- Вы уж небось думали, что я никогда не приду с вами познакомиться, - продолжала та. - Но шла уборка урожая, и я была страшно занята. В доме толпа работников, и все едят больше, чем работают. Одно слово - мужчины. Хотела вчера прийти, но тут - похороны миссис Макалистер. У меня ужасно болела голова, и я боялась, что это испортит мне все удовольствие. Но ей было сто лет, и я давно поклялась себе пойти на ее похороны.
- Ну и как, удачно все прошло? - спросила Энн, заметив, что дверь в кабинет слегка приоткрыта.
- Вы про что? А, похороны были потрясающие. У нее куча родственников. За гробом ехали сто двадцать экипажей. И посмеяться было чему. Этот старый безбожник Джо Брэдшоу, который глаз не кажет в церкви, с таким жаром пел "Призри ее душу, Иисусе!" - лопнуть можно было от смеха. Он обожает петь - поэтому не пропускает ни одних похорон. А у его бедной жены нет сил петь - так много работает по дому. Старый Джо иной раз отправляется купить ей подарок, а вместо этого каждый раз привозит грабли или еще что-нибудь для фермы. Одно слово - мужчина! Но чего еще ожидать от человека, который носа в церковь не кажет? Даже в методистскую молельню не ходит! Я очень обрадовалась, увидев вас с доктором в пресвитерианской церкви. По мне, доктор должен быть пресвитерианином.
- А в прошлое воскресенье мы ходили в методистскую молельню, - с веселыми искорками в глазах сказала Энн.
- Ну, доктору, наверно, надо показываться и в методистской молельне, а то методисты не станут у него лечиться.
- Нам очень понравилась проповедь, - мужественно заявила Энн. - И молитву пастор читал очень красиво.
- Да, молиться-то он мастер. А лучше всех читал молитвы старый Саймон Бентли, который был вечно или пьян, или собирался надраться. И чем пьянее он был, тем лучше звучала молитва.
- Методистский проповедник - очень представительный мужчина, - продолжала Энн на потеху приоткрытой двери.
- Да, красавчик, - согласилась мисс Корнелия. - И манеры, как у светской дамы. Считает, что в него влюблены все девушки. Но послушайте моего совета - не очень-то якшайтесь с методистами. Я так считаю: если ты пресвитерианин, то и будь пресвитерианином.
- Вы полагаете, что методисты не попадут в рай? - без тени улыбки спросила Энн.
- Это уж не нам решать, а Всевышнему, - серьезно заявила мисс Корнелия. - Не знаю, как там будет на небе, но на земле я от них держусь подальше. Их теперешний проповедник не женат, а у прошлого была такая глупенькая жена, каких свет не видывал. Я как-то ему сказала, что зря он не подождал, пока она не повзрослеет, а потом уж женился бы. А он ответил, что хотел сам ее воспитать. Одно слово - мужчина!
- Но ведь не так-то просто определить, когда человек стал взрослым.
- Верное ваше слово, милочка. Некоторые рождаются взрослыми, а другие и в восемьдесят лет все еще дети. Миссис Макалистер, которую мы только что похоронили, так и не стала взрослой. И в сто лет была все такой же дурочкой, как в десять.
- Может быть, потому она и прожила так долго?
- Может быть. Но я бы предпочла прожить пятьдесят лет в здравом уме, чем сто лет недоумком.
- Но подумайте, как скучно было бы жить среди сплошных умников!
Но мисс Корнелия не собиралась состязаться с Энн в остроумии.
- Миссис Макалистер была из семейства Милгрей-вов, а те никогда умом не отличались. Ее племянник Эбенезер вообще спятил. Считал, что уже умер, и жутко сердился на жену: почему она его не хоронит? А я бы взяла и похоронила.
Глядя на ее выражение мрачной решимости на лице достойной матроны, Энн легко представила себе мисс Корнелию с лопатой в руках.
- Неужели во всем поселке ни у кого нет хорошего мужа, мисс Брайант?
- Ну, почему же? Полно - только все они там.
