Олень без страха подходил поближе. Лягушки выскакивали почти из-под ног, утки и гуси летали так низко у меня над головой, что я чувствовала, как ветер, поднятый их крыльями, шевелит волосы у меня на голове. Я была частью того мира, в котором жила. Может быть, сова уловила наше сходство. Она не заухала и никуда не улетела, а лишь чуть приподняла крылья, словно приветствуя меня, и, подобно скульптуре, застыла на ветке, наблюдая.
Впереди показался огромный особняк, на галереях ярко сияли огни, хотя большинство окон оставались темными. Подойдя ближе, я смогла услышать мелодичные звуки рояля Луи. Я постучала в дверь большим латунным дверным молотком и стала ждать. Через несколько мгновений появился Отис. Он с беспокойством оглядел меня, но поклонился и отступил в сторону.
– Здравствуйте, Отис, – жизнерадостно произнесла я.
Дворецкий стрельнул глазами вправо, чтобы убедиться, что миссис Клэрборн не наблюдает за ним из приоткрытой двери, и только потом ответил на мое приветствие.
– Добрый вечер, мадемуазель. Месье Луи ждет вас в музыкальном салоне. Сюда, пожалуйста, – проговорил он и быстро повел меня по длинному коридору, но я посмотрела налево как раз вовремя, чтобы увидеть закрывающуюся дверь, и мне показалось, что я мельком рассмотрела миссис Клэрборн.
Отис довел меня до двери в салон, потом кивнул и удалился. Я вошла, Луи играл еще несколько мгновений, прежде чем понял, что я здесь. Он надел свободную спортивную куртку из темно-голубого вельвета, белую рубашку и широкие синие брюки. С аккуратно причесанными волосами Луи выглядел красавцем. Повернув голову к двери, он немедленно прекратил играть и вскочил со скамейки. Я сразу же заметила, что Луи смотрит на меня совсем по-другому, увидела новую уверенность в его походке.
– Руби! – Хозяин дома быстро прошел через комнату и взял меня за руку. – Я могу ясно видеть твой силуэт, – объявил он. – Это такое волнующее ощущение, даже если различаешь лишь свет и тень. Так замечательно не беспокоиться о том, что налетишь на что-нибудь. И больше того, иногда я вдруг вижу цвет. – Молодой человек протянул руку и коснулся моих волос. – А вдруг я увижу твои прекрасные волосы еще до конца вечера. Я постараюсь. Я буду думать об этом и попытаюсь. Если я как следует сконцентрируюсь… Ох, – прервал он сам себя. – Я все говорю и говорю о себе и даже не спрашиваю, как ты.
– Прекрасно, Луи.
– Этого не может быть, – возразил он. – Ты пережила ужасное время. Давай, садись сюда и расскажи мне обо всем. – Луи, не отпуская моей руки, повел меня к дивану. Мы сели рядом.
На его лице появилось новое сияние, более яркое. Как будто с каждым лучом света, проникавшим сквозь темные шторы, закрывавшие его глаза, он возрождался к жизни, все ближе и ближе подходил к миру надежды и радости, возвращался туда, где он мог улыбаться, смеяться, петь, разговаривать и вновь обрести способность любить.
– Я ничего не имею против твоего эгоизма, Луи, и твоих разговоров об успехах. Мне бы не хотелось говорить о трагедии и о том, что мне пришлось пережить. Все еще так свежо и так болезненно.
– Разумеется, – ответил он. – Я только собирался стать сочувствующим слушателем. – Луи улыбнулся. – Тем человеком, на чьем плече ты сможешь поплакать. В конце концов, я же на твоем плакал, верно?
– Спасибо. Очень мило с твоей стороны предложить это, особенно в свете твоих собственных проблем.
– Нам лучше перестать беспокоиться о себе и начать думать о других, – возразил Луи. – Не правда ли, я говорю, как какой-нибудь мудрый старик. Мне жаль, но в последние годы я столько времени сидел здесь и размышлял. В любом случае, – продолжал он после паузы, – я решил уступить бабушке и поехать в следующем месяце в Швейцарию, в клинику. Врачи пообещали мне, что я останусь там только на короткое время, но одновременно я смогу посещать консерваторию и продолжать занятия музыкой.
