– Да, говорили, но меня это не убеждает. Корреспондент, присутствовавший на митинге вчера вечером, сообщает, что Андерсон поносил эту негритянскую семью, заявляя, что они не имели права въезжать в дом Блейров. Я слышала по радио.
– А выступление по радио самого Джонсона ты слышала? – спросил Бэд. – Он совершенно недвусмысленно осудил вчерашнее нападение.
– О, – вскричала Лаура, – это было ужасно. Несчастные, перепуганные люди. И твоя газета тоже несет ответственность за случившееся. Ты знаешь это, Том. Ты это знаешь.
– Ничего я не знаю, мать. Мы никогда не поощряли подобных вещей. И я лично их не поощряю, хотя могу понять, как такое происходит.
– Кое-кто говорил то же самое об истреблении людей в фашистской Германии.
Том нарочито громко вздохнул.
– Ты рассуждаешь, как евреи. Извини, но я должен тебе это сказать.
– Не извиняйся. Пусть я рассуждаю, как евреи, но точно так же рассуждают множество прихожан нашей церкви, в том числе и сам доктор Фостер.
"Он что-то знает, – подумала Лаура. – Возможно, и даже скорее всего, он не знал, что должно было произойти вчера вечером, но кое-что ему все-таки известно, всякие подспудные течения. Посмотри на него, он чувствует себя неловко – вертит пустой стакан и смотрит в сторону. Я говорила с ним строго, он к этому не привык. Он понимает, что на сей раз у нас с ним серьезные разногласия, и ему грустно, потому что он любит меня. Вот так же, наверное, происходил раскол в семьях во времена моего прадедушки из-за отношения к противостоянию Севера и Юга, так же становились чужими коллаборационисты и сторонники Сопротивления во Франции. Когда же это кончится?"
Она встала и легонько обняла сына за плечи.
– Можешь сказать мне одну вещь, Том? Что тебе было известно? Ответь мне. Пожалуйста, ответь мне.
– Я пошел туда, потом ушел. Это все, поверь. – Он тоже встал. – Я не хочу спорить с тобой, ма. Это ни к чему не приведет, позволь мне уйти.
– Хорошая идея, – согласился Бэд, бросив недовольный взгляд на Лауру. – Пойдемте, мальчики, разомнемся. Партию в теннис, а? Сыграем втроем, Тимми и я против Тома.
"Да, Бэд, ты глупый, здоровый кусок мяса", – подумала она, наблюдая, как они с Томом идут к выходу, а следом за ними вышагивает Тимми с собакой. Она была обижена, озадачена, измучена. Бэд не поймет, он не способен понять. Скоро придется сказать ему про Бетти Ли, но только не сейчас. Сейчас это привело бы лишь к очередному бессмысленному спору.
Пришло время обеда. За обедом Бэд и мальчики говорили о теннисе, о лучших теннисистах и чемпионатах, а Лаура молчала.
Позже она села за рояль, чтобы чем-то занять себя. Музыка была утешением. Звуки Дебюсси напоминали весенний ветерок, шелестящий в листве деревьев, журчание ручейка. Играя, она чувствовала, как напряжение постепенно отпускает ее.
Потом вошел Бэд.
– Может, ты прекратишь, Лаура? Эта музыка похожа на похоронный марш, она действует мне на нервы.
– Не знала, что у тебя есть нервы, – ответила она. – Ты же никогда не чувствовал музыку, разве не так? Ты притворяешься, когда при гостях просишь меня сыграть что-нибудь. Это показуха. Ни у кого больше жена не умеет играть так как я. Разве я не права?
Он сел рядом с ней на скамеечку у рояля.
– Ну, не будем ссориться. Давай попытаемся понять друг друга, как ты любишь говорить.
Его смиренный, просительный тон немного смягчил Лауру. Она была мягкой по натуре, пожалуй, даже излишне мягкой.
– Я бы с радостью, но ты совсем не хочешь мне помочь, – спокойно сказала она.
– Но и ты не очень-то помогаешь, Лаура. Ты поднимаешь шум по пустякам. Взять хотя бы эту газету. Нужно уметь идти на компромиссы, смотреть на вещи с разных сторон. Не вечно же он будет носиться с этими идеями, со многими из них я, кстати, согласен.
– Да, я знаю.
– Далеко не со всеми. Но я не собираюсь спорить с ним из-за его политических убеждений. Я занимаю нейтральную позицию. А он тем временем набирается опыта. Он искусный полемист, ты слышала его в старших классах, а в колледже он, уверен, еще развил это свое умение. Это подготовка к жизни. Общение с людьми, работа с людьми. Никогда не знаешь, что ждет тебя в будущем. Возможно, он сделает поворот на сто восемьдесят градусов, а нынешний опыт пригодится ему в бизнесе, кто знает?
– Общение с людьми, – повторила Лаура. – С людьми, которые пишут для этой газеты? Меня возмущает, Бэд, когда ты говоришь подобные вещи, – устало покачав головой, она закрыла глаза. – Я устала. Пойду лягу.
– Да, ложись, успокойся, – Бэд говорил ласково, ободряюще. – Бедняжка Лаура! Сплошные волнения. Но ты ведь не можешь взвалить себе на плечи мировые проблемы. Эти негры сами о себе позаботятся, и Том тоже сам о себе позаботится.
Бэд остался смотреть телевизор, а Лаура поднялась в спальню и легла, но не заснула. Мальчики были в своей комнате. У Тимми в ногах наверняка примостился Граф. Том скорее всего пытается подавить гнев. Что ждет ее сыновей в будущем? Наши дети доставляют нам столько хлопот. Что ждет Тимми, было, к сожалению, ясно. Но вот что касается Тома, тут ничего нельзя было сказать наверняка. "В нем так много от Бэда, – подумала она. – Честолюбие, упрямство". Что если бы она вышла замуж за другого мужчину с другими генами? Том все равно был бы ее сыном, но это был бы уже другой Том. Что если она вышла бы замуж, например, за Френсиса Элкота? Глупая нелепая мысль.
На дереве, растущем у окна, испуганно вскрикнула какая-то проснувшаяся птичка и снова замолчала. Этот крик и наступившая вслед за ним тишина заставили ее обратить внимание на жужжание насекомых во дворе – ровный, ни на минуту не прекращавшийся тихий гул, воспринимаемый почти как полная тишина. И наверное потому, что имя Френсиса всплыло из глубин сознания, в памяти возникло еще одно воспоминание – звуки летней ночи, когда она играла для него "Маленькую ночную серенаду". Той ночью так громко стрекотали кузнечики. Еще одна глупая нелепая мысль.
ЧАСТЬ IV
КРОУФИЛЬДЫ
ГЛАВА 1
Почту всегда доставляли поздним утром. Корреспонденция, просунутая в щель на двери, упала на пол в холле – счета, открытки от путешествующих тетушек, брошюры благотворительных организаций, глянцевые каталоги с рекламой кухонных приборов, свитеров ручной вязки, птичьих клеток и других изделий, созданных трудом человека.
Сегодня среди всего этого бумажного вороха оказался длинный белый конверт со штампом адвокатской конторы "Лонгфелло, Брайс и Маккензи". Конверт был жестким на ощупь, и его вид Лауре почему-то не понравился, что, конечно же, было глупо. Отбросив в сторону все остальные бумаги, она вскрыла конверт и принялась читать.
"Уважаемые мистер и миссис Райс! Недавно предметом моего внимания стало дело, имеющее для вас огромное значение. Я прошу вас как можно скорее написать или позвонить мне с тем, чтобы мы могли договориться о встрече в любое удобное для вас время в любом месте, какое вас устроит.
С благодарностью. Искренне ваш Ральф Р. Маккензи".
Дело, имеющее огромное значение. Воистину смехотворно, что нервы у нее напряглись, а сердце на секунду замерло. Деловые люди время от времени посылают подобные письма. Возможно, он хочет что-то продать. Но – Маккензи? Ральф Маккензи, соперник Джима Джонсона на предстоящих выборах, не был торговцем. Что ему могло быть нужно?
Ждать не имело смысла, поэтому она подошла к телефону и попросила соединить ее с мистером Маккензи.
– Я только что получила ваше письмо, – начала она. – Оно кажется таким загадочным, что я решила сразу же позвонить. Что все это значит?
– Это сугубо личное дело. Не думаю, что его следует обсуждать по телефону. Извините.
"Том, – мелькнула у нее мысль. – Этот ужасный инцидент. О Господи, неужели Том был как-то к нему причастен? Да, такое вполне возможно".
– Я бы хотел договориться о встрече с вами и мистером Райсом. Какое время вас устроит?
У него был голос джентльмена, но это ровным счетом ничего не значило; при этом он вполне мог быть авантюристом.
– Вы тот самый Маккензи, который выставил свою кандидатуру в сенат? – с беспокойством спросила она.
– Да. Я единственный Ральф Маккензи в справочнике. Если вы желаете удостовериться, что я действительно тот, за кого себя выдаю, найдите другие номера нашей конторы, они все зарегистрированы. Позвоните по любому из них и проверьте.
– Ответьте, пожалуйста, меня это очень волнует. На нас подали в суд? Если это как-то связано с делами, то вам лучше связаться с моим мужем в его конторе.
– Не пугайтесь. Никто на вас в суд не подавал. Услышав это заверение, сказанное мягким тоном, Лаура почувствовала себя дурой и поспешно добавила:
– Не знаю, почему я это сказала. Мы никому ничего не должны и не сделали ничего плохого.
– Сожалею, что приходится вас беспокоить, да еще вести себя так таинственно. Так какой день вас устроит? Может, завтра?
Не вызывало сомнений, что он очень хотел встретиться с ними поскорее. Лаура, словно уловив его нетерпение, быстро проговорила:
– Завтра днем. Завтра суббота, муж будет дома. – И вспомнив, что не она, а этот мужчина просил о встрече, закончила спокойно и с достоинством: – В три часа нам будет удобно.
– Спасибо, миссис Райс.
– О Господи, – запротестовал Бэд, – этот человек – политик. Он проводит свою предвыборную кампанию. Разъезжает повсюду с протянутой рукой в надежде выпросить средства. Личное дело, как же. Личное для него, а ты клюнула на эту удочку. – Он засмеялся. – Ну да ладно, я от него быстро отделаюсь. Он обратился не по адресу. Каждый лишний цент, что у меня есть, я отдам Джонсону.
– Не знаю, – она снова ощутила укол страха, – он сказал, что это срочно. Он был очень вежлив.
– Ага, понял! Умер какой-нибудь твой или мой дальний родственник, не имеющий ни жены, ни детей и оставил нам в наследство состояние. Они вышли на нас как на единственных родственников. Так оно и есть, Лаура. Ух ты! Мы отправимся в кругосветное путешествие. Я куплю тебе бриллиантовое ожерелье, ты будешь надевать его, выходя за покупками в супермаркет. Ну как тебе это?
– Он приедет завтра, – ответила она без улыбки. Бэд тоже нахмурился.
– Тебе не следовало соглашаться. Пусть бы обсудил свое дело со мной у меня в офисе. Я не занимаюсь делами дома. Ему следовало знать, он ведь первоклассный адвокат. "Лонгфелло, Брайс и Маккензи".
– Я же объяснила тебе, он сказал, это личное дело.
Ральф Р. Маккензи прибыл ровно в три часа. Это был высокий худощавый мужчина, выглядевший как типичный адвокат в своем безукоризненном костюме из легкой ткани в полоску и с атташе-кейсом в руках.
– Прошу прощения за вторжение, – вежливо извинился он, – но, думаю, вы поймете, что так было лучше всего.
– Все в порядке, – не менее вежливо откликнулся Бэд, демонстрируя, что при случае у него великолепно получалось, прекрасные манеры. – Пройдемте в библиотеку, там и устроимся. Это самая прохладная комната в доме.
Маккензи поставил атташе-кейс на пол рядом с креслом, достал из него три листа с машинописным текстом и уже собирался заговорить, но Бэд опередил его.
– Должен предупредить вас, если это как-то связано с предвыборной кампанией, я сторонник Джонсона. Я всегда считал, что нужно быть откровенным с самого начала.
– Понимаю. Но мое дело не имеет никакого отношения к выборам. Я здесь как адвокат, а не как кандидат.
Лаура была испугана. Страх накатил на нее как холодная волна. События последних дней сделали ее уязвимой. Окружающий мир таил в себе угрозу, никогда она не ощущала этого так остро. Устремив взгляд на Маккензи, она ждала.
– Это, как я сказал миссис Райс, личное дело, к тому же весьма болезненное. Перейду прямо к сути, без дальнейших проволочек. Я представляю семью, чей сын родился в частном родильном доме Барнса, ныне уже не существующем. Родился он 8 июля 1974 года. У вас есть сын Томас, который родился 9 июля того же года. Я прав?
– Томас Пайге Райс, – сказал Бэд, повысив голос. – А в чем дело?
Маккензи, положивший бумаги назад в атташе-кейс, никак не мог закрыть замок. Он молча возился с ним, и это действовало на нервы. К тому же Лаура сразу поняла, что Маккензи умышленно тянул время; чувствовалось, что он напряжен. Закрыв наконец замок, он посмотрел на Бэда, перевел взгляд на Лауру и снова на Бэда.
– Мистер и миссис Райс, это самое тяжело дело из всех, с какими мне приходилось сталкиваться за четырнадцать лет адвокатской практики. Есть основания считать, что в родильном доме была допущена ошибка и обе семьи получили не своих детей.
Лаура охнула, а Бэд, сидевший рядом с ней на диване, вскочил.
– Что? Вы с ума сошли, – закричал он. – Вы сошли с ума, раз приходите к нам с подобным бредом.
– Хотел бы я, чтобы это было так, мистер Райс. Но могу сказать вам… я представляю семью и мы уже несколько месяцев ведем расследование и, к сожалению…
– Я не хочу об этом слышать, – снова заорал Бэд. Лаура прикоснулась к его руке.
– Бэд, пожалуйста, не надо. Мы должны выслушать.
Слава Богу, мальчиков нет дома. Сердце ее стучало, как…
– Посмотрите на мою жену. Она сейчас упадет в обморок.
Маккензи покачал головой.
– Не знаю что и делать. Я должен вам об этом сказать, но я не хочу, чтобы миссис Райс стало плохо. Что же мне делать? – Он с состраданием посмотрел на Лауру.
– Конечно же, продолжайте, – прошептала она.
– Те, другие люди, когда им об этом сказали, обратились ко мне. Они были потрясены так же, как и вы, так же, как и вы, не могли поверить…
– Это какой-то трюк, – перебил его Бэд. – Такого не бывает. Это все подстроено и я, черт возьми, выясню, что за этим кроется. – Щеки у него пылали, на шее, видневшейся из-под расстегнутого воротничка рубашки, вздулись жилы. – Прийти к нам и до смерти напугать, – он опомнился и заговорил потише. – Я не виню вас, мистер Маккензи. Вы адвокат и с какой бы невероятной надуманной историей ни обращались к вам клиенты, вы все равно должны их выслушать. Но я-то не должен.
– История и вправду невероятная, – спокойно ответил Маккензи, – но она не выдумана. Могу ручаться. Я знаю этих людей, они мои друзья, а не просто клиенты, и они честные люди. Кроме того, само собой разумеется, что я провел собственное подробное расследование. Мы просмотрели архивы, которые после закрытия роддома Барнса были переданы в больницу имени Вильсона, мы расспросили сестру родильного отделения роддома Барнса, которая до сих пор работает в этой больнице. Но она, естественно, ничего не знает. Единственное, что нам удалось установить точно – помимо ребенка той семьи в послеродовом отделении в тот период находился лишь один младенец мужского пола – сын Омера и Лауры Райс.
Бэд тяжело дышал, наклонившись вперед и положив на колени сжатые в кулаки руки. – Хватит, прошу вас. Достаточно, мистер Маккензи, – он все еще сдерживался и говорил спокойно, хотя было видно, что это дается ему с большим трудом. Лаура заговорила очень тихо:
– Нет, Бэд, не хватит. Мы должны выслушать все до конца. У нас нет выбора, – и она сжала подлокотник дивана, словно желая укрепить себя.
– Месяцев пять назад, – начал Маккензи, – у сына этих людей Питера, который, надо сказать, был болен с самого рождения, наступил кризис. За прошедшие годы они перебывали во всех крупнейших медицинских центрах страны – в Балтиморе, Нью-Йорке, Атланте. В больнице, куда его положили в последний раз, решили провести генетическое исследование, для которого потребовался всесторонний анализ крови родителей – ДНК и все такое. Тогда-то и выяснилось, что Питер никак не мог быть их сыном.
– А разве в лабораториях не делают ошибок? – От самоконтроля Бэда не осталось и следа. – Какой-то ничтожный лаборантик пришел к выводу, что это не их ребенок. А эти люди и сами порядочные ничтожества. И вот они начинают разнюхивать, а где же их сын и кто он, и решают, что мой мальчик и есть их сын. Ну нет. Они, что, за дурака меня принимают?
– Я знаю, это похоже на загадочную детективную историю, но… – начал Маккензи, но Бэд опять перебил его:
– Лишь отчасти. Том мой сын, и тут нет никакой загадки. Все. Точка.
Несколько минут все молчали. Лаура вытерла вспотевший лоб и руки и, скомкав в руке носовой платок, ждала, что будет дальше.
– Здесь у меня кое-какие документы и выписки, – мягко проговорил Маккензи, – хотите взглянуть?
– Нет. Не буду я все это читать, чтобы вы не подумали, будто я придаю всему этому вздору хоть какое-то значение, – выкрикнул Бэд.
Маккензи попробовал другой подход и обратился к Лауре:
– Вам же самим станет спокойнее, если вы как можно больше обо всем узнаете.
– Мы и так спокойны, – ответил за Лауру Бэд. – Абсолютно спокойны.
– Я бы на вашем месте не был. В то время, когда ваш сын и тот другой мальчик находились в роддоме, там было всего пять новорожденных и три из них – девочки.
– А теперь послушайте, что я вам скажу, – решительно изрек Бэд. – В роддоме в тот период наверняка находились и другие новорожденные, в том числе и мальчики. Какого-нибудь младенца могли случайно принести в послеродовое отделение из отделения патологии. Разве можно утверждать, что их сына перепутали именно со вторым малышом в послеродовом отделении, которым, по случайному стечению обстоятельств, оказался наш ребенок? Это противоречит здравому смыслу.
– Едва ли можно всерьез принимать в расчет возможность, которую вы обрисовали, мистер Райс, хотя исключать ее полностью тоже нельзя, – Маккензи помолчал. – Вот почему мы должны все проверить, все предусмотреть. Мои клиенты уверены, что подмена могла произойти только в родильном доме. Как только малыш оказался дома, его ни на минуту не оставляли без присмотра.
– Еще одна выдумка, – сказал Бэд.
– Ну, это легко проверить. Для этого требуется лишь сделать анализ крови вам обоим и вашему сыну.
– Анализ крови! – взорвался Бэд. – Да будь я проклят, если мы согласимся. Это неконституционно, это вмешательство в нашу личную жизнь.
– Нет, – возразил Маккензи. – Я могу получить судебное постановление, мистер Райс, но я предпочел бы этого не делать.
У Лауры подступила тошнота к горлу. Если бы Бэд попросил его уйти, если бы она могла лечь и собраться с мыслями.
– Но какого черта они не подадут в суд на роддом? – потребовал Бэд. – И не оставят в покое других людей?
– Как я вам сказал, роддом прекратил свое существование. Да и в любом случае эта семья никому не хочет причинять неприятностей. Их единственное желание – узнать, что стало с ребенком.
Только сейчас Лаура в полной мере осознала весь ужас положения. Слезы, которые она давно мужественно сдерживала, полились потоком. Она закрыла руками пылающее лицо, не пытаясь их вытереть.
– Посмотрите, – грубо сказал Бэд, – посмотрите, что творится с моей женой. В прекрасный летний день разваливается семья. Только и всего! – Он щелкнул пальцами. Потом вял со стола фотографию Тома и поднял ее. – Вот наш сын. Он не узнает ни слова из того бреда, что вы нам тут наговорили. Это ясно? Это разбило бы ему жизнь, и я этого не допущу.
– Красивый молодой человек, – только и ответил Маккензи и снова открыл свой атташе-кейс. – У меня с собой фотография Питера Кроуфильда.