И она кивнула на открытое окно, из которого открывался вид на церковь и маленькое кладбище по другую сторону бухты.
- Ну а живых, во плоти? - допытывалась Энн.
- Несколько штук есть - у Господа Бога ведь все возможно, - неохотно признала мисс Корнелия. - Я не отрицаю, что если мужчину с малых лет почаще шлепать и вообще воспитывать в строгости, то из него может выйти толк. Вот, например, ваш муж, судя по отзывам, для мужчины не так уж плох. А вы небось считаете, - мисс Корнелия пронзительно глянула на Энн поверх очков, - что лучше его нет никого на свете?
- Конечно, нет, - без колебаний заявила Энн.
- То же самое мне говорила другая молодая жена, - вздохнула мисс Корнелия. - Когда Дженни Дин выходила замуж, то тоже считала, что другого такого человека, как ее жених, нет на свете. И она была права. Другого такого не было и нет - и слава Богу! У нее не жизнь с ним была, а сплошное мученье. Когда она заболела и лежала при смерти, он уже ухаживал за своей второй женой. Одно слово - мужчина! Но надеюсь, милочка, что вас такое разочарование не ждет. Молодой доктор вроде входит у нас в доверие. Поначалу я боялась, что никто не захочет у него лечиться: мол, лучше старого доктора Дэйва никого быть не может. Правда, особым тактом он не отличался и вечно начинал говорить о веревке в доме повешенного. Но, как только у кого схватывало живот, доктору Дэйву тут же прощали все обиды. Если бы он был не доктором, а священником, ему бы это так легко с рук не сходило. Людям, похоже, желудок дороже души. А теперь, раз уж мы обе пресвитерианки, скажите мне честно, что вы думаете о нашем священнике?
- Да как сказать… я что-то…
- Вот именно. Я с вами совершенно согласна, милочка, - кивнула головой мисс Корнелия. - Не повезло нам с ним. Лицом - вылитый надгробный памятник, правда? Не хватает только надписи на лбу: "Мир праху твоему!" Некоторые считают, что его жена чересчур ярко одевается. А я считаю, что, когда у мужа такое лицо, женщине надо как-то себя приободрить. Я сроду не осуждала женщин за то, что они хорошо одеваются. Только и говорю: слава Богу, что ее муж не жадничает и разрешает ей покупать красивые вещи. Сама-то я на одежду большого внимания не обращаю. Женщины ведь наряжаются, чтобы понравиться мужчинам, милочка, а мне всегда было наплевать, что про меня думают мужчины.
- За что вы так ненавидите мужчин, мисс Брайант?
- Господь с вами, милочка, я их вовсе не ненавижу. Они того не стоят. Я их просто презираю. Вот ваш муж мне нравится - если только он с годами не испортится. А помимо него, я признаю только двух мужчин - старого доктора и капитана Джима.
- Капитан Джим - замечательный человек, - с готовностью согласилась Энн.
- Капитан Джим - неплохой человек, но у него есть один недостаток. Его просто нельзя рассердить. Вот уже двадцать лет я его допекаю как могу, а он и в ус не дует. Это меня как-то раздражает. А женщина, которая была ему предназначена, небось получила мужа, который закатывает скандал по три раза на дню.
- А кто эта женщина?
- Не знаю, милочка. Я что-то не припомню, чтоб капитан Джим за кем-нибудь ухаживал. Да я его молодым и не знала. Сейчас ему семьдесят шесть. Понятия не имею, почему он остался холостяком, но какая-то причина наверняка была. Он стал смотрителем маяка пять лет тому назад, а до этого плавал по морям и океанам. На земле нет такого уголка, куда он не сунул бы нос. Джим всю жизнь водил дружбу с Элизабет Рассел, но любви между ними не было. Элизабет тоже не вышла замуж, хотя в молодости слыла красавицей и от женихов у нее отбою не было. Она как-то мне призналась, что боится, что ни с кем не сможет ужиться - такая она вспыльчивая. А характер у нее и правда был не сахар. Иногда, чтобы унять злость, она убегала наверх и грызла бюро. Но я ей сказала, что не считаю это веской причиной. Почему это мужчинам можно вымещать на нас свой скверный характер, а женщине нет, а, миссис Блайт?
