Бетти Харрис произнесла речь, в которой похвалила всех своих учеников, и когда надо было уходить, Ник опять оказался рядом с Лорен.
– Можно я отвезу тебя домой? – спросил он.
– Нет, автомобиль и я – одно целое, помнишь? – ответила она.
Он улыбнулся:
– Да, верно.
– Покойной ночи, Ник, – сказала она вежливо.
– Покойной ночи, моя прекрасная.
И весь путь домой, в трейлерный парк, он думал о ней. Но затем мысли его потекли по другим направлениям.
Спектакль прошел замечательно. Его подняло и понесло ощущение, что все присутствующие не могут отвести от него глаз и ловят каждое его слово и движение. На сцене он был уже не никудышный парень, а Брик, кто-то, кого они воспринимали сочувственно и положительно.
И он опять стал думать о Лорен. Когда он ее целовал, это было совсем по-другому. У него, конечно, было немало девушек, но ни одной, похожей на нее. Еще никогда у него не было потребности заботиться, защищать и не разлучаться. Все было иначе, чем с остальными. Все было по-другому.
Неужели он влюбился? Не позволять себе даже думать об этом!
Может быть, он станет артистом. Эта мысль возникла у него неожиданно.
Нет. Он не сумеет этого добиться.
Но, может быть, сумеет?
15
Если Ник решил, что он чего-нибудь хочет, он выкладывался весь, чтобы это осуществить. Прежде всего он посетил Бетти Харрис и спросил, как она посмотрит на то, чтобы давать ему уроки.
– Платить вам я не могу, – объяснил он, – но когда-нибудь я добьюсь своего и тогда заплачу вам как следует.
Бетти рассмеялась:
– Если бы каждый парень, который думал, что он новый Марлон Брандо или Монтгомери Клифтон, заплатил бы мне хоть по одному центу! И ты, Ник, такой же, как все. Ты хорошо играешь, но ты такой же, как они.
– Вы не понимаете, – сказал он. – Я не собираюсь стать физиком-ядерщиком. У меня нет шансов баллотироваться в президенты. Но я решил чего-нибудь добиться, и я решил стать актером.
– Да нет, я как раз понимаю, – ответила Бетти, шагая вдоль и поперек в своей маленькой гостиной. – В молодости у меня были такие же честолюбивые устремления. Я даже уехала в Нью-Йорк.
Он удивился:
– Вы?
– Да. Я прошла через множество прослушиваний и только затем, чтобы услышать: то я слишком высока, то мала ростом, слишком толстая или слишком худая, чересчур некрасива или, наоборот, чересчур смазливенькая. Ник, поверь, никто из них не знает, чего им требуется. Они знают только одно: подай им дубликат того, кто добился известности.
– И что вы делали потом?
– Я вышла замуж, – сказала она. – Я вышла замуж за человека, которому нравилось носить мои платья. А потом он ушел к другой женщине. – Она сухо засмеялась: – Спасибо, что не к мужчине.
– А дальше?
– Думаю, что я тогда повзрослела и, конечно, поумнела. С тех пор я стала кочевать по разным городам и наконец оказалась в Босвелле. – Она вздохнула. – И вот я здесь веду курс театрального мастерства в школе второй ступени. И учу вас всех тому, что у вас никогда не будет возможности применить на практике.
– Но у каждого есть свой шанс, Бетти! Она устало улыбнулась:
– Оптимизм так и брызжет. Сколько тебе лет? Шестнадцать?
– Семнадцать.
– Хорошо, Ник. Я уехала в Нью-Йорк, когда мне было двадцать, покинула его в тридцать. Теперь мне пятьдесят. Последние двадцать лет… – она осеклась, покачав головой, недоумевая, куда же и на что ушло время.
– Но ваш брат своего добился, – заметил Ник.
– Это зависит от того, что под этим понимать, – сказала она рассудительно. – В городке вроде Босвелла он звезда. Но, по правде говоря, за последние шесть лет он сыграл на Бродвее три роли, и все дворецких, вот и вся его слава. В последнее время он рекламировал на телевидении средство от геморроя.
