– Тише! – хохотнула его мать. – Не бей меня, я всего лишь излагаю тебе истину нашей жизни. Ты уже знаешь, откуда берутся дети… так вот, это еще сложнее и тяжелее. Поэтому не отпускай Аманду – не стоит терять ее.
– Нет, стоит, – подумав о Куин, сказал Майкл.
– Что?
– Аманда Джонс меня совсем не интересует.
– Похоже, ты там уже с кем-то развлекаешься. Не так ли, Майкл? Послушай свою маму – не глупи. Ты не с Мыса Хаббарда и должен радоваться этому. Не растрачивай себя по пустякам. Немножко поиграл и хватит. Ах да, а кто она?
Майкл замолчал, накручивая на руку телефонный провод. Что-то подсказывало ему не раскрывать матери правду о Куин. Он был уверен, что она непременно попыталась бы испортить их отношения. Оберегая свою любовь, он решил, что нужно перевести разговор на другую тему.
– Вы же с отцом были вроде бы одного круга. Я видел дома, в которых вы выросли, – они стоят по соседству.
– Да, ты прав. Но это не тот крут, который сближает. Просто мы жили по соседству. А если уж говорить об общих интересах, то твой папаша, наверное, должен был жениться на твоей тете Румер. Ну, так кто она? – мать решила допытаться о девушке, которую полюбил сын. – Давай колись.
– По-моему, они были бы счастливы, – не желая отвечать, тихо сказал Майкл.
Молчание в трубке. На мгновение Майклу показалось, что их разъединили, но потом его мать спросила:
– Что ты сказал?
– По-моему, они были бы счастливы.
– Они?
– Да. Мой отец и тетя Румер.
– С какого перепугу ты несешь такую чушь?
– Но они прекрасно смотрятся вместе.
– Вместе? И где это они были вместе?
– Они танцевали на пристани, – сказал Майкл, – когда мы все провожали дедушку. И еще она приглашала нас на ужин.
– Просто твой отец вежлив и не смог ей отказать, – ответила она. – Ничего более.
– Как знаешь.
– И в каком это смысле они танцевали?
– Ну я же сказал. Играла музыка. Они танцевали.
– Как мило! – съязвила Элизабет. – Когда это было – в час дня? Типично для Мыса Хаббарда. Говорю тебе, Майкл, такой сентиментальной чепухи я еще никогда не слышала. Почему бы им не оставить моему отцу хотя бы каплю собственного достоинства, а? И позволить ему уплыть без того, чтоб каждая старушка махала ему вслед льняным платочком… и с Румер во главе всей честной компании.
– Было очень весело, – сказал Майкл.
– А, забудь. Послушай меня. Отдыхай хорошенько и звони своей мамаше время от времени. Съемки все тянутся и тянутся, и порой мне требуется какое-нибудь развлечение.
– Где ты сейчас?
– В канадской рыбацкой деревушке на краю света. Представь себе, в Новой Шотландии – так что я, вероятно, встречу твоего деда, если он доберется сюда. Целый день напролет в гавани снуют катера рыбаков… от запаха лобстеров меня уже выворачивает. Мои волосы, одежда, все провоняло – это ужас какой-то.
Слово "лобстер" вновь напомнило Майклу о Куин. Из окна он видел ее буйки неподалеку от бухты и своего отца, плававшего в свете звезд.
Его мать совершенно не понимала, что на самом деле имело значение. Что такое настоящая, а не голливудская жизнь. И вплоть до этого лета Майкл ничем не отличался от нее.
Глава 19
Зеб вытащил из сарая Винни старую шлюпку, и вместе с Майклом они счистили с нее заросли паутины, купили пару новых весел и уключин и спустили ее на воду возле скал. Хотя Майкл скорее предпочел бы проводить свое время вместе с Куин, он составлял отцу компанию, пока тот возил его на Галл-Айленд и Томагавк-Пойнт, вспоминая свои заплывы времен мальчишества.
– Тут здорово, – сказал как-то Майкл, гребя через бухту.
– Отличное место, чтобы провести юность, – согласился Зеб. – Как думаешь, ты смог бы здесь жить?