– Как замечательно, Луи!
– И вот еще что, – сказал он, беря мою ладонь в свою и понижая голос, – я спросил моего врача, почему мои глаза неожиданно вернулись к жизни, и он заверил меня, что это оттого что я нашел человека, которому могу доверять. – Луи улыбнулся. – Мой врач это нечто большее, чем просто психиатр, – быстро добавил он. – Доктор так описывает мое состояние: мой мозг опустил темную пелену на глаза и не давал ей подняться. Он сказал, что я сам не позволял себе выздороветь, потому что боялся снова видеть. Я чувствовал себя в безопасности в замкнутом мире темноты, позволяя моим чувствам изливаться только сквозь мои пальцы и исключительно на клавиши рояля. Когда я описал тебя и то, какие чувства ты у меня вызываешь, врач согласился со мной, что ты стала основной причиной того, что я вновь обретаю зрение. Пока ты рядом со мной… пока я могу положиться на тебя, надеяться, что ты будешь проводить со мной время…
– Ой, Луи, я не смогу нести такую ответственность. Он рассмеялся.
– Я так и знал, что ты скажешь что-нибудь в этом роде. Ты слишком нежная и бескорыстная. Не беспокойся. Вся ответственность на мне. Разумеется, – добавил он, понизив голос, – моя бабушка совсем не в восторге от всего этого. Она так рассердилась, что хотела пригласить другого доктора. Бабушка позвала сюда кузину, чтобы та постаралась убедить меня, будто я чувствую себя так, как чувствую, оттого, что я очень уязвим. Но я им сказал… я сказал им, ты не можешь быть девушкой того сорта, что они описывают, одной из тех, кто потворствует мне и при этом ищет выгоды.
А потом я сказал им… – Луи помолчал, черты его лица стали тверже. – Нет, не сказал, а потребовал, чтобы тебе разрешили навещать меня, когда ты сможешь, пока я не уеду в клинику. На самом деле я ясно дал им понять, что не сделаю этого, если не смогу видеться с тобой так часто, как мне этого хочется, и… конечно, так часто, как этого захочешь ты. Но ты ведь хочешь видеться со мной, правда? – спросил молодой человек. Его вопрос больше походил на мольбу.
– Луи, я ничего не имею против того, чтобы приходить сюда, когда смогу, но…
– О, замечательно. Все решено, – объявил он. – Скажу тебе, что собираюсь сделать, – я буду продолжать писать симфонию. Буду работать весь месяц и посвящу ее тебе.
– Луи, – заговорила я, мои глаза наполнились слезами. – Я должна сказать тебе…
– Нет, – возразил он. – Я уже все решил. Если честно, часть ее уже написана. Именно эту музыку я играл, когда ты вошла. Хочешь послушать?
– Конечно, Луи, но…
Он встал, подошел к роялю и заиграл, прежде чем я смогла произнести хоть слово.
Мое сердце разрывалось. Каким-то образом я погрузилась в мир Луи настолько глубоко, что казалось невозможным вырваться без того, чтобы жестоко не ранить его. Может быть, после его отъезда в клинику, когда к нему полностью вернется зрение, я смогу заставить его понять, что меня связывают любовные отношения с другим. Тогда он сможет выдержать разочарование и идти своим путем, подумала я. А до тех пор я могу лишь слушать его прекрасную музыку и подбадривать Луи в его усилиях снова обрести зрение.
Его симфония была красивой. Мелодия взлетала и падала с таким изяществом, что я почувствовала, как меня уносит куда-то. Я расслабилась, закрыв глаза, и позволила симфонии Луи возвратить меня назад во времени, пока я снова не увидела себя маленькой девочкой, бегущей по траве. А позади слышится смех бабушки Катрин, когда я визжу от удовольствия при виде птиц, устремляющихся к воде, или леща, прыгающего в пруду.
– Итак, – заговорил Луи, перестав играть, – это все, что я уже написал. И как тебе?
– Это красиво, Луи. И очень необычно. Ты станешь известным композитором, я уверена.
