До того как вышел "Консенсус", я никогда не думала, что книги могут обладать такой властью. Я прочитала тонны иллюстрированных книг, нее произведения Роальда Даля и "Хроники Нарнии" Клайва Льюса. Но тем летом я все чаше думала о такой книге, которая может изменить людей, и мне хотелось стать ее автором и, возможно, феминисткой.
В тот год на Рождество, когда мы сидели за праздничным столом и ели рождественское полено, мама сделала объявление: она решила вновь пойти учиться и получить диплом архитектора. Она пообещала, что в нашей жизни ничего не изменится, кроме того, что папе иногда придется кормить нас ужином.
Несколько лет спустя моя мама получила работу в архитектурном бюро "Бикон и Бикон". После школы я любила заходить к ней в офис, который располагался в старинном доме в центре города. Все комнаты были устланы коврами, а в воздухе стоял запах бумаги и чернил. Там был забавный наклоненный стол, за которым работала мама: она рисовала сложные и в то же время очень элегантные чертежи, делая твердой рукой четкие штрихи и линии. На нее работали два человека - оба молодые мужчины, которые, похоже, боготворили ее. Мне же она казалась настоящей феминисткой, потому я не считала, что колготы, высокие каблуки, красивая заколка в волосах противоречат тому понятию, ведь главное - это то как ты себя ведешь и как строишь свою жизнь. А моя мама была самостоятельной, уверенной в себе женщиной.
Когда мне было тринадцать, я прочитала в частной газете, что Мэри Гордон Ховард будет встречаться с читателями и подписывать книги нашей, городской библиотеке. В это время из-за болезни мама чувствовала себя уже слишком плохо, чтобы выходить из дома, поэтому я решила сделать ей сюрприз: сходить в библиотеке подписать книгу. Я надела желтое платье с рисунком в индийском стиле, заплела косы, завязала их желтыми лентами и дополнила образ сандалиями на платформе. Прежде чем уйти, я зашла к матери.
Она лежала на кровати, шторы в комнате ли закрыты. Как всегда, старые дедовские часы размеренно отсчитывали минуты: тик-тик-так. И я представила, как маленькие зубчики механизма с каждым тик-таком откупают кусочки времени, отведенного маме, неумолимо сокращая его.
- Куда ты собралась? - спросила мама. Ее голос, прежде ласкающий слух, превратился в писклявый скрежет.
- В библиотеку. - Я так и сияла от того, как мне хотелось раскрыть ей секрет.
- Это хорошо, - сказала она. - Ты выглядишь мило. - Она глубоко вздохнула и продолжила: - Мне нравятся твои ленты. Где ты их взяла?
- В твоей старой коробке для шитья.
Она кивнула:
- Мой отец привез их из Бельгии.
Я потрогала ленты, усомнившись, можно ли было мне их брать.
- Нет-нет, - угадав ход моих мыслей, сказала мама. - Носи их. Они же для этого и предназначены, так ведь? И потом, - повторила она, - ты выглядишь очень мило.
У мамы опять начался приступ кашля. Впервые он появился за год до того, как выяснилось, что она больна. Я боялась этого звука - пронзительного и слабого одновременно, он напоминал мне стон задыхающегося беспомощного животного. Услышав, что маме плохо, в комнату вошла сиделка. Она сияла зубами колпачок со шприца и зажала мамину руку двумя пальцами.
- Все хорошо, дорогая, все хорошо, - успокаивающе сказала она, осторожно вводя мглу. - Сейчас ты уснешь, а когда проснешься, будешь чувствовать себя лучше.
Мама посмотрела на меня и подмигнула.
- Сомневаюсь я в этом, - сказала она, начиная проваливаться в сон.
Я села на велосипед и поехала по Мейн-стрит к библиотеке. И пока я жала на педали, в моей голове начала формироваться идея, что Мэри Гордон Ховард здесь, чтобы спасти меня. Она признает меня: увидит и инстинктивно почувствует, что я тоже писатель и феминистка и однажды напишу книгу, которая изменит мир. И я начала еще яростнее крутить педали, понимая, что опаздываю на свое драматическое преображение.