Майкл обдумал вопрос и честно ответил:
– Да. Вполне. А ты мог бы вернуться сюда?
Зеб вспомнил сказанное Румер и свою клятву все исправить. С тех пор она с ним не разговаривала. И теперь его подгоняла вперед та вера, что запускала людей на Луну.
– Да, – тоже честно ответил Зеб. – Мог бы.
Зеб продолжал плавать даже в те дни, когда Майкл был занят. Его спина обгорела на солнце, а мышцы потихоньку ныли. Он пытался избавиться от внутреннего напряжения, терпеливо дожидаясь следующего шага Румер. После заката солнца он видел свет в ее коттедже на холме. Однажды он даже разглядел ее изящный силуэт в окне второго этажа.
В другой раз ему померещилось, будто она наблюдает за ним в бинокль. Она стояла на своей веранде, прижав окуляры к глазам, и смотрела на то, как он гребет через бухту. Он был без рубашки и истекал потом. Не в силах сдержать себя, он расправил плечи. Если она все-таки следила за ним, то он хотел выглядеть на все сто. Благодаря тренировкам в НАСА он был мускулистым и подтянутым; желая поразить ее своими развитыми мышцами, он с еще большим остервенением принялся махать веслами.
Но когда он поднял голову, Румер уже нигде не было видно.
На следующий день он заприметил ее на почте. Катаясь на велосипеде, он собирался заскочить за газетами и письмами, а потом прикупить молока. Румер остановилась там по дороге в школу. Дети – Куин и Майкл – вместе сидели в кабине и обсуждали какое-то задание: Майкл ушел до того как проснулся Зеб, и все для того, чтобы провести лишний час с Куин. Пока Зеб налегал на педали, спеша вверх по обочине, Румер с охапкой писем забралась в свой грузовичок и, выруливая с парковки, прокричала:
– Они опаздывают в школу – я их подвожу! – По-видимому, ее не впечатлила его скорость, мышцы и ловкость в управлении велосипедом. "Значит, ей наплевать", – подумал Зеб. Наверное, тогда она просто рассматривала птиц в телескоп, надеясь заметить среди них спасенного поморника, а вовсе не пялилась на его бицепсы. А может быть, она вообще искала на горизонте точку парусника своего отца.
В конце концов, потеряв всякое терпение и вспомнив о своем обещании Сикстусу присматривать за ней, Зеб собрался с духом и решил проведать ее. Оставив весла в лодочном сарае, Зеб побрел на вершину холма и услышал какой-то гвалт, доносившийся от ее дома. Румер была у себя во дворе и, размахивая руками, орала на мужчину в сером костюме, который стоял за кустами в старом дворе Зеба.
Подойдя ближе, он увидел выражение глаз Румер: в них бушевала безумная ярость. Пока она крутила головой и отчаянно жестикулировала, пшеничные волосы разметались по ее лицу. Словно защищаясь от нее, мужчина сложил руки на груди, и тут Зеб увидел у него за спиной бригаду рабочих с бензопилами и кирками – судя по всему, они ожидали распоряжений своего босса. На небольшой подъездной дорожке валялся спиленный дуб.
– Прошу вас, успокойтесь, – говорил мужчина. – Какое вы имеете право указывать мне, что я могу, а что нет пилить у себя во дворе?
– На том дереве беличье дупло, – Румер указывала дрожащей рукой на поломанные ветви. У кроны того, что раньше было невысоким дубом, валялся ворох осыпавшихся листьев, а вокруг него скакала взрослая белка, издавая звуки, больше напоминавшие отчаянные крики. – Там внутри детеныши. Они родились лишь на прошлой неделе…
– Мне очень жаль, – ответил мужчина. – Но я имею полное право заниматься изменением ландшафта своей собственности.
– Но детеныши…
– Чего вы вообще ко мне привязались? Не суйте нос в чужие дела!
– Посмотрите на нее, – сказала Румер, глядя на безуспешные попытки белки пробраться к дуплу.
– Румер! – стоя возле ее порога, крикнул Зеб.
