Ошеломленная, я подчинилась, как всегда делала до сих пор в подобных случаях. Я снова доверилась ему. Он вернулся к моим губам, прильнул к ним, теперь уже нежно и неспешно, потом перешел к уху и шее - прижался к ней невыносимо-томным поцелуем, в то время как его рука мягко раздвигала мои ноги, медленно проникала под нижнее белье и, коснувшись золотистого руна, с умелой неспешностью скользила к самому центру моего женского естества. Он знал, что обрекает меня на своего рода сладкую пытку: стоять молча, без движения, изнывая и задыхаясь под его ласками. И я действительно изнывала. Я вся рвалась ему навстречу, я готова была принять его так же сильно, как он желал в меня проникнуть.
Но в этот раз он не мучил меня слишком долго. Он все замечал - и мое громко бьющееся сердце, и вздымающуюся грудь, и горячий трепет внутри. Запрокинув мне руки назад и прижав их к колонне, он приник ко мне как можно ближе, шире раздвинул мне ноги, и я ощутила, что он входит в меня.
Сейчас он не был осторожен и ласков: он ворвался, точно дикий зверь, резко и грубо, так, что я закричала от боли, но это была сладкая боль. Он остановился лишь на мгновение, припав к моему рту, а потом его страсть пробудилась подобно вулкану: так мощно и неистово он вонзался в меня, погружался и выходил, насыщая меня и одновременно терзая. В яростной борьбе наслаждение побеждало боль, и я уже кричала в пароксизме наслаждения, дрожа и изгибаясь под его телом, прижавшим меня к колонне.
- Спасибо, cara…
Это было первое, что я услышала от него после всего происшедшего. Мой взгляд понемногу прояснялся. Я привела себя в порядок, машинально поправила волосы. Потом оглянулась вокруг.
- Боже, это просто ужас! Мы в церкви!
- Милая, да разве мы не женаты?
Я с почти суеверным страхом взглянула на украшенную цветами статую Пресвятой Девы. Потом перевела взгляд на мужа. Он смотрел на меня, улыбаясь и нежно, и насмешливо, и я тоже улыбнулась, сразу растеряв все свои страхи.
- Мы совершили кощунство, - проворковала я нежно, - но, пожалуй, еще никогда мне не было так сладко, - с таким еретиком, как вы.
- Моя прелестная грешница, вы ничуть не уступаете мне в ереси. Пожалуй, лет триста назад пылать бы нам за это на костре…
- Странно сознавать, что мы женаты, правда? - вдруг спросила я, посерьезнев.
- Черт побери, почему странно? Если бы вы были более благоразумны, мы бы не упустили этих четырех месяцев, и вам не казалось бы странным, что мы женаты!
- О, - прошептала я, - к чему упрекать меня в том, в чем я уже и сама раскаялась?
Поразмыслив, я добавила:
- Знаете, я ведь никогда… не была замужем. Да, именно так. Никогда. Это просто считалось, что я замужем, но на самом деле так не было. Вот с вами - совсем иначе… с вами я почувствовала себя женой. Это так странно… ощущать вас рядом, любить, и в то же время знать, что вы мой по закону… Я - Сюзанна, вы - Александр. Герцог и герцогиня, муж и жена…
Он привлек меня к себе.
- Cara… Carissima…
Он знал, что я люблю эти его слова. Мягко обводя пальцем овал моего лица, нежно касаясь век, носа, линии губ, он с улыбкой произнес:
- Нет… Все это странным мне не кажется. Так и должно быть. А что странно, так это вы. Ваше лицо… Вы с каждым часом хорошеете, любовь моя. О, если бы вы могли себя видеть, когда на вас падает солнце… Эти волосы, эти огромные глаза, черные, как у лани, - я никогда таких не встречал. Эта тонкая талия… эта высокая грудь… это изящество… а как ясна и нежна ты бываешь, моя милая, - тебе это известно?
Я уже лет сто такого не слышала. Его слова, в которых я ощущала желание и искренность, могли заставить меня растаять. Но я прочитала страсть в глазах мужа и, зная, что вряд ли смогу противиться ей, отстранилась прежде, чем он обжег мои губы своим дыханием.
