– Я сказал – хватит! Не смей унижать ее! Делай то, что я говорю, и не пререкайся, если дорожишь своим местом в этой компании, – сказал Алексис раздраженно. Стефан был весь внимание. – И если хочешь знать, я беру с собой Нину, потому что она довольно натерпелась из-за твоего отношения. Ты не достоин женского общества. Ты вообще не заслуживаешь женщины.
Стефан выглядел так, как будто получил еще одну пощечину.
– А моя работа?
– Я все держу под контролем, Стефан. А пока прояви свои лучшие качества и займись организацией приема в честь моей помолвки. Я поговорю с матерью и попрошу ее обсудить с тобой все детали. Несомненно, вы все сделаете в лучшем виде.
– С кем ты обручился?
– Со мной, – раздался в дверях нежный женский голос.
– Керри? Как я рад тебя видеть! Столько времени прошло. – Подойдя к ней, Стефан галантно поцеловал ее в щеку. Керри ему нравилась. – Я бы сказал, что ты выглядишь чудесно, но, похоже, ты чувствуешь себя не очень здоровой.
– Да, это так. Врач сказал, что ей нужен отдых и хорошее питание. Кстати, Нина, позвони и узнай, где наш обед.
– Вспомнишь черта… – сказала Нина, увидев, как служащий вкатил в приемную сервировочный столик.
– Может быть, вы составите нам компанию? Стефан, Нина, ну скажите же, что вы не против, – упрашивала Керри улыбающегося Стефана.
Наклонив голову, он ответил:
– Если Алексис не против, то я с удовольствием.
– Нина! – Керри видела сомнение на лице девушки. – Не оставляйте меня в меньшинстве. Мне очень трудно отстаивать женскую точку зрения в таких условиях. Мне нужна ваша поддержка. Двое на двое, – говорила Керри, уговаривая Нину согласиться.
– Похоже на объявление войны, – пробормотал Алексис, переглянувшись со своей невестой.
– Точно, – ответила Керри.
В голосе Алексиса звучала усмешка, лицо было веселым.
– Тогда я настаиваю, чтобы вы оба остались. Стефан наклонил голову в знак благодарности и повернулся к Керри.
– Петрос сказал, что ты в этом году собираешься на Пасху домой. Он очень огорчился, когда ты не смогла приехать.
Керри чувствовала себя виноватой. Она обещала Петросу приехать, но в это время Питер, сын ее подруги, страдающий болезнью Дауна, попал в больницу с аппендицитом. Он все время звал Керри, и она в конце концов осталась у него в больнице прямо с дорожной сумкой.
Взгляд Керри смягчился, она очень по нему скучала.
– Да, – сказала она задумчиво, – я не могла оставить Питера. Понимаете, это мой друг. Мы так много были вместе, – объясняла она, а три пары глаз ошарашенно смотрели на нее. – Он был в больнице и звал меня, а я так его люблю, что не могла ему отказать.
Алексис ругнулся, и Керри готова была поклясться, что увидела в его зрачках зеленоглазого дьявола, готового вырваться наружу. Эта мысль побудила ее продолжать в том же духе. Если Алексис ревнует, значит, у него к ней больше чувств, чем он позволяет себе показать. Но был вопрос, на который она не могла себе ответить: почему он настаивал, чтобы был ребенок? Да, она хотела детей, но он принуждал ее, и все из-за того, что она грубо отвергла его в Лондоне?
– Кто такой Питер? – спросил Стефан. Керри бросила взгляд на Алексиса и увидела, что его плечи напряглись. Этого человека нужно проучить.
– Этого человека я очень люблю. Я бы взяла его с собой, но это было невозможно. – Она повернулась к Алексису, злорадно сверкая голубыми глазами. – Дорогой, ты не положишь мне немного фруктов? Я, пожалуй, присяду. Действительно, я чувствую себя слабой, и от малейшего напряжения мне может стать плохо.
Петрос сидел, потягивая бренди. План А продвигался успешнее, чем он ожидал. Его сообщница сказала, что все получится, а она знала Алексиса давно. Петросу оставалось только преклониться перед ее проницательностью.
