* * *
Андре Робен, спокойный, такой обманчиво сдержанный, что ты делаешь в лобби моего отеля? Впрочем, у меня нет никакого права называть это место своим. Я оказалась здесь случайно, но откуда же тогда это ощущение подлинности? Чем больше я запутываюсь, тем более правильным кажется мне мое положение. Я хочу ясности, хочу спуститься вниз и спросить Андре, что он делает в лобби моего отеля. Но я хожу из угла в угол, не находя себе места. Возможно, он уже ушел. От этой мысли мне становится почти физически больно. Может быть, он хотел убедиться сам, посмотрев на нас поближе. Может быть, из того окна ему было плохо видно. Я сжимаю кулаки и говорю себе, что было бы лучше, если бы он ушел.
- Что ты мельтешишь? - раздражается мама. - Лучше пойди, принеси мне чемодан. У меня такое чувство, что меня всю истыкали ужасными тупыми иглами. Посмотри, какие у меня синяки.
- Действительно! - восклицаю я, с недоумением разглядывая красивые, подвижные мамины руки. Актриса может рассказать целую историю одним взмахом руки. Синяки большие, яркие, они следуют один за другим, вылезая из-под повязки. Именно в этот момент все становится особенно реальным. Моя мама приехала сюда, чтобы лечь под нож хирурга. Это может быть опасно. В любом случае, это будет больно. Андре, сидит ли он еще там, внизу? Я совсем не знаю его, я только знаю, каким он бывает любовником. Но прославился он тем, как замечательно режет людей. За это ему платят большие деньги. Я не думала об этом раньше, а теперь, когда этот факт предстал передо мной во всей своей пугающей определенности, мне становится страшно.
- Мне срочно нужна мазь. Я забыла взять ее в больнице. Наверное, ты могла бы пойти и купить такую же.
- Я не знаю, работают ли аптеки, - теряюсь я. - К тому же, ее могут продавать только по рецепту.
- Я не понимаю, мы что, на Северном Полюсе? Или в пустыне? Мы в Париже, деточка, и тут есть круглосуточные аптеки. В конце концов, я не думаю, что обычная обезболивающая мазь против синяков продается по рецепту. Как бы тогда всякие водители такси лечили свои синяки?
- Какие синяки? - с интересом спрашивает Сережа, отрываясь от спортивного канала с футболом, где ему не требовался перевод. - Откуда у водителей такси синяки?
- Не знаю, - пожимает плечами мама. - Водители такси же дерутся, верно? Значит, у них наверняка имеются синяки.
- Какая-то странная логика, тебе не кажется, мама? - Я не хочу идти в аптеку. Я не хочу знать, ушел Андре из лобби или все еще сидит там. Я не искала повода его увидеть, хоть мне этого смертельно хочется. Жизнь без него была такой простой, такой приятной, такой легко поддающейся моему контролю.
- Ничего не странная, - смеется Сережа. - А с кем они дерутся?
Мама теряется, но ненадолго. В ее сознании водители такси уже рождаются пожилыми мужчинами с одышкой, курящими и слушающими шансон.
- Они дерутся друг с другом, - восклицает она. - Так ты сходишь в аптеку? - Ее тон не оставляет сомнений. Мне предстоит пройти по лобби еще раз. При одной мысли об этом мое сердце стучит в два раза сильнее. Впрочем, это только ощущение, не думаю, что его показала бы кардиограмма. Сережа тоже ничего не замечает. Блаженны слепые! Он отворачивается к телевизору, бросая мне вынужденное:
- С тобой сходить?
- Не надо. Мы в самом центре Парижа, - отвечаю я, хватая рюкзак с дивана.
- Тебе написать название мази или запомнишь? - спрашивает мама, когда я уже берусь за ручку двери. Я забыла, что мне поручено купить мазь. Я забыла все на свете и считаю секунды, отделяющие меня от заполненного посетителями лобби. В кафетерии, за барной стойкой полно народу, наше лобби - популярное место встреч. Как Андре не боится, что нас тут увидят? Похоже, он вообще ничего не боится, никогда. Но не в храбрости дело, а в том, что у него механизм, рождающий страх, кажется, отсутствует. Он не боится, потому что просто не умеет бояться. Если бы умел - не мог бы делать то, чем он занимается. Все хирурги просто обязаны быть от природы немного другими, разве нет?
