судью таким изысканным и дорогостоящим способом, в царстве Чжэн был запечатлен на бронзовых треножниках первый дошедший до нас свод китайских законов. Он предусматривал за уголовные преступления пять видов наказаний (клеймение, отрезание носа, отрубание рук, кастрация и смертная казнь). Немного позднее к этому добавилось поджаривание на медленном огне, зарывание живым в землю, вырывание ребер, сверление головы… За особо тяжкие преступления казнили не только самого преступника, но и три поколения его родственников по линии отца, матери и жены. Презумпции невиновности китайцы не знали: обвиняемый изначально предполагался виноватым и должен был доказывать суду, что это не так. Пытки не только подследственных, но и свидетелей были делом обычным и даже рекомендуемым. Так что чиновника, который пытался избежать всех этих неприятностей с помощью специально обученных красоток, можно если не простить, то понять… Тем более что у судьи действительно была возможность избавить преступника от казни, не вступая в противоречие с законом. Дело в том, что в Китае самые суровые законы можно было применить в символическом виде. Например, уголовнику, приговоренному к отсечению ноги, вместо этого могли покрасить колено в красный цвет.
Но вернемся к вопросу о связях между однофамильцами и родственниками. Каковы бы ни были традиции и законы, а жизнь берет свое. Во всяком случае, древние документы сохранили немало скандальных историй, не только о нарушении запрета на браки однофамильцев, но и повествующих о самых что ни на есть кровосмесительных связях. Известно, что сыновья достаточно часто соблазняли жен и наложниц своих отцов, что в понимании китайцев также считалось кровосмешением. Например, в 665 году до н. э. некто Сяньгун, князь государства Цзинь, вступил в любовные отношения с младшей женой отца. Несмотря на то что связь эта не могла быть угодна Небу, она оказалась крайне удачной в земном отношении: мачеха родила своему пасынку, который ранее считался бездетным, сына и дочь.