Пока Алексис и Керри будут плавать на яхте, Петрос и его сообщница намеревались отправиться в Нью-Иорк на консультацию к кардиологу: она убедила его, что это единственный выход.
Сделав еще глоток любимого, но запрещенного бренди, он вздохнул. Планы начинали принимать определенные очертания. Покрутив бокал, он посмотрел на роскошную темную жидкость.
Налив еще немного, поднял телефонную трубку.
– Это я. План А осуществляется успешно. Алексис сперва пришел в ярость, но согласился. – Петрос сделал глоток бренди. – Он ничего не должен знать, никто из них не должен знать.
Женщина на другом конце провода недовольно фыркнула, и ее изысканный голос стал несколько колким:
– Это я говорила тебе, что они ничего не должны знать. И кстати, Петрос, врач сказал, чтобы ты прекратил пить бренди. Советую тебе сделать это прямо сейчас.
Она положила трубку. Петрос позволил себе широко улыбнуться. Какая это была женщина! Подняв бокал, он допил бренди. Скоро, скоро ему придется перестать пить.
Керри оглядела наполовину отделанную комнату, огромную и пустую. Она ожидала увидеть шикарную квартиру с видом на море и была удивлена, когда Алексис привел ее в бывшую пекарню у маленькой гавани Турколимано.
– Ты выглядишь удивленной, любовь моя, – раздался голос у самого ее уха.
Керри вздрогнула и от его неожиданной близости, и от того, что таилось за этим мрачноватым голосом. Его намерения были совершенно очевидны: он собирался осуществить свои планы насчет ребенка. Чем больше Керри узнавала его, тем больше видела в совершенно другом свете. Он ухаживал за ней, был предупредителен и даже забавен, и она вынуждена была признать, что ее сильно влекло к нему. Отдать ему свою девственность она уже считала само собой разумеющимся, но она не должна отдавать ему свое сердце.
Она смутилась, когда он положил руки ей на живот, нежно прижимая к себе. Прикосновение к его крепкому как скала телу вызвало у нее желание.
"О Боже! Он возбудился", – подумала Керри, пытаясь сосредоточить свое внимание на пескоструйном аппарате, стоящем в углу. Алексис, должно быть, почувствовал ее напряженность, потому что отступил немного назад.
– Ты занимаешься отделкой? Похоже, здесь очень многое переделано.
Ее пульс резко подскочил, когда он коснулся губами ее шеи.
– Можешь считать, что это мое хобби. Я пытаюсь восстановить старинную кладку во всей ее красе. К сожалению, у меня было мало времени, и только эта половина комнаты находится в приличном состоянии. – Он показал на дальнюю стеку, только частично видимую за временной перегородкой. – Как видишь, ее красили, и отнюдь не известью. – Он наклонился к ее уху и прошептал: – Я хочу, чтобы ты сняла платье.
– Я знаю, – последовал тихий ответ. Ей самой хотелось его снять!
Он нежно провел пальцами по ее животу вверх, к груди. Она чувствовала его дыхание, когда он на мгновение задержал пальцы на ее сосках.
Керри затаила дыхание, потому что внутри ее все готово было взорваться. Возбуждение, какого она никогда раньше не ощущала, наполнило ее кровь, ее чувства, ее тело. Алексис коснулся узких бретелек платья – платье соскользнуло на пол как перышко. Иа ней остались лишь маленькие голубые кружевные трусики, но они защищали ее стыдливость и придавали ей немного уверенности. Когда она попыталась прикрыть грудь руками, он прижал. их к ее бедрам, словно читая ее мысли.
С высоты своего роста он видел ее выступающие вперед груди. Он зачарованно смотрел, как они колебались, когда она вздрагивала от желания. Он жаждал дотронуться до них руками. Отвердевшие соски умоляли коснуться их.
Керри едва дышала; она готова была умолять его погасить пламя, которое он в ней вызвал, пламя, таившееся в ней многие годы.
Она с трудом сглотнула и склонилась к нему, а он водил пальцами вокруг ее сосков, замедляя движение по мере приближения к центру. Он по очереди касался их и зажимал каждый сосок между пальцами.