- Ты не ушел! - Я стою рядом с его диванчиком и смотрю на него, не веря своим глазам. Он сидит и читает газету, словно действительно пришел сюда только из любви к местной кухне, выпить чаю с пирожным, посидеть в относительной тишине и комфорте, листая вечернюю газету. Андре откладывает ее в сторону и смотрит так, словно не ожидал меня тут видеть.
- А должен был?
- Ты видел меня в том окне? - Я злюсь, хотя и не могу сказать точно, почему. Кажется, больше злюсь на себя, чем на него. Меня бесит то, как сильно я нервничаю, то, насколько мне не по себе. Особенно по сравнению с ним.
- Ты пошла искать тот музей! - восклицает он, и в его тоне слышится удивление и…удовольствие.
- Я поверить не могу, что ты всерьез был готов к тому, чтобы нас увидели! Как ты мог….
- Что? Не сказать тебе? Но ведь я сказал, моя милая птица, и я был кристально ясен. И честен. В этом и был весь смысл, чтобы ты знала. Несмотря на то, что обычно в этом музее по ночам никого нет, мне нравилась сама идея. А тебе?
- Мне? Обычно никого нет? Обычно?! Да если бы я знала, что там кто-то был, я бы сбежала, как заяц!
- Не думаю, - Андре качает головой, оглядывая меня снизу вверх, словно прикидывая, насколько это могло бы оказаться правдой. - И хотя я, признаться честно, далеко не так часто, как может показаться, устраиваю бесплатные шоу, я уверен, ты бы осталась, даже если бы знала, что там находится целая рота солдат.
- Почему?
- Потому что я так хотел, - заявляет он, ничтоже сумняшеся. От такой беспардонной самоуверенности я едва не задыхаюсь, и кровь приливает к щекам. Я не нахожу, что ответить, а Андре поднимает газетку и вперивается в нее так, словно я мешаю ему читать.
- Что ж, хорошего вечера, - киваю я, разворачиваясь с полным намерением направиться к выходу.
- И ты тоже этого хотела, - тихо бросает он мне вслед. - Этого и еще тысячи других сумасшедших вещей, даже тех, о существовании которых ты не подозреваешь пока.
- Значит, ты считаешь, что знаешь меня лучше, чем я сама? - возражаю я, оглянувшись. Андре смотрит на меня, как кот на сметану, не чувствуя стыда или неудобства И вдруг я понимаю, зачем он пришел сюда сегодня.
- Значит, у тебя есть молодой человек. Как его зовут? - спрашивает Андре самым нейтральным голосом. Выходит очень неплохо, но меня ему не обмануть.
- Сережа, - отвечаю я с вызовом. - Его зовут Сережей, мы уже два года вместе.
- Значит, это - большая любовь? - Андре улыбается кончиками губ, но глаза его становятся холодными, как лед. - Мои поздравления, Даша.
- Спасибо! - почти кричу я.
- Вот только…что ты тогда делаешь тут, со мной?
- Я… я… - неожиданно все становится сложным, ответить не получается. - Я иду в аптеку.
- Да? Аптека там, - Андре кивает в сторону выхода. - Тут только круассаны… и я.
- И ты, - машинально повторяю я, беспомощно наблюдая за тем, как Андре откладывает в сторону газету и поднимается с дивана. Он встает с места, подходит ко мне - близко, почти вплотную, почти за гранью приличия, и смотрит на меня самым яростным, самым "говорящим" взглядом из тех, что я видела в своей жизни.
- Иди за мной, - командует он. Его губы - они почти скользнули по моим, и от этого "почти" я чуть не расплакалась. Я скучала по его губам, по этому взгляду безжалостного, беспощадного хищника. Я говорила себе, что это - наваждение, что в этом не может быть моей вины, он просто парализует мою волю. Это что-то неясное, находящееся за гранью человеческого разума, но, тем не менее, мое тело слушается Андре, я следую за ним. Иду, игнорируя свои страхи и сомнения, истерически похохатывая над призывами одуматься. Я пересекаю весь холл, киваю знакомому бармену - он действительно смотрит на меня с сочувствием или мне показалось? Андре движется вперед, не оглядываясь. Он не сомневается в том, что я последую за ним, он не держит меня за руку. Почему? Что, если я развернусь и убегу? Я ведь уже делала так, а потом заливалась слезами, словно совершила самую большую ошибку в жизни.