– Харрингтон Харрис?
– Да, великий Харрингтон Харрис. Но все очень польщены, когда он приезжает в Босвелл. Здесь думают, что он звезда, и это главное.
– Бетти, – сказал он проникновенно, завораживая ее своим зеленым взглядом. – Вы должны мне помочь. Мне надо учиться, и я хочу, чтобы меня учил, кто может чему-то научить.
– Очень хорошо. Три раза в неделю ты приходишь сюда в полдень, и мы занимаемся с двенадцати до четырех. Но приготовься работать усердно и никогда не звони мне и не говори, что у тебя есть другое срочное дело.
– Клянусь, – сказал он пылко, – я буду приходить. Она улыбнулась:
– Хорошо. Тогда начинаем.
Зимой в трейлерах жизнь была трудная. Крыши протекали, отчего постоянно пахло сыростью и на полу стояли лужи. Это было почти как жить на улице.
Примо отказался что-либо чинить.
– У меня рука болит, – ныл он, – я ею ничего не могу держать.
– Наверное, ты ее вывихнул, доставая банку пива, – пробормотал с отвращением Ник.
– Ишь, распустил язык, – взорвался Примо. – Я могу тебя вышвырнуть отсюда в любой момент.
– Но мне кажется, ты обещал матери, что я кончу школу второй ступени?
– Ну, не очень-то на это надейся, – проворчал Примо.
Без школы Льюк и Харлан скучали. Они сбегали в город каждый день, и Арета Мэй ничего не могла с ними поделать. Однажды Харлан вернулся избитый.
– Что случилось? – строго спросил Ник.
– Ничего.
Ник повернулся к Льюку:
– Что с ним было?
Льюк посмотрел на него отсутствующим взглядом.
– Иисусе! – воскликнул Ник. – Открой рот и скажи что-нибудь, черт тебя возьми!
Льюк заплакал и выбежал из трейлера. Арета Мэй стоически мыла в раковине посуду. Примо храпел, как обычно, на кровати.
– Неужели нам все равно? – спросил Ник.
– Пусть лучше учится защищать себя. Это не в последний раз, что его побили, – ответила Арета Мэй.
Синдра нашла работу на консервной фабрике. Она уходила рано утром и возвращалась поздно вечером, едва замечая присутствие Ника.
Наконец он взорвался.
– Ты сумасшедшая, – закричал он, – когда ты немного подобреешь?
– Когда ты уедешь, – ответила она отрывисто.
– Нечего меня торопить. Я трачу здесь свое время, не твое.
– Ладно, – сказала она, – но пусть это будет поскорее. Он был очень занят. Работа в гараже, уроки с Бетти Харрис трижды в неделю и необходимость делать кое-какую починку дома не оставляли ни минуты свободной.
Занятия с Бетти доставляли острое удовлетворение. Она выбирала пьесы, которые наверняка его могли заинтересовать. Особенно ему нравился "Трамвай "Желание"(*Пьеса американского драматурга Теннесси Уильямса.). Играть Стэнли, в то время как она выступала в роли Бланси, было потрясно. Ему было хорошо, потому что наконец-то он нашел занятие, поглотившее его целиком и очень волнующее.
У Ареты Мэй и Примо медовой месяц кончился. Они стали часто тренироваться в злобных ругательских стычках. Примо ее здорово поколачивал. "Р-раз!" Эту науку подонок хорошо изучил.
Ник чувствовал себя неловко, в пору просить прощения за отца. Ему хотелось сказать: "Послушайте, я ведь не виноват.
Гоните нас в шею. Мы куда-нибудь двинемся. Все равно куда. Но не портить же вам жизнь из-за нас тоже".
Но, заполучив Примо обратно, Арета Мэй не имела желания его отпускать.
Пришло и ушло Рождество. Каникулы были мрачные. Арета Мэй принесла домой объедки индейки и сварила густой суп – вот и весь праздник. Ни елки. Ни подарков. Ничего-шеньки-ничего.
Нику было наплевать, он к этому более или менее привык. Но ему было жалко ребятишек, особенно Харлана. Понять, что чувствует Льюк, было невозможно.
