– Не знаю. Если он предстанет перед судом, то речь пойдет не только о его злодеяниях. Вряд ли можно ждать, что он поднимет лапки вверх и во всем признается – он прекрасно сознает, что, поступив так, окажется за решеткой до конца своих дней. Нет, он организует защиту с помощью лучших адвокатов, каких только можно нанять за деньги – а из того, что ты говоришь, можно заключить, что денег ему не занимать. Молодых и честолюбивых адвокатов – пруд пруди: они готовы продать черту душу, лишь бы добиться известности, тем или иным путем, на судебном процессе, который получит такую широкую огласку. Одному Господу известно, что они наговорят в его защиту.
– Понимаю, что такой риск существует. Но тебе-то бояться нечего. Ты не сделал ничего плохого. Мой отец и дядя умерли героями – этого не надо забывать– по вине Райнгарда. Судить-то будут его.
Старик вздохнул.
– Не будь таким наивным, Ги. Когда возникает что-то подобное, – судят всех. Будет притянуто много неблаговидных вещей на потеху всему миру.
Глаза Ги сощурились.
– О чем ты говоришь?
– Я говорю, что выльется много грязи, вот и все. Мне не хотелось бы втаптывать в грязь доброе имя семьи.
Ги устроился поудобнее на краю стола. Его начинало охватывать чувство беспокойного сомнения.
– Дедушка, почему так должно случиться? Может быть, я чего-то не знаю? Какой-то факт, порочащий семью? И вы не хотите, чтобы он раскрылся?
– Нет, ничего такого, конечно, нет. Нам нечего стыдиться. Мы ничего не сделали плохого. Твой отец, как ты сам сказал, был удостоен ордена Военного Креста. А твоя мать… ну, твоя мать – удивительная женщина, должен признать это, хотя мы и не были с нею в дружелюбных отношениях, как ты мог понять. – Его взгляд стал острым. – Что она тебе рассказывала обо мне?
– Ничего, – чистосердечно ответил Ги. – Она ни разу не объяснила, почему между вами не сложились добрые отношения, хотя я был бы ослом, если бы не догадался, что какая-то причина есть.
– Разве должна быть какая-то причина? Некоторые люди просто не сходятся характерами, вот и все. Так именно и произошло между твоей матерью и мной. Полагаю, что мы уважаем друг друга, и этого достаточно.
Ги не ответил. Он не знал в точности отношения своей матери к деду.
– Знает ли твоя мать о том, что ты собираешься делать? – спросил Гийом.
– Да. И относится к этому неодобрительно. Но она вообще не желает обсуждать ничего, связанного с войной. Похоже, для нее это очень болезненная тема.
– Осмелюсь с этим согласиться. – Гийом некоторое время молчал, глядя в пространство. – Не надо забывать, Ги, что все мы люди, все мы человеки. Нам свойственны человеческие слабости.
– Значит, ты так же, как и моя мать, хотел бы, чтобы я проигнорировал полученную мною информацию? И позволил бы фон Райнгарду – если это действительно он – спокойно доживать свой век на островке в Карибском море?
– Нет. – В голосе Гийома прозвучала спокойная, но решительная нотка. – Ги, ты потряс меня, приехав и рассказав, что нашел эту свинью после того, как прошло столько лет. Но я действительно думаю, что надо семь раз подумать, прежде чем решиться что-то сделать – очень легко впасть в раж, преследуя цель, и угодить по дороге в яму. Конечно, я бы хотел, чтобы наши сокровища возвратились на свое место и чтобы фон Райнгард заплатил за жизнь моих сыновей.
Он поднялся со своего кресла, подошел к высокой конторке из красного дерева, которая тускло отсвечивала при свете настольной лампы, стоявшей на ней, и извлек из конторки большую коробку с документами.
– Думаю, здесь ты найдешь все, что тебе нужно – опись пропавших вещей, фотографии, детальные описания, даже квитанции за восстановительные работы по реставрации до войны некоторых картин, которые были вырезаны из рам. Ты найдешь здесь также мои записи, которые я делал в годы войны. Они не очень подробны – меня никогда не хватало на то, чтобы вести обстоятельные дневники – но, по крайней мере, ты сможешь сверить даты, если возникнет в том потребность. Просмотри все это и возьми то, что может понадобиться. А может, будет лучше, если ты отнесешь отобранное в контору Анри и там тебе сделают копии. Думаю, оригиналы лучше сохранить здесь, в замке. Может быть, ты сам умеешь снимать копии?
– Думаю, справлюсь. Спасибо, дедушка.
– Ну, как я сказал, дело предстоит не из приятных, а ты знаешь, Ги, что я избегаю неприятностей. В этом отношении я немного робок. Но мне бы хотелось вернуть фамильные сокровища назад прежде, чем я покину этот мир. Да, было бы неплохо узнать, что они перейдут к твоим детям и к детям твоих детей.
Ги коротко улыбнулся.
– Тогда я думаю, что в моем распоряжении достаточно времени, дедушка. Надеюсь, ты еще долго не оставишь этот мир.
– И я надеюсь. Но зарекаться не стану. Иногда, Ги, я чувствую себя очень старым. Человек не должен переживать своих детей.
Действительно, в этот момент он выглядел очень старым – будто груз прожитых лет неожиданно со всей силой навалился на плечи старика.
Нужно ли мне затевать все это? – размышлял Ги. Нужно ли дедушке беспокоиться об этом теперь, на закате его дней? Но желание мести фон Райнгарду, которым Ги напитывался от речей деда в годы своего детства, было слишком сильным. Он возненавидел этого ублюдка тогда и ненавидел его теперь. И только слабость и преклонный возраст заставляли Гийома уклоняться от того, чтобы опять вспомнить те ужасные времена, которые он пережил. Если Ги сумеет возвратить фамильные сокровища, то игра стоит свеч. Дед умер бы спокойным, если бы прикоснулся к ним своими руками еще раз.
– Ты сейчас же займешься копиями, Ги, или завтра утром? – спросил Гийом.
– У меня немного времени, дедушка. Приступлю к этому прямо сейчас.
– Очень хорошо. – Старик поднялся и направился к двери. – Тогда я спущусь вниз, если ты не возражаешь. Я что-то очень устал.
– Хочешь, я провожу тебя?
– Нет, зачем же. Я способен спуститься по лестнице самостоятельно. Оставайся здесь, делай, что надо.
– Прекрасно. Пожелай всем от меня доброй ночи, если они рано разойдутся спать – до того, как я здесь закончу свои дела.
– Передам.
Когда старик ушел, Ги огляделся, на мгновение ощутив какое-то жуткое предчувствие. Придет день, когда этот кабинет станет его. Отсюда он будет управлять делами поместья так же, как это делал дед, а до него – прадед. Чувство преемственности страшило, но одновременно оно было и отрадным. Ги размышлял об этом немного дольше, чем надо, потом решительно пожал плечами, оставив всякие мысли, и обратился к нужным ему делам.
– Ги, что ты здесь делаешь?
Был поздний час. Ги, погруженный в бумаги, которыми снабдил его дед, не слышал, как отворилась дверь. Вздрогнув, он поднял голову и увидел в дверях Лизу.
– Лиза, как ты здесь оказалась? Я думал, все уже легли спать.
– Я– сова, разве ты этого не знаешь? Во всяком случае, ты еще не ответил на мой вопрос – а я спросила первая!
Она вошла в кабинет, прикрыла за собой дверь, – девушка уже не первой молодости, чуть ли не болезненной худобы, без следов макияжа, который оживил бы ее довольно бледное лицо. Сегодня, из-за уважения к событию, она надела платье – прямое, из кремовой шерсти – и, к большому своему неудобству, чулки и туфли на высоких каблуках. Лиза не любила наряжаться. Ей гораздо больше нравились джинсы, огромные свитера и ковбойские сапожки, которые она обычно носила зимой.
– Послушай, Ги, ты должен объяснить мне все, – настаивала она. – Я специально приехала из Парижа, чтобы повидаться с тобой, а ты взял и закрылся здесь, наверху!
– У меня возникли важные дела. Из-за этого, собственно, я и приехал сюда.
– Из-за того, что так расстроило дедушку? После разговора с тобой он спустился к нам очень бледный. Ги, не стоит его тревожить. Он ведь уже очень старый. – Она вынула из кармана своего платья пачку сигарет и закурила. Пикантный запах табака "галуа" заполнил кабинет. – Так расскажешь ты мне обо всем этом или нет?
Ги откинулся в кресле.
– Да, расскажу. Я и хотел это сделать. Если я не ошибаюсь, ты имеешь право знать об этом. Почему бы не сделать этого прямо сейчас? Тогда ты будешь подготовлена.
– К чему такая торжественность? Твои слова звучат очень загадочно.
– Вовсе нет. Просто само дело довольно щекотливое. Не хотелось бы, чтобы ты болтала о нем со своими друзьями-леваками.
– Не будь бякой, Ги! – Ее губки растянулись в тонкую линию, она глубоко затянулась. – У меня перед друзьями обязательства такого же рода, как у тебя перед твоими. Кстати, как поживает Венди?
– Венди в порядке. – Он знал, что распространяться на эту тему не стоит. Лиза ревновала его к любой женщине.
– Ты еще не женился на ней?
– Нет.
– Почему же? Ты что, не любишь ее?
– Это не свое дело.
– Я твоя кузина.
– Но не моя воспитательница. Мне показалось, что ты хочешь поговорить о причинах моего приезда сюда, а не о моих намерениях в отношении Венди.
Лиза улыбнулась.
– Сдаюсь. Что ж, тогда рассказывай. – Она наклонилась над столом, чтобы взглянуть на бумаги, которые были там разложены, и он вдохнул запах ее духов – похожий на запах мыла для гостей у матери, догадался он. Не настоящие духи. Лиза теми и не пользовалась. – Что это такое? – спросила девушка.
– Списки вещей, украденных из замка во время войны. Уверен, что дед рассказал тебе об этом.
– Конечно, но почему они вдруг заинтересовали тебя?
– Потому что я на волоске от того, чтобы, возможно, возвратить их назад.
Она слегка присвистнула.
– Как же? Я думала, они потеряны навсегда.
– Все мы так считали. – И Ги пересказал ей все. Она слушала его внимательно и, докурив сигарету, достала из пачки новую.
– Значит… ты едешь в район Карибского бассейна, – проговорила она, когда он закончил рассказ.
– Надеюсь, да. Беда в том, что ни дед, ни мать не очень поддерживают эту затею. Мама – яростная противница поисков, другого я и не ждал; но и у деда имеются тоже сомнения.
– Почему? – В ее черных глазах на узком лице отразилась растерянность.
– Не знаю. Он, похоже, считает, что могут возникнуть непредвиденные неприятности. Честно говоря, я несколько удивлен этим. Его всегда переполняла ненависть к фон Райнгарду. Я думал, что он ухватится за любую возможность отомстить.
– Ну, ты знаешь дедушку. Он не станет делать ничего такого, что всколыхнет тихие воды его заводи, и в этом смысле с возрастом он становится все хуже. Другие тоже так поступают, верно? В старости они становятся все более непреклонными, более упрямыми в своих давно сложившихся привычках.
– Конечно. Но, как ты сама сказала, он очень стар. Я не хотел бы расстраивать его.
– Не отговаривал ли он тебя от этой затеи?
– Нет. Он дал мне свои архивы.
– Ну вот, видишь. Может быть, он даже рад, что ты взялся за то, что он не может уже сделать сам. Ги, тебе стоит выяснить, действительно ли тот человек – фон Райнгард. Этот мерзавец должен получить по заслугам. – Ее голос опять зазвучал резко, она стала говорить таким же тоном, каким она до хрипоты спорила о политике далеко за полночь с дружками левых взглядов, не оставляя камня на камне от старого мира. Ги улыбался этой ее задиристости.
– Значит, ты думаешь, я поступаю правильно?
– Абсолютно. Так хотелось бы поехать вместе с тобой. Но, думаю, мне нельзя…
– Конечно, Лиза. И я так думаю.
– Тогда держи меня хотя бы в курсе. Господи милостивый, как бы мне хотелось добраться до этого немецкого борова!
– Думаю, нам это удастся. Если мои предположения подтвердятся, я сдам его соответствующим государственным органам. Теперь мы живем в цивилизованном мире, слава Всевышнему… и благодаря союзникам.
– А также благодаря нашим мужественным соотечественникам и соотечественницам. Нельзя забывать и их вклад. Твой отец, твой дядя…
– Знаю, – отозвался он. Но все равно он почувствовал какой-то неприятный укол, что-то его задело, и он вспомнил предупреждение Гийома. – Ладно, теперь я отправлюсь спать. Не думаю, что сегодня я способен сделать что-нибудь еще. Не могу сосредоточиться.
– Наверное, я виновата, – извиняющимся тоном произнесла она.
– Ну, что ты! У меня уже ум за разум заходит. Всему есть предел.
– Что это за фотографии? – Лиза снова склонилась над письменным столом, пододвинув к себе коробку с документами, движимая частично подлинным интересом, а частично желанием продлить ночную беседу. Ей не хотелось спать, и она не желала пропустить случай подольше побыть с Ги наедине. Завтра ей надо возвращаться в Париж, а он уедет в Англию, а потом, по всей видимости, на другой конец света. И она не знала, скоро ли увидит его опять. Ее печалило, что он приезжал так редко.
– Снимки драгоценностей. Разве ты не видела раньше их?
– Не помню. Думаю, не видела. – Она стала просматривать фотографии, нагнувшись так низко, что пряди ее волос коснулись его лица. Поняв, что она сделала это нарочно, Ги слегка отстранился.
– Вот, значит, как выглядит знаменитый триптих, – воскликнула Лиза, делая вид, что не заметила его реакции.
– Да, сцена из жизни Орлеанской девы. Впечатляют, правда?
– Думаю, да… если человеку нравятся такого рода вещи. – Она продолжала разглядывать фотографии, внимательно изучая их одну за другой. – Серебряные подсвечники… они, должно быть, стоят кучу денег…
– Но ценится не только их денежная стоимость, правда? Важнее их историческая и человеческая значимость.
– …небольшие часы в стиле Людовика Четырнадцатого, верно?., бронзовая статуэтка Цереры… как жалко… Наверное, когда тот негодяй собирал все, что ему понравилось, залы и комнаты опустели.
– Да, думаю, дед многое подкупил, чтобы заполнить пустоты. За исключением, конечно, триптиха. Ему не найти замены.
– Смотри, тут не только снимки художественных произведений. Кто такие эти люди?
– Какие люди?
– Вот здесь, посмотри. Вот эти люди.
Она пододвинула к нему фотографию. Перед фонтаном, на ближнем дворе замка стояла небольшая группа людей. Ги внимательно всмотрелся.
– Ну, это явно дед, а рядом, похоже, мой отец и твоя мать. А вот кто этот мужчина, не знаю… – Ги внимательно рассматривал незнакомца, стараясь понять, кто он такой. Ясно, что не дядя Кристиан. Незнакомец слишком высок и светловолос для представителя рода де Савиньи.
– Может быть, ухажер моей матери, – высказала предположение Лиза. – Очень симпатичный.
– Возможно. – Но Ги сомневался. Ужасное подозрение зародилось в его душе. – Уж не фон ли Райнгард это?
– Ну, вряд ли! Они не стали бы фотографироваться с ним, верно? И к тому же, этот человек не в форме.
– Не в форме. Но вспомни, он жил в замке и часто бывал здесь еще до того, как выгнал семью и определил замок под штаб-квартиру. Возможно, он не всегда ходил в форме… например, во время увольнительных.
– Мне все равно в это не верится. – Лиза продолжала перебирать фотографии. – Посмотри, одна твоя, Ги. Ах! Ну, разве не сладкий ребенок? Посмотри на эти толстые ножки! Тебе тут около года.
Но ему было не до смеха: он все еще разглядывал ту фотографию.
– Нахальный тип! – Он услышал, как Лиза резко вдохнула.
– Ты прав, Ги. Разве этот вот, не тот же самый человек? Только на этот раз он в форме!
Она пододвинула фотографию к нему. Ги подхватил ее и впервые уверовал, что видит мужчину, за которым охотится.
Этот снимок сделали с более близкого расстояния, чем первый, все детали лица были видны четко, хотя первоначальный черно-белый цвет выцвел и приобрел коричневатый оттенок. Ги смотрел на фотографию и чувствовал, как что-то сжалось внутри, как будто гигантская рука схватила его сердце и сильно сдавила.
Фон Райнгард, если это действительно был он, отличался замечательной красотой. Классические арийские черты лица, короткая стрижка. Хорошо подогнанная форма подчеркивала ширину плеч и мощный торс. Его красоту слегка портил шрам во всю щеку, заканчивавшийся у рта красивой формы. Ги подумал, что глаз, более холодных, чем эти, ему не приходилось видеть. Они высокомерно взирали на фотообъектив, казалось, издевательски относясь к тому, кто щелкал затвором, а теперь, как бы перенесясь во времени, насмехаясь и над Ги.
– Так, значит, мне нужен вот этот нахальный подонок? – медленно произнес он. – Завтра у деда уточню. Но думаю, что сомнений уже почти нет.
– Если это он, то фотография очень поможет тебе, правда? – предположила Лиза. – Конечно, теперь он на тридцать лет старше, но что-то в облике человека не меняется никогда. Для начала скажем, что у него должен сохраниться шрам.
– Верно. – Ги взял фотографию и положил ее в боковой карман пиджака, потом собрал бумаги и фотографии и сложил в коробку. – Тогда все. Я иду спать. Ты тоже идешь или останешься здесь?
– Если ты уходишь, то мне здесь делать нечего, – неохотно вымолвила она.
– Лиза, я ужасно устал. Если не лягу сейчас в кровать, то засну стоя.
Они выключили все освещение, затворили за собой дверь кабинета и в коридоре разошлись: Лиза поднялась по каменной лестнице на половину своих родителей на верхнем этаже, а Ги пошел в комнату, которая когда-то, давным-давно, была комнатой его отца.
Но прошло еще много времени, прежде чем он погрузился в сон. Ги лежал, всматривался в темноту, думал о фон Райнгарде, о том, как надо будет поступать, если он того разыщет. И когда, наконец, сон одолел его, он увидел во сне красивого нациста со шрамом на щеке и триптих, отображающий сцены из жизни Орлеанской девы.
4
По возвращении домой из Франции Ги позвонил Кэтрин в магазин.
– Хочу сообщить тебе, что дедушка снабдил меня подробными сведениями о всех пропавших предметах. Знаю, что ты не одобряешь мою затею, но хочу держать тебя в курсе. У меня имеется и еще кое-что – фотография фон Райнгарда.
Кэтрин почувствовала, как у нее подкашиваются ноги.
– Правда? Ты меня удивляешь.
– Должен сказать, что меня эта фотография тоже удивила. Я не ожидал, что дедушка снимался вместе с нацистом, хотя тот и жил в замке. Но этот снимок убедил меня еще больше в том, что человек, встреченный Биллом в Карибском бассейне – фон Райнгард.
Кэтрин обнесла телефонный аппарат вокруг маленького, заваленного бумагами стола и села в кресло. У нее сдавило дыхание.
– У мужчины на фотографии длинный шрам на левой щеке. Именно о нем говорил Билл, когда описывал встреченного им немца по имени Отто Брандт.
– Понимаю. – Она вздохнула. – А как насчет работы, ты сможешь ее там получить?
– Подтверждения пока не прислали, но шансы неплохие. Конечно, как и во всяком деле, окончательно станет ясно, когда бумага будет подписана, скреплена печатью, но, думаю, дело на мази. Билл замолвил за меня словечко… конечно, если он не забыт.
– А когда ты узнаешь определенно?
– Жду звонка в самое ближайшее время.
– Но до Рождества ты не уедешь?
– Конечно. Не думаю, что уеду. В любом случае не хотел бы пропустить твою жареную индюшку.
Ги сказал это шутливо и примирительно – он всегда старался Рождество проводить с матерью, и каждый раз она его потчевала таким обедом, при одном воспоминании о котором у него текли слюнки.