– Да. Мы живем в информационную эру, за умы зрителей борются сотни телеканалов, и победить в этом забеге очень трудно. – Я не стала говорить ему, что помимо каналов "Би-би-си-1" и "Би-би-си-2", "Ай-ти-ви", Четвертого и Пятого каналов и "ТВ-6" есть еще двести спутниковых, пятьсот кабельных и семьдесят цифровых каналов, не считая интерактивного телевидения, Интернета и шоппинга на дому. Телевизионное время на душу населения сократилось. Чем больше каналов, тем меньше их смотрят. Из-за постоянной конкуренции нужно все время предлагать передачи, фильмы, шоу поострей и посвежей. Обо всем этом я не упоминаю, потому что даже Джош, мой самый преданный слушатель, начинает зевать, когда я углубляюсь в дебри. Понятно, что я надоедаю своими разговорами о работе, но ведь для меня она так много значит.
Теперь попробуем вспомнить какую-нибудь сказочку о телезвездах. В кулуарах я часто сталкиваюсь со знаменитостями, а они хотят казаться свойскими людьми. Я люблю их меньше всех и восхищаюсь ими больше всех. Талантливым быть трудней, чем знаменитым. А байки о погасших звездах сериалов никому не интересны.
– Я ем в том же буфете, что и Дейвина Мак-колл.
Он глотает наживку.
… Просыпаюсь под хриплые птичьи крики и угрожающее пчелиное жужжание. Открыв глаза, вижу крутящийся под потолком вентилятор. Через несколько секунд соображаю, что моя голова не кружится (вообще-то она просто раскалывается), что я не на съемочной площадке "Снова Апокалипсис", а птиц так хорошо слышно оттого, что окна в спальне загородного отеля открыты настежь. Вчера я на этом настояла. Понятно, что если я плачу сто семьдесят фунтов за ночь, то желаю, чтобы все было по высшему разряду. Чтобы в номере было песочное печенье, бутылочки с шампунем, шапочка для душа и свежий воздух.
Пчелиное жужжание – это, как выясняется, "Одинокий рейнджер". Какое счастье. Я осматриваю комнату. Настоящий разгром. Значит, я прекрасно провела ночь. Я повернула голову – ну да, похмелье это лишь подтверждает. Надо сосредоточиться: пустая бутылка из-под шампанского, пустой мини-бар, огромный гардероб и красивый незнакомец в моей постели.
Таков итог.
Имени я не помню. Не катастрофа, но действует на нервы. Даже по моим понятиям невежливо просить мужчину свалить побыстрее, не назвав его по имени. Он прекрасно сгодился для ночи любви, но в беспощадном свете дня выглядит как-то нелепо. От рассмотрения этой дилеммы меня спасает телефонный звонок.
Дзззинь-дзиньдзинь-дзззинь, трезвонит все настойчивей. Я нашариваю трубку.
– Кэс?
– Иззи? – И, приподнявшись на локте: – Как ты?
– Так себе.
Я пытаюсь сосредоточиться, а она говорит, что познакомилась с одним из шаферов и со слезами в голосе рассказывает дальше, хлюпая носом, приправляя свою повесть оргазмами, экстазами и его шепотом "ты потрясающая". Утром она проснулась, когда он пытался потихоньку смыться из номера. Она попросила у него телефон, а он назвал ей несуществующий номер с лишней цифрой.
– Он назвал меня Зои, – всхлипывает она. И правда, разве Зои похоже на сокращение от Изабелл? – Как он мог забыть мое имя!
– Ох, не знаю, милая! В каком ты номере? – Погладить ее по голове, дать ей платок, чтоб она высморкалась, налить ей джина с тоником, облегчить страдания. Скатываюсь с кровати. Между ног слегка свербит. Задумчивым взглядом я прощаюсь с моим мальчиком. Об утренних развлечениях придется забыть. О чем речь, я ведь так нужна Иззи. У меня даже нет минуты, чтобы смыть сперму и запах резины.
– Эй, большой… – Я умолкаю. – Эй. – Слегка его трясу. Он открывает глаза и хочет затащить меня обратно в постель.
– С чего такая спешка? – лениво улыбается он. Я уворачиваюсь от его рук, надеваю джемпер и бросаю ему рубашку.