- Нет… Пойдемте отсюда. Здесь не место. Ну, вы же понимаете…
Мы оказались на улице, и я поразилась: до чего странным, суетливым и бессмысленным показалось мне все, что происходило в Аяччо. Да и что для меня теперь имело смысл, кроме него… Человека, который так меня любил. Которого я любила. И который, как ни странно, был моим законным мужем.
- В гостиницу? - спросила я машинально. - Будем обедать?
- Ну, моя дорогая, если вы желаете, чтобы я так же убедительно доказывал вам свою любовь, как это было только что, нам явно следует подкрепиться.
Мы шли по шумным улицам Аяччо к гостинице, и мне приходилось вспоминать итальянский, чтобы расспросить дорогу. Слава Богу, корсиканцы меня вполне понимали. Тогда, в начале 1796 года, я никому не посоветовала бы здесь говорить по-французски: Корсика изо всех сил пыталась вырваться из-под власти Франции, а совсем недавно старый национальный вождь Паскуале Паоли отдал остров в руки англичан, лишь бы избежать власти французов. Присутствие Англии здесь ощущалось во всем - от множества английских военных кораблей в бухте до множества английских офицеров на улицах.
Я подумала, что, пожалуй, впервые за несколько лет нахожусь в месте, где на нас, людей высокого происхождения, посмотрят не искоса, не с подозрением, а с сочувствием, сентиментальным, быть может, но вполне искренним. Все годы революции Англия была верным другом французской аристократии: она давала деньги, приют, вооружение, спасала от гильотины, иногда даже протестовала против действий Республики на дипломатическом уровне и вела с ней войну. Я подумала и спросила себя, почему мне в голову приходят мысли об этом. До всего этого мне, в сущности, нет дела. Я женщина - маленькая, мало кому известная, ни на что не притязающая. Я просто новобрачная, оказавшаяся на Корсике по причине своего медового месяца. Я тут же поправилась: не своего, а нашего.
В гостинице нам подали ужин: жареных цыплят, каплуна, сыр, вино, фрукты. В зале было шумно и людно, душный табачный дым стоял в воздухе. Стучали о стол игральные кости, под мелодию дешевой песенки плясала на возвышении босая цыганка с ниспадающими до пояса роскошными черными волосами. Мне вдруг показалось, что мы в какой-то матросской таверне. И мне здесь неожиданно понравилось. Было почему-то приятно затеряться среди всех этих людей, чувствовать себя незаметной, обычной и в то же время - такой необыкновенно счастливой, надеющейся, любящей и любимой… Я невольно потянулась к Александру, и его ладонь легла на мои пальцы.
- Какие у нас планы на завтра? - проговорила я.
- Я куплю лошадей, и мы отправимся в горы.
Это было, конечно, заманчиво, но… подходящее ли время года для таких прогулок? А если начнется дождь? К тому же я никогда еще не ездила верхом в горах.
- Сюзанна, мы должны добраться до Бастии, если хотим все-таки уехать в Неаполь. Вы ведь хотите этого, правда?
- Да. Но неужели здесь, в Аяччо, не ожидается ни одного корабля?
- В течение месяца - ни одного. А из Бастии уже десятого марта отплывает судно; стало быть, за эти пять дней мы должны туда добраться.
- Я согласна.
Эти два коротких слова не способны были выразить всего, что я думала. С Александром я поеду хоть на край света. Там, где он, - там будет и моя родина. Мне ничто не страшно рядом с ним - ни горы, ни море. Я была в таком удивительном состоянии чувственной влюбленности, что искренне верила во все это.
Действительно, как бы я могла сейчас представить свои ночи без Александра? А как странно было вспоминать то множество ночей, которые я провела в Белых Липах в холодной постели! Какой нужно быть безумной, чтобы потерять так много времени - четыре месяца! Четыре месяца пропали впустую, а ведь я уже давно могла быть счастливейшей из женщин! В конце концов, я же не святоша, не нравственница; отдаваться, делить постель с любовником, изнемогать от его ласк и расточать свои, удовлетворять и самой наслаждаться - все это мне нравится, все это я люблю!