Иногда он гулял с Джои, который поинтересовался, пойдет ли Ник на новогодний вечер танцев.
– Я об этом не думал, – ответил Ник.
– Но больше нечем заняться, – сказал Джои. – Надо все продумать.
– А как мы туда попадем? – спросил Ник. – Разве не надо покупать билеты?
– Не, это школа устраивает. Почему бы тебе не пойти с Дон?
А Ник как-то позабыл о ней. Он был так занят, что не возникало даже желания лечь.
– Ага. Я позвоню ей. А ты кого приведешь?
Джои затянулся сигаретой и, как бы между прочим, сказал:
– Может, приглашу твою сестру. Ник удивился:
– Мою сестру?
– Синдру, – ответил Джои. – Я хочу сказать, она не обязательно согласится, но она всегда такая, знаешь, ну, все одна и одна.
Ник сделал гримасу:
– Ну, если хочешь, чтобы она саданула тебя в пах, давай, приглашай.
Он ничего не испытывал к Синдре. Может быть, как брату ему полагалось чувствовать себя ее защитником, но какого черта она такая злючка, и ему все равно, с кем она и куда ходит.
– А что мы наденем? – спросил он.
– Поедем в Рипли и возьмем напрокат пару смокингов. На следующий день после обеда они отправились в Рипли.
У Джои был мотоцикл, купленный в комиссионке, и через пару часов они приехали. Бюро проката было запружено мужчинами, стремящимися к той же цели, что и они. Джои влез без очереди, взял за жабры продавца и выбрал два смокинга.
– Я в нем чувствую себя дураком, – сказал Ник, надев свой.
– Ты и выглядишь так, – засмеялся Джои. – Но так и нужно, так все выглядят на Новый год.
Ник прошелся перед зеркалом. Брюки были слишком длинны, верх широк.
– Неужели надо это надевать? Джои хлопнул его по спине:
– Но ведь только на один вечер. Переживешь. Они заплатили деньги и ушли.
– А я знаю бар, где выступают голые девушки. С голыми сиськами и задом.
Оба приобрели фальшивые визитки, так что самоуверенно и спокойно вошли в бар. Никто их не остановил. Да никому до них и дела не было.
В зале было полным-полно рабочих со стройки, сосредоточенно глядевших на вереницу полураздетых официанток – на девушках были черные чулки, пояса с резинками, передники с оборками, а на лицах застряла искусственная улыбка.
Ник глазам не верил. Он толкнул Джои локтем:
– А разве это не запрещено законом? Джои хихикнул:
– Не говори, что раньше не бывал в топлес-барах. Их все больше становится.
– Да, да, давай поговорим о том, что становится все больше, – пошутил Ник.
Джои замялся:
– Ну, здесь надо себя контролировать – глядеть можно, а трогать нельзя.
– Они дают?
– Если дашь им заработать на хлеб. Ник похлопал себя по карману куртки.
– Тут есть, – сказал он, – вчера была получка.
Он уже положил глаз на одну девушку – хорошенькую I брюнетку с приветливым личиком, которая напоминала ему Лорен. Он не видел ее после спектакля и порой думал о ней. Но он не хотел думать – она была не так-то легко достижима.
Когда девушка взяла у них заказ, он сразу же приступил к делу.
– А что ты делаешь вечером? – спросил он. Она взглянула на часики:
– Я ухожу в три.
– Но я уже готов сейчас, – пошутил он. – Сколько? Она приняла оскорбленный вид:
– Ты что думаешь, я каждого цепляю?
– Конечно, нет, – ответил он. – Сколько?
– Двадцать.
– Двадцать, – повторил он. – У тебя что там, норковый мех?
– Ну, десять, это тебе скидка за остроумие.
– А у тебя есть комната?
– Если хочешь у меня, то за это пятерка сверху.
Он взвесил свои возможности. Никогда он еще за это не платил. Ну, да что там, иногда можно. Он сделает себе новогодний подарок, да и с девушкой он же не беседовать будет.
