Кропоткин занимался очень разнообразными вопросами, повсюду внося свой живой и проницательный ум, свою творческую мысль. "Взаимопомощь" выдвигает новый фактор эволюции, с которым естествознание должно отныне считаться. "Великая революция" показывает впервые роль народа, а не только вождей, в жизни этой великой эпохи, которая встаёт, таким образом, перед нами в совершенно новом свете. "Этика" отвечает на один из самых больных вопросов человеческой души: что такое нравственность и во имя чего она предъявляет ко мне те или иные требования? И чего не дал бы нам ещё этот неутомимый ум! Но нить оборвалась… И где те работники мысли, которые сумеют, хотя бы отчасти, продолжать начатое им?
Полное изложение научного наследия Кропоткина - задача очень обширная; когда-нибудь она будет выполнена. Здесь мы хотим указать на самые общие черты его и считаем такой, хотя бы и очень сжатый, очерк необходимым, потому что, говоря о Кропоткине, нужно всегда иметь в виду, что наряду с его большой любовью к людям в основе его миросозерцания лежит стройная научно-философская мысль.
Духовный сын эпохи напряжённой умственной борьбы, связанной с только что народившимся дарвинизмом, Кропоткин указывает на необходимость полного пересмотра, в соответствии с методами естествознания, всех методов исследования, принятых в общественных науках. И он не только предлагает это, а - как всегда - и сам сейчас же подаёт пример, строя свои собственные взгляды на биологической основе.
Эта основа, во-первых, - то важное значение, которое он придаёт так наз.[ываемым. - Прим. изд.] конкретным наукам об обществе: истории, этнографии, изучению доисторического человека, истории религий и т. д., в противоположность абстрактной социологии, занимающейся исключительно общими теориями. Затем, это - приложение индуктивного метода к изучению общественных явлений. Наконец, это - система нравственности, построенная на данных положительной науки.
Когда понятие об эволюции проникло в ум и заполнило пропасть между человеком и остальным органическим миром, возник ряд новых наук (этнография, антропология, изучение доисторического быта и т. д.), составляющих в своей совокупности настоящую историю человека. Из них-то и черпал Кропоткин материал для своей "Взаимопомощи". Его проницательный ум сейчас же уловил значение, которое имеют для истории человечества бесчисленные новые факты, открытые в этой области, как и факты другого рода, относящиеся к жизни животных. И среди этих фактов его поразил один, самый крупный, самый выдающийся: это - громадная, всеобъемлющая роль взаимопомощи. Унаследованная от животного мира, где она является могучим средством, обеспечивающим сохранение вида в борьбе за существование, она сыграла, на заре жизни человека, роль решающего фактора: если б наш полуобезьяний предок не сделался животным общественным, он никогда не выработался бы в настоящего человека. Позднее, когда человечеству пришлось вырабатывать новые общественные формы, оно черпало из того же источника; прогресс заключался именно в том, что принципы взаимопомощи распространялись на всё более и более широкие человеческие группировки; в будущем они охватят всё человечество.
Во все исторические эпохи, говорит Кропоткин, две силы боролись в человеческих обществах: с одной стороны, народные движения, стремившиеся к большей свободе, к более широкой общественной солидарности; с другой - противоположная сила государства, которому выгодно было, наоборот, порвать между подданными все непосредственные связи, отдалить их друг от друга, превратить их в человеческую пыль, над которой государство безраздельно господствовало бы. Кропоткин показывает нам, как в действительности, в истории противоположны эти два явления, обычно смешиваемые в одно: общество и государство, они не только не выражают одно другое, но неминуемо должны вступить в борьбу. Анархист, борющийся против государства, вовсе не является, поэтому, тем антиобщественным существом, каким его обычно изображают: он, напротив, работает над укреплением настоящего общества, настоящей общественной связи. Природа общественной связи - это спорный вопрос, вокруг которого идёт борьба социологических школ - получает, таким образом, совершенно естественное объяснение: это наследие, завещанное человечеству всем его прошлым, это - естественная, биологическая потребность во взаимопомощи. Эта связь, которую государство всегда только ослабляло, этот общественный инстинкт сможет вполне развиться и проявить себя только в обществе, из которого будет изгнано всякое принуждение. Таким образом, на вопрос, который нам ставят: "уничтожая государство и юридические формы, чем заменяете вы их и как вы обеспечиваете жизнь общества?" - у нас есть теперь готовый ответ: "общительностью, потребностью во взаимопомощи, т. е. научно-установленным биологическим фактором всякой общественной жизни, единственно реальным и противопоставляющимся всем метафизическим сущностям, которые нам хотят навязать как необходимые".
