Толпа собралась на пляже, наблюдая за нелепым поведением чужака. Мужчины уселись на землю и делали ставки на то, кто угадает, чем он занимался, - одни полагали, что он строит хижину, другие говорили - каноэ. Дети бегали за иноземцем, пока он бродил по берегу, собирая деревяшки и водоросли, выброшенные морем, и возвращался к деревне, чтобы притащить оттуда высушенные ветки дуба. Женщины принесли корзины, расселись и принялись за плетение, поглядывая, как человек по имени Годфредо кряхтел и пыжился, сооружая нечто непонятное. Марими тоже наблюдала. Она одна знала, что он делал. И лишь она ощущала его боль. Его изгнало собственное племя, так же как много поколений назад изгнали Первую Мать. Как, наверное, страдало его сердце, как одиноко было его душе! Оказаться отрезанным от народа, от преданий, от своих предков! Она молилась, чтобы его план сработал, чтобы люди заметили костер, вернулись за ним и забрали домой.
Каждый день Годфредо спускался на пляж, где аккуратно сооружал холм из деревяшек и травы, защищая его от влаги шкурами и пальмовыми листьями. Потом он часами стоял, вглядываясь в горизонт в надежде увидеть корабль, зажечь огонь и отправить им дымовой сигнал, как испокон веков поступали все жертвы кораблекрушений. Но после спасения он собирался отомстить, ибо сердце дона Годфредо де Альвареса было наполнено не печалью или скорбью, как думала Марими, а яростью, чистой и страшной, и решимостью заставить ублюдков заплатить за каждый час, проведенный им в этом месте.
Пока же у него не оставалось другого выбора, кроме как жить среди индейцев.
Ему выделили отдельную хижину, круглое жилище из веток и травы с отверстием для дыма в крыше. И так, дожидаясь появления корабля, Годфредо старался узнать все, что можно, об этих людях, потому что именно ради этого он покинул Испанию и могилы жены и детей - чтобы путешествовать по свету и увидеть новые земли, на которые еще не ступала нога европейца.
С помощью жестов и рисунков на песке им с Марими удавалось вести незамысловатые беседы, и со временем Годфредо разучил язык топаа, а Марими испанский. Он узнал, что она носит несколько званий: Хранительница Священной Пещеры; Повелительница Трав и Хранительница Ядов; а еще Читающая Звезды, чем она занималась при рождении детей, чтобы предсказать будущее младенца и выбрать для него имя. Также ему стало известно, что ей запрещено выходить замуж, ибо считается, что, вступив в половую связь с мужчиной, она лишится магических способностей, к тому же из-за этого могла заболеть и умереть не только она сама, но и все племя.
По мнению дона Годфредо, чересчур жестокий обычай по отношению к такой красотке.
Люди радостно принимали его в своем кругу, а мужчины приглашали поиграть вместе с ними. Топаа были буквально одержимы азартными играми и могли проводить за ними по несколько дней подряд. Вскоре Годфредо разобрался в палочках, костяшках или что там еще игроки метали, катали и подбрасывали в воздух. Он усвоил стратегию ставок, где в качестве денег использовались бусы из раковин, и заметил, что человека, не умеющего проигрывать, осуждают. Он быстро перенял их привычку курить трубку и выяснил, что ему нравится табак. Но они не знали хмеля и не пили спиртного, чтобы поднять настроение. Когда он сделал вино из дикого винограда и как-то раз ночью жутко напился, топаа испуганно разбежались от него и наотрез отказались разделить с ним напиток, из-за которого человек становится одержимым, поэтому в дальнейшем он пьянствовал в одиночку. Теперь он с нетерпением ждал случая посетить парильню, где горела кора деревьев, где он мог посидеть с другими мужчинами, окутанный жаром, соскабливая с кожи грязь, и откуда потом выходил чистым, освеженным и полным энергии. Ему это нравилось гораздо больше, чем принимать ванны, всегда доставлявшие множество хлопот.