Добравшись до библиотеки, я бросила велосипед в кусты и побежала наверх в главный читальный зал. Двенадцать рядов женщин сидели на складных стульях. Великая Мэри Гордон Ховард стояла перед ними за трибуной. Она выглядела, как женщина, готовая к борьбе, в классическом костюме стального цвета с огромными подкладки плечами. Я ощутила скрытую враждебность в воздухе и прошмыгнула за стеллаж.
- Да? - Мэри Гордон Ховард рявкнула женщине в первом ряду, которая подняла руку. Это была наша соседка, миссис Агноста.
- Все, что вы говорите, очень хорошо, - аккуратно начала Агноста. - Но что, если вы не счастливы в жизни? Я имею в виду, я не уверена, что жизнь моей дочери должна отличаться от моей. На самом деле, я хочу, чтобы моя дочь была такой же, как я.
Мэри Гордон Ховард нахмурила брови. В ее ушах были невероятные голубые камни, а когда она подняла руку, чтобы поправить серьги, заметила на ее запястье прямоугольные часы с бриллиантами. Почему-то я не ожидала, что Мэри Гордон Ховард будет усыпана украшениями. Затем она опустила голову и уставилась на миссис Агносту, как бык, готовый на нее напасть. На долю секунды я даже испугалась Агносту, которая, без сомнения, понятия не имела, куда она шла, а просто хотела культурно провести день.
- Это, моя дорогая, потому, что вы классический самовлюбленный человек, - заявила Мэри Гордон Ховард. - Вы так любите себя, что уверены, что люди могут быть счастливы, только если они "такие же, как вы". Вы - показательный пример женщины, которая является препятствием мешающим другим женщинам развиваться. Что ж, подумала я, возможно, это и правда, и если бы все женщины были похожи на миссис Агносту, то они целыми днями пекли бы печенье и чистили унитазы.
Мэри Гордон Ховард оглядела комнату, и на ее лице появилось выражение триумфа.
- Сейчас, если вопросов больше нет, я с радостью подпишу ваши книги.
Вопросов больше не было: все были слишком напуганы властностью и авторитетом писательницы. Я встала в очередь, прижимая к груди мамин "Консенсус". Главный библиотекарь, мисс Детутен, которую я знаю еще с детства, стояла рядом с Мэри Гордон Ховард, подавая ей книги. Писательница подписала несколько книг, после чего с выражением досады на лице повернулась к мисс Детутен и проворчала:
- Боюсь, что им уже не поможешь - темные, непросвещенные домохозяйки.
К этому моменту я была уже третьей в очереди и все прекрасно слышала:
- О нет! Это совсем не так.
Я хотела рассказать ей о своей матери, о том, как "Консенсус" изменил ее жизнь. Мисс Детутен сжалась и зардела от смущения, затем обернулась и заметила меня:
- Это же Кэрри Брэдшоу, - объявила она слишком счастливым голосом, словно она была рада, что я здесь, потому что Мэри Гордон Ховард хотела бы со мной познакомиться.
Мои пальцы впились в книгу, я не могла пошевелиться, а на лице застыла глупая, застенчивая улыбка. Гордон, как я сейчас стала ее про себя называть, посмотрела в мою сторону и продолжила подписывать книги.
- Кэрри собирается стать писательницей, - разглагольствовала Детутен.
- Это так, Кэрри?
Я кивнула и неожиданно привлекла внимание Гордон. Она даже отложила ручку.
- И почему? - спросила она.
- Извините? - прошептала я. Мое лицо горело.
- Почему ты хочешь стать писателем?
Я смотрела на мисс Детутен в поисках поддержки, но она выглядела так же испугано, как и я.
- Я… я не знаю.
- Если у тебя нет достойной причины, чтобы стать писателем, то забудь об этом, - огрызалась Гордон. - Писатель должен иметь что-то, что он хочет рассказать людям. И лучше, ли это будет что-то интересное. Если ты не можешь сказать ничего интересного, то зачем тебе быть писателем. Начни заниматься чем-нибудь полезным. Стань, например, врачом.
- Спасибо, - прошептала я.