Он снова засмеялся.
– Пошли, – сказал Луи, – я попросил Отиса приготовить кофе по-акадийски и подать пирожки с начинкой, привезенные из "Кафе дю монд" в Новом Орлеане. Все это ждет нас во дворике под стеклянной крышей. Ты сможешь рассказать мне о своей сестре и о тех ужасных вещах, что она делает, – добавил он. Луи согнул локоть, чтобы я могла взять его под руку, и мы ушли из музыкального салона. Пока мы шли по коридору, я оглянулась лишь однажды. Я уверена, что в тени позади нас видела миссис Клэрборн. Она стояла и смотрела нам вслед. Даже на таком расстоянии я ощущала ее неудовольствие.
Но только на следующее утро, в школе, я обнаружила, насколько твердым было желание миссис Клэрборн и миссис Айронвуд выбросить меня из жизни Луи.
13
ЛОЖНЫЕ ОБВИНЕНИЯ
Воспитатель-наставник только начал читать расписание на этот день, как пришел курьер из офиса миссис Айронвуд с приказанием мне немедленно явиться. Я посмотрела на Жизель и увидела, что она выглядит такой же смущенной и заинтересованной, как и все остальные. Не говоря ни слова, я вышла из класса и быстро пошла по коридору. Когда я вошла в офис миссис Айронвуд, миссис Рэндл стояла у внутренней двери с папкой в руке.
– Проходи, – сказала она, отходя в сторону и давая мне дорогу.
Сердце у меня билось так часто, что мне казалось, сейчас взорвется грудная клетка. Я вошла в кабинет миссис Айронвуд. Она сидела за своим столом, жестко выпрямившись, поджав губы, а в ее глазах полыхала такая ярость, какой мне прежде не доводилось видеть.
– Садись, – скомандовала директриса. Она кивнула миссис Рэндл, которая вошла следом за мной и закрыла дверь. Та быстро села на стул рядом со мной и положила на колени блокнот. В руке была зажата ручка.
– Что случилось? – спросила я, не в силах дольше выдерживать гнетущее молчание, окружавшее меня.
– Не могу припомнить другую ученицу, которую вызывали бы столь же часто в мой кабинет за такое короткое время, как я вызываю тебя, – начала миссис Айронвуд, сведя в одну линию темные брови. Она взглянула на секретаршу, желая получить подтверждение своим словам, и миссис Рэндл едва кивнула.
– В этом нет моей вины, – ответила я.
– Гмм, – пробормотала Железная Леди. Она взглянула на вторую женщину, словно они слышали голоса, которых не слышала я. – Они никогда не признают своей вины, – сказала директриса с глуповатой улыбкой, и секретарша снова кивнула, как и в первый раз. Она напоминала марионетку, чьи нити находились в руках миссис Айронвуд.
– Итак, зачем вы за мной послали? – спросила я. Прежде чем ответить, миссис Айронвуд еще дальше отвела назад плечи, став еще прямее и тверже.
– Я попросила миссис Рэндл вести протокол, так как я начинаю официальное слушание об исключении.
– Что? Что я сделала на этот раз? – воскликнула я и посмотрела на миссис Рэндл. На этот раз та не подняла головы. Я перевела взгляд на миссис Айронвуд, глядевшую на меня так пристально, что мне казалось, я чувствую, как ее взгляд проходит сквозь меня подобно лазерному лучу.
– Чего только ты не сделала? Лучше вопрос поставить так. – Директриса покачала головой и посмотрела на меня сверху вниз с высоты своего презрения. – С самого начала, по твоему происхождению, о котором мне откровенно рассказала твоя мачеха, по высокомерию и презрению, которое ты проявила во время нашей первой встречи, по твоему отношению к нашим правилам, когда ты практически сразу же нарушила запрет на выход с территории, по манере, с которой ты пренебрегла моими пожеланиями, я поняла, что твое пребывание в "Гринвуде" – гигантская ошибка, попытка, обреченная на провал. Наказания, предупреждения, даже дружеский совет оказались бесполезными. Люди твоей породы редко меняются к лучшему. Неудача у тебя в крови.