– Подруга звонила, иду к ней.
– Я тебя подожду.
– Нет, это будет слишком… – чуть было не ляпнула "скучно", но нужно быть вежливой. – Это очень любезно с твоей стороны, но ничего не выйдет. Ей очень плохо. Я, наверное, пробуду у нее все утро. Весь день.
– Оставить тебе визитку?
– Конечно, оставь. И я матерински целую его в лоб. Как он молодо выглядит при свете дня! Разумеется, я не собираюсь ему звонить, просто хочется знать его имя. Я помню имена всех своих мужчин.
Иззи, завернутая в простыню, открывает дверь.
– Иззи, – я обнимаю ее, борясь с гневом, охватившим меня при виде ее заплаканного лица. Ненавижу его за то, что он так с ней поступил. И сержусь на нее, что она так с собой поступила. – Ты звонила Джошу?
– Он зарегистрировался под чужим именем.
– Понятно. Я видела, как он удрал с той бабой в большой зюйдвестке.
– С какой? Там был десяток таких шляп.
– Ну с этой, Эму.
Она улыбается. Иззи очень славная, уже не в первый раз думаю я, и заслуживает лучшего.
Я ставлю маленький чайник и бросаю ей печенье. Ей нужен сахар. Она ловит его одной рукой, и это простое движение наполняет меня гордостью за нее. До чего несправедливо, что Иззи никогда, ни за что не сможет двигаться так же изящно на глазах у того, кто ей правится. Женщины гораздо непринужденнее, спокойнее и веселее, когда поблизости нет мужиков. Почему мы не умеем проявить себя во всем блеске рядом с ними?
– Вы трахались? – спрашиваю я, пытаясь определить, насколько она разочарована.
– Да, – виновато отвечает она.
– Не волнуйся, я тебе не мама. – Но я знаю, что ее мучит стыд и неодолимое чувство ненависти к себе. Она так часто об этом говорит. Я пробую ее отвлечь. – Я тоже поимела парнишку, но встречаться с ним больше не хочу.
– Тебе же все равно. Ты бесчувственная. – Вот это правда, и мне остается лишь пожать плечами. Снаружи и изнутри я как железо. Непроницаема. Эмоционально непроницаема, не подумайте чего. Не фригидна, просто держать мужчин на расстоянии гораздо удобнее.
Я наполняю для нее ванну и взбиваю побольше пены. Пена – это так легкомысленно, всегда мне настроение поднимает.
– Хорошо было? – кричу я сквозь шум воды.
– Не очень – мы ведь друг друга почти не знаем.
Тогда почему она так расстроена? Я вернулась в спальню и потащила ее в ванную.
– Что я сделала не так? – рыдает она.
Я так часто слышала от нее этот вопрос, что у меня скопилась куча ответов: "ты все делала правильно", "мужчины неспособны на большее" и так далее. Но это не помогает. Ей слишком уж часто от них достается.
Нужно плотно поесть, вот что. Пока она в ванне, я звоню и заказываю сытный горячий завтрак – прекрасное лекарство от похмелья и разбитых надежд: гору пирожных и огромные дымящиеся кружки с горячим шоколадом. Иззи просматривает воскресные газеты, я быстренько залезаю в душ. Завернутые в роскошные тоги из белых полотенец, мы поглощаем завтрак на огромной кровати. Я совершенно счастлива. Лучшее воскресное утро, какое только можно представить. Но Иззи была бы куда счастливее, если бы рядом с ней вместо меня оказался мужчина.
– Какое это имеет значение? Зачем тебе это? – искренне недоумеваю я. – Тебя обслужили, и ты не обязана вести наутро пустые беседы. Что может быть лучше?
Иззи вздыхает.
– А если это не пустые беседы, а интересный разговор?
– Так не бывает.
Она снова вздыхает, еще глубже. Ее терпение безгранично.
– Нет, бывает. Мужчины тоже люди, Кэс, и они способны на чувства.
Это не так. Мужчины ужасны, и потом, в таких отношениях женщины порядочнее мужчин. Такие вот у меня устарелые представления. При равенстве полов честность, искренность и порядочность медленно, но верно исчезают, и кто-то обязательно страдает. Лучше, если это буду не я. И не Иззи. И не Джош.