Распространяя на общественные науки другую основную черту современного мышления: исходить в изучении вещества из его мельчайших, неделимых частиц, Кропоткин приходит к мысли, что, изучая жизнь человечества, нужно начинать с основания, с личности. Она одна имеет реальное существование, тогда как общество, государство, право, закон - не больше, как отвлечённые понятия, созданные нашим умом для обозначения тех или иных отношений между личностями. Как таковые, они не могут иметь ни независимого существования, ни интересов, ни судеб, помимо интересов и судеб людей; в особенности же они не могут иметь никаких прав, которые превышали бы права личности, потому что никакое право не может принадлежать тому, что не существует. Общественные формы существуют благодаря существованию личностей и для них; история не проходит через головы людей, унося их в своём течении: она осуществляется только посредством их и прогресс идёт только благодаря им и создаваемым ими общественным формам.
Таким образом, в основе изучения общества лежит изучение личности, а это последнее относится к области психологии. Мысль, что психология - необходимая основа всякого социологического исследования, сравнительно нова. Основатель социологии Огюст Конт совершенно не считался с нею: в его классификации наук переход от биологии к социологии, от анатомического и физиологического изучения животного организма к изучению общества совершается непосредственно. Да иначе в эпоху Конта и не могла складываться научная мысль: психология была ещё слишком во власти умозрительной метафизики. Но с того времени наука пошла вперёд: родилась психология физиологическая, затем психология сравнительная. Промежуточное звено между социологией и биологией было найдено. Ум Кропоткина сейчас же уловил всё значение этого факта и сейчас же поставил вопрос о происхождении высших стремлений человека - общественных чувств, чувства солидарности.
Построение новой этики занимало Кропоткина издавна, начиная с первой его брошюры о "Нравственных началах анархизма" и до последних лет жизни. Это был его основной труд, который он надеялся закончить, но который всё разрастался и усложнялся, по мере того как новые научные работы приносили с собой новые данные. Кроме того, пропагандистская работа, требования минуты, сотрудничество в анархической печати всех стран часто отрывали Кропоткина от этой работы. Уже после его смерти был издан в России первый том "Этики" (критический обзор систем нравственности у различных философов); второй - в котором должна была заключаться оригинальная часть работы, изложение новой этики - остался, к величайшему сожалению, незаконченным. Но и того, что мы знаем из этого первого тома и из частичных работ, напечатанных раньше, достаточно, чтобы составить себе представление о философском и социологическом характере этого труда.