– В чем конкретно меня обвиняют? – с вызовом бросила я.
Вместо того чтобы немедленно ответить, директриса откашлялась и надела очки для чтения в перламутровой оправе. Затем взяла бумаги, лежавшие у нее под рукой, и начала читать.
– Этим мы делаем первый шаг к процедуре исключения, как предписывает устав школы "Гринвуд", утвержденный советом директоров. Ученица, о которой идет речь, – читала она, поглядывая на меня поверх очков, – некая Руби Дюма была вызвана, чтобы ее информировали о том, что состоится слушание по обвинениям, выдвинутым против нее администрацией школы "Гринвуд".
Первое, – продолжала директриса еще более уверенным голосом, – она сознательно и добровольно пошла в помещение, не разрешенное для посещения, расположенное на территории школы, и оставалась там после отбоя.
– Что? – воскликнула я, глядя на опустившую голову миссис Рэндл, быстро строчившую в своем блокноте. – Какое помещение?
– Второе, она сознательно и добровольно допустила аморальное поведение, находясь на попечении школы.
– Аморальное поведение?
– Перечисленные выше обвинения будут выдвинуты, и по ним будет принято решение на официальном слушании об исключении сегодня в четыре часа дня в этом кабинете.
Миссис Айронвуд положила бумаги и сняла очки.
– Информирую тебя, в чем состоит процедура. Решение принимают два преподавателя и председатель школьного совета Дебора Пек. Мы заслушаем обвинения, обсудим доказательства и вынесем решение. Естественно, я буду наблюдать за происходящим.
– Какие обвинения? Какие доказательства?
– Я прочитала тебе, в чем тебя обвиняют, – сказала директриса.
– Я ничего особенного не услышала. Что имеется в виду под моим уходом с территории? Особняк? Об этом речь? – требовательно спросила я. Щеки Железной Леди покраснели, она бросила быстрый взгляд на секретаршу, затем взглянула на меня.
– Едва ли, – отрезала она. – Тебя видели после отбоя возле эллинга.
– Эллинга?
– Куда ты ходила на недозволенное свидание со служащим, Баком Дардаром.
– Что? Кто меня видел?
– Одна из преподавательниц, всеми уважаемый член преподавательского корпуса, много лет работающая в школе, должна добавить.
– Кто? Я могу узнать имя обвинителя? – спросила я, но директриса колебалась.
– Миссис Грей, твоя преподавательница латыни. Так что не может быть и речи о том, что она обозналась, – заключила миссис Айронвуд.
Я покачала головой.
– Когда?
Директриса взглянула на документы так, словно ей потребовалось для этого большое усилие, и сказала:
– Тебя видели входящей в эллинг вчера вечером в семь тридцать.
– Вчера вечером?
– И ты оставалась там после отбоя, – добавила она. – Остальные детали свидетельских показаний миссис Грей будут оглашены на официальном слушании.
– Меня с кем-то спутали. Я не могла быть в эллинге в семь тридцать вчера вечером. Просто позовите Бака и спросите его, – посоветовала я.
Железная Леди ухмыльнулась.
– Неужели ты считаешь, я не сообразила, что надо предпринять? Его первым делом вызвали в этот кабинет сегодня утром, и он сделал письменное признание, – ответила директриса, доставая еще один документ, – подтверждающее то, что видела наша свидетельница.
– Нет, – возразила я, тряся головой. – Он ошибается или лжет. Вы увидите, когда Бак придет на слушание, увидит меня и поймет…
– Бака Дардара уже здесь нет. Его освободили от его обязанностей, и он уже покинул школу, – ответила миссис Айронвуд.
– Что? Его уволили из-за этих ложных обвинений против меня? Но это нечестно.
– Уверяю тебя, – миссис Айронвуд холодно улыбнулась, – он счел мое предложение абсолютно честным. Ты несовершеннолетняя. Если бы не возможный скандал, я бы сдала его полиции.
– Но это неправда. Просто спросите вашу тетю, где я была прошлым вечером.
– Мою тетю? – миссис Айронвуд съежилась, словно гармошка. – Ты хочешь, чтобы я вовлекла миссис Клэрборн в эту вульгарную и отвратительную историю? Как ты смеешь предлагать подобное? Неужели нет предела твоей безнравственности?
– Но вчера вечером я была в особняке и вернулась в общежитие задолго до отбоя.
– Уверяю тебя, – медленно проговорила миссис Айронвуд, – миссис Клэрборн никогда не согласится подтвердить подобное. – Директриса выглядела такой самодовольно-уверенной.
– Но тогда просто позвоните Луи…
– Слепому человеку? Ты хочешь его в это втянуть? Ты собираешься опорочить эту достойную семью? Это твой мотив? Своего рода болезненная акадийская ревность?
– Конечно же, нет, но все это ошибка, – закричала я.
– Это решит наш совет в четыре часа. Не опаздывай. – Железная Леди моргнула. – Ты можешь привести кого-нибудь, кто выскажется в твою защиту. – Она помолчала, потом нагнулась вперед с легкой улыбкой на губах. – Разумеется, если ты хочешь избежать всех этих неприятностей, ты можешь сознаться, признать обвинения и согласиться с исключением.
– Нет, – гневно ответила я. – Я хочу посмотреть на моих обвинителей. Я хочу, чтобы все, кто участвует в этой лжи, взглянули мне в глаза и поняли, что они делают.
– Как тебе будет угодно. – Директриса снова выпрямилась. – Я знала, что ты будешь вести себя вызывающе до конца, и у меня было мало надежды на то, что ты облегчишь положение своей семьи, особенно после той трагедии, которую только что пережила твоя мачеха. Мне тебя жаль, но, вероятно, тебе лучше вернуться к себе подобным.
– Ах, миссис Айронвуд, вопрос не в том, как мне лучше поступить, – возразила я. – Подобные мне люди не смотрят свысока на тех, кому не случилось разбогатеть или быть родом из знатной семьи. Люди моей породы не устраивают заговоров и ничего не замышляют, – бросила я. Векам стало горячо от выступивших слез, но я сдержалась, чтобы не доставить директрисе удовольствия насладиться моим унижением. – Но я не хочу, чтобы меня вышвырнули отсюда под предлогом сфабрикованных обвинений и хитрости, основанной на ненависти.
Железная Леди посмотрела на миссис Рэндл, которая тут же опустила глаза на свой блокнот.
– Для протокола, – снова начала диктовать миссис Айронвуд, – следует записать, что ученица Руби Дюма отрицает все обвинения и желает присутствовать на официальном слушании. Ее информировали о ее правах…
– Правах? Какие у меня здесь права? – поинтересовалась я с саркастическим смешком.
– Ее информировали о ее правах, – подчеркнуто повторила директриса. – Вы все записали, миссис Рэндл?
– Да, – быстро ответила та.
– Дайте ей подписать протокол, как предписывает устав, – велела миссис Айронвуд. Секретарша повернула ко мне блокнот и придвинула его поближе, одновременно протягивая ручку.
– Ты должна подписать здесь, – проинструктировала она меня, указывая на черту, проведенную внизу страницы. Я вырвала ручку у нее из пальцев и начала подписывать.
– Ты не хочешь сначала прочесть? – спросила директриса.
– А зачем? – поинтересовалась я. – Это отлично отрепетированное представление с заранее известным концом.
– Тогда зачем продолжать? – тут же задала она вопрос.
Действительно, подумала я, зачем продолжать? Потом я вспомнила о бабушке Катрин, о том, сколько раз она говорила, что надо принимать самый суровый вызов, все неизвестное, темное. Бабушка всегда охотно боролась за правду, несмотря на то, насколько ужасными были препятствия на пути к успеху.
– Я буду продолжать для того, чтобы все, кто участвует в этом заговоре, смогли посмотреть мне в лицо и дали мне возможность объясниться с ними, – ответила я.
Глаза миссис Рэндл раскрылись от удивления и некоторого одобрения, которое, она была уверена, миссис Айронвуд не заметит.
– Теперь ты можешь вернуться к занятиям, – произнесла Железная Леди. – Ты должна прийти ровно в четыре. Если не появишься, тебя будут судить заочно.