Другие же обычаи топаа изрядно раздражали его. Женщины с колышущимися грудями и мужчины в костюмах Адама! У них не было никакого чувства стыда. Годфредо считал, что их странные законы только поощряли половую распущенность: если муж заставал жену за прелюбодеянием, то имел право развестись с ней и взять за себя жену ее любовника. Топаа устраивали ритуальные пляски плодородия под полной луной, а потом скрывались в хижинах и занимались там известно чем. Незамужних девушек призывали выбрать себе партнеров, и иногда замужние женщины отдавались мужчинам, которые вовсе не были их мужьями. Хотя Марими пыталась объяснить их правила шокированному и не одобрявшему такого поведения Годфредо - что соитие мужчины и женщины пробуждает изобилие земли и обеспечивает племя благословением большого потомства, что половые сношения в действительности являются священными, - он твердо стоял на своем и считал топаа аморальными людьми.
Однажды вечером, когда между ними завязался разговор, Марими рассказала ему историю своего племени, начиная с Первой Матери.
- Откуда ты это знаешь? - спросил он. - Ведь у вас нет письменности.
- Мы рассказываем наши предания каждый вечер. Старые передают их молодым. Так они живут среди нас.
- Звучит не слишком убедительно. Истории обычно изменяются, разные люди рассказывают их по-разному.
- Но не у нас. Мы верим в точный пересказ истории. Дети запоминают ее от своих дедушек и бабушек, поэтому, когда приходит их черед рассказывать, она будет такой же. А как вы храните память о своих предках?
- У нас есть картины. Записи о рождении. Книги.
Они беседовали о богах. Он показал ей распятие и рассказал об Иисусе. Она в свою очередь поведала ему преданья о Создателе Чинигчиниче и семи великанах, которые произвели на свет человеческий род. Еще она рассказала ему о Матери Луне, которой молились топаа, и Годфредо счел этот миф очень наивным - ведь общеизвестно, что Луна - простое небесное тело, вращающееся по орбите вокруг Земли так же, как Солнце и все остальные планеты.
Когда он впервые разделил трапезу с членами племени, то обнаружил, что они неодобрительно смотрят на него. Дон Годфредо был человеком недюжинных аппетитов и не скрывал этого. Он заглатывал пищу, жадно глушил питье и рыгал, не извиняясь. Однако, по-видимому, у этих людей считалось неприличным вести себя за столом подобным образом. Каждый вечер, получая очередную порцию желудевой каши, тушеного кроличьего мяса или супа из устриц, он с горечью вспоминал блюда своей домашней кухни: куропаток и фазанов, сосиски и бекон, айвовое желе, флорентийский сыр и марципан из Сиены. Он мучительно мечтал о говядине, баранине, свинине, домашней птице, голубятине, козьем мясе и телятине; о печенье и хлебе, мясных пирогах и тортах, леденцах и миндале в сахаре; грибах и чесноке, гвоздике и оливках. Он закрывал глаза и видел сыр, яйца, молоко и масло. Кто бы мог подумать, что человеку будет не хватать такой простой пищи? В памяти всплывали горячие дружеские споры за ужином о качестве разных сыров - бри, грюйера, пармезана. Ему хотелось описать вождю топаа прелесть хорошего рокфора или острого швейцарского сыра. Но его бы просто не поняли. Топаа не употребляли в пищу молоко животных. Однако они были превосходными рыбаками, и у них никогда не переводились дары моря - хотя любой цивилизованный человек знал, что рыбу лучше есть с хорошим соусом. Но больше всего дон Годфредо скучал по бочонку отличного бордо.