- Я сама очень вспыльчива, - со вздохом призналась Энн.
- Ну и прекрасно. По крайней мере, не позволите собой помыкать. Как же у вас красиво цветут хризантемы! Бедняжка Элизабет очень любила свой сад.
- Я тоже его обожаю, - сказала Энн. - И рада, что в нем много цветов. Да, кстати, мы хотим нанять кого-нибудь, чтобы вскопать кусочек земли за елками и посадить там клубнику. Джильберт все время занят и никак не может выбрать для этого время. Вы не знаете, кто бы взялся это сделать?
- Наверное, Генри Хэммонд. Правда, его больше интересует плата, чем работа: одно слово - мужчина. И потом, он так туго соображает, что может минут пять простоять, пока заметит, что перестал работать. В детстве отец как-то запустил в него поленом. Подумать только - поленом в ребенка! Одно слово - мужчина. С тех пор мальчик и стал туповат. Но больше никого порекомендовать не могу. Прошлой весной он покрасил мой дом. Правда, красиво?
Тут часы пробили пять раз, и Энн не пришлось кривить душой.
- Боже, неужели уже пять? - воскликнула мисс Корнелия. - Как быстро бежит время за приятной беседой! Надо идти домой.
- Ну, зачем же? - воскликнула Энн. - Попейте с нами чаю.
- Вы меня приглашаете потому, что так принято, или вы и вправду хотите, чтобы я осталась? - напрямик спросила мисс Корнелия.
- Я правда хочу, чтобы вы остались к чаю.
- Тогда останусь. Вижу, вы из породы людей, что знали Иосифа.
- Я уверена, что мы будем друзьями, - тепло улыбнулась Энн.
- Обязательно. Какое счастье, что мы имеем право выбирать себе друзей. С родственниками хуже - приходится принимать тех, что есть, и еще благодарить Господа Бога, если никто из них не сидел в тюрьме. Правда, у меня не так уж много близких родственников - все больше кузены да кузины. В общем-то я довольно одинокий человек, миссис Блайт. - В голосе мисс Корнелии прозвучала грустная нотка.
- Как мне хочется, чтобы вы называли меня Энн, - вдруг вырвалось у Энн. - Все в Четырех Ветрах зовут меня миссис Блайт, и от этого все время чувствую, что я для них чужая. Знаете, в детстве я мечтала, чтобы меня звали Корделией - почти так же, как вас! И ненавидела имя Энн.
- А мне нравится Энн. Мою маму так звали. Самые лучшие имена - это простые. Если вы идете на кухню готовить чай, пошлите доктора со мной поговорить. Я знаю, что все это время он лежал на диване у себя в кабинете и покатывался со смеху, слушая меня.
- Как вы догадались? - воскликнула Энн, которую так ошеломила проницательность мисс Корнелии, что ей даже не пришло в голову отрицать ее слова.
- Когда я подходила к дому, я видела вас вместе в этой комнате. А мужские штучки мне наперечет известны. Ну вот, платьице закончено. Восьмой ребенок может появляться на свет хоть сегодня.
Глава девятая
ВЕЧЕР НА МАЯКЕ
Энн с Джильбертом все никак не могли выбраться в гости к капитану Джиму. Они несколько раз собирались туда пойти, но всегда что-то мешало. Сам капитан Джим за это время несколько раз наведывался в маленький белый домик.
- Я уж с вами попросту, миссис Блайт, - признался он Энн. - Мне так приятно к вам приходить, и я не хочу отказывать себе в этом удовольствии всего лишь потому, что вы сами пока не собрались ко мне в гости. Среди людей, которые знали Иосифа, такие церемонии ни к чему. Я буду к вам заходить, когда смогу, а вы тоже придете, когда сможете. Главное - приятный разговор, а под чьей крышей - это неважно.
Капитану Джиму очень нравились Гог и Магог, которые стояли у Энн по обе стороны камина с таким же гордым видом, как и в "Домике Патти".
