Кэтрин Холбен мечтала стать матерью, однако, узнав, что это невозможно, ожесточилась душой. Джозеф ДАмаро пережил гибель жены – и так и не смог с этой трагедией смириться..
Сумеет ли Кэтрин стать матерью для осиротевших детей Джозефа, а Джозеф – поверить в возможность нового счастья? Сумеют ли мужчина и женщина после стольких испытаний поверить в святую, исцеляющую силу пришедшей к ним любви?
Содержание:
Глава 1 1
Глава 2 4
Глава 3 7
Глава 4 10
Глава 5 14
Глава 6 17
Глава 7 20
Глава 8 23
Глава 9 26
Глава 10 29
Глава 11 33
Глава 12 35
Глава 13 38
Глава 14 40
Глава 15 43
Глава 16 45
Глава 17 48
Глава 18 49
Глава 19 52
Глава 20 54
Глава 21 57
Глава 22 58
Глава 23 60
Глава 24 62
Примечания 63
Черил Ривз
Подари мне радугу
Посвящается Ричарду – за то, что помог мне поверить.
Глава 1
Кэтрин Холбен задержалась у Речного парка. Она убеждала себя, что просто пережидает дождь. Каждый вечер, возвращаясь с работы, Кэтрин проходила мимо маленького магазина возле автобусной остановки и частенько засматривалась на его причудливо украшенные витрины. Но сегодня ей впервые захотелось что-нибудь купить.
Ее привлекли забавные фигурки гномов, выставленные в окне. Это была мать с младенцем. На карточке рядом с фигурками было написано, что мать зовут Дейзи, а малыша Эрик. Улыбавшаяся Дейзи и полусонный Эрик стояли на витрине среди фарфоровых статуэток, кукольных домиков и игрушечных клоунов. На карточке аккуратным каллиграфическим почерком были выведены их имена с припиской: "Единственный экземпляр".
Кэтрин шагнула к двери и прочла витиеватую надпись на стекле в венке из золоченых листьев: "Пурпурная шкатулка". На первый взгляд в магазине было пусто, и Кэтрин ожидала, что о ее появлении объявит колокольчик на входной двери. Она даже заметила специальный крючок для него, но колокольчика там не оказалось.
Кэтрин пришлось подождать, пока глаза привыкнут к царившему внутри полумраку. Ее окутало облако чудесных запахов: восковые свечи, розовое масло, шоколад и старый, натертый мастикой паркет, слегка поскрипывавший при каждом шаге. Это место что-то напомнило ей, и Кэтрин нахмурилась, стараясь понять, что же именно. Скорее всего это было связано с детством – взять хотя бы старинные витрины из толстого стекла в массивных деревянных рамах. Вещи, выставленные в них, стояли вперемешку, и невозможно было понять, чем же именно торгует хозяйка этой лавки. В ближайшей витрине красовались накладные воротники из кружева ручной работы, ряды серебряных ложек и шелковые шарфы ярких расцветок. И еще дамские сумочки. Черные, отделанные серебром и золотом сумочки к вечернему платью. И все пространство освещалось неяркими лампами со стеклянными абажурами в стиле Тиффани, причем к каждому абажуру был прикреплен маленький аккуратный ценник. Кэтрин посмотрела вверх. С высоченного потолка свисали две большие люстры, но они находились слишком далеко и от них было мало толку.
Но Кэтрин не собиралась ничего разглядывать: она прекрасно знала, что ей нужно и почему. Она растерянно огляделась в этом музее можно было и не заметить подошедшего человека.
– Эй! – промолвила она через минуту.
Из задней части магазина моментально появилась пожилая дама.
– А вот и вы, – сказала она так, будто давно поджидала Кэтрин. Дама носила толстые очки без оправы и внушительную янтарную брошь, украшавшую пышный бюст. Ее строгая прямая фигура излучала то спокойствие и уверенность, которое обычно присуще опытным преподавательницам начальных классов. – Я как раз думала, что вы непременно зайдете внутрь. Вы так внимательно рассматривали витрину Вам что-нибудь показать?
– Если можно, двух гномов: Дейзи и Эрика. – Кэтрин разозлила собственная робость. На витрине не было других гномов, и ничто не мешало ей посмотреть все, что она пожелает. Однако чувство вины и неловкости не покидало ее, пока хозяйка открывала витрину и доставала оттуда нужную фигурку. Если бы Джонатан все еще оставался ее мужем, он наверняка заявил бы, что это комплекс неполноценности, свойственный женам, не способным к зачатию. Джонатан никогда подолгу не мучился. Он просто обрубил концы и начал новую жизнь.
Кэтрин глубоко вздохнула, когда хозяйка магазина осторожно поставила на прилавок двух маленьких гномов.
– Вы их собираете? – спросила женщина.
– Нет. Я вообще впервые вижу такие фигурки. – И Кэтрин потянулась, чтобы потрогать гномов. Статуэтка притягивала ее все сильнее. Позади среди цветочного узора была вделана какая-то монетка.
– Наверное, немного дороговато, но дело в том, что это единственный экземпляр. Предупреждаю вас честно, купите одну фигурку – и вы конченый человек, потому что непременно захотите иметь весь набор.
Кэтрин смущенно улыбнулась и посмотрела на гномов повнимательнее. Чувствуя на себе благожелательный взгляд хозяйки, она посмотрела на ценник. Гномы оказались слишком дорогими.
– Монетка – настоящий английский трехпенсовик чеканки 1945 года, – продолжала женщина. – Перед этим мне попалась фигурка с монетой из Голландии.
– Это что, монетка на счастье?
– Я и сама толком не знаю. Возможно, и так. С этими коллекционерами вечно путаница. Помню, как один джентльмен попросил у меня фигурку на время, а когда вернул – оказалось, что монетка пропала. Представляете, каков нахал!
На этот раз Кэтрин весело улыбнулась, радуясь, что еще способна потакать своим прихотям. Три долгих года она думала только о том, как бы родить ребенка, и с каждым месячным циклом, подтверждавшим бесплодность ее усилий, отчаяние становилось все сильнее. Под конец ей вроде бы удалось смириться с собственным бесплодием – но тогда почему она стоит в этом магазине и покупает маленьких гномов?
– Знаете, а ведь эти фигурки изображают настоящих людей, – поведала ей хозяйка. – Так сделана почти вся коллекция – наверное, в этом и секрет их обаяния. Эту фигурку меня попросил продать один друг.
– Он не мог бы снизить цену?
– Боюсь, что нет. Я ведь уже сказала, что это единственный экземпляр. Такие вещи всегда со временем дорожают. Через пару лет и эта фигурка будет стоить намного больше, чем вы заплатите сейчас.
Кэтрин снова посмотрела на гномов. Женщина сказала правду – малютки были очаровательны. Впервые за долгое время она захотела чего-то простого и понятного, чего-то досягаемого, с определенными качествами и ценой и в то же время способного доставить ей удовольствие.
– Может, вам надо подумать? Я могла бы подержать их для вас, скажем… – женщина неопределенно пожала плечами, – хотя бы сутки.
– Нет, – быстро откликнулась Кэтрин. Она никогда не страдала нерешительностью, и к тому же она больше не была женой Джонатана. – Я куплю их, если вы принимаете пластиковые карты.
– Дорогая, – просияла дама, – мы не настолько старомодны, как кажемся! Мы примем любой вид платежа, коль скоро ваша карта обеспечена счетом в банке. Но я бы хотела попросить вас об одном одолжении. Если вас не затруднит, оставьте мне свой адрес – на случай, если прежний владелец пожелает выкупить фигурку обратно. По-моему, он решился расстаться с ними только из-за чрезвычайно стесненных обстоятельств. Вас это не обидит?
Кэтрин промолчала. Она поплелась следом за женщиной к кассе, невольно представив себе мрачного тощего старичка, оплакивавшего расставание с любимой фигуркой.
– Он не просил меня это делать, – поспешно пояснила хозяйка. – Просто мне показалось, что это не помешает – на всякий случай. В нашем деле приходится быть предусмотрительной. Я с удовольствием купила бы гномов сама, но побоялась уязвить его самолюбие. Он такой гордый. Так вы позволите мне записать ваше имя и адрес? Обещаю, что больше их никто не узнает.
– Да, я согласна, – отвечала Кэтрин.
– Вот и хорошо. Я вам так благодарна, моя милая! Вы бы только знали, какой это чудесный человек! Он вдовец. И это он сделал все эти замечательные абажуры в моем магазине! Мы так и познакомились – когда я искала мастера по цветному стеклу. Все считают, что у человека должно быть хобби. И он настоящий виртуоз – просто потрясающее терпение для мужчины в его возрасте. В отличие от меня. Я только и делаю, что ломаю все, к чему прикоснусь. Он даже зовет меня миссис Крах! Вам, случайно, не требуется лампа?
– Пока нет, – честно ответила Кэтрин, и дама весело рассмеялась.
– Но вы все равно непременно заходите еще – хотя бы просто полюбоваться. У нас всегда много Народу, ведь рядом остановка. Ну вот, напишите здесь свое имя, а внизу – адрес и номер телефона.
Кэтрин быстро написала. Она уже выполнила свой каприз, и теперь ей хотелось поскорее уйти. Под ее нетерпеливым взглядом женщина аккуратно завернула гномов в газету и положила в пурпурную коробку.
Машинально проведя пальцами по полированному дереву прилавка, Кэтрин вспомнила детство. Точно такие же прилавки были в магазине для шикарных деток. Это было небольшое семейное заведение, торговавшее бархатными платьицами, черными кожаными туфельками на заказ и пушистыми белыми кроличьими шубками, – место, где ее мать заведомо не могла бы ничего купить и куда они постоянно забегали поглазеть на витрины.
Кэтрин опять почувствовала себя виноватой. На примере своей матери она научилась знать свое место в жизни и никогда не зарилась на синий бархат, черные кожаные туфли на заказ или белые шубы. Но с другой стороны, ее мать не дожила до искушения, ставшего доступным с изобретением кредитной пластиковой карты.
Несмотря на дождь, ей пришлось поспешить на автобус. Она уселась на заднем сиденье у окна, крепко сжимая в руках пурпурную коробку и глядя через запотевшее стекло на знакомые улицы. Ей всегда нравилась нижняя часть Уилмингтона. Здесь стояли старые дома, причем большинство из них недавно отреставрировали, а Кэтрин обратила на это внимание только сейчас. Как будто до сих пор она была серьезно больна – настолько, что не замечала изменений вокруг. Она ходила на службу, выполняла там свою работу и возвращалась домой, но все ее мысли были далеки от окружающих.
Она была бесплодна. Какое ужасное слово. Бесплодна. Оно включало в себя все представления Кэтрин о своем теле: пустое, никчемное, мертвое. Ей тридцать два года, и она больше не замужем за любимым человеком. Наверное, было бы легче не верить в то, что их любовь была взаимной и что муж, наверное, не разлюбил ее до сих пор. Но он непременно желал иметь детей – плоть от плоти своей, а не приемышей или подкидышей из приюта. Своих собственных детей. Он любил Кэтрин и все же бросил ее.
Сначала ей казалось, что она не переживет такого чудовищного предательства. Сначала ее предало собственное тело, а потом и муж. На какое-то время все ее существо затопило это чувство боли – она оказалась виноватой без вины. Ведь все врачи в один голос твердили о том, что ни у одного из супругов не обнаружено никаких физических или гормональных изъянов. И Джонатан честно старался поверить в это – головой, но ничего не смог поделать со своими чувствами. Кэтрин видела, что он не просто свалил всю вину на нее, но еще и вообразил, будто она сделала это нарочно. Консультанты советовали им постараться жить как обычно и не зацикливаться на своих неудачах. Но для Джонатана казалась святотатством даже мысль о каком-то ином способе обзавестись ребенком. Он всегда был реалистом – и требовал того же от Кэтрин.
И она понимала его – как и всякая женщина, способная сопереживать и заботиться о любимых ею людях. Джонатан сможет полюбить только того ребенка, которого будет считать полностью своим. А сама Кэтрин постоянно вспоминала Шарлотту Даффи, с которой познакомилась в приемной у гинеколога. Их вместе положили в больницу: у Шарлотты обострилось то, что их матери туманно именовали женскими болезнями, а Кэтрин снова обследовалась по поводу бесплодия. Шарлотта уже родила мужу троих детей, и они приняли в семью сироту, вывезенную из какой-то дикой местности в Центральной Америке. Шарлотта показала Кэтрин целую пачку фотографий худенькой смуглой девчушки, и позже, когда обе женщины лежали в душной тишине больничной палаты и не могли заснуть, Шарлотта призналась в том, что считала греховным, но ни с чем не сравнимым счастьем. Она, Шарлотта Даффи, пестует дитя, не являвшееся благословенным плодом ее собственного чрева, но спасенное ею от ужасов войны, голода и болезней. И она любит эту девочку сильнее, чем своих родных детей.
Джонатан вежливо выслушал историю Шарлотты, но не стал скрывать от Кэтрин, что воспринял ее желание взять чужого ребенка как помутнение рассудка, вызванное собственным бесплодием.
Дело кончилось тем, что его неудовлетворенность победила их любовь. Время уходит. Он желает иметь детей, но не видит возможности иметь их от Кэтрин. Он и так потратил впустую целых три года, и его не впечатляют рождественские сказочки про семейство Шарлотты Даффи. Ему нужны свои дети, а для этого необходима свобода.
Развод стал настоящим адом для обоих. Кэтрин сначала вообще отказалась верить, что такое возможно, отчего вина Джонатана стала еще тяжелее. Он всегда был ее самым близким другом и все же предал ее. Она бы никогда так не поступила с ним. Он же сам подал на развод.
Они все еще иногда встречались – обычно по инициативе Джонатана, не вполне отделавшегося от чувства ответственности за ее судьбу. Они долго дружили, прежде чем стали любовниками, а потом семейной парой – наверное, Джонатан до сих пор по ней скучал. А еще Кэтрин казалось, что он старается сохранить хоть видимость прежней дружбы, чтобы когда-нибудь заявить: "Вот видишь! Я не все разрушил!"
Хотя на самом деле он давно разрушил все, что мог. И Кэтрин не собиралась цепляться за обломки их совместной жизни. Ей предстояло выжить и избрать свой собственный путь.
Первый признак возвращения к жизни появился через полтора года после развода, когда она вдруг заметила, что жуткие алюминиевые конструкции конца пятидесятых исчезли куда-то без следа, на фасадах зданий в нижнем городе вновь появились створчатые окна, а из-под слоев краски и штукатурки выглянула старая добрая кирпичная кладка. Все больше и больше фирм старалось перебраться в старинные, неповторимые дома вроде того, в котором находилась "Пурпурная шкатулка". Попутно с пешеходных дорожек исчезал потрескавшийся асфальт. Его заменили на брусчатку, не забыв и о зеленых газонах и скверах. Автомобильное движение свели к минимуму, так что старый город мало-помалу превратился в рай для пешеходов. Кэтрин нравилось неспешно прогуливаться по улицам и пересекать их когда вздумается, чтобы попасть к приглянувшейся витрине. Кажется, ей снова захотелось общаться с людьми. При этом не обязательно было разговаривать, хотя время от времени она и могла поболтать с незнакомцем – достаточно просто наблюдать и фантазировать.
Как это ни удивительно, но к ней возвращалось прежнее любопытство к чужим судьбам. Она всегда знала об этой своей черте – может, именно любопытство и помогло ей выжить. В общем, как бы там ни было, но с каждым днем Кэтрин чувствовала себя все лучше.
К тому времени когда она доехала до нужной остановки в десяти кварталах от магазина, дождь почти прекратился. Кэтрин жила в трехэтажном многоквартирном доме с зеленой черепичной крышей и желтыми кирпичными стенами, называвшемся "Майский сад". Кирпичи давно потускнели от непогоды и старости, зато крохотный палисадник у входа осеняли два могучих дуба, а плата за жилье была совсем низкая. И парадная, и боковые двери были прозрачными: три стеклянные панели в рассохшихся рамах, так что трудно было говорить о какой-либо безопасности. Большинство жильцов снимали здесь квартиры так давно, что невольно именовали этот дом своим и подозрительно относились к новичкам. Впрочем, до сих пор Кэтрин мало волновало их назойливое внимание. У нее не было любовников, которых приходилось бы прятать от соседей, – у нее вообще не было любовника.
Она вошла в вестибюль, ожидая, что миссис Донован представит ей подробный отчет о почте и посетителях. Из передней в квартире миссис Донован открывался прекрасный обзор на парадную дверь с вестибюлем, почтовые ящики и нижнюю часть лестницы. Она была родной сестрой владелицы дома, поэтому в ее квартире стояла единственная в доме двойная дверь: решетчатая и деревянная. Вообще-то миссис Донован предпочитала пользоваться комнатным кондиционером, так что решетчатой дверью в вестибюль редко пользовались, поскольку сия достойная дама весьма ретиво исполняла обязанности привратницы "Майского сада" – особенно в летнее время. Иногда гулявший по вестибюлю сквозняк доносил до жильцов дым сигарет "Лаки страйк" – но не потому, что миссис Донован курила. Просто она любила зажечь сигарету в пепельнице у себя в гостиной, чтобы запах табака напомнил ей о почившем в бозе супруге. Мистер Донован покинул сей суетный мир тридцать лет назад, но с помощью "Лаки страйк" и собственного воображения миссис Донован успешно представляла, будто он только что вышел из дома. Сегодня деревянная дверь была закрыта.
В вестибюле царила тишина, и Кэтрин не спеша разбирала свою почту, оставляя лишь счета из магазинов и выбрасывая все остальное в цветастую корзину для бумаг, предусмотрительно поставленную рядом. На верхние этажи вела деревянная лестница, покрытая множеством слоев облупившейся коричневой краски. Ее рассохшиеся ступеньки пронзительно стонали при каждом шаге. Благодаря ей "Майский сад" мог обойтись и без охраны. Кэтрин легко взлетела наверх, с гордостью думая о том, что приобрела неплохую форму благодаря этим трем длинным пролетам. Первые месяцы ей приходилось делать передышки на каждой площадке. Кэтрин готова была согласиться с поговоркой: "Нет худа без добра". Хоть ей и пришлось перебраться в дом с допотопными удобствами, зато она может похвастаться здоровыми легкими и сильными икрами – не говоря уже о благословенном уединении квартиры на третьем этаже. Ей очень нравилось, что окна выходят на тихую улицу, а под ними шелестят своими густыми кронами вековые дубы.
– Кэтрин, – неожиданно послышалось с верхней площадки.
На последней ступеньке сидел Джонатан. Он никогда не надевал плащ и не пользовался зонтом, поэтому с его ботинок и одежды изрядно натекло. На полу сверкало несколько мелких лужиц.
– Ты опаздываешь, – заметил он, поднимаясь на ноги. – Я думал, что застану тебя дома уже в начале шестого.
– Я не обязана жить по расписанию, Джонатан. – Чтобы открыть дверь, Кэтрин пришлось переложить пурпурную коробку в другую руку. Затем она не очень охотно позволила Джонатану взять ее у себя.
– Я ничего подобного и не предлагаю, – тут же пошел он на попятный. – А что в коробке?