– О'кей, – согласился он.
Звали ее Кэнди, и жила она в комнате, где рыскали два пахучих кота, а в клетке томился хомяк.
– Я обычно сюда никого не вожу, – объявила Кэнди, движением плеч сбрасывая пальто. – Но ты вроде хороший парень. Тебе сколько лет?
– Двадцать один, – соврал он. – А тебе?
– Двадцать.
"Пожалуй, все тридцать", – подумал он.
– Давно этим занимаешься?
– Чем? – спросила она, открыв сумочку и доставая сигарету с марихуаной.
– Ну, этими делишками, кроме работы?
– О, но я этим вообще не занимаюсь, – ответила она уклончиво и зажгла сигарету. – Но на этой неделе мне понадобились лишние деньжата… Ну и, я уже тебе сказала, ты вострый.
"Это точно", – подумал Ник.
Она предложила ему разок затянуться и начала расстегивать блузку.
Он глубоко затянулся – еще никогда не курил марихуану – и смотрел, как она медленно снимает блузку. Он уже видел ее формы в баре, но было интересно смотреть, как она медленно раздевается, и только для него.
Под блузкой оказались маленькие грудки, прикрытые крошечным черным бюстгальтером. Театральным жестом она бросила блузку на пол, расстегнула "молнию" на юбке и грациозно перешагнула через нее. Штанишек не оказалось, что и до этого было ясно. Он почувствовал такое знакомое возбуждение.
– Что-нибудь оставить? – спросила она. Он заметил, что она жует жвачку.
– Серьги, – ответил он.
Она засмеялась и слегка потерла пальцами соски:
– Никогда еще такого не слышала.
Он тоже сбросил одежду. Эта девушка стоила того, чтобы ею заняться. Она профессионалка. И ему хотелось знать, удастся ему заставить ее чувствовать, как ему всегда удавалось с другими.
Кэнди шлепнулась на кровать и кивнула ему.
Он одним скачком преодолел расстояние и поднялся на борт.
Она опять затянулась и положила окурок в разбитую стеклянную пепельницу около кровати.
– А тебе не двадцать один, – хитро заметила она. – Скажи правду!
Но он ни за что не признается, что ему семнадцать.
– Нет, мне двадцать два, – ответил он, принимаясь за дело.
Кэнди, очевидно, всю свою энергию истратила в баре. Она была как мертвая, только резинку жевала, с отсутствующим видом, хотя он уделил ей кое-что из своего анджеловского обаяния.
Когда все было кончено, ему сразу захотелось уйти. Нет, никакого удовольствия он ей доставить не смог, и он платит за это первый и последний раз.
Он положил деньги на стол и побыстрее убрался.
Немного погодя Джои зашел за ним в бар, и они отправились домой.
– Ну, как это было, парень? – полюбопытствовал Джои. – Выкладывай во всех грязных подробностях.
– Если хочешь подробностей, сам в другой раз ей заплати.
– Да в чем дело? Влюбился ты, что ли? – стал дразнить его Джои.
Ник застонал:
– Ты даже слова этого не произноси.
Любовь. Что это такое? Чувство, которое он ощущает к Лорен? Ему не хватало ее, и, однако, он нервничал, думая, как опять увидит ее в школе, когда начнутся занятия, и он не знал, что будет. Он так привык к тому, что девушки всегда были в его власти. Дома его били и только командовали, так что хоть в этом он был всегда победителем.
Но сейчас у него появилось какое-то странное ощущение, и оно не проходило.
Лорен Робертс. Она была особенная из всех девушек, что ему встречались до этого, но она принадлежала другому. И, по правде говоря, надо что-то с этим делать.
16
Рождество у Лорен было невеселое. На каникулах приехали из Филадельфии брат матери Уилл и его жена Марго. На этот раз Брэда, уже девятнадцатилетнего, они не привезли. Впрочем, увлечение им у Лорен давно прошло, и его отсутствие не расстроило.
Второй день Рождества они провели у Браунингов. Сток подарил ей мохеровый свитер и две поваренные книги – очевидно, все выбрала его мать.
Лорен подарила ему скромный мельхиоровый клип для денег и рамку для фотографии.
И весь день-деньской она гадала, чем занят и что делает Ник Анджело.
Ночью, лежа в постели, она думала о будущем. Еще два года, и она окончит школу. Она уже подала заявление о приеме в Восточный колледж. Родители сказали, что отпустят ее не дальше Канзас-Сити, но она неотступно думала о Нью-Йорке.
Мег зашла к ней потолковать о новогоднем вечере.
– Ты что наденешь? – Она, как всегда, думала только о нарядах.
– Еще не знаю, – ответила Лорен. – Может быть, то же платье, которое надевала на обручение.
Мег нахмурилась:
– Но нельзя же надевать одно и то же.
– Нет, можно, – ответила упрямая Лорен.
– Да что с тобой? Ты какая-то не такая последнее время.
Лорен задумалась: правда, что она изменилась? Все ее мысли были заняты Ником. В день рождения он показался ей таким тонким и отзывчивым, и в тот вечер, когда они играли спектакль, тоже – когда он ее поцеловал. И это было тоже что-то особенное. Она не могла поверить, что он так грубо обошелся с Мег. Наверное, Мег его поощряла, а в последний момент отступила, а это всегда опасно.
– Я буду в черном, – объявила Мег трагически.
– Как интересно, – пробормотала Лорен. Но ей, честно говоря, было совершенно все равно.
В новогодний вечер пошел сильный снег. Лорен стояла у окна и смотрела, как кружатся и падают снежинки. И думала, как бы так устроить, чтобы на танцы не ходить.
Но не повезло. Позвонил Сток – объявить, что заедет за ней в семь вечера.
– Будь готова, – приказал он.
Господи, ну почему он такой настырный? Она что, когда-нибудь заставила его ждать? И она приняла новогоднее решение: покончить с помолвкой раз и навсегда. Надо лишь перестать думать об этом. Надо это сделать.
Браунинги настаивали, чтобы в качестве рождественского подарка она выбрала себе в их универмаге любое выходное платье. Она неохотно согласилась, и только по желанию матери. Лорен выбрала короткое черное платье с декольте. Когда мать его увидела, с ней чуть не сделался припадок:
– Такое нельзя надевать, совершенно тебе не подойдет.
– Почему?
– Слишком уж взрослое. Да и не носят молодые девушки черный цвет.
– Но вот мне, как молодой девушке, оно нравится. Джейн вздохнула:
– Не знаю, что с тобой в последнее время творится. Ты стала такая вздорная.
"М-м-м. Сговорились они с Мег, что ли?" Сток приехал с букетиком белых орхидей, приколол к корсажу и одобрил ее платье:
– Ух, ты выглядишь… – он хотел сказать "сексуально", но так как неподалеку стояли мистер и миссис Роберте, он поменял это слово на "потрясающе".
Лорен улыбнулась. На этот раз он был прав. Джейн сейчас же достала фотоаппарат.
– Внимание, снимаю! – весело воскликнула она.
Она послушно позировала, ее запечатлели рядом со Стоком, затем поцеловала родителей, сказала "пока" и уехала. Обычно в таких случаях начиналась дискуссия о времени возвращения, но так как это был новогодний вечер и она уезжала со Стоком, это уже было неважно. Родителей интересовало только то, чтобы брачная сделка стала нерасторжимой.
Мак Райан ждал на улице в машине, и они поехали за Мег. Когда они приехали, она со злостью оглядела Лорен.
– Ты мне не говорила, что купила черное платье. Ну как ты могла? Ведь ты знала, что я буду в черном, – прошептала она сердито.
Лорен пожала плечами; честное слово, она позабыла.
– Ну, какая разница. Мы же с тобой непохожи.
– Но я хотела выделиться из всех, – ответила Мег, капризно вздернув голову, – а теперь мы смотримся, как близнецы.
– Ты и так выделяешься, – ответила Лорен, подумав, что подружка потолстела на фунт, а то и два.
– Нет, это ты смотришься по-особому, – ответила Мег, – и так бывает всегда.