Меня влекло к моему мужу, влекло очень сильно и именно физически; моя плоть тосковала по нему, я возбуждалась от одного его присутствия, даже просто от своих мыслей и воспоминаний, когда он вовсе не прикасался ко мне.
Он держал мою руку у своих губ, мягко лаская запястье, его зубы слегка покусывали кончики моих пальцев, один за другим, и от этого волны горячей дрожи плыли по моему телу. Александр перегнулся через стол, прошептал, почти коснувшись моих губ своими:
- Милая дама, я хотел бы вас съесть. Что вы скажете об этом моем желании?
Я хотела ответить, что, если я кажусь ему аппетитнее румяных цыплят, поданных нам на ужин, то это для меня очень лестно, но шум, раздавшийся у двери, не дал мне произнести ни слова. В зал ввалилась компания английских офицеров. Один из них небрежно махнул рукой:
- Эй, хозяин! Вина!
- Какого желаете, господа?
- Фалернского!
Услышав голос офицера, Александр быстро оглядел всю компанию, и одна бровь его приподнялась. Он непроизвольно поднял руку.
- Ле Пикар?!
И удивление, и недоверие прозвучали в голосе герцога. Офицер - еще молодой, лет тридцати, русоволосый, ладный - заметил нас, и лицо его вспыхнуло. Он двинулся к нам, расталкивая толпу.
- Ты - в английской форме?
- Это просто камуфляж. Положение требует… Но, черт возьми, Александр, как ты здесь оказался?
Ле Пикар, который, как я поняла, был французом, бросил на меня заинтересованный и вместе с тем нерешительный взгляд, очевидно не зная, за кого меня принимать: за жену, за любовницу ли…
Александр медленно произнес:
- Дорогая, это граф Ле Пикар де Филиппо, один из самых лучших среди моих товарищей. Ле Пикар, честь имею представить тебе свою жену.
Офицер, казавшийся по сравнению с Александром суетливым и нервным, быстро произнес:
- Для вас - просто Антуан, мадам.
- Тогда для вас - просто Сюзанна, сударь, - ответила я любезностью на любезность.
Мой муж пригласил графа к нашему столу. Ле Пикара не пришлось просить дважды: вооружившись острым ножом, он уже через мгновение резал каплуна и огромные его куски отправлял в рот, запивая их вином. Его бесцеремонные манеры были почему-то так непосредственны и симпатичны, что мне ужасно захотелось улыбаться.
- Ты еще не женат?
- О! Еще чего не хватало!
- А что ты делаешь на Корсике?
Проглотив очередной кусок, Ле Пикар деловито ответил:
- Жду, когда придет приказ отправляться к королю в Верону. А еще ловлю на Корсике недобитых республиканцев.
- Ты думаешь вернуться во Францию?
Граф пожал плечами.
- Сразу после Вероны - разумеется. Я их не оставлю в покое.
- Кого это - "их"? - спросила я, недоумевая.
- Республиканцев.
Ле Пикар несколько нерешительно взглянул на меня, потом обернулся к герцогу:
- Наши планы по-прежнему совпадают, Александр?
- Нет.
Я даже вздрогнула: настолько резко прозвучал голос мужа.
- Ты хочешь сказать, что не станешь мне помогать?
- Да. Именно это я и говорю.
- Хорошие же у тебя понятия о долге и дружбе!
- Какие есть.
Все эти слова были для меня весьма туманны, и я, чувствуя себя усталой, поднялась.
- Пожалуй, я оставлю вас, господа. Не сомневаюсь, вам есть о чем поговорить и без меня.
Я поднялась в комнату, которую мы сняли на ночь, и Эжени помогла мне раздеться и лечь в постель. Она не распаковывала чемоданов, ибо знала, что утром мы снова отправимся в путь. В сущности, присутствие служанки мне только мешало, это Александр настоял, чтобы мы взяли с собой эту девушку, а вообще-то я сама умела отлично себя обслуживать. "А если нужно будет наряжаться к балу?" - спросил Александр, и я сдалась…
Какой уж тут бал… Нас сейчас ждут только горные дороги и придорожные таверны. Даже если мы доберемся до Неаполя, кто сказал, что нас станут приглашать на балы? У нас там нет знакомых.
Ле Пикар, старый знакомый моего мужа, лишь несколько мгновений занимал мои мысли, когда я легла в постель. Я поняла только одно: он роялист и явно устраивает какие-то диверсии против Республики. О каких планах он говорил? И неужели не понял, что мы сейчас в свадебном путешествии, а стало быть, планы Александра могут совпадать только с моими планами и ни с чьими больше!
Александра долго не было, и меня целым сонмом обступили раздумья. Я подумала о Клавьере. Надо же, он женился на Флоре де Кризанж - еще один плевок в лицо Сюзанны де ла Тремуйль… Но, сколько я ни старалась, я не могла пробудить в себе ни гнева, ни ненависти, ни возмущения - ничего, кроме пренебрежения. Мне даже было как-то трудно связать Клавьера с моими девочками. Умом я понимала, что он их отец, но прочувствовать это до конца не могла. Во всяком случае, мои близняшки ничего от него не взяли, кроме цвета глаз и волос. Волосы, кстати, может быть, и мои. Вероника и Изабелла называют Александра своим отцом - вот единственное, о чем бы мне хотелось поставить Клавьера в известность. Вряд ли у него будут законные дети - эта его замечательная Флора уже слишком стара, ей наверняка не меньше сорока трех… Впрочем, к чему я об этом думаю? Я счастлива, а остальное не имеет значения.
В тот вечер я уснула, так и не дождавшись Александра, чем несколько нарушила не так давно установившуюся традицию.
3
На рассвете следующего дня, когда город Аяччо еще спал, мы уже были готовы к отъезду. Хозяин гостиницы собрал для нас две корзины - с вином и завтраками, а в конюшне уже ждали лошади. Когда я вошла туда, кобылу, предназначавшуюся мне, как раз седлал какой-то незнакомый мне мужчина - низкорослый, коренастый, с ужасной черной бородой веером.
- Вы наш проводник? - спросила я по-итальянски как можно приветливее.
Он что-то утвердительно буркнул в ответ.
- Как вас зовут?
- Дуччо, - бросил он, сверкнув белками.
"Какой-то дикарь", - подумала я, но разговор продолжить не успела. В конюшню явился Ле Пикар - готовый к отъезду, вооруженный, но, в отличие от моего мужа, небритый. Александр всегда успевал бриться, как бы рано мы ни вставали.
- Вы тоже едете с нами? - спросила я удивленно.
- Да, я напросился… Надеюсь, вы не слишком против моего присутствия? Уверяю вас, Сюзанна, я буду держаться подальше, вы даже не заметите, что я рядом.
- О, совсем не нужно так прятаться. Я рада была бы узнать вас, вы же друг Александра.
Он рассмеялся.
- Вы очень любезны, мадам. Но я хорошо знаю, что нет ничего хуже, чем затесаться между двух новобрачных.
Не отвечая на эти слова, я вдруг спросила:
- А кто нанял этого проводника - вы или герцог?
- Я. Дуччо - отличный парень, он проведет нас к самой Бастии.
- Вам тоже нужно туда?
- Да. Я же направляюсь в Верону.
Вошел Александр, и я, сразу забыв обо всем, подставила ему щеку для поцелуя. Странный Дуччо вылетел у меня из головы. Да и разве должна была я об этом задумываться, если рядом был мой муж?
Первый день путешествия прошел спокойно. Лошадь, доставшаяся мне, пусть не слишком породистая, слушалась беспрекословно, а это было тем более важно, что мы с каждым часом углублялись в горы, вздымающиеся возле Аяччо на четыре тысячи футов. День был прохладный, но ясный и сухой; с тропы можно было видеть клубящийся внизу туман, расплывающиеся очертания белых колоколен Аяччо и поросшие соснами каменистые склоны высоких холмов. Кромка моря, еще недавно хорошо просматривавшаяся, через четверть часа продвижения на север исчезла. Теперь только колючие кустарники наступали на тропу; мы вступили под сень могучей стихии горного леса. Вечнозеленый падуб, можжевельник, самшит, мастиковые деревья были перепутаны здесь, сплетены в колючий колтун вьющимся ломоносом, гигантскими папоротниками, жимолостью, терновником. Над морем зеленого руна поднимались колонны каштанов бастелико. Такие горные леса назывались здесь маки. Гранитные скалы врезались в темную лазурь неба розовыми, серыми и красноватыми вершинами.
В серой суконной юбке, туго стягивающем талию черном корсаже, высоких замшевых сапогах, в мягкой широкополой шляпе из фетра, под которой были плотно уложены мои золотистые косы, я чувствовала себя амазонкой, и руками, затянутыми в перчатки из мягкой кожи, уверенно сжимала поводья. Яркий румянец заливал мне щеки, алые губы невольно приоткрывались в улыбке, кровь быстрее бежала по жилам, и на душе у меня было очень хорошо, - в такие минуты мне казалось, что я все могу, если рядом Александр, что мой возраст - двадцать пять лет - это, в сущности, только начало, а все, что было у меня в прошлом, можно просто не считать, смотреть в будущее и ждать от жизни самого хорошего.
Когда дорога становилась особенно трудна, Александр брал мою лошадь под уздцы и сам выводил ее на более безопасный участок, или его рука просто обвивала мою талию, и я сразу чувствовала себя бесстрашной и уверенной.
- Вам хорошо? - спросил он вдруг, и я поразилась, с какой тревогой он ждал от меня ответа.
Мой ответ был быстр, нежен и искренен:
- Мне всегда хорошо, если вы со мной, Александр.
Мы еще, в сущности, совсем не знали друг друга: он не знал о моем прошлом, я - о его. И я не раз удивлялась, откуда же возникает это чувство полнейшего душевного слияния, понимания, чувствования. Мы чувствовали друг друга. Я по его шагам могла определить, когда он сердит, а когда весел. Может быть, это то самое, о чем говорил граф д’Артуа, - эмпатия? Совпадение пульсации двух тел? Ты делаешь приятное любимому человеку и сам получаешь от этого не меньшее, а может, и большее удовольствие…
Поздно вечером мы были уже в Понте-Лечча - небольшом корсиканском городке, расположенном в речной долине, на берегу реки Голо. В маленькой грязной гостинице, к нашему удивлению, мест не было, и нас принял на ночлег в свой дом начальник местного гарнизона. Усталая, измученная шестнадцатью часами верховой езды, которая совсем не походила на прогулку, я едва добралась до постели. Прижавшись к Александру покрепче, чувствуя тепло его тела, я мгновенно уснула.
На рассвете я почувствовала на шее прикосновение губ Александра, быстрые поцелуи, осыпающие мои плечи. Но сон так крепко сомкнул мои веки, что я не в силах была проснуться, и лишь пробормотала в ответ на эти ласки что-то протестующее. Рука мужа ласково погладила меня по щеке, и он прекратил свои попытки, оставив меня в покое.
4
- Море уже совсем близко. Если подняться вон на тот холм, можно его увидеть…
Это хриплым голосом сказал старый пастух, в двух шагах от хижины которого пылал наш костер. Мы остановились здесь, чтобы немного отдохнуть. Я и Эжени явно в этом нуждались, а Ле Пикар обещал за время привала собственноручно зажарить на огне фазана, подстреленного два часа назад в соседнем лесу.
Похоже было, горы остаются позади или, по крайней мере, становятся ниже. Чем ближе мы подходили к Бастии и морю, тем теплее становилось. На деревьях уже набухали почки и очень явственно ощущался в воздухе сладкий апельсиновый запах - тот самый запах, что с детства вошел мне в кровь и который я, к несчастью, наполовину забыла…
Именно сейчас странное волнение охватило меня, какая-то трепетная волнующая дрожь пробежала по телу. Не в силах сидеть спокойно, я поднялась и пошла вниз по тропинке, сама не зная зачем. Только сейчас, у этой хижины, а не в Аяччо, я ощутила, что Италия - совсем близко. Даже не Италия, а Тоскана… Моя Тоскана - та самая, что снилась мне по ночам. Особенно этот аромат апельсиновых рощ - сладкий, едва уловимый…
- Куда вы? - окликнул меня Александр.
- Я сейчас вернусь…