В свободное от еды, сна и азартных игр время Годфредо стоял на берегу, на рассвете и на закате, в солнцепек и под дождем, в тумане и на ветру, - одинокая фигура в дюнах, - хотя иногда за ним следовали дети, еще не привыкшие к чужестранцу. Он разговаривал сам с собой на незнакомом языке и замирал, всматриваясь в морскую даль. Если бы они понимали его, то топаа узнали бы, что дон Годфредо - ученый, и ему не хватает его книг, счетных инструментов, мензурок и алхимических пробирок, что он тоскует по своей астролябии, квадранту и картам, по часам, перьям и пергаментам, чернилам, письмам и текстам. Они также узнали бы, что дон Годфредо, состоятельный человек, привыкший к удобствам, скучает по дворцам и креслам, блюдам и пуховым перинам. Его язык жаждет интеллектуальной беседы. Он мечтает покататься на коне! О вещах, казавшихся ему раньше данностью, он теперь грустил в мучениях, подобных физической боли.
Однажды туманным промозглым утром, когда не было слышно криков чаек и даже охотники не отправились в каноэ за рыбой, дон Годфредо понуро стоял в насквозь промокшей одежде и вспоминал роман под названием "Подвиги Эспландиана", пользовавшийся сейчас огромной популярностью в Европе. Это была история о рыцаре Эспландиане, который во время осады Константинополя возглавил защиту города от нападавших язычников. Внезапно в рядах осаждавших появилась королева, приехавшая с далекого легендарного острова, который находился "по правую руку от индейцев, рядом с земным раем". Этот остров населяли темнокожие женщины с оружием из чистого золота, а в горах жили сказочные грифоны. Пока грифоны были еще птенцами, рассказывалось в книге, амазонки отлавливали их и скармливали им рождавшихся мальчиков и пленников-мужчин. Позже в романе королева приняла христианство, научилась уважать мужчин, вышла замуж за кузена Эспландиана и увезла его к себе на чудесный остров.
Все, кто читал книгу или слышал эту историю, хоть она и была выдуманной, гадали, существовал ли на самом деле тот сказочный остров. И поэтому Кабрильо с командой, отплывая из Мексики, чтобы исследовать северное побережье, надеялись найти остров, на котором единственным металлом, как о том говорилось в книге, было золото. Однако, встав на якорь в южной бухте и увидев, как просто живут аборигены и что там нет ни золота, ни прекрасных амазонок и сказочных грифонов, они нарекли это место по названию сказочного острова - Калифорния, - в насмешку из-за постигшего их разочарования.
Вспомнив об этом, дон Годфредо пришел к мрачному выводу: у местных людей нет ничего, что имело бы хоть какую-то ценность для Испанской короны. Возможно, минуют годы, прежде чем появится следующий корабль! И хотя дикари могут прокормить его тело, они не способны дать пищу его душе. Она зачахнет и умрет, а он сойдет с ума.
В отчаянии он оглянулся на берег и увидел наблюдавшую за ним Марими, тюленьи шкуры окутывали ее высокую фигуру, в глазах светилась печаль. Как описать ей ту ужасную участь, на которую обрекли его бывшие товарищи, что человеку требуется дело, что он лишится рассудка, если будет только есть, играть и курить трубку?
- Я образованный человек! - кричал он сквозь ветер. - У меня есть разум, я любознателен! А теперь мне придется гнить в этом месте!
Марими подошла, взяла его за руки и перевернула их ладонями вверх. Она что-то сказала, но он лишь покачал головой.
- Я не понимаю тебя.
Она указала на каноэ, лежавшие на берегу, гарпуны и рыбацкие сети. Она назвала имена рыбаков, с которыми он был знаком. Показала рукой на хижину мужчины, изготавливающего ножи, потом на жилище пожилой женщины, собиравшей бусы из раковин. Она подняла руки Годфредо к его лицу и задала вопрос.
- Чем я занимаюсь? Ты об этом спрашиваешь?
Годфредо пытался несколько недель кряду рассказать ей о своей профессии, но как объяснить девушке, которая не представляла, что такое алфавит и письмо, что он был хроникером?
И тогда его вдруг осенило.
- Кровь Господа нашего! Теперь я понял, о чем ты говоришь! Ведь именно за этим я и отправился в плавание! Чтобы описывать путешествия и открытия исследователей! И что же я делаю сейчас? Сижу на заднице и жду, пока меня спасут!
Он хотел было расцеловать ее, и расцеловал бы, если бы не странное выражение ее глаз, словно она поняла его намерение, и тут же быстро отстранилась.
Уныние Годфредо сменилось возбуждением. Для начала он обменял свою отличную бархатную шляпу на несколько перьев из головного убора вождя, чтобы в дальнейшем использовать их для письма. Когда охотники принесли оленя, добытого в горах, Годфредо выторговал у них шкуру в обмен на жилет с подкладкой, и в течение пары дней, пока племя пировало олениной, люди видели, как он работал над оленьей кожей, обдирая, растягивая ее, натирая мелом и пемзой, пока у него не получилось то, что он назвал пергаментом. Наконец из жидкости кальмара он приготовил чернила.
Теперь он был готов начать свою летопись. Но сначала ему требовалось узнать, где он находился.
Когда испанцы проплывали на север мимо этой равнины, то назвали ее Долиной Дыма. Причиной тому были не только многочисленные костры у стоянок племен, но и умышленно подожженные заросли кустов. У индейцев существовал обычай - все время жечь кустарник, что, как объяснила Марими, способствовало появлению новых растений и помогало предотвращать сильные пожары. Годфредо однажды довелось стать свидетелем такого поджога. Пламя бушевало несколько дней из-за того, что старый подлесок был очень густым и сухим. Но индейцы знали: чтобы избежать большого пожара, необходимо периодически устраивать пожары поменьше. В результате горные хребты, окружавшие местность, задерживали дым, и долину всегда окутывала дымка; в иные дни в коричневом воздухе невозможно было разглядеть даже верхушки гор.
Годфредо решил нарисовать карту.
Марими стала его проводником. Она шла по тропам впереди, ведя его за собой, ее роскошные бедра плавно покачивались у него перед глазами, а иногда сквозь травяную юбку его взгляду открывалась гладкая бронзовая кожа чуть пониже спины. Она останавливалась на холмах и, указывая рукой, произносила названия мест. На северной стороне гор Топаангна жили чумаш, их селение называлось Маливу (Годфредо произносил Малибу очень веселя этим Марими). Топаа и чумаш враждовали и не имели общих дел. Их граница проходила через Маливу Крик, и у них были разные языки, что сначала показалось Годфредо странным.
- Но ведь они живут всего лишь за горой.
Однако потом он вспомнил, что французов и испанцев тоже разделяют лишь горы. Марими показывала ему другие поселения: Кавенгна и Сими. Они миновали горные вершины, где взору Годфредо предстала долина, покрытая дубовыми рощами. У нее не было своего названия, поэтому он нарек ее Лос-Энкинос.
Проходя через поселения других племен, дон Годфредо отметил отсутствие класса воинов. Похоже, что копья и луки изготавливали только для охоты, а не для войны. Споры между племенами, рассказывала Марими, обычно не носили серьезного характера и быстро разрешались. Обитатели Долины Дыма, по-видимому, в большинстве своем были людьми миролюбивыми и неагрессивными, в отличие от ацтеков, которые со своей развитой цивилизацией до завоевания были очень воинственным народом. И тогда дон Годфредо подумал об истории собственного народа, европейцев, написанной кровью через века. И новая мысль посетила его: неужели знания порождают агрессию?
Годфредо заметил, что, где бы они ни шли, девушка всегда бережно относилась к земле. Со всеми предметами она обращалась с уважением и почтением. Перед тем как снять фрукт с дерева или зачерпнуть воды из ручья, совершала что-то вроде простого обряда в виде просьбы или выражения благодарности. Годфредо видел, как индейцы извинялись перед животными, которых убивали:
- Дух кролика, я прошу прощения за то, что съем твое мясо. Пусть вместе мы завершим круг жизни, которая дарована нам Создателем Сущего.
Марими объяснила: топаа верили, что пойманное животное само покорялось охотнику, если люди относились к нему с должным уважением.
