Как известно, в царствование Николая II была сделана министром Столыпиным попытка в больших размерах уничтожить общинное землевладение и перевести крестьян на хуторские или отрубные участки. Много усилий и много государственных денег было потрачено на это, - по-видимому, с успехом в некоторых губерниях, особенно на Украине. Но война и последовавшая за нею революция так глубоко потрясли всю жизнь деревни, что в настоящую минуту невозможно дать сколько-нибудь определенный ответ относительно результатов этого государственного похода против общины.
Сказавши так много о взаимной помощи и о поддержке, практикуемых земледельцами "цивилизованных" стран, я вижу, что мог бы еще наполнить довольно объемистый том примерами, взятыми из жизни сотен миллионов людей, живущих более или менее под начальством или покровительством более или менее цивилизованных государств, но все-таки еще стоящих в стороне от современной цивилизации и современных знаний. Я мог бы описать, например, внутреннюю жизнь турецкой деревни, с ее сетью удивительных обычаев и навыков взаимной помощи. Пересматривая книжки моих выписок касательно крестьянской жизни на Кавказе, я нахожу самые трогательные факты взаимной поддержки. Те же самые обычаи я нахожу в моих заметках об арабской djemmâa, афганской purra, о деревнях Персии, Индии и Явы, о неделенной семье китайцев, о кочевьях полуномадов Средней Азии и о номадах далекого Севера. Просматривая заметки, взятые отчасти наудачу из обширнейшей литературы об Африке, я нахожу, что они переполнены подобными же фактами: здесь также созываются "помочи" для уборки посевов, дома также строятся при помощи всех жителей деревни - иногда, чтобы исправить разрушение, причиненное набегом "цивилизованных" разбойников; целые племена в некоторых случаях помогают друг другу в несчастии, или же покровительствуют путешественникам, и т. д., и т. д. Когда же я обращаюсь к таким трудам, как сводка африканского обычного права, сделанная Post'oм, то я начинаю понимать, почему, несмотря на всю тиранию, на все притеснения, грабежи и набеги, несмотря на междуродовые войны, на королей-людоедов, на шарлатанов-колдунов и жрецов, на охотников за рабами и т. п., население этих стран все-таки не разбежалось по лесам; почему оно сохранило известную степень цивилизации; почему эти "дикари" все-таки остались людьми, не опустились до уровня бродячих семей, подобно вымирающим оранг-утанам. Дело в том, что европейские и американские охотники за рабами, грабители запасов слоновой кости, воинствующие короли, матабельские и мадагаскарские "герои" исчезают, оставляя после себя лишь следы, отмеченные кровью и огнем; но ядро учреждений, обычаев и навыков взаимной помощи, выращенное родом, а в последствии деревенскою общиною, остается, и оно держит людей объединенными в обществах, открытых для прогресса цивилизации и готовых принять ее при наступлении того дня, когда вместо пуль и водки, они начнут получать настоящую цивилизацию.
То же самое можно сказать и о нашем цивилизованном мире. Естественные и вызванные человеком бедствия проходят. Целые населения периодически доводятся до нищеты и голода; самые жизненные стремления безжалостно подавляются у миллионов людей, доведенных до городского пауперизма; мысль и чувства миллионов человеческих существ отравляются учениями, измышленными в интересах немногих. Несомненно, все эти явления составляют часть нашего существования. Но ядро учреждений, обычаев и навыков взаимной помощи продолжает существовать среди этих миллионов людей; оно объединяет их, и люди предпочитают держаться за эти свои обычаи, верования и предания, чем принять учение о войне каждого против всех, предлагаемое им от имени якобы науки, но в действительности ничего общего с наукой не имеющее.
Глава VIII
Взаимная помощь в современном обществе (Продолжение)
Рост рабочих союзов после разрушения гильдий государством Их борьба • Взаимная помощь при стачках • Кооперация • Свободные ассоциации для различных целей • Самопожертвование • Бесчисленные общества для объединенных действий со всевозможными целями • Взаимная помощь среди беднейшего населения городов • Личная помощь
Рассматривая повседневную жизнь деревенского населения Европы, мы видели, что, несмотря на все старания современных государств разрушить деревенскую общину, - жизнь крестьян переполнена навыками и обычаями взаимной помощи и взаимной поддержки; мы нашли, что широко распространенные и имеющие до сих пор серьезное значение остатки общинного владения землей сохранились поныне; и что, как только были сняты, в недавнее время, законодательные препятствия, мешавшие возникновению деревенских ассоциаций, среди крестьянства везде быстро возникла целая сеть свободных объединений для всевозможных экономических целей; причем это молодое движение, несомненно, проявляет стремление восстановить известного рода единение, подобное тому, которое существовало в прежней деревенской общине. Таковы были заключения, к которым мы пришли в предыдущей главе; а потому теперь мы займемся рассмотрением тех учреждений для взаимной поддержки, которые образуются в настоящее время среди промышленного населения.
В течение последних трех столетий условия для выработки таких объединений были так же неблагоприятны в городах, как и в деревнях. Известно, в самом деле, что когда средневековые города были подчинены, в шестнадцатом веке, господству возраставших тогда военных государств, все учреждения, объединявшие ремесленников, мастеров и купцов в гильдиях и в городских общинах, были насильственным образом разрушены. Самоуправление и собственный суд, как в гильдии, так и в городе, были уничтожены; присяга на верность между братьями по гильдии стала рассматриваться, как проявление измены по отношению к государству; имущество гильдий было конфисковано, тем же путем, как и земли деревенских общин; внутренняя и техническая организации каждой области труда попали в руки государства. Законы, делаясь постепенно все суровее, всячески старались помешать ремесленникам объединяться каким бы то ни было образом. В продолжение некоторого времени разрешено было, например, существование торговых гильдий, под условием, что они будут щедро субсидировать королей; терпели также существование некоторых ремесленных гильдий, которыми государство пользовалось, как органами администрации. Некоторые из гильдий последнего рода даже до сих пор еще влачат свое ненужное существование. Но то, что раньше было жизненной силой средневековой жизни и промышленности, давно уже исчезло под сокрушающею тяжестью централизованного государства.
В Великобритании, которая может быть взята, как наилучший пример промышленной политики современных государств, мы видим, что уже в пятнадцатом веке парламент начал дело разрушения гильдий; но решительные меры против них были приняты лишь в следующем столетии. Генрих VIII не только разрушил организацию гильдий, но кстати конфисковал их имущества - с еще большею бесцеремонностью, говорит Toulmin Smith, - чем он проявил при конфискации монастырских имуществ . Эдуард VI закончил его дело , и уже во второй половине шестнадцатого столетия мы находим, что парламент взял на себя разрешать все недоразумения между ремесленниками и торговцами, которые раньше разрешались в каждом городе отдельно. Парламент и король не только присвоили себе право законодательства во всех подобных пререканиях, но, имея в виду сопряженные с заграничным вывозом интересы короны, они вскоре начали определять нужное, по их мнению, количество учеников в каждом ремесле, и детальнейшим узаконивать самую технику каждого производства - вес материй, число ниток в дюйме ткани, и т. п. Должно, однако, сказать, что эти старания не увенчались успехом, так как всякого рода споры и технические затруднения, в течение ряда столетий разрешавшиеся соглашением между тесно зависящими друг от друга гильдиями и между вступавшими в союз городами, лежат совершенно вне досягаемости для государственных чиновников. Постоянное вмешательство чиновников не давало ремеслам жить и развиваться, и довело большинство из них до полного упадка; а потому экономисты, уже в восемнадцатом веке, восставая против государственного регулирования производств, выражали вполне справедливое и распространенное тогда недовольство. Уничтожение французскою революциею этого рода вмешательства бюрократии в промышленность приветствовалось, как акт освобождения; и вскоре другие страны последовали примеру Франции.
Государство не могло похвалиться лучшим успехом и в деле определения заработной платы. В средневековых городах, когда, в пятнадцатом веке, начало все резче обозначаться разделение между мастерами и их подмастерьями или поденщиками, подмастерья выставили свои союзы (Gesellenverbände), принимавшие иногда международный характер, против союзов мастеров и купцов. Теперь государство взяло на себя улаживать их споры, и по статуту Елисаветы, 1563 года, на мировых судей была возложена обязанность устанавливать размер заработной платы, так, чтобы она обеспечивала "благоприличное" существование поденщикам и ученикам. Мировые судьи, однако, оказались совершенно беспомощными в деле примирения противоположных интересов хозяев и рабочих, и никак не могли принудить мастеров подчиняться судейским решениям. Закон о заработной плате постепенно обратился, таким образом, в мертвую букву и был отменен в конце восемнадцатого века.
Но в то время, как государство принуждено было отказаться от обязанности устанавливать заработную плату, оно, тем не менее, продолжало сурово запрещать всякого рода соглашения поденщиков и мастеровых, составлявшиеся с целью увеличения заработной платы или поддержания ее на известном уровне. В течение всего восемнадцатого века государство издавало законы, направленные против рабочих союзов, и в 1799 году оно окончательно запретило всякого рода соглашения рабочих, под угрозою самых суровых наказаний. В сущности, британский парламент лишь следовал в этом случае примеру французского революционного Конвента, который тоже издал в 1793 году драконовский закон против рабочих коалиций; соглашения между известным числом граждан рассматривались революционным собранием, как покушения против верховной власти государства, о котором предполагалось, что оно в равной мере охраняет всех своих подданных.
Дело разрушения средневековых союзов было, таким образом, закончено. Теперь и в городе, и в деревне государство царствовало над мало связанными между собою кучками отдельных личностей, и готово было самыми суровыми мерами предотвращать всякую попытку восстановить какие бы то ни было особливые союзы.
Таковы были условия, при которых стремлению к взаимной помощи приходилось пролагать себе путь в девятнадцатом веке. Понятно, однако, что все такие меры не в силах были уничтожить это вечно-живучее стремление. В продолжение восемнадцатого века рабочие союзы постоянно восстановлялись . Приостановить их зарождение и развитие не могли и те жестокие преследования, которые начались в силу законов 1797 и 1799 годов. Рабочие пользовались каждым недосмотром в законе и в установленном им надзоре, каждым промедлением со стороны мастеров, обязанных доносить об образовании союзов, чтобы сплачиваться между собою. Под покровом дружеских сообществ взаимной помощи (friendly societies), похоронных клубов, или же тайных братств, союзы распространялись повсеместно: в ткацкой промышленности, среди рабочих ножевого ремесла в Шеффильде, среди рудокопов; и при этом создавались также могучие федеральные организации, чтобы поддерживать местные союзы во время стачек и преследований . Ряд рабочих волнений происходил в начале девятнадцатого века, особенно при заключении мира в 1815 году, так что законы 1797 и 1799 гг., наконец, пришлось отменить.
Отмена закона против коалиций или комбинаций (Combination Laws), в 1825 году, дала новый толчок движению. Во всех производствах немедленно были организованы союзы и национальные федерации , а когда Роберт Оуэн начал организацию своего "Великого Консолидированного Национального Союза" профессиональных союзов, то в несколько месяцев ему удалось собрать до полумиллиона членов. Правда, этот период относительной свободы продолжался недолго. Преследования снова начались в тридцатых годах, а в промежуток между 1832 и 1844 годом последовали свирепые судебные приговоры против рабочих организаций со ссылкой на каторгу в Австралию. Оуэновский "Великий Национальный Союз" был распущен, и от попытки международного Союза, т. е. Интернационала, ему пришлось отказаться. По всей стране, как частные предприниматели, так ровно и правительство в своих мастерских, начали принуждать рабочих порывать всякие связи с союзами и подписывать "документ", то есть отречение, составленное в этом смысле. Юнионистов (членов рабочих союзов) преследовали массами, и их подводили под действие закона "О хозяевах и их слугах", в силу которого довольно было простого заявления хозяина фабрики о якобы дурном поведении его рабочих, чтобы массами арестовывать и их осуждать .
Стачки подавлялись самым деспотическим путем, и поразительные по своей суровости приговоры выносились за простое объявление о стачке, или за участие в качестве делегата стачечников, - не говоря уже о подавлениях военным путем малейших беспорядков во время стачек, или об осуждениях, следовавших за частыми проявлениями разного рода насилий со стороны рабочих. Практика взаимной помощи, при подобных обстоятельствах, являлась далеко не легким делом. И все-таки, не смотря на все препятствия, о размерах которых наше поколение не имеет даже должного представления, уже с 1841 года началось возрождение рабочих союзов, и дело объединения рабочих неустанно продолжалось с тех пор, вплоть до настоящего времени; пока, наконец, после долгой борьбы, длившейся уже более ста лет, не было завоевано право вступать в союзы. В 1900 году почти четверть всех рабочих, имевших постоянную работу, т. е. около 1 500 000 человек, принадлежали к рабочим союзам (тред-юнионам) , а теперь число их почти утроилось.
Что же касается других европейских государств, то достаточно сказать, что вплоть до очень недавнего времени, всякого рода союзы преследовались в них, как заговоры; во Франции образование союзов (синдикатов), имеющих более 19 членов, было разрешено законом лишь в 1844 году. Но, не смотря на это, рабочие союзы существуют везде, хотя им часто приходится принимать форму тайных обществ; в то же время распространение и сила рабочих организаций, в особенности "рыцарей труда" в Соединенных Штатах, и рабочих союзов Бельгии ярко проявились в стачках девяностых годов девятнадцатого века.
Необходимо, однако, помнить, что самый факт принадлежности к рабочему союзу, помимо возможных преследований, требует от рабочего довольно значительных пожертвований деньгами, временем и неоплаченною работою, и влечет за собой постоянный риск потерять работу за одну лишь принадлежность к рабочему союзу . Кроме того, юнионисту постоянно приходится помнить о возможности стачки, а стачка - когда исчерпан весь ограниченный кредит у хлебника и закладчика, выдачи же из стачечного фонда не хватает на пропитание семьи, - ведет за собою голоданье детей. Для людей, живущих в близком общении с рабочими, затянувшаяся стачка представляет одно из самых раздирающих сердце зрелищ; легко можно, поэтому вообразить, что значила стачка лет сорок тому назад в Англии, и что она значит еще до сих пор в не особенно богатых частях континентальной Европы. Постоянно, даже в настоящее время, стачка заканчивается полным разорением и вынужденною эмиграциею чуть не целого населения данной местности, причем расстреливание стачечников по малейшему поводу, или даже и без всякого повода, до сих пор представляет самое обычное явление в большинстве европейских государств .