- Ну не смешные ли твари? - с восхищением говорил он, и каждый раз, входя в дом и уходя из него, он здоровался и прощался с ними, так же как и с хозяином и хозяйкой.
- Домик у вас стал чудо какой уютный, - сказал капитан Джим Энн. - У миссис Селвин вкус был не хуже вашего, и она очень старалась, но в то время нельзя было купить такие красивые шторы, картинки и безделушки. Что же касается Элизабет, она жила прошлым. А вы вроде как принесли в этот дом будущее. Даже если бы мне нельзя было с вами разговаривать, я все равно приходил бы сюда - посидеть и посмотреть на вас, на ваши картины и ваши цветы. Такое все красивое - ну просто прелесть.
Но вот наконец наступил вечер, когда Энн с Джильбертом отправились на мыс Четырех Ветров. Поутру было пасмурно и туманно, но к вечеру небо расчистилось и закат запылал багрянцем и золотом. Холмы на западном берегу бухты очертила янтарная кайма, а небо на севере пестрело маленькими оранжевыми облачками. На выходе из бухты виднелся парусник, плывущий в дальние края. Белые дюны стали розовыми, а окна старого домика, обсаженного ивами, вдруг загорелись живым светом, словно из скучно-серой стеклянной скорлупы выглянула трепетная, пылкая душа.
- Какой одинокий вид у этого дома, - заметила Энн. - Там никто никогда не бывает. Правда, подъездная дорожка выходит на верхнюю дорогу, но я бы увидела, если бы по ней кто-нибудь прошел или проехал. Как странно, что мы все еще не знакомы с Морами, хотя от них до нас - пятнадцать минут ходу. Может, я и видела их в церкви, но не опознала. Жаль, что наши ближайшие соседи такие нелюдимы.
- Видно, они не из тех, что знали Иосифа, - сказал Джильберт. - А ты узнала, кто та девушка, которая показалась тебе такой красивой?
- Нет. Как-то все не соберусь о ней спросить. Но я ее больше ни разу не видела. Наверно, ты был прав - она не здешняя. Смотри - солнце село и сразу же загорелся маяк.
По мере того как темнело, луч света от большого прожектора, вращавшегося на вершине башни, все ярче высвечивал окружающие поля, песчаную косу и водную гладь бухты.
- Так и кажется, что меня сейчас подхватит и унесет далеко в море, - сказала Энн, когда луч пробежал по ним. Она даже почувствовала некоторое облегчение, приблизившись к маяку, где вспышки света уже их не доставали.
Около маяка они встретили мужчину такой странной наружности, что оба воззрились на него с нескрываемым изумлением. Собственно говоря, незнакомец был даже хорош собой - высокого роста, широкий в плечах, с правильными чертами лица и открытым взглядом серых глаз. Одежда его напоминала воскресный костюм зажиточных фермеров. Что в нем поражало, так это доходившая почти до колен борода и столь же длинные волосы, ниспадавшие каскадом из-под шляпы.
- Энн, - проговорил Джильберт, когда странный незнакомец прошел мимо, - ты случайно не подсыпала в лимонад какого-нибудь зелья, от которого бывают галлюцинации?
- Да нет, не подсыпала, - ответила Энн, сдерживая смех, поскольку мужчина был еще совсем близко. - Интересно, кто это такой?
- He знаю. Явно не матрос - матросу такое эксцентричное обличье еще было бы простительно. Он, наверно, принадлежит к одному из шотландских кланов из рыбацкой деревни. Дядя Дэйв говорит, что там полно разных чудаков.
- Дядя Дэйв, по-моему, пристрастен. Все тамошние жители, которых я видела в церкви, вполне нормальные люди. Ой, Джильберт, погляди, какая красота!
Маяк стоял на высоком каменистом мысу. С одной стороны от него тянулась серебристая песчаная коса, с другой - выгнулся высокий обрывистый берег, у основания которого волны шелестели галькой. Капитан Джим сидел на скамейке у входа в башню, ошкуривая прелестную игрушечную шхуну с полным набором снастей. Увидев гостей, он встал и поприветствовал их со свойственной ему учтивостью:
- Такой сегодня выдался славный денек, и самое лучшее он припас под конец. Может, посидим здесь, пока еще светло? Я как раз закончил мастерить игрушку, которую обещал своему внучатому племяннику Джо. Обещать-то обещал, а потом пожалел о своем обещании: его мать и так боится, что мальчишка, когда подрастет, подастся в моряки, и не хочет, чтобы я этому потворствовал. Но что же мне было делать? Я же обещал! По-моему, нарушать обещание, данное ребенку, просто бессовестно. Присаживайтесь. Скоро стемнеет, и пойдем в дом.
От дувшего с берега ветерка над серебристой рябью моря проносились похожие на прозрачные крылья тени. Над далекими дюнами зависли лиловые сумерки. По небу тянулись шелковые шарфы сгущающихся испарений, а на горизонте собрались облака, напоминая стоящую на якоре флотилию. В зените горела одинокая звезда.
- Неплохой вид, правда? - с гордостью проговорил капитан Джим. - Тихо, никакой тебе рыночной суеты, никакой погони за наживой. На всю эту красоту - это небо и это море - можно смотреть даром. Скоро взойдет луна. До чего ж я люблю смотреть, как она выходит из-за холмов и освещает скалы, море и гавань.
Они дождались восхода луны, а потом поднялись на верх башни, и капитан Джим объяснил им, как работает механизм маяка. В заключение он привел их в свою столовую, где в камине каким-то особенным, голубовато-зеленым, словно порожденным морем пламенем горел собранный им на берегу плавник.
- Я сам сложил этот камин, - сообщил им капитан Джим. - Правительство не больно-то балует смотрителей маяков. Смотрите, как красиво горит плавник! Я вам как-нибудь принесу охапку плавника для вашего камина, миссис Блайт. Присаживайтесь, сейчас вскипячу чай.
Капитан предложил Энн кресло, с которого предварительно снял газету и согнал огромного рыжего кота.
- Слезай, Старпом, твое место на диване. Надо убрать газету - хочу дочитать в ней очередную главу романа, который называется "Безумная любовь". Не очень-то я люблю такое чтиво, но мне интересно, на сколько эта писательница растянет сюжет. Уже идет шестьдесят вторая глава, а о свадьбе и помину нет. Когда приходит малыш Джо, я ему читаю пиратские рассказы. Правда, странно, что дети обожают кровавые истории?
- Как наш Дэви, - вставила Энн. - Ему бы только побольше крови и трупов.
Капитан Джим угостил их отменным чаем. Он радовался, как ребенок, восторженным восклицаниям Энн, но делал вид, что ее похвалы совсем его не трогают.
- Мы тут, подходя к маяку, встретили очень странного типа, - спросил Джильберт. - Кто это?
Капитан Джин ухмыльнулся.
- Это Маршалл Эллиотт - весьма достойный человек, но с одной причудой. Вы, наверно, удивились: зачем человек превратил себя в этакое пугало?
- Может, он современный назаретянин или иудейский пророк, доживший до наших дней? - поинтересовалась Энн.
- Ни то ни другое. Он чудит из-за политики. Все эти Эллиотты, Крофорды и Макалистеры - твердолобые. Они как рождаются гритами или тори, так и умирают. Ума не приложу, что они будут делать на небе, где, наверно, никто не занимается политикой. Так вот, Маршалл Эллиотт родился гритом. Я и сам стою за либералов, но не так, как Маршалл. Пятнадцать лет назад у нас развернулась особенно яростная борьба на выборах. Маршалл зубами и когтями дрался за свою партию. Он был уверен, что гриты победят, настолько уверен, что на одном митинге заявил, что не будет бриться и стричь волосы, пока либералы не придут к власти. А либералы проиграли выборы, и либерального правительства у нас не было пятнадцать лет. И вот вам результат - Маршалл держит свое слово.
- А что об этом думает его жена? - спросила Энн.