- Куда мы идем? - решилась спросить я, когда мы стояли перед лифтами. В моем сознании мелькнула дурацкая, абсурдная мысль, что сейчас мы придем в мамин номер, и она расхохочется, потому что не поверит своим глазам. Я и сам Андре Робен, прославленный молодой хирург, которого она зарезервировала для себя. Ерунда какая-то! А Сережа - сначала он будет разбит и подавлен, затем, наверное, придет в ярость и примется собирать вещи, делая вид, что меня нет. И уйдет, потому что уважает себя. Он всегда говорил, что измены нельзя прощать, ибо изменивший однажды непременно изменит снова.
- Я не знаю, куда-нибудь, где потише, - отвечает Андре со всей беспечностью. Он держится подчеркнуто отстраненно, как незнакомец, с которым я попала в один лифт по чистой случайности. Мы стоим и слушаем, как гудит механизм, поднимая нас вверх, и я готова поспорить, что Андре в ярости. Она расходится кругами, как радиация, и мне становится страшно… и интересно. Андре в той же самой рубашке, в которой я видела его в окне, только застегнутой на все пуговицы, кроме верхней, и в светлых джинсах. В руке - брелок от машины. Значит, он приехал в синем кабриолете. Как долго он просидел в нашем лобби, читая газету?
- Сергей появился внезапно. Я не знала, что он приезжает. Этого не должно было случиться, - говорю я, не в силах больше выносить этой звенящей обвиняющей тишины. - Я не хотела этого.
- Я даже не знаю, что меня злит больше, что ты изменяла ему со мной или что не удосужилась сказать мне, что у тебя есть другой мужчина, - Андре выходит из лифта и оглядывается. Мы стоим в пустом гостиничном коридоре с дверями по обе стороны. Андре прикидывает что-то и поворачивает направо. Я бегу за ним.
- Но ведь то, что было между нами… Это же все несерьезно. Роман на одну ночь! Зачем бы я…
- Роман на одну ночь? - Андре остановился резко, неожиданно, и я "впечаталась" в него. Он схватил меня за руки и прижал к стене, его лицо нависло над моим, он был по-настоящему взбешен. Я испугалась, что пошла с ним. - Откуда ты это взяла? Роман на одну ночь?
- А чем еще это было? - я разозлилась и подалась вперед. - Ты трахнул меня в гостиничном номере в первый же вечер. Ты ни о чем не спросил.
- Я задал тебе миллион вопросов.
- Среди них не было вопроса "а есть ли у тебя парень?", - процедила я, пытаясь вырвать запястья, но Андре держал крепко. Он долго смотрел на меня, словно прикидывая, как получше со мной разделаться, а я вспоминала наш первый вечер, его неожиданное приглашение в ресторан и мою отчаянную решимость пойти так далеко, как только смогу. Плевать мне было на Сережу. Мне и сейчас на него плевать. Словно это была не я, а кто-то другой, незнакомка, которую не волновали вопросы морали. Только то, как умопомрачительно пахнут губы Андре, как я хочу их поцеловать.
- Ты имела все шансы упомянуть о нем. Знаешь, например, между горячим и десертом. Сказать, "О, кстати, Андре, у меня есть парень. Он русский, выглядит как торговец брелоками, но я люблю его, черт его знает, почему".
- Он не выглядит как торговец брелоками. Какими брелоками, не понимаю! Что за чушь - торговец брелоками? - я вырывалась, и чем сильнее я билась в его руках, тем крепче сжимались его пальцы на моих запястьях.
- Но ты любишь его.
- Да! Да! - я крикнула это, чтобы позлить Андре. Какой-то бес вселился в меня, и я не хотела его останавливать. Я попыталась укусить Андре за руку, а он отпустил меня, расхохотался и накрыл мой рот ладонью.