Я замечаю свое отражение в зеркале на туалетном столике и вижу то же, что видят остальные: пять футов семь дюймов (восьмой размер), большие голубые глаза, длинные томные волосы. Сексуальна, спокойна, безупречна. Но все же удивительно, отчего люди не замечают того, что вижу я: семилетнюю круглолицую малышку, брошенную отцом. Я думала, он не остался, потому что я некрасивая, я даже чувствовала свою вину в том, что он ушел. Я плохо себя вела? Может, он ушел потому, что мы с Джошем перекопали наш огород? К тому времени, когда я поняла, что дело совсем не в этом и что это связано с мисс Хадли, его пышной, белокурой и усердной секретаршей, было уже слишком поздно. Я казнила себя целых десять лет. Психологически несложно объяснить: предательство, обида, вся эта чепуха. У меня комплекс по поводу мужчин, которые недостаточно сильно меня любят и потому не останутся рядом, и я не верю в их способность хранить верность. Моя защита от разочарований – цинизм, жесткость и расчетливость. Очень эффективная защита, скажем прямо. Прежде чем мне сделают больно, я бью сама. Я избавляюсь от мужчин, прежде чем они сделают меня несчастной. Главное – вовремя выйти из игры.
– Распространенное заблуждение – считать, что секс и любовь вообще совместимы. Почему? Никто же не думает, что он влюблен, если чувствует голод, усталость или холод. Так зачем так думать, если чувствуешь желание?
– Слишком уж ты умна, – роняет Иззи. На самом деле она считает меня жестокой, но слишком вежлива, чтобы сказать это вслух.
Я собиралась провести воскресенье с матерью, и Иззи, не желая оставаться одна, решает ехать со мной. Это, конечно, приятно, но, честное слово, она меня разочаровывает, считая, что можно быть одинокой в семимиллионном городе с десятками музеев, сотнями магазинов, миллионами баров и ресторанов и целой кучей галерей.
Мама сидит в саду и читает любовный роман. Я со значением грохаю на землю сумку с хорошими книгами. Мама благодарит, но что-то я сомневаюсь, что она променяет томные взгляды и страстные объятия на повесть о тяжелых временах в Ирландии эпохи картофельного голода. Мама всегда рада нам с Иззи. Ей нравится нас опекать, и она тут же бросается на кухню ставить чайник.
Живет мама в Кокфостерс, в чистеньком домике, до отказа забитом мебелью, оставшейся у нее после замужества. Из нашего просторного особняка она перевезла в этот домик с террасой решительно все. Конечно, получилось слишком тесно. По комнате нельзя пройти, не ударившись бедром о край буфета или не задев ногой стул. В некоторых комнатах вещи просто взгромоздились в несколько этажей: на столе стул, на стуле пуф. В двух спальнях по две кровати, на которых никто не спит. Я так надеялась, что она все это выбросит и начнет новую жизнь. Но время для нее остановилось навсегда. Когда она вышла за отца, все говорили, что она удивительно похожа на Мэри Куант. (В те годы это было лестным сравнением.) Такой она и осталась. И теперь, тридцать пять лет спустя, стягивает волосы в большой пучок, каждые три недели подкрашивает их в темный цвет, носит слишком короткие юбки и слишком жирно подводит веки.
Все это немного меня смущает. Не оттого, что она старомодна, хотя сама я отношусь к мо-Де очень серьезно. Просто мне не нравится вы-бранный ею образ. Этот образ громко вопит о том, что жизнь застопорилась, когда мой отец ушел. Мама никогда об этом не говорит, но я-то знаю, что она вроде диккенсовской мисс Хавер-шем, – пытается остаться молодой, надеясь, что однажды отец войдет в дом и эти двадцать шесть лет волшебным образом исчезнут без следа.