– Алексис, – сказала она, задыхаясь.
– Скажи, чего ты хочешь.
– Тебя. Я хочу тебя.
Он усмехнулся, довольный, что она наконец ответила на его вызов.
– Но как я возьму тебя и где?
Керри нервно вздрогнула. Она должна ему сказать. Она осторожно повернулась и неуверенно посмотрела на него, не зная, как он отнесется к этому. Обняв, ока прижалась к его широкой груди, а его руки послушно обхватили ее за талию.
– В чем дело, Керри? Что тебя беспокоит?
В глазах Алексиса она видела страсть, глубокую и таинственную, как океан.
– Где, Керри, и как? – услышала она до ужаса спокойный голос. – Если хочешь, можно поступить как все и заняться любовью в спальне. Или ты хочешь, чтобы я взял тебя на этом прекрасном итальянском ковре, украшенном райскими птицами?
Керри посмотрела на ковер. Она трепетала от желания уже во время обеда, не зная, что на нее нашло. Она была испугана и возбуждена сильнее, чем в самых диких своих фантазиях. Но она была и обижена. Обижена тем, что два человека, которых она любит больше всего, так с ней обращаются.
– Это… Я не знаю как…
Она посмотрела на него, ожидая помощи.
– Как? Что? К чему это ты ведешь?.. – Он нахмурился, взяв ее за подбородок. Его глаза были почти серьезными. – Ты пытаешься сказать мне, что я о тебе думаю? – Он нежно поцеловал ее. – Я не верю, что ты фригидна, и докажу тебе это.
Он снова поцеловал ее, и она ответила ему с дикой страстью, схватив его за волосы, запрокинув ему голову и проникнув языком в его рот. Ее глаза были плотно закрыты, он испытывал восторг от ее стонов.
– И, безусловно, не лесбиянка, судя по тому, как ты отвечаешь на мои поцелуи.
– Я не фригидна и не лесбиянка. Я девственница, болван. – Она увидела удивление в его глазах, а потом теплоту и продолжила свое объяснение:
– В общем… Просто до этого никогда не доходило. Мысль о сексе всегда казалась мне…
– Это выглядит вызывающе. Я думаю, райские птицы – это подходящее место, чтобы лишить тебя девственности, моя любимая.
Он быстрым движением поднял ее и бережно положил на ковер. Засунув пальцы в ее трусики, сорвал их с нее.
Она была полностью обнаженной. На ее счастье, в комнате была тень, которую отбрасывали жалюзи, закрывающие вечернее солнце.
Он смотрел на нее, и на его сильно загоревшей щеке подрагивал мускул.
– Разденься, – сказала она, когда он встал на колени, но он покачал головой.
– Не раньше, чем закончу с тобой, – ответил он, раздвигая руками ее дрожащие ноги.
– Я думала, это обычно начинается с поцелуев, – сказала она, дыша все чаще по мере того, как он наклонялся все ближе к ней.
Он приподнял голову.
– Да, но никто не сказал, куда можно целовать.
Керри была вся в поту, щеки ее горели, кровь прилила к лицу, когда он целовал все ее тело. Она даже не помнила, как он снял с себя одежду.
– Это должно быть немного больно, – сказал он. – Я буду осторожен, но я не святой.
Она закрыла глаза, не удивляясь, как такое может войти в нее. Но мысль об этом ее возбудила. Почувствовав, как он входит в нее, она увидела, что он закусил губу, неуклонно продвигаясь к цели. Он хотел, чтобы они как можно быстрее соединились, и был так ласков, так нежен.
Ей никогда не приходилось читать об этом. Была непривычная тяжесть, напряжение и боль в мышцах, к которым она не привыкла. Понемногу двигаясь, она облегчала ему движение вперед.
Она увидела, что он нахмурился, над его бровью выступили капельки пота. "О черт! – злорадно подумала она. – Он боится сделать мне больно!" Схватив его за ягодицы, она сделала движение навстречу ему, одновременно обхватив его ногами. У нее перехватило дыхание. Проклятие! Это в самом деле больно!
Проникнув в нее глубоко, он открыл глаза и чуть сдвинул брови. Она никогда не упускала возможности преподнести ему сюрприз.