- Чего же ты тогда злишься? - прошептал он тихо, склонившись ко мне. Я уже не думала ни о чем, кроме того, как он близок и как прекрасен. Одного взгляда на его лицо, простого осознания что он сжимает меня в руках, было достаточно, чтобы опьянить - словно он сам был афродизиаком, моим персональным сортом "бренди". Он ослабил хватку, убрал руку и увидел, что я улыбаюсь и смотрю на него с вызовом. Андре ничего не сказал, только огляделся вокруг и кивнул. Я последовала за ним, наплевав на любые последствия. Из какого-то номера, посмотрев на нас с подозрением, вышел седой господин с небольшим животиком. Он явно спешил, поэтому только неодобрительно покачал головой и, скрылся за поворотом, направляясь к лифтам. Андре дошел до конца коридора и остановился около двух последних дверей.
- Мы что, вломимся в чей-то номер?
- Тише, тише, - он приложил палец к моему рту, и мы оба рассмеялись, как подростки, сбежавшие с урока. Андре что-то сделал с замком крайней двери, и она поддалась буквально за считанные секунды. Мы оказались в небольшом, с одним маленьким окошком, помещении, заполненным оборудованием и приспособлениями для уборки. На стеллажах лежали стопки махровых полотенец, тюки с простынями. Мы оказались в техническом помещении.
- Ты знал, куда идешь, да? Ты знал, конечно, - прошептала я, когда дверь за нами закрылась. В комнате было темно и тесно, сумерки на улице сгущались, свет уличных фонарей не проходил сквозь крошечное окно. - А что, если сейчас кто-то сюда явится?
- Помешаем этому негодяю, - хмыкнул Андре и огляделся, прикидывая, что именно ему нужно. Он достал из угла одну из швабр, вероятно, ту, которая вызвала у него наибольшее доверие, и подсунул ее под дверную ручку. Теперь мы были заперты изнутри. Я дрожала, чувствуя, как мурашки бегут по телу. Это было чистое сумасшествие, но я находилась тут, с Андре, и это являлось, как говорится, неоспоримым фактом. Андре запихнул ключи от машины к себе в карман и расстегнул еще одну пуговицу на своей рубашке. Я не знала, что будет дальше, но, что бы ни было, я хотела этого и ни за что бы от этого не отказалась.
- Когда я с тобой, мне кажется, что до тебя я и не знала о том, что такое на самом деле - любить. Но ведь это не так, и ты сам знаешь это, - прошептала я, протягивая руку к его лицу.
- Что именно не так? - спросил он, склонив голову и напряженно вглядываясь в мое лицо.
- Это ведь не любовь.
- Ты не знаешь, что такое любовь, - прошептал он. - Даша, ты сильно расстроила меня.
- Я не хотела.
- Не хотела? - Он не дал мне отвести взгляд.
- Я не знала, что мне делать, - мой голос охрип, я тихонько откашлялась, плавясь под его изучающим взглядом.
- Что ж. Этому я верю. Знаешь, я ведь всегда скажу тебе, что делать. А ты сделаешь все, что я скажу, да? Разденешься для меня, моя птица?
* * *
Время остановилось, и весь мир отступил в тень, оставив в ярком световом круге эту крошечную комнату, пахнущую стиральным порошком и кондиционером для белья. В комнате было так тихо, что мы слышали, когда на наш этаж приезжал лифт, слышали разговоры людей, из него выходящих. Нас могли застать, сюда могли войти в любой момент, и я стояла, чувствуя себя, как будто меня запустили в клетку с тигром. Все, что отделяло меня от позорного скандала, - это древко швабры, которым мы приперли дверь.
"Разденься для меня". Он сказал это без всякой нежности, в его тоне не было и тени просьбы. Скорее вызов, брошенный мне. Тигр ходил по краю и смотрел на меня темно-медовыми глазами. Я сделала шаг назад, надеясь отступить, тоже уйти в тень, но за спиной стояли стеллажи. Андре не спешил и не торопил меня. Но он стоял между мной и дверью, и убежать было невозможно. К тому же, я и не хотела бежать.
- Они хватятся меня.