Гордон потянулась к книге моей мамы. В какой-то момент я подумала о том, чтобы схватить ее и убежать, но я была слишком испугана. Гордон небрежно надписала свое имя резким, мелким почерком.
- Спасибо, что пришла, Кэрри, - сказала мисс Детутен, отдавая мне книгу.
Во рту у меня пересохло, поэтому я могла только кивнуть, после чего, спотыкаясь, побрела прочь. Я была слишком слаба, чтобы ехать на велосипеде, поэтому я села на обочину пытаясь восстановить силы. Я ждала, пока ядовитые волны стыда за то что я стояла там молчала, накроют меня, и, когда они прошли, вновь почувствовала свое тело и начала мыслить, но у меня было ощущение, что вся моя прежняя система координат разрушена и я не знаю, что мне делать дальше. Потом я села на велосипед и поехала домой.
- Как съездила? - шепотом спросила меня мама позже, когда была в сознании. Я сидела на стуле рядом с ее кроватью и гладила ее руку, думая, что она всегда хорошо заботится о руках, даже сейчас, если смотреть только на ее руки, никогда не догадаешься, что она тяжело больна. Я пожала плечами:
- У них не было нужной мне книги.
- Может быть, в следующий раз.
Я так и не сказала маме, что ходила на встречу с ее кумиром - Мэри Гордон Ховард, что та подписала ее книгу. И конечно, мама так и не узнала, что Мэри Говард Ховард не была феминисткой. Разве можно быть феминисткой и обращаться с другими женщинами, как с грязью? В этом случае ты оказываешься просто дрянной девчонкой вроде Донны ЛаДонны. Я никому так и не рассказала о том, что произошло. Но эта история осталась со мной, как страшная порка, которую можно заставить себя выкинуть из головы, но следы на теле никогда не дадут окончательно о ней забыть.
Я до сих пор чувствую обиду и стыд, когда думаю об этой встрече. Я хотела, чтобы Мэри Гордон Ховард спасла меня, но это было так давно, а я уже совсем не та девочка, я не должна чувствовать себя пристыженной, Я переворачиваюсь на другой бок, кладу подушку под щеку и опять думаю о Себастьяне. Меня больше не нужно спасать.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Конкуренция
- Я слышала, Донна ЛаДонна встречается с Себастьяном Киддом, - говорит Лали, подавляя очки для плавания.
Что? Я пробую ногой воду в бассейне, поправляю лямки своего купальника "Спидо" и пытаюсь успокоить себя.
- Правда? - спрашиваю я, придавая твоему голосу будничность. - Откуда ты это взяла?
- Она сказала двум Джен, а они растрепали всем остальным.
- Может, она все выдумывает, - говорю я, разминая ноги.
- Зачем ей это нужно?
Я пожимаю плечами, и мы с Лали занимаем соседние дорожки.
- На старт… Внимание… Марш! - командует тренер Нипси, и, когда мы с Лали одновременно прыгаем в воду, я вдруг кричу: "Я была на свидании с Себастьяном Киддом". И успеваю заметить выражение шока на лице Лали, когда она животом плюхается в воду.
Вода холодная, около двадцати трех градусов. Я проплываю одну дорожку, разворачиваюсь и, когда вижу, что Лали меня догоняет, начинаю усиленно грести. Лали плавает лучше меня, зато я лучше ныряю. Мы дружим уже почти восемь лет и очень много времени проводим вместе. Перед соревнованиями мы встаем в четыре утра, проглатываем странную стряпню из сырых яиц, которая делает нас сильнее, и раскрашиваем наши лица в цвета школы. Летом мы ездим в специальные лагеря для пловцов, где веселимся по полной: меняемся одеждой и обувью, придумываем смешные танцы и демонстрируем их на дискотеках. На нас кричат тренеры, ругаются матери, из-за нас плачут маленькие дети. Нас определенно считают плохим тандемом, но мы все еще вместе, и никто не смог пометать нашей дружбе.
Мы плывем восемь изнурительных кругов разными стилями. Лали обходит меня на шестом круге, и, когда я, наконец, доплываю до финиша и дотрагиваюсь рукой до стенки, она уже стоит надо мной.
- Хороший способ сорвать соревнование, - говорит она, хлопая меня по ладони.
- Кроме того, что это правда, - говорю я, сгребая полотенце и вытирая голову.
- Что?
- Вчера вечером он пришел ко мне домой. Мы съездили в музей, а затем отправились к нему домой, где полночи целовались.
- Ага. - Она сгибает ногу, похлопывает себя по бедру, чтобы снять напряжение с мышц, и начинает делать растяжку.
- И он провел лето в Риме. И… - я оглядываюсь, чтобы убедиться, что никто нас не подслушивает, - он грызет ногти.
- Ну, хватит, Брэдли.
- Лали, - шепчу я. - Я серьезно.
Она перестает тянуться и пристально смотрит на меня. Сначала мне кажется, что Лали сердится, но потом она ухмыляется и выпаливает тоном:
- Да ладно, Кэрри. С чего бы это Себастьян стал встречаться с тобой?
На какое-то мгновение мы обе ошеломлены этими ужасно неловкими словами. Так бывает между друзьями, когда вы как будто встаете по разные стороны баррикад. Что будет дальше? Ты говоришь что-то противное, чтобы защищаться. Она говорит что-то жестокое из вредности. Ты задумываешься, а будете ли вы после этого вообще разговаривать. Но возможно, она это имела в виду, поэтому ты даешь ей еще один шанс.
- А почему бы и нет? - спрашиваю я, пылясь прояснить ситуацию.
- Только из-за Донны ЛаДонны, - говорит она. - Я имею в виду, если он встречается ней… Тебе бы тоже показалось странным, что встречается с кем-то еще.
- Может, между ними ничего нет.
У меня сжимается горло. Я так ждала, когда смогу рассказать Лали о нашем свидании, все в мельчайших подробностей, что он сказал и что сделал, - но сейчас не могу. Что, если он действительно встречается с Донной ЛаДонной? Я буду выглядеть как полная дура.
- Брэдшоу! - кричит, тренер Нипси. - Что, черт возьми, с тобой сегодня происходит? Быстро на трамплин.
- Прости, - говорю я Лали, как будто в чем-то виновата, беру полотенце и иду к мостикам для прыжков.
- Мне нужно, чтобы к четвергу ты научилась делать половину сальто назад и пируэт! - кричит тренер Нипси.
Великолепно. Я поднимаюсь по ступенькам, ведущим к трамплину, пытаясь представить прыжок. Но вместо этого у меня в голове воспоминания о той ночи в "Эмеральд", когда Донна ЛаДонна и Себастьян целовались у всех на виду. Может, Лали права: зачем ему добиваться моей благосклонности, если у него есть Донна ЛаДонна? Хотя, может, он и не встречается с ней и Лали просто пытается ввести меня в заблуждение. Но зачем ей это делать?
- Брэдшоу! - кричит тренер Нипси. - Я не могу ждать тебя целый день.
Ну, хорошо. Я поднимаюсь еще на четыре ступени, отталкиваюсь левой ногой и подпрыгиваю вверх и вперед. Как только я оказываюсь в воздухе, я понимаю, что прыжок будет ужасным. Мои руки и ноги разлетаются в разные стороны во время исполнения сальто, и я плюхаюсь в воду, ударяясь головой и спиной.
- Ну и что это было, Брэдшоу? Ты даже не стараешься, - распекает меня тренер Нипси.
Обычно я стойко переношу удары, но сейчас у меня в глазах стоят слезы, и я не уверена, что это только из-за боли от неудачного входа в воду - мое эго уязвлено не меньше моей спины. Я смотрю на сидящую на трибуне Лали, надеясь на сочувствие, но она не обращает на меня никакого внимания. И представьте мое удивление, когда буквально в футе от нее я вижу Себастьяна. Почему он продолжает появляться так неожиданно? Я решительно не готова к этому.
Я возвращаюсь назад на мостик, не осмеливаясь даже посмотреть на него, но я чувствую, он не отрывает от меня глаз. Моя вторая попытка выходит немного лучше, и, когда я врезаю из воды, вижу, что Лали и Себастьян разговаривают. Лали смотрит на меня и поднимет руку с зажатым кулаком, чтобы подбодрив меня:
- Давай, Брэдли!