– Думал, тебе удастся избежать ответственности? А ты был прав. Это больно.
Он поцеловал ее и проворчал, качая головой:
– Так тебе и надо. Я все делал осторожно.
– Осторожно! Нам пришлось бы ждать тебя до Рождества.
Она засмеялась и чуть не задохнулась, потому что он вышел и вошел в нее полностью. Это был хороший способ завладеть ее вниманием.
– Пожалуй, я бы предпочла, чтобы это произошло так.
С этой минуты они перестали разговаривать и дразнить друг друга. С каждым движением его мускулистого тела Керри чувствовала нарастающее возбуждение. В экстазе она так громко выкрикивала его имя и сжимала его так сильно, что он был вынужден разрядиться в нее, не в состоянии выдержать больше ни секунды.
Алексис посмотрел на Керри, спавшую на ковре. Это превзошло все его ожидания. Так он еще никогда не занимался любовью с женщиной, а к тому же с девственницей. Она была чистым белоснежным цветком, раскрывшимся из бутона прямо на его глазах.
Он поверил, что она спала со всеми этими молодыми людьми в Лондоне, потому что она была так красива, а такие красивые цветы обычно собирают нераспустившимися.
Хорошо, что она сказала ему о своей невинности: он, по крайней мере, делал все немного медленнее. Алексис улыбнулся, вспомнив, как она привлекла его к себе, чтобы он преодолел последнее препятствие, и почувствовал, что она полностью отдалась ему. Он всегда будет бережно хранить эти воспоминания.
Она была бы удивлена, если бы могла прочесть мысли Алексиса во время обеда. Он безумно ревновал ее к человеку по имени Питер. Черт возьми, он едва сдерживался и чуть не пришел в ярость, чувствуя себя глубоко уязвленным. Теперь он был первым и всегда будет первым: она не сможет отдать свою девственность никакому другому мужчине.
Керри пошевелилась, ее миндалевидные глаза медленно открылись. Она вздрогнула. В комнате стало прохладнее из-за усилившегося вечернего бриза. Она смущенно посмотрела на Алексиса из-под ресниц и мило улыбнулась.
– Почему ты улыбаешься? Ты счастлива?
Она не ответила ему. Она вся дрожала, она жаждала еще раз принять участие в любовном акте.
– Не думаю, что ты показал все, на что способен. Я могла бы быть счастливее.
Керри слышала затаенное дыхание Алексиса, бесстыдно глядя ему в глаза. Не было никаких сомнений в том, что за послание скрывает ее взгляд.
Алексис опустился на ковер, скрестив руки на коленях и уткнувшись в них подбородком. Встретив этот взгляд, сказал:
– Бесстыдница, врач сказал, что ты должна отдыхать. – Взглянув ей в глаза, он прошептал: – Ты ведь шутишь, правда?
– Как бы не так.
Керри затаила дыхание, страстно надеясь, что он примет скрытый вызов.
Он сдвинул брови, медленно втягивая в себя воздух. Потом опустился рядом с ней. И его лицо оказалось в опасной близости от ее груди.
Ее сердце готово было выскочить из груди, губы дрожали от нетерпения, пока он спокойно рассматривал ее всю; под этим взглядом ее соски стали твердыми и вся она затрепетала.
– Значит, ты не рада, да?
Она покачала головой, и его лицо помрачнело. Керри понимала, что играет в опасную игру, что он может потребовать намного больше, чем она способна дать, но ей хотелось поэкспериментировать со своим будущим мужем.
Он неторопливо теребил пальцем ее сосок, затем зажал его, следя за выражением ее глаз. Керри закусила губу, она не должна была себя выдать. Это была такая же пытка, как и в первый раз, только теперь он не был так нежен.
Ее сияющие глаза бросали ему вызов, любое движение ее тела возбуждало его.
– Значит, ты нечувствительна к тому, что я делаю? Закрыв глаза, Керри кивнула.
– Я думаю, тебе нужно потрудиться побольше… В прошлый раз я ничего не почувствовала… Я…
Он впился в ее губы, не дав ей договорить. Теперь он был агрессором, берущим ее со всей силой, со всей страстью.