- Они не станут искать тебя здесь! - Он хищно улыбнулся, и я почувствовала, что дрожу… - Ты сама разденешься или мне порвать все эти дурацкие тряпки?
- Ты не сделаешь этого! - ахнула я, и Андре, одним прыжком оказавшись рядом, обнял меня за плечи, если только можно назвать объятием этот стальной обхват. Он ухватился за ткань моей футболки, и тут я испугалась по-настоящему.
- Я сама! - выкрикнула я, в ужасе от одной мысли, что Андре действительно может ать разорвать мою одежду. Я ведь никогда в жизни не смогу объяснить этого, да он, похоже, и не хочет, чтоб это объяснение нашлось. Меньше всего ему интересно, что я скажу своему бой-френду. Я стянула футболку через голову и дрожащими руками протянула ее Андре. Он плотно сжал губы, взял футболку и отбросил ее в сторону. Теперь я видела, насколько он взбешен. Его буквально трясло от ярости, но он сдерживался, и правду выдавал только горящий неприкрытым огнем взгляд. Я завела руки за спину, пытаясь расстегнуть бюстгальтер, но не смогла справиться. Что-то зацепилось за крючок, да к тому же я услышала, как кто-то прошел мимо нашего укрытия, и эти шаги заставили меня запаниковать.
- Какой же ты еще ребенок, - бросил Андре, изучая мое лицо с пытливостью натуралиста. Он подсунул пальцы под бретельки бюстгальтера и небрежным движением стянул их с моих плеч. Затем завел руки мне за спину и, ухватившись за ткань, дернул ее так резко, что я взвизгнула. Ткань треснула, крючки порвали кружево, причем, судя по звуку, уничтожили его безвозвратно. Андре сглотнул, сдернул лифчик с моих рук и бросил туда же, к футболке. Я осталась в одних джинсах, прикрывая груди руками. Андре развел мои руки в стороны, а затем нежно, почти неощутимо провел пальцами по соскам, по обеим грудям сразу. Это движение шло совершенно вразрез с тем, каким он был еще секунду назад, и я шумно выдохнула, невольно выгибаясь навстречу его рукам. Он пошел мне навстречу, прикоснулся ко мне сильнее, наложил обе ладони на мои груди, играя пальцами с сосками, уже напрягшимися - вопреки всем страхам и панике, мое тело хотело Андре, ему-то было безразлично, какие последствия будет иметь мое желание.
- Я должен наказать тебя, - прошептал он. - Я хочу этого. Ты сделала мне так больно, и я хочу сделать больно тебе.
- Разве это что-то изменит? - спросила я, но Андре не ответил. Только убрал руки и отошел от меня, словно не хотел рисковать, оставаясь слишком близко. Что если он сейчас уйдет? Это будет очень, очень больно. Я даже не знала, насколько это больно - остаться одной. Как могла я, глупая, думать, что смогу жить дальше без Андре? Я поспешно расстегнула джинсы, всем своим видом показывая, что покорна его воле. Он смотрел исподлобья, пытаясь справиться с какими-то неведомыми мне демонами. Я потянула джинсы вниз вместе с трусиками, спеша изо всех сил. Стаскивая их, я запуталась в штанине и чуть не упала, Андре пришлось подхватить меня, чтобы я удержалась на ногах.
- Ты неподражаема, птица! Совершеннейший птенец! - пробормотал он и рассмеялся - я уверена, против воли.
- Ты хотел наказать меня? Как? Это будет больно?
- Я надеюсь, - медленно кивнул он, пытаясь проанализировать мои слова. - Ты говоришь серьезно? Не стоит соглашаться на все, что придет мне в голову.
- До сих пор мне нравилось все, что приходило в твою голову.
- Я могу быть опасен.
- Ты предлагаешь мне согласиться на половину? - спросила я, ехидно улыбаясь. - После того, как ты порвал мой дорогущий бюстгальтер?
- Ты не понимаешь, что делаешь. Если ты хочешь уйти, ты должна уйти. Так будет лучше.
- Для кого? - Это было так странно, стоять тут, в кладовке, совершенно голой и разговаривать так, словно в этом нет ничего необычного. Андре покачал головой, держась рукой за стеллаж.