Принял успокоительное и вскоре забылся тревожным сном. Ему снились кошмары, и в них фигурировал Мишка, который либо душил его, либо пытался убить. Марк метался во сне, страдал; несколько раз просыпался от собственного крика, но тут же снова его голову дурманили сновидения. Часу в третьем ночи сон окончательно оставил его, и до утра он уже не сомкнул глаз.
Он с малых лет привязан к Мише, любил его. Тот всегда защищал более слабого Марика, и между ними никогда даже кошка не пробегала, – если не считать, что его предпочла Света.
"Не могу, не имею права сделать ему такую подлянку! – шептал он, мучаясь совестью. – Я ведь стольким ему обязан. Но правда ли?.. Жив ли?.. Почему я должен верить какой-то болтовне?"
На минуту представил, что передал услышанное Светлане, и ужаснулся. "Конечно, все рухнет! Свадьбы не будет! У нее возродится пустая надежда… Произойдет непоправимое: будет разбита и ее жизнь, и моя. А скандал?.. Обратно ничего вернуть нельзя…"
Как нужен ему сейчас совет любящего, близкого человека! "Мама родненькая! Только ты могла бы подсказать лучше, как поступить!" – скорбел он о матери, безвременно погибшей в авиакатастрофе.
Лишь под утро к нему пришло решение.
"Будь что будет! Не могу отказаться от своего счастья, столько лет о нем мечтал! – Слезы туманили ему глаза. – А Света? А Петенька и Вера Петровна? Что с ними будет, если все, что говорил Челкаш о Мише, лишь легенда, а может, просто вранье?"
Перед его мысленным взором поплыли жуткие картины: они в нужде и лишениях, Светлана в лапах какого-нибудь проходимца… Он застонал, как раненый зверь. Нет! Не отдаст ее никому! Не скажет ни слова!
Приняв это решение, Марк ясно понимал, что делает: если Миша действительно жив – обманом отнимает у него любящую его женщину и сына, предает лучшего друга. Боль, испытываемая им, казалась невыносимой… Но, мужественный по натуре, он терпеливо переносил эту боль. Вообще он редко плакал, но сейчас слезы непроизвольно текли из глаз, – он оплакивал свое предательство.
Для проведения свадьбы Марк снял банкетный зал ресторана в Доме туриста: несколько лет работал там по совместительству в джаз-оркестре, был дружен с администратором – тот стал директором ресторана.
– Тебе, дорогой, сделаем крупную скидку! – расплылся в улыбке добродушный, толстый армянин. – Кавказского вам здоровья и счастья!
Несмотря на это, свадьба стоила Марку всех накоплений, которые удалось сколотить за несколько лет напряженной работы. В первоклассном ресторане гостей набралось более полусотни. Родственников – очень мало; из родителей – только Вера Петровна. Розанова после долгих обсуждений решили не приглашать.
– Может, откроем ему все, доченька? – мучилась сомнениями мать. – Ну сколько можно держать его в неведении? Неужели всю жизнь? Имеем ли мы право? Тем более такой день – свадьба дочери!
Ей было жаль его, и душа у нее страдала. Но Светлана воспротивилась, решительно возразила матери:
– Нет, мама! И ему будет плохо, и нам. Для меня отец – не он! Так в какой роли ему выступать на свадьбе? Столько лет его не было – и вдруг бац, явился! Мне его тоже очень жаль, мама, но слишком поздно!
Так что из родни на свадьбе присутствовали только Варя с мужем и младший брат Григорьева, Дмитрий Кузьмич, с семейством, – с ними поддерживали отношения.
Еще меньше родственников – со стороны Марка.
– Веруся! А у Марка что, совсем родных нет? – спросила Варя у сестры, когда в ожидании молодых та знакомила ее с прибывающими гостями.
– Я и сама всех не знаю, – призналась Вера Петровна. – Видишь вон того, большого, полного? Правда, похож на Крокодила Гену? Так это дядя Марка со стороны отца. А те двое молодых людей – братья его двоюродные. – И добавила с явным неодобрением: – У него мало кто здесь остался. Все, как только можно стало, перебрались на историческую родину.
Зато знакомых, друзей и, конечно, нужных людей – в избытке, никого не забыли. Присутствовали также и супружеские пары Винокуровых и Хлебниковых, друзья Светланы по консерватории и из Театра музкомедии. Со стороны Марка – в полном составе его ансамбль во главе с руководителем; вся знакомая артистическая тусовка; дружественные представители прессы.
Среди гостей Светланы выделялась яркой внешностью и самоуверенной осанкой Алла, та самая обладательница контральто, – единственную из выпуска ее приняли в труппу Большого театра. Рядом с ней, крепко держа ее за локоть, возвышался незнакомый жгучий брюнет восточной внешности: вкусы ее не изменились.
– А куда Ладо подевался? – они ведь собирались пожениться? – осведомилась меццо-сопрано Эллочка у товарища по консерватории.