Но она, не обратив на него никакого внимания, пролезла через кусты и подошла к срубленному дереву. Пока она пыталась добраться до дупла, торчавшие отовсюду ветки царапали ее лицо. Мама-белка, почуяв очередную угрозу, запрыгнула Румер на спину и вцепилась коготками ей в спину сквозь джемпер. Будучи привычной к подобным ситуациям, отважная ветеринарша начала разгребать листья.
– Вы не можете так просто заходить на мой двор, – сказал мужчина. – Вы что, не понимаете границ частной собственности? Боже, дамочка. С меня достаточно идиотского "закона молотка" и прочей хрени, которую вы тут придумали, чтобы помешать мне заниматься тем, чего я хочу. Убирайтесь от этого дерева…
Зеб видел, как Румер пыталась откопать дупло бедного зверька. Когда она подняла детенышей с земли, мама-белка, вопя от горя, заметалась у нее на плечах.
Присев возле нее, Зеб ощутил, как у него участилось сердцебиение. Он помог Румер вытащить из дупла листовой кокон, одновременно пытаясь защитить ее от нападок обезумевшей белки. Румер запыхалась и тяжело дышала. Чтобы не дать ей просунуть руку внутрь кокона, Зеб накрыл ее пальцы своей ладонью.
– Они мертвы, Ру, – тихо сказал он. – Не трогай их…
– А что, если нет? – повернувшись к нему, спросила она, сверкнув голубыми глазами.
Зеб осознал, что она могла быть права, к тому же он не сомневался, что ей надо было лично убедиться во всем. Теперь Румер была ветеринаром, а не просто влюбленной в животных девчушкой, но он по-прежнему чувствовал исходивший от нее поток переживаний и эмоций. Осторожно развернув листья, она прикоснулась к неподвижным серым бельчатам.
– Ох, – только и выдохнула она. Бельчата не шевелились. У Зеба перехватило дыхание, пока он лихорадочно думал обо всех зверях, живших в этих двух дворах – его и Румер. Их матери называли свои участки "заповедником". Неофициально, разумеется, но с ними соглашались и остальные соседи. Все эти гнезда, переплетенные заросли и прорытые норки служили прекрасным жильем и убежищем для самых разных животных.
Зеб помог Румер взять на руки бархатистых бельчат. Потом он пошел за ней, но ему преградил дорогу мужчина в сером костюме.
– Это какое-то безумие, – сказал он. – Мы всего лишь срубили мое дерево, а она уже слетела с катушек. Ей бы следовало поблагодарить меня – ведь я расчищаю это место. После чего стоимость нашей недвижимости возрастет как на дрожжах.
– Стоимость недвижимости?
– Ну да. Вы знаете, какой мог бы быть у нас вид из окон, спили мы подчистую эти деревья? Блок-Айленд слева и Файрфлай-Бич справа.
– Но вы и так можете их видеть, – тихо сказал Зеб. – За деревьями.
– А я хочу, чтобы ничто не загораживало мне обзор. Цены на землю устремятся к небесам, поверьте, когда я избавлюсь от банальных дубов и сосен, а затем посажу тую. У меня есть архитектор по ландшафтному дизайну, а не просто бригада работяг. Самый настоящий профи, и он сделает из этой дыры конфетку. Только подождите немного…
Зеб кивнул и не спеша зашагал по холму к коттеджу Румер. Опешивший мужчина осекся на полуслове.
– А вы?.. – Наклонив голову вбок, он гадал, почему лицо Зеба показалось ему таким знакомым.
– Друг вашей соседки.
– По-моему, я вас уже где-то видел. Точно, вы астронавт, не так ли? В прошлом месяце по ТВ была одна передача, где рассказывали о знаменитых уроженцах Коннектикута…
– Простите, – Зеб пошел дальше. – Но я должен повидаться со своей подругой.
– Что ж, – сказал раздосадованный мужчина. – Надеюсь, вам удастся ее успокоить. Она ненормальная. Если она снова попробует мне помешать, то я церемониться с ней не буду – ведь это мой двор… Неужели я не могу делать в нем все, что мне заблагорассудится? Хоть бы она образумилась. Потому что я хочу стать хорошим соседом.