Мама высокая и крепкая, а выглядит еще выше, потому что у нее длинные бедра. Она следит за фигурой, и единственная ее уступка возрасту – слегка округлившийся и чуть выпирающий животик. Спина и плечи широкие, – тело еще сильной женщины, а лицо худое, с высокими скулами. Нос узкий и прямой, от него такое впечатление, будто житейские трудности ее не затронули, но выступающий заостренный подбородок улавливает всю боль и жестокость мира. Светло-голубые глаза подчеркивают массивность лица. Эти глаза не могут скрыть ни восторг, ни отвращение, и потому она часто прячет их под темными очками, даже зимой. Я это от нее унаследовала. И хотя черных очков я не ношу, мир я вижу в мрачных тонах.
– Ты получила мое сообщение во вторник? – спрашивает мама. Вместо "да, я была рада" отвечаю "да, но была очень занята и не смогла позвонить". Мама кивает.
– Как свадьба? – Она знает все обо мне и о моих делах. Так она избегает необходимости жить своей жизнью.
– Ничего интересного.
– Было здорово, – улыбается Иззи.
– Досадно, что шел дождь, тем более что сегодня прекрасная погода. А вчера лило весь день.
– Этого следовало ожидать. В конце концов, мы в Англии, и сейчас август. – Зачем я так себя веду? Вечно мать пробуждает во мне худшее. Рядом с ней просто не могу быть не только любезной, но хотя бы вежливой. Какое там! Я становлюсь раздражительной, мрачной, грубой и вспыльчивой. Своим молчанием мама потакает моему ужасающе ребяческому поведению. Но чем сильнее она старается мне угодить, тем хуже я себя веду. И всегда уезжаю от нее с чувством стыда.
– Не обращайте на нее внимания, – советует Иззи.
– Я так и делаю, – засмеялась мама.
– Вы же знаете, как она ненавидит свадьбы. Я прикидываюсь, что очень заинтересовалась пожелтевшей травой на лужайке.
Мама отрезает для меня кусок торта с шоколадной помадкой. Такой я любила в детстве. Не сказать ли ей, что я на диете, не вызвать ли умиление (хотя это все вранье)?
– А Джошу свадьба понравилась?
– Вроде бы, – тихо говорю я. Понятно, куда она клонит. Туда же, куда и всегда, когда разговор заходит о Джоше. Зря она думает, что мы с Джошем будем "прекрасной парой", и принимает невинные проявления его дружеских чувств за попытку к сближению. Эти домыслы раздражают, но я успокаиваю себя тем, что мама совершенно не разбирается в мужской психологии.
– А почему ты не пригласила его на чай?
– Он занят, – у меня не хватает духу продолжать – она и так расстроена. Взяв себя в руки, мама обращается к Иззи. Передав ей кусок торта, мама спрашивает:
– Иззи, а у вас есть поклонник?
Мы с Иззи стараемся не встречаться взглядами. Пусть нам по тридцать три года, мы по-прежнему считаем слово "поклонник" претенциозным и почти неприличным. И услышав его, глупо хихикаем.
– Нет, – только и может выдавить Иззи, запихивая в рот большой кусок торта.
– Ой, как жалко. Вы, наверное, очень много работаете? Надеюсь, у вас остается время на личную жизнь? Помните: жизнь – это не только работа.
Вот единственное, в чем мы с мамой согласны: если Иззи мечтает о замужестве, то эта мечта должна исполниться.
– Работа тут ни при чем. Просто мне попадаются одни мудаки. – Мама краснеет, услышав ругательство. Я с интересом наблюдаю. Мы с мамой все время спорим. Удивительно: несмотря на собственное несчастливое замужество, мама уверена, что каждая женщина мечтает выйти замуж.
– Вчера вечером я познакомилась с одним человеком, – я ловлю взгляд Иззи: она дает маме ложную надежду. – Но я неправильно записала его телефон, с одной лишней цифрой. – Она врет, чтобы пощадить чувства пожилой женщины. Любой на ее месте так бы поступил.
Они с Иззи еще целый час так и сяк вертят этот номер, определяя, какая цифра лишняя. Самое дурацкое занятие из всех, что я видела. Я тем временем опрыскиваю розы, пораженные тлей.