Первый вопрос в этой области: чего мы вправе ждать от научно-построенной этики, какова бы она ни была? Можем ли мы требовать от неё правил поведения, которым мы обязаны были бы повиноваться во имя принципа, стоящего выше наших собственных стремлений? Можем ли мы, другими словами, ожидать от науки кодекса нравственности? Очевидно, нет. Всё, что она может дать нам, это знание происхождения нравственного чувства, его роли в человеческой эволюции, условий, наиболее благоприятствовавших для удовлетворения человеческих потребностей. Затем уже наше дело - сообразовываться с этими указаниями; от этого будет зависеть только наше собственное счастье. Никакая другая обязательность не может вытекать из научного изучения нравственного чувства. У нас нет возможности подробно излагать здесь всю теорию нравственности Кропоткина, но мы приведём всё-таки одну небольшую выдержку, из его брошюры "Нравственные начала анархизма", хорошо показывающую, каким образом эта теория вытекает из биологических и социологических предпосылок: "Таким образом, каков бы ни был поступок человека, какой бы образ действия он ни избрал, он всегда поступает так, а не иначе, повинуясь потребностям своей природы. Самый отвратительный поступок, как и самый прекрасный, или же самый безразличный поступок, одинаково являются следствием потребности в данную минуту… Не следует ли из этого, что поступки человека безразличны? Нисколько. Подобно тому что существует ли у нас хороший или дурной запах, хороший или дурной вкус, существуют для нас поступки возмутительные и поступки, вызывающие восхищение. Понятия о добре и зле существуют, таким образом, в человечестве. На какой бы низкой ступени умственного развития ни стоял человек, как бы ни были затуманены его мысли всякими предрассудками или соображениями о личной выгоде, он всё-таки считает добром то, что полезно обществу, в котором он живёт, и злом - то, что вредно этому обществу".
Но это ещё далеко не вся нравственность: это только минимум её, неразрывно связанный с понятием о справедливости, лежащим в основе нравственных понятий всех времён. Но люди способны на нечто большее, чем строгая справедливость: они способны давать другим больше, чем получают от них. Об этом свидетельствуют все акты самопожертвования. Здесь мы имеем дело с тем, что является истинной нравственностью, нравственностью будущего. Какова её психологическая природа, её естественный источник? В основе её лежит богатство психической жизни человека, его бьющая через край энергия, сознание своей собственной силы. Эта сила должна проявиться. Быть в состоянии действовать, это - быть обязанным действовать. И всё это нравственное "обязательство", о котором так много писали и говорили, очищенное от всякого мистицизма, сводится к этому простому и истинному понятию: жизнь может поддерживаться, лишь расточаясь. И чем больше человек расточает свои силы, тем энергичнее он "сеет жизнь вокруг себя", тем выше и шире его счастье: "Будь силён, будь велик, будь энергичен во всём, что бы ты ни делал… Борись, чтобы дать всем возможность жить этой жизнью, богатою, бьющею через край; и будь уверен, что ты найдёшь в этой борьбе такие великие радости, что равных ты им не встретишь ни в какой другой деятельности".
Эта нравственность будущего как нельзя более подходила Кропоткину, гармонировала с его личностью. Он был представителем, слишком рано пришедшим на землю, этого будущего, в котором получат возможность развиться лучшие, благороднейшие стороны человеческой природы. И своей жизнью он показал нам, как может человек расточать, не считая, для блага человечества, дары своего сердца и ума и свою энергию, ничего не прося себе взамен…
Предисловие
(к изданию 1922 г.)
Мои исследования о взаимной помощи среди животных и людей печаталась сперва в английском журнале "Nineteenth Century". Первые две статьи, об общительности у животных и о силе, приобретаемой общительными видами в борьбе за существование, были ответом на статью известного физиолога и дарвиниста Гёксли, появившуюся в "Nineteenth Century", в феврале 1888 г., - "Борьба за существование: программа", где он изображал жизнь животных, как отчаянную борьбу каждого против всех. После появления моих двух статей, где я опровергал это воззрение, издатель журнала, Джемс Ноульз, очень симпатично относившийся к моей работе, и прося продолжать ее, заметил мне: "Насчет животных вы, несомненно, доказали свое положение, но как теперь насчет первобытного человека?"
Это замечание очень меня порадовало, так как оно, несомненно, отражало мнение не только Ноульза, но и Герберта Спенсера, с которым Ноульз часто видался в Брайтоне, где они жили рядом. Признание Спенсером взаимопомощи и ее значения в борьбе за существование было очень важно. Что же касалось до его взглядов на первобытного человека, то известно было, что они сложились на основании ложных заключений о дикарях, делавшихся миссионерами и случайными путешественниками в восемнадцатом веке и начале девятнадцатого. Эти данные были собраны для Спенсера тремя его сотрудниками и изданы им самим, под заглавием "Данные Социологии", в восьми больших томах; и на основании их он писал свои "Основы Социологии".