- Спасибо, - машу я в ответ.
Себастьян перехватывает мой взгляд и подбивает.
Мой третий прыжок получается совсем неплохо, но Лали и Себастьян слишком увлечены беседой, чтобы заметить это.
- Эй, - говорю я, выжимая воду из волос, перешагиваю через ряды кресел, чтобы добиться до них.
- О, привет, - говорит Лали, как будто она меня сегодня еще не видела. Сейчас, когда Себастьян здесь, мне кажется, она должна чувствовать неловкость за то, что наговорила.
- Было больно? - спрашивает Себастьян, когда я сажусь рядом с ним. Он гладит меня по голове. - Со стороны это выглядело ужасно.
Я смотрю на Лали: ее глаза расширяется.
- Да ну, ерунда, - пожимаю я плечами. - Такое часто случается.
- Мы только что разговаривали о той ночи, когда лазили на коровник, - говорит Лали.
- Вот это было шоу, - подхватываю я, пытаясь вести себя так, как будто все в, порядке вещей, словно я нисколько не удивлена, что Себастьян ждет меня здесь.
- Хочешь, я подвезу тебя домой? - спрашивает он.
- Конечно.
Он провожает меня до двери в раздевалку, и мне становится легче: я вдруг понимаю, что злилась из-за того, что он разговаривал с Лали, а я не хочу его ни с кем делить. Ведь мы так мало знакомы, поэтому все время должны проводить вместе. И затем я чувствую себя ужасно: как вообще я могу так думать, ведь Лали - моя лучшая подруга.
Чтобы лишний раз не встречаться с Лали, я решаю пройти к парковке через спортивный зал. Я так и не досушила волосы, а джинсы, надетые на мокрое тело, неприятно липнут к бедрам. Я вижу машину Себастьяна - она на противоположном конце стоянки - и направляюсь к ней. Вдруг прямо передо, мной проезжает и останавливается бежевая "Тойота". Открывается окно, и из него высовывается Джен Эс.
- Привет, Кэрри, - как ни в чем не бывало говорит она. - Куда идешь?
- Никуда.
Из-за нее выглядывает Джен Пи:
- Хочешь съездить в "Гамбургер Шэк"?
Я одариваю их скептическим взглядом. Они никогда раньше не предлагали мне сходить в "Гамбургер Шэк", черт, да они вообще никогда никуда меня не приглашали. Они что, действительно думают, что я идиотка?
- Я не могу, - неясно отвечаю я.
- Почему нет?
- Мне нужно идти домой.
- Но у тебя же найдется время на гамбургер, - говорит Джен Эс. Возможно, все дело в моем воображении, но я слышу легкую угрозу в ее голосе.
Себастьян нажимает на клаксон. Я подпрыгиваю от неожиданности. Джен Эс и Джен Пи обмениваются взглядами.
- Залезай, - настаивает Джен Пи.
- Действительно, девчонки, спасибо, но как-нибудь в другой раз.
Джен Эс свирепо смотрит на меня. И в этот раз в ее голосе определенно слышится враждебность.
- Делай, как, тебе нравится, - говорит она и поднимает стекло.
Затем они просто сидят в машине и смотрят, рак я иду к машине Себастьяна и сажусь в нее.
- Привет, - говорит он и целует меня.
Я отстраняюсь.
- Лучше не стоит. За нами следят. - Я показываю на бежевую "Тойоту". - Две Джен. - Ну и что? - говорит он и целует меня снова. Я отвечаю на его поцелуй, но через несколько секунд отстраняюсь.
- Две Джен - это лучшие подруги Донны ЛаДонны.
- И?
- Ну, очевидно, они ей все расскажут, о тебе и обо мне, - осторожно говорю я, не желая казаться слишком мнительной.
Он морщится, поворачивает ключ зажигания, и машина с визгом трогается со второй передачи. Я оборачиваюсь назад: "Тойота" едет прямо за нами.
- Не могу поверить, - бормочу я. - Они преследуют нас.
- О, ради бога, - говорит он, глядя в зеркало заднего вида. - Может, сейчас самое время преподать им урок.