Их картографическое путешествие было недолгим, потому что Марими не хотела уходить далеко от племени, а Годфредо от берега океана. Когда они вернулись и карта была готова, Годфредо со всем усердием принялся записывать свою историю, которая, как он предвидел, по его возвращении будет иметь огромный успех в Испании и Европе. Наверху пергамента он написал: "Здесь начинается летопись и история моего жития среди дикарей-индейцев Калифорнии". И он взялся за перо и чернила со всей серьезностью человека, настолько преданного своему делу, что в его голове не осталось места для других мыслей. Годфредо делал это в надежде уберечь себя от судьбы худшей, чем оказаться в открытом море на доске: он начинал испытывать страсть к девушке, принявшей обет целомудрия.
Ему хотелось начать с науки, но поскольку науки как таковой здесь не существовало, он выбрал вместо нее медицину. Годфредо записывал те ритуалы и целебные процедуры, на которых Марими разрешала ему присутствовать. Если у детей прорезались зубы, она брала лепестки дикой розы, высушивала их, потом варила и затем прикладывала лепестки к деснам малышей. Для лечения желтухи, пока желудевый суп еще кипел, Марими расчесывала над ним свои волосы, скидывая в него вшей. Годфредо был впечатлен: подобный способ часто применялся в Испании, где все знали, что вода со вшами - лучшее лекарство от заболеваний печени.
Однако он наблюдал и за процедурами, которые были ему не вполне понятны и уж вовсе не носили научного характера: когда травы и лекарства не помогали, в дело вступала магия. Годфредо знал, что это не "сила" орлиного пера, клыков койота или кожи гремучей змеи оказывала исцеляющее воздействие, а скорее совместная сила веры больного в целительницу и целительницы в саму себя. Оба верили, что она может вылечить его, и каким-то образом собственная сила воли пациента воздействовала на процесс лечения. Годфредо почти восхищался этим методом. Вот если бы подобная вера появилась в Европе, где большинство докторов - шарлатаны! И если пациент не справлялся, то выздороветь помогала сила воли всего клана. Годфредо сам стал свидетелем такому чуду, когда однажды на берег принесли раненого охотника на тюленей. Мужчина напоролся на копье, и теперь его рана гноилась, из-за чего он весь горел. Марими в соответствии с ритуалом развела костер рядом с телом умиравшего человека. Тем временем первая семья раненого окружила его плотным кольцом, а за их спинами встала вторая семья, состоявшая из кузенов, дядек и теток. Марими потрясла погремушками на четыре стороны света, взывая к их силе. Подняв голову, она пела луне. Она посыпала тело мужчины истолченными водорослями и тюленьим жиром нарисовала загадочные символы на его горевшей коже. Потом достала камень, на котором были вырезаны изображения многоножек. Она показала его луне, четырем ветрам и затем бросила кусок смолы на камень, закрыв рисунок, "убив" многоножек, считавшихся символами смерти. И сразу же мужчина стал легче дышать, жар отступил, а после песен, пропетых его семьей, он открыл глаза и попросил воды.
Годфредо утверждал, что это была магия, тогда как Марими сказала, что это просто помощь духов. А то, что Марими считала магией, Годфредо называл наукой. Когда ему все-таки удалось убедить ее надеть очки, она воскликнула, что благодаря их магии по-новому увидела мир вокруг себя. Он попробовал растолковать ей, что такое стекло и линзы, но Марими не стала слушать. Особенно после того как он показал ей, что с помощью очков умеет добывать огонь, просто подержав их на солнце и не пользуясь палочкой, которой топаа обычно терли о кусок дерева.
Он записывал их религиозные обряды. Во время зимнего солнцестояния топаа собирались в священном каньоне, где все племя ждало появления Марими из пещеры. Когда она выходила, то три раза стучала по изображению солнца на своем посохе, поднимала его к небу и "перетягивала" светило обратно на север, возвещая конец зимы и начало возврата солнца. Все радовались, и Годфредо переносил это на пергамент.