На вопрос о человеке я ответил тоже в двух статьях, где после тщательного изучения богатой современной литературы о сложных учреждениях родового быта, в которых не могли разобраться первые путешественники и миссионеры, я описал эти учреждения у дикарей и так называемых "варваров". Эта работа, и особенно ознакомление с сельской общиной в начале средних веков, когда она сыграла громадную роль в развитии вновь зарождавшейся цивилизации, привели меня к изучению следующей, еще более важной ступени в развитии Европы, - средневекового вольного города и его ремесленных гильдий. Указавши затем тлетворную роль военного государства, уничтожившего свободное развитие вольных городов, их искусства, ремесел, науки и торговли, я показал, в последней статье, как, не смотря на разложение вольных союзов и объединений государственною централизациею, эти союзы и объединения начинают теперь все больше и больше развиваться захватывать новые области. Взаимная помощь в современном обществе составила, таким образом, последнюю статью моей работы о взаимопомощи.
Издавая эти статьи отдельной книгой, я внес в них некоторые существенные дополнения, особенно в вопросе об отношении моих воззрений к дарвиновской борьбе за существование; а в Приложении я дал несколько новых фактов и разобрал некоторые вопросы, которые, для краткости, приходилось выпускать в журнальных статьях.
Все западноевропейские, а также скандинавские и польский переводы делались, конечно, не со статей, а с книги, и потому содержали все добавления в тексте и Приложения. Из русских же переводов только один, вышедший в 1907 году в издательстве "Знание", был полный, и я, кроме того, внес в него, на основании новых работ, несколько новых Приложений, - частью о взаимной помощи среди животных и частью об общинном землевладении в Англии и Швейцарии. Прочие русские издания либо были сделаны со статей в английском журнале, а не с книги, и потому в них нет добавлений, сделанных мною в тексте, или же в них выпущены были Приложения. Предлагаемое теперь издание содержит полностью все добавления и Приложения, и я вновь пересмотрел весь текст и перевод.
П. К.,
Дмитров. Март 1920 г.
Предисловие к первому русскому изданию
Готовя к печати это русское издание моей книги, - первое, переведенное с книги "Mutual Aid: a Factor of Evolution", а не со статей, помещавшихся в английском журнале, - я тщательно пересмотрел весь текст, исправил мелкие погрешности и дополнил его, в Приложениях, на основании некоторых новых работ, - частью по отношению к взаимной помощи среди животных (Приложения III, V, VI и VIII), и частью относительно общинного землевладения в Швейцарии и в Англии (Приложения XVI и XVII).
П. К.,
Бромлей. Кент. Май 1907 г.
Введение
Две отличительные черты в животной жизни Восточной Сибири и Северной Манчжурии особенно поразили меня во время путешествий, совершенных мною в молодости в этих частях Восточной Азии. Меня поразила, с одной стороны, необыкновенная суровость борьбы за существование, которую большинству животных видов приходится вести здесь против безжалостной природы, а также вымирание громаднейшего количества их особей, случающееся периодически в силу естественных причин, - вследствие чего получается необыкновенная скудость жизни и малонаселенность на площади обширных территорий, где я производил свои исследования.
Другой особенностью было то, что даже в тех немногих отдельных пунктах, где животная жизнь являлась в изобилии, я не находил, - хотя и тщательно искал ее следов, - той ожесточенной борьбы за средства существования среди животных, принадлежащих к одному и тому же виду, которую большинство дарвинистов (хотя не всегда сам Дарвин) рассматривали, как преобладающую характерную черту борьбы за жизнь, и как главный фактор эволюции.