– Можно дать вам совет? – спросил Зеб, поглядев на сбитого с толку мужчину. – Будьте поосторожней со здешними животными. Местные жители к ним очень привязаны. Они даже назвали этот двор заповедником. Если вы еще не поняли, то скоро поймете…
– Это ж обыкновенные грызуны, – сказал он. – Белки, кролики – они не более чем мелкая неприятность, разве нет? Наверное, по-другому может думать только ветеринар…
Зеб не стал ничего отвечать. Он просто постучал в дверь коттеджа Румер и прошел в дом. Она стояла на коленях на полу в прихожей рядом со старыми клетками для кроликов, один за другим отрывая листья от кокона с детенышами. Мама-белка атаковала коттедж; в попытке прорваться к своему выводку она прицепилась к сетке на кухонном окне.
– Детеныши мертвы? – присев, спросил Зеб.
– Да, – ответила Румер. Ее голос напрягся, ее щеки намокли от слез. Она двигалась очень медленно, так, словно каждая косточка в ее теле нестерпимо болела. – Но даже если б они выжили, мать не вернулась бы за ними из-за моего запаха. Таков образец поведения животных, но впервые я узнала об этом от твоей матери.
– Я помню, – сказал Зеб. Его мать просила их быть осторожными, когда они лазали по деревьям и кустам – в детстве они были очень любопытны, и она опасалась, что дети, сами того не желая, сгонят зверьков с насиженных мест.
– Они внутри? – Румер кивнула.
– Дай-ка посмотреть, – Зеб отодвинул листочки. Там оказались четыре бельчонка, каждый размером с полевую мышь. Их серебристые шкурки блестели в свете кухонной лампочки, их хвосты только-только начали распушаться. Румер держала их в своих ладонях и рыдала. Подождав пару минут, Зеб забрал у нее мертвых зверьков. Он вынес бельчат вместе с коконом на улицу и положил на выступ скалы, чтобы мать могла их увидеть. Она сразу же спрыгнула с окна. Дико визжа, белка снова и снова перебегала от одного из своих погибших малышей к другому. Оставив ее наедине со своим горем, он вернулся в дом.
Румер все еще сидела на полу. Зеб наклонился, взял ее под мышки и поставил на ноги. Он помнил, как двадцать пять лет назад, развозя утренние газеты, они нашли сбитую машиной кошку. Румер тогда спрыгнула с велосипеда и схватила мертвую кошку на руки, а Зеб сел подле нее и обнял их обеих.
– Почему это случилось? – хлюпала она носом. – Если бы он предупредил меня, то я залезла бы наверх и спасла их.
– Скорее всего, он об этом даже не подумал, – Зеб живо представил себе недоумевающее выражение на лице соседа.
– Я никогда не плачу на работе, – сказала Румер. – То есть очень редко… но когда я увидела, как спилили дерево, как пострадали звери… Белки Мыса Хаббарда; ведь они, наверное, потомки тех, повадкам которых обучала меня твоя мать. И они такие маленькие… они неспособны защитить себя.
– Знаю, – кивнул Зеб.
Он крепко сжимал ее в объятиях, пока она проливала горючие слезы.
– Думаешь, я идиотка? – спросила она. – Раз переживаю по подобным пустякам?
– Вовсе нет. Ты же Румер.
– Что это значит? – прошептала она.
Зеб выпустил ее из своих рук и провел в гостиную. Летний ветерок задувал в открытые окна, принося терпкий запах соли и цветов. Тысячу раз он бывал в этой комнате, сначала как друг Румер, затем в качестве влюбленного в нее, а потом уже как муж Зи и отец Майкла. Повсюду висели семейные фотографии, но стоило ему заглянуть в голубые глаза Румер, как все снимки отошли на второй план.
– Румер, – прижав ладони к ее лицу, сказал он.
– Объясни мне, что это значит, – попросила она.
– Это значит любовь, – пылко ответил он. – Любовь ко всем и ко всему.
– Но посмотри на меня, – сказала она. – Я одна… я не могу быть с кем-то еще.
– И я тоже не могу, – сказал Зеб.
Он никогда не мог быть с кем-либо еще, кроме нее. Как долго он знал, что она та – единственная? Похоже, целую вечность. Ну, по крайней мере, с самого детства уж точно. Но им овладела страсть к ее сестре, и из-за этого он сам все разрушил.
– Зеб, в чем дело? – спросила она.
– Ни в чем, – ответил он, но потом передумал и потянулся к ее руке. Она взяла его ладонь; их обоих трясло, словно осиновые листья.
– Расскажи мне, Зеб.
Зеб никак не мог унять дрожь. Он встал и подошел к барометру, висевшему на северной стене. Постучав по нему пальцем, он увидел, как ртуть медленно струилась по стенкам стекла. Он гадал, где же сейчас был Сикстус, и надеялся, что непогода минует старика. Румер тихо последовала за ним; когда она встала рядом, он ощутил жар от ее тела.
– Пожалуйста, Зеб, – сказала она. – Расскажи мне, что стряслось.
Зебу хотелось привлечь ее к себе и не отпускать до утра. Неужели она не знала, как долго он сдерживал свои чувства? Нечто подобное было у них и раньше; как тяжело им было перейти от дружеских отношений к чему-то большему. И ему и ей это давалось отнюдь не просто. Но много лет назад они шаг за шагом нащупывали путь к новому и неизведанному.
Их ухаживания развивались по стандартному для Мыса Хаббарда сценарию – они оставляли записки друг другу в выдвижном ящике "Фолейс". Перед первым поцелуем он боялся, что она повалится на землю и станет смеяться. Румер была для него совсем как младшая сестра. Чуть позже – как лучшая подруга. Но как можно фантазировать о плотских утехах с сестрами или друзьями? Ведь это считалось верхом неприличия.
В случае с Элизабет все оказалось иначе. Она была для него запретным плодом – но в то же время обыкновенной соседской девчонкой. Из двух сестер Ларкин она была олицетворением риска – подростком Зеб подглядывал за ней, когда она переодевалась у открытого окна. Брея ноги в ванной, она делала все для того, чтобы обеспечить парню самый полный обзор. А выходя из душа, она не сразу брала полотенце, а еще пару минут расхаживала нагишом по комнате. И мало-помалу она свела Зеба с ума.
Но куда ей было до Румер! Румер Ларкин проникла в его мысли и прочно обосновалась в его сердце. Она была частью его, в точности как соленая вода и море. Он знал Румер лучше, чем кто бы то ни было; он знал ее наизусть – ну, так ему тогда казалось. Хотя он с легкостью представлял себе, как целует Элизабет – даже силой овладевает ею, – прикосновения к Румер страшно пугали его. Чтобы от закидывания подружки водорослями продвинуться к жарким поцелуям, ему требовалась помощь.
Здесь его и выручил ящик. Старый ящик из "Фолейс", где все наивные парочки оставляли свои любовные записки. Будучи детьми, они обожали в голос поржать над самыми сентиментальными письменами, сидя на деревянных креслах в кафе. Позже, став подростками, они читали признания на клочках бумаги уже без лишнего гогота, представляя себе свои собственные будущие любовные послания.
Зеб первым решился на этот шаг: его потуги вылились в написанное для Румер школьное сочинение, темой которого было созвездие двух лучших друзей. В этом тексте рассказывалось о живших у моря мальчишке и девчонке (о нем самом и Румер). Спустя многие годы, после ловли крабов и рыбы большими сетями, они во время сильного шторма потеряли друг друга. Решив, что им уже не суждено встретиться, мальчишка лишился последних надежд. Он отправился в свою морскую пещеру, чтобы умереть там, так он тосковал без своей подружки. Но тут поднялись гигантские волны, и внезапно он очутился в воде. И вдруг, в глубине он заметил мерцавшие нити света звезд. Оказалось, что это была сеть девчонки. И она вытащила его на берег и заключила в свои объятия, а потом они улетели на небо, где и стали жить-поживать, и их любовь светила им путеводной звездой.
Румер эта история очень понравилась: он помнил, как она на радостях обвила руками его шею. Пару секунд они крепко держали друг друга; он уткнулся носом в ее шею, чувствуя запах ее лимонного шампуня. Она откинула голову назад, и он поцеловал ее в губы, после чего в их жизнях начался новый этап. Им было по шестнадцать лет.