2
Он отвратителен. Физических недостатков люди, как правило, стесняются, но Найджел Бейл, мой босс, будто и не подозревает, что похож на Змеюку Сида. Манеры его еще хуже, чем внешность. Он очень высокий, и ему полагается быть худым, но у него широкие бабские бедра и огромное брюхо. Судя по его пузу, он не раз зажимал по углам пабов бедных беззащитных малолеток и поил их допьяна, или, вернее, до постели. У него громадные ступни и толстые пальцы. Он лысеет, а немногие оставшиеся волосы сальные, и слои перхоти ложатся прямо на череп. И со всей этой красотой он невероятно самоуверен и тщеславен. Настолько, что не узнал бы свою персону в этом описании. Он мнит себя самым умным самцом на свете, и хотя ему не приходится сталкиваться на "ТВ-6" с ежедневной выматывающей конкуренцией, он ошибается. Бейл искренне верит в собственную неотразимость. К сожалению, для многих женщин он действительно неотразим.
Потому что его банковский счет лопается от денег.
И он очень влиятелен. Очень.
Два сильных афродизиака. Мне стыдно, что я женщина, когда я вижу Змеюку Сида в окружении молодых сучек, что рады лечь под пего с мыслями о содержимом сейфов Банка Англии.
Отвратительно, когда привлекательным и зачастую интеллигентным женщинам бывает лень придумать что-нибудь поинтереснее, чем спать с боссом ради карьеры.
Я чувствую его присутствие, и не только потому, что от него воняет. Просто воцаряется мертвая тишина. Змеюка Сид пересекает офис и направляется прямо ко мне. В ожидании разговора я начинаю дышать через рот и заставляю себя поднять глаза. Найджел наклоняется ко мне через стол. Он и понятия не имеет о личном пространстве и, кажется, не понимает, что мне не нравится, когда он так близко. Интересно, а его матери это нравилось? Ну вылитая снулая рыба в витрине.
Брызжа слюной, он тявкает:
– Прошу вас на пару слов. – Он полагает, что говорит рафинированным языком Диккенса. Махая руками, чтобы разогнать вонь, иду за ним.
У Бейла, начальника отдела развлекательных и комедийных программ, три офиса. Его кабинет на седьмом этаже, уставленный мебелью из красного и тикового дерева, устланный мягкими коврами, больше, чем вся моя квартира. От развешанных по стенам фотографий Бейла со знаменитостями рябит в глазах. На меня это не производит впечатления – я по-прежнему не считаю его достойным внимания. Как раз наоборот: он мне отвратителен. Этот его кабинет как будто слизан из сериала "Династия". Он и не знает, что "новый романтизм" давным-давно вышел из моды, и даже стиль ретро уже никого не интересует. Его второй кабинет – это квартира в Челси. Я содрогаюсь при мысли о том, какие там совершаются сделки. (Я там не была.)
Третий кабинет на нашем этаже, и сейчас я иду туда. Он тоже огромный, модерновый, со стеклянной стеной. Не для того, чтобы мы могли к нему заглядывать (желающих нет), а чтобы держать нас под постоянным наблюдением.
Мало радости заходить в кабинет Бейла. Зато я одна из тех немногих гетеросексуалок "ТВ-6", кто застрахован от его притязаний. Ну да, при первой лее встрече он предложил мне переспать с ним, но я отказалась. Он отвлекся на собственную ассистентку, куда более красивую и куда менее разборчивую. К тому времени, как она вылетела с работы после оправданной, но неудачной попытки засудить его за сексуальные домогательства, я уже доказала, что умею хорошо работать. Бейл похотлив, но не глуп. Он понял, что, если ко мне приставать, успеха вряд ли достигнешь, а вот на моей работе это скажется не лучшим образом. Он думает о деле больше, чем кто-либо другой, и потому оставил меня в покое. Иногда он предпринимает неудачные попытки к сближению, хотя и так уже переспал здесь с кучей баб. Он похотливо поглядывает на меня или брызжет в мою сторону слюной, но доброжелательного намека на то, что Мэнди Найт из "Лавки комедий" находит его привлекательным, хватает, чтобы переключить его внимание.
Бейл указывает на кожаный стул, который на десять сантиметров ниже его кресла, – в стратегических, разумеется, целях. Ну что за неуклюжая попытка запугать! Я вздыхаю – уж очень он смешон, – сажусь и жду, что последует.
Он тоже ждет.
Молча.