Их пути с Аллой давно уже разошлись, и она была удивлена. Сама уже успела выйти замуж, развестись и тоже пришла на свадьбу с новым другом.
– Говорят, его родители так и не дали согласия, чтобы женился на русской, и она его прогнала. Надо же – столько лет тянул резину! – охотно поделился бывший сокурсник сплетнями. – Но она, как видишь, не горюет. Еще бы – такой великолепный голос!
Разношерстная публика, веселая и раскованная, в большинстве знакомая между собой, переговариваясь, пересмеиваясь, рассказывая анекдоты, ожидала прибытия новобрачных.
Но вот они показались в дверях зала, в сопровождении свидетелей. Молодожены выглядели чрезвычайно эффектно. Златокудрая, синеглазая Светлана, в воздушном подвенечном платье, с маленьким венком на голове, казалась принцессой из волшебной сказки. Высокий, стройный Марк, в черном дорогом костюме и ослепительной сорочке, в солидных очках и с красивым пробором в черной шевелюре, гармонично дополнял новобрачную, оттеняя ее сияющую красоту.
Оба, веселые, оживленные, радостно отвечали на поздравления гостей. По традиции их буквально завалили цветами и подарками.
За свадебным столом веселье било ключом. Соблюдением процедуры и чередованием тостов остроумно руководили тамада и его помощник – оба известные эстрадники, один в прошлом знаменитый конферансье.
– Слушай, а это не Трунов ли? – толкнула локтем Веру Петровну сидевшая рядом Варвара. – Вон тот, пожилой, с оттопыренными ушками? Он уже вроде не выступает.
– Ну да, он друг Марика: под его руководством работал в театре эстрады, – шепнула Вера. – Редко уже выступает, но его любят приглашать на все тусовки. Прекрасный человек, и очень остроумный.
В перерыве организовали импровизированный концерт, – ведь здесь присутствовали талантливые артисты, и немало. Особенно всем понравился пародийный эстрадный танец и виртуозное исполнение Марком мелодий Глена Миллера. Позволили себя уговорить и Светлана с Аллой – исполнили свой знаменитый дуэт из "Пиковой дамы", и после долгого перерыва он прозвучал великолепно.
Ну а потом, как принято, общие танцы, – энергичные, подвижные представители шоу-бизнеса продемонстрировали в узком кругу свое блестящее искусство – не хуже, чем на подмостках сцены.
В общем свадьба прошла на высоком уровне. Все вкусно поели, от души повеселились и, довольные, разошлись только перед закрытием ресторана.
Весь день Светлана была в приподнятом настроении. После долгих колебаний и мучительных сомнений, когда все наконец определилось, она испытала облегчение и душа ее успокоилась.
А когда совершалась процедура бракосочетания в загсе, ее охватило радостное волнение и она ощутила себя счастливой. К Марку она испытывала самое доброе и благодарное чувство; пришел конец черной полосе смутных надежд и болезненных переживаний.
На свадьбе она вместе со всеми веселилась и искренне радовалась жизни. Однако, когда вернулась домой, в свою комнату, веселье исчезло, настроение омрачилось. Она вдруг осознала, что не сможет провести с Марком первую брачную ночь здесь, в этой комнате, где они с Мишей так пламенно любили друг друга… "Ну что за ребячество? Какая-то закомплексованность! Пора с этим кончать, нельзя же мучиться всю жизнь!" – ругала она себя, но ничего поделать с собой не могла.
Пока Марк и шофер переносили в дом из машины многочисленные подарки и охапки цветов, Светлана зашла в спальню к матери. Вера Петровна за день очень утомилась и уже готовилась ко сну.
– Мамулечка, у меня к тебе просьба! – обратилась она к удивленной ее неожиданным появлением матери. – Переночуй сегодня, пожалуйста, у меня.
– Что-то я тебя не очень понимаю! – испугалась Вера Петровна. – Ты хочешь… здесь? А где же Марик? Что за фокусы? Вы что, уже поссорились?..
– Успокойся, мамуля, у нас все в порядке. Мы проведем ночь вместе, – умоляюще глядя на мать, объяснила Света. – Здесь, у тебя в спальне. Ну не смогу я в своей комнате! Не мучай меня и не спрашивай почему!
Но Вера Петровна и не собиралась спрашивать. Она все поняла и молча стала собирать свои ночные принадлежности.
Марк нисколько не удивился тому, что они проведут первую брачную ночь в большой родительской спальне, – счел это в порядке вещей. Ему было все равно где, лишь бы со Светой!
Светлана уже легла в постель и пребывала в томительном ожидании, когда он, приняв холодный душ, вошел в спальню. Благоухая дорогим мужским одеколоном, Марк сбросил халат и осторожно прилег рядом с ней.
– Светочка, женушка моя дорогая! – нежно прошептал он, поворачиваясь к ней и чувствуя, как его охватывает страстное желание. – Наконец-то свершилась самая заветная моя мечта!..
Он ласково и бережно обнял ее и легкими прикосновениями губ стал целовать губы, