Он встал, подошел к Джун, положил ей руку на плечо.
- Дорогая моя девочка, прими эту картину в дар от старого Дэниса. Это лучшее, что у него есть, было и будет. Так я хочу отметить твое возвращение к жизни.
- И пусть все галереи мира лопнут от зависти! - весело воскликнул Седрик и хлопнул друга по спине.
- Спасибо, дядя Дэнис, - негромко сказала Джун, прижавшись щекой к руке художника.
- Одно непременное условие. - Дэнис поднял указательный палец, повернулся к Седрику. - Картина будет храниться в личном банковском сейфе Джун и может быть взята оттуда лишь в канун ее свадьбы. Пусть это будет моей частью ее приданого и с первого же дня освещает радостью ее собственный дом!
Седрик пожал плечами, однако вынужден был согласиться. За долгие годы он привык мириться с чудачествами друга.
Мервин тем временем с увлечением стал рассказывать Джун о воскресном матче регби. Играли национальные сборные Новой Зеландии и Англии. В Лондоне, откуда через систему спутников велась телевизионная трансляция встречи, было четыре часа дня, а в Веллингтоне - половина четвертого утра следующих суток. Но в каждом его втором доме горел свет: новозеландцы преданно "болели" за своих отважных и непобедимых "Ол Блэкс". Мервин, разумеется, тоже не спал и смотрел передачу у одного из товарищей по колледжу. Какая же это была захватывающая дух игра! И какая блистательная победа!..
Дэнис незаметно показал Седрику головой на дверь, и они тихонько вышли из спальни Джун.
- Любопытно, - усмехнулся Дэнис, - как Мервин относится к предстоящему турне "Ол Блэкс" по Южно-Африканской Республике?
- А как он, собственно, должен относиться? - Седрик пожал плечами. - Не понимаю, кому это нужно - вмешивать в спорт политику?
- Вся страна понимает, одному Седрику Томпсону невдомек, что встречаться и общаться с расистами - значит потакать им!..
- Вся страна понимает это по-разному… Кроме того, спорт есть спорт, - стоял на своем Седрик. - У нас с южноафриканцами давние и тесные спортивные контакты. Их национальная команда "Спринг Бокк" - одна из сильнейших в мире.
- Но ведь она составлена по расовому признаку - из одних белых! - раздраженно выкрикнул Дэнис.
- Ну и что же? - невозмутимо отвечал Седрик. - Значит, черные еще не научились как следует играть в регби. При чем же здесь расизм?
- Всю страну от Окланда до Инверкаргилла волнует вопрос: стоит ли ехать нашим ребятам в Иоганнес-бург? А мистер Томпсон, видите ли, заявляет: "Не смешивайте, друзья, спорт с политикой…" Великолепно!
Седрик улыбнулся, сказал примирительным тоном:
- Могу же я, в конце концов, иметь свою собственную точку зрения, как всякий свободный индивидуум во всякой свободной стране?.. А раз так, то предлагаю пройти в бар и выпить по рюмке старого, очень старого шерри. Ты спрашиваешь - за что? Ну хотя бы за то, чтобы народу этой страны не пришлось решать вопрос о том, быть или не быть поездке "Ол Блэкс" с помощью гражданской войны!..
Шерри был на редкость ароматный и терпкий. Они уже выпили по три рюмки, когда О'Брайен как бы невзначай спросил:
- Скажи мне, Седрик, что ты думаешь об этом мальчике?
- О каком мальчике? - с удивлением спросил Седрик.
О'Брайен чуть заметно улыбнулся. Слишком давно и хорошо они знали друг друга, чтобы он не уловил ноток неискренности в голосе приятеля. "А ведь ему и самому неловко за это неуклюжее притворство, - подумал Дэнис. - Клянусь святым Патриком, меньше всего на свете хочется ему сейчас продолжать этот разговор". И все с той же скупой улыбкой заметил:
- Я говорю о Мервине…
- Ах, он… Ты уже спрашивал меня об этом, старик. И я ответил тебе: мальчик как мальчик…
- Я плохо понимаю тебя, Седрик. На наших глазах зарождается светлое, молодое чувство…
- Я был бы счастлив, - перебил художника Томпсон, - удовлетворить свое любопытство, взглянув со стороны, как реагировал бы ты, если твоя дочь… если бы у твоей дочери зарождалось это светлое чувство к… ммм… небелому…
- К чему ханжество? Скажи прямо - к этому цветному, к этому черномазому, к этому безродному и нищему полинезийцу!
- Это неправда, Дэнис О'Брайен! - запальчиво вскричал Седрик. - И ты это знаешь. Я сам начинал безродным и нищим!
"Но я белый, белый", - вот чего ты не договариваешь", - добавил про себя Дэнис. Вслух же он сказал:
- В чем же в таком случае дело?
- Не знаю, не умею я объяснить. Но это нечто такое, что выше, сильнее меня. Я понимаю умом, что это мерзко, даже подло. Но заставить себя переступить через это нечто я не в силах. Одна мысль о том, что у меня будут цветные внуки, наследники, заставляет меня содрогаться!..
- Как же ты, Седрик Томпсон, - возмущенно воскликнул Дэнис, - как же ты с твоим умом, с широким кругозором можешь в чем-то - именно в чем-то кардинально важном для любой двуногой особи - пребывать на уровне пещерного человека? Как можешь ты не понимать, что твоя белокурая дочь и этот смуглокожий мальчик своей любовью, если она состоится, если мы, взрослые, безжалостно ее не убьем в силу наших позорных вековых предрассудков, трусливой ненависти и животной вражды, - если она состоится, о чем я молю бога, ведь они же станут провозвестниками будущего? Будущего, в котором не будет ни вражды, ни ненависти, ни предрассудков, а будет гармония, как в природе, в искусстве!
Седрик сидел в кресле, молчал задумавшись. Дэнис ходил по комнате, говорил, жестикулируя, волнуясь. "Его минутные, идущие от чистого сердца эмоции, - размышлял Седрик, - сталкиваются с моими топорно-каменными, устоявшимися веками взглядами… Где, в чем истина? За кем из нас она, эта истина? И есть ли она вообще?.."
Дэнис с усмешкой смотрел на Седрика.
- Надеюсь, в этом доме нас не будут морить голодом? - спросил он и прочитал строфу из Бернса:
У которых, есть, что есть, - те подчас не могут есть,
А другие могут есть, да сидят без хлеба.
А у нас тут есть, что есть, да при этом есть, чем есть, -
Значит, нам благодарить остается небо!..
За ужином Дэнис О'Брайен добродушно подтрунивал над чопорной изысканностью сервировки: старинный фарфоровый сервиз, приборы из черненого серебра, бокалы и рюмки из горного хрусталя.
Кофе и ликеры были поданы в овальную гостиную. Мадемуазель Дюраль, Джун (она упросила француженку: "один только часик!") и Мервин расположили свои кресла полукругом против метрового экрана, сделанного по специальному заказу цветного "Филипса". Шел очередной американский боевик о Вьетнаме. Янки легко и даже как-то весело побеждали в боях, в перерывах между которыми удачливо делали бизнес - сбывали трофеи и армейскую амуницию на "черном рынке" в Сайгоне и походя безжалостно разбивали сердца гордых восточных красавиц.
Седрик и Дэнис склонились над шахматным столиком. Сделав очередной ход, Томпсон какое-то время без особого внимания следил за развитием действия фильма. Но вот он, досадливо поморщившись, отвернулся, отпил из рюмки шерри и негромко проговорил:
- Я не успел тебе сказать, Дэнис… Сегодня пришло известие из Сайгона, что в боях в джунглях убит единственный сын Чарльза Кэмпбелла. Ты наверняка встречал его у меня. Чарльз - один из управляющих моими компаниями. Бесконечно жаль малыша Хью. Я был его крестным отцом…
- Клянусь святым Патриком, это самая бездарная затея, в которую мы ввязались без нужды и без желания. Самая бездарная за последние сто лет! - раздраженно воскликнул Дэнис.
- Сказать по правде, - примирительно произнес Седрик, - мы ведь ощущаем на себе эту "затею" лишь тогда, когда в джунглях гибнет кто-нибудь из знакомых или близких нам людей. Поверишь ли, сегодня я был не в состоянии заниматься делами. Подумать только - каких-нибудь несколько дней назад этот мальчик был жив! Красивый, сильный, полный жажды идти вперед и утверждать себя в этом мире. Безумно жаль…
- Я бы добавил, с твоего позволения, - безумно жаль уходить на тот свет, не ведая, во имя чего ты безвременно уходишь…
- Здесь я никак не могу с тобой согласиться, - возразил Седрик. - Мы защищаем свои идеалы. А они стоят жизни. Наши газеты вполне серьезно говорят, что русские нас похоронят!.. Ну а кому же, кроме сумасшедшего, придется по душе перспектива быть погребенным заживо?..
- Защищаем свои идеалы? За тысячи миль от собственного дома?!
- Защищали же мы их с тобой в Европе во второй мировой!
- Я не могу принять только что оказанное тобою иначе, как скверную, очень скверную шутку, Седрик Томпсон! - Слова эти О'Брайен произнес громко, непримиримо. Он смотрел на внезапно побледневшую мадемуазель Дюраль, на притихших Мервина и Джун. Повернулся к Седрику и холодно продолжал: - Неужели, будучи в здравом рассудке, можно проводить аналогию между великой битвой во имя высшей справедливости и не в меру затянувшимся уголовным преступлением?
- Полмиллиона американских юношей, - пытаясь оставаться спокойным, проговорил Седрик, - каждый час рискуют жизнью ради того, чтобы мы с тобой имели возможность спокойно дискутировать: "чистая" или "грязная" война идет в Индокитае? Там решается сейчас дилемма: сумеем ли мы сдержать враждебный нам натиск или вынуждены будем откатываться дальше? Дальше, все дальше, пока не окажемся у порога того самого собственного дома, о котором ты только что говорил…
- Ты изъясняешься на примитивном языке нашей самой правой прессы! Если ты руководствуешься при этом сугубо воспитательными целями, - Дэнис бросил взгляд в сторону Джун и Мервина, - то лучше расскажи про героя - лейтенанта Билла Колли, который в деревне Ми Лай собственноручно расстрелял сорок шесть женщин и детей.
- Ни одна война не обходится без ненужных жертв и нежелательных крайностей…
- Если бы одной из этих ненужных жертв был твой собственный сын, а не крестник, ты по-иному смотрел бы и на нежелательные крайности. И, весьма вероятно, пришел бы к выводу, что как бы там ни было, а это не наша война. Не наша!..
- Может быть, ты и прав, - вяло согласился Седрик. - Только с детства мне внушали: если другу плохо, приди на помощь любой ценой. Американцы - наши друзья, союзники. Мы с ними прочно сидим в одной лодке. Элементарный кодекс чести требует, чтобы мы - неважно сколь малыми силами - были вместе и за банкетным столом, и под огнем партизан!
- "Кодекс чести"! - с издевкой сказал О'Брайен. - Ты не читал во вчерашней "Санди кроникл" о создании сети армейских борделей в Южном Вьетнаме? - С этими словами он взял Седрика под руку и, сказав ему что-то вполголоса, увлек в библиотеку.
Когда дверь за ними закрылась, Джун сказала:
- Я часто встречалась с Хью Кэмпбеллом. В детстве мы даже дрались… А теперь его нет. Странно, правда?
Мадемуазель Дюраль встала и быстро вышла из гостиной.
- Какая-то она сама не своя, - заметила Джун. - Побледнела, осунулась даже.
- Ты же рассказывала, что она тоже воевала, - напомнил Мервин. - Наверно, спор твоего отца с мистером О'Брайеном напомнил ей о чем-то…
На экране разыгрывались бутафорские бои и, фальшивые страсти. И хотя они уже давно не следили за фильмом, Джун охватила непонятная ей тревога. Она тихонько прикоснулась пальцами к руке Мервина, спросила:
- А ты никогда не поедешь воевать? Правда?
- Не знаю, - ответил Мервин и подумал при этом, что если даже ему и придется встать под армейские знамена, не сейчас, конечно, а когда-нибудь в будущем, то уж он-то не даст себя так просто убить, как этот Хью Кэмпбелл.
Он, Мервин, - потомок великих воинов и сам воин каждой каплей своей крови. И ему уже рисовались картины боя, в котором он совершал героические подвиги. А потом? Потом - ордена, цветы. И обожающий взгляд счастливой Джун…
Фильм завершился счастливым концом. После короткого выпуска новостей началось комедийное ревю Дика Эмери. И вскоре Джун и Мервин забыли о разговоре старших - и надолго… Так забывается, может быть, и важное и существенное, но в данный момент далекое и непосредственно не касающееся человека…
7
Джун не без удовольствия посещала теперь колледж. Невероятно!.. Если бы до болезни кто-нибудь сказал ей, что такое может быть, она сочла бы этого человека лицемером или просто лжецом. Удовольствие начиналось с того момента, когда она садилась утром на свой мотоцикл. Ощущение быстроты рождало в душе песню. И Джун пела всю дорогу, пела громко, весело. С песней она влетала во двор колледжа, на зависть многочисленным соученицам, и лихо осаживала свой блестящий, новенький "судзуки" в каком-нибудь дюйме от стены.
Уроки теперь приносили радость познания, радость открытия. Джун жадно ловила каждое слово учителей, словно боялась, что очередное занятие будет последним в ее жизни. И читала, читала запоем все, что было рекомендовано учебной программой и что они с Мервином намечали для себя по списку "Минимум гармонично развитого человека". Идея списка была подсказана им Дэнисом. Он с увлечением принял участие и в его составлении. Не остались в стороне мадемуазель Дюраль и Седрик Томпсон. Основным критерием служила необходимость познать азы человеческой мысли в широком объеме астрономии, медицины, географии, истории, философии. Из искусств были взяты три кита: театр, литература, живопись.
И день стал казаться Джун коротким, ничтожно коротким. Раньше времени было предостаточно. Оно в избытке расточалось на пустяки. Теперь его не хватало даже на самое главное - прочесть и осмыслить очередные сто страниц Лукреция и Гегеля, Гёте и Сервантеса, Кропоткина и Гэлбрайта…
К тому же Джун возобновила тренировки по каратэ. Дважды в неделю прямо из колледжа она мчалась в Питонэ. И каждый раз едва успевала к началу работы своей клубной секции. А как великолепно было чувствовать себя абсолютным хозяином своего тела! Как сладостно ныли все мускулы, все косточки после многочисленных и разнообразных упражнений. И как венец всего - клубная сауна, ледяной душ.
Джун уже оделась и стояла перед зеркалом в просторной раздевалке бани, медленно расчесывала свои длинные густые волосы. Невдалеке в глубоких креслах сидели две ее приятельницы - Клэр и Нори. Девушки пили прохладный апельсиновый сок.
- Опять ты сегодня без предупреждения провела в полную силу свой коронный прием, - недовольно хмурясь, проворчала Клэр.
- Извини! - Джун усмехнулась. - Следующий раз непременно скажу: "Разрешите, мадемуазель, уложить вас на землю шейной скобой слева".
- По крайней мере, это было бы в рамках кодекса чести, - сказала Клэр.
- И она еще обижается! - Нори с осуждением взглянула на Клэр. - Ты, видно, забыла, зачем мы сюда пришли, в этот вертеп костоломов и живодеров? Мы, девушки из добропорядочных семей, зачем мы здесь?
Клэр, насупившись, молчала.
- Не хочешь говорить? Тогда я скажу. Мы здесь для того, чтобы научиться самим отстаивать нашу честь, чтобы уметь при любых обстоятельствах защитить себя от грабителя и насильника. Уж не надеешься ли ты на то, что теперешние "джентльмены удачи" будут свято блюсти этот самый кодекс рыцарской чести? Нет, это просто восхитительно!
- Конечно, теннис эстетичнее, - поддержала Нори Джун. - Но он вряд ли оградит нас от покушения негодяя или вора.
- Вы меня не так поняли, - проговорила сквозь слезы Клэр. - Просто мне было досадно и обидно, что я опять не смогла парировать этот прием!
Джун обняла ее, потерлась по маорийскому обычаю - носом о нос, ласково сказала:
- Глупышка ты, Клэр! Ты же видела, что даже инструктор ничего не может поделать против этого приема.
Едва девушки вышли на улицу, как их догнал Джон Барли, старший инструктор клуба.
- Извините, - сказал он, - надеюсь, вы помните, что следующая тренировка не через день, а завтра?
- Разумеется, помним, - ответила за всех Нори. - Тем не менее спасибо, Джон.
- Хорош наш красавчик Барли, не правда ли? - спросила Нори, когда инструктор ушел. - Плечи, бицепсы, торс - Аполлон!
- Но ведь он глупее самого бестолкового барана на всем Северном острове! - отозвалась со смехом Джун.
- Может быть, ты еще скажешь, что он глупее, чем твой черномазый… Виновата, бронзовокожий… Ну как его там…
- Мервин, - простодушно подсказала Клэр.
- Вот-вот, именно он, именно он!
- Замолчи! - вне себя крикнула Джун. Она бросилась к своему "судзуки" и минуту спустя скрылась за поворотом.
- Чего это она? - Нори насмешливо пожала плечами. - Тоже мне - Ромео и Джульетта!..
Джун стрелой летела по хайвэю. Она давно превысила лимит скорости, но не замечала этого. Слез было мало, и они быстро высохли на ветру. Были думы, не менее горькие, чем слезы обиды. Почему есть люди добрые и злые? И неужели нельзя сделать так, чтобы все любили друг друга? Откуда, ну откуда в человеке с самых юных лет берутся зависть, злоба, ненависть?
Ведь ровным же счетом нет никакого дела этой противной, желчной Нори до ее, Джун, друзей. И есть у Мервина маорийская кровь или нет ее вовсе - тоже никого не касается. Кстати, именно при смешанных браках рождаются самые одаренные дети. Так, кажется, было написано недавно в одной из статей "Вумаис уикли"…
Маори… Маорийцы были бесстрашными мореходами. Они были и отважными воинами. Если бы это было не так, то они и не выжили бы вовсе. А природный ум маорийских вождей! А их врожденное чувство собственного достоинства!.. Мервин, конечно же, унаследовал все лучшее от своих далеких предков!..
Где-то внизу метнулась вправо, в горы, словно петля искусно брошенного гигантского лассо, Первая Северная Дорога. Промелькнули бойни. Далеко-далеко слева вспыхнули ровные цепочки электрических огоньков.
Джун отчетливо представила себе верхнюю палубу "Арануи". Крупные чайки, распластав сильные крылья, словно висят в воздухе в двух-трех ярдах над головой. Так они парят все три часа, пока океанский паром пересекает пролив Кука. Лишь изредка, когда кто-нибудь бросает за борт кусок бутерброда или огрызок груши, чайка быстро ложится крылом на волну, подхватывает добычу и вновь плывет в воздухе над паромом. Пронзительный ветер загоняет людей в салоны. Одни уткнулись в телевизор, словно он не надоел им до смерти дома. Другие забрались в ресторан - и едят, едят, будто голодали до того целую неделю. А те пьют и пьют пиво целыми пинтами, как если бы его вовсе не было на берегу и бар "Арануи" - единственный "оазис" в округе на тысячу миль…
Побродив по палубе, Джун спускается в каюту номер один - для особо важных лиц, гостей капитана. Отец, оторвавшись от своих бумаг, ласково смотрит на дочь. Джун садится рядом с ним, прижимается головой к его плечу, закрывает глаза. Ей очень не хочется натолкнуться на строгий взгляд гувернантки.
В репродукторе раздается звонкий щелчок, и бархатистый баритональный
бас возвещает: "Капитан имеет честь пригласить на мостик мистера и мисс Томпсон и мадемуазель Дюраль…"
У капитана чисто, прохладно, стоит множество каких-то приборов. Сквозь широченное окно пролив виден весь как на ладони. Справа еще виднеются последние холмы в окрестностях столицы, а далеко слева уже появились берега Южного острова. На ближайшую к парому скалистую глыбу наползла мохнатая туча, словно кто рябой, скуластый натянул до самых бровей шапку из темной норки.
Капитан вполголоса отдает команды, почтительно улыбается гостям, рассказывает морские исторические анекдоты, показывает путь "Арануи" по лоции…