Керри закричала, когда он раздвинул ей ноги и быстро вошел в нее. Видеть, как он теряет голову, было захватывающим зрелищем. Она всегда, всегда представляла его холодным любовником. Ей следовало бы знать его лучше. Ей нужно было слушаться собственного тела, которое всегда говорило, что их связывает что-то особенное.
– За такие слова я отпечатаю райских птиц на твоей заднице, любимая, – пробормотал он, поднимая бедра.
– Нет! Алексис, дай мне сделать это.
Керри замерла, и Алексис тоже. Что она сказала? О Боже! Но он подчинился ей. С легкостью перевернувшись, он на какое-то время вышел из нее, затем поднял ее над собой и опустил на твердое орудие страсти.
– О! О!.. О! Алексис! – стонала она, закрыв глаза, потому что переполнявшие ее ощущения были поистине великолепны. Находясь сверху, она инстинктивно начала двигаться.
Вдруг он разразился хохотом.
– Ты меня разыграла, негодница! Ты меня разыграла!
Ритмично двигаясь, она открыла глаза и кивнула.
– Никогда не верь женщине, которая жаждет наслаждений.
Глава 8
Первые утренние лучи проникали сквозь арочное окно спальни. В ней не было ничего, кроме торшера, ковра, старинного комода и большой кровати, на которой Керри и Алексис провели ночь. Сама комната была раньше складским помещением в верхнем этаже здания, о чем Алексис рассказал ей во время незатейливого ужина с сыром и хлебом, запитого бутылкой вина, при мерцании единственной свечи.
Керри открыла глаза. Алексис уже встал. Надев его рубашку, которая валялась на полу со вчерашнего вечера, она направилась к лестнице. При каждом шаге у нее все болело. На лице ее была легкая улыбка и чувство глубокого удовлетворения. Он потерял контроль над собой, и она его на это спровоцировала.
Спустившись по ступенькам, она увидела, что Алексис работает с пескоструйным аппаратом. Его мышцы вздулись, капли пота текли по рукам, ногам, спине. Однако же он красив! Почему она только сейчас поняла это? И почему все стремятся сделать ее своей собственностью? Сначала Петрос, удочеривший ее в пятнадцать лет, а теперь Алексис. Хотя Алексис не хотел на ней жениться. Он хотел от нее только ребенка и в этом отношении всегда был честен.
– Меня всегда интересовало, как ты поддерживаешь свою форму. Теперь понятно, – сказала она, когда наступила пауза.
Вытерев пот с лица, Алексис обернулся.
– Симпатичная рубашка. Тебе она идет больше, чем мне. – Он посмотрел на нее. – Хотя я предпочел бы видеть тебя обнаженной.
Керри улыбнулась.
– Так почему же ты не дождался, пока я проснусь? В шестой раз мы могли бы заняться любовью у этой стены! Ты казался ненасытным!
Алексис повернулся к ней.
– Керри, что с тобой? Это же ты предложила мне…
Керри покраснела. Заняться любовью в полночь на веранде была ее идея, как и рискованные позиции.
– Знаю, знаю.
Алексис увидел, как Керри покусывает нижнюю губу. Он знал, что она это делала, когда краснела.
– Керри, большинство женатых пар делает то же самое.
– Мы не женаты.
– Мы поженимся. Керри замотала головой.
– Я никогда на это не соглашалась. У нас будет ребенок, но я никогда не соглашусь на брак, – твердо ответила она.
– А ты не забыла про Тео? Петрос не бросает слов на ветер. Я или Тео – выбор за тобой. И если память мне не изменяет, ты согласилась.
– Тео? Как я могу забыть про Тео?
Но она про него забыла. Мужчина, стоявший напротив нее и напоминавший Адониса, не оставлял в ее мыслях места ни для кого, тем более для Тео!
Плюхнувшись на нижнюю ступеньку, она схватилась руками за голову.
– Вы вместе спланировали это?
Алексис медленно направился к ней. Чувство вины охватило его, как торнадо. Он ненавидел себя за ту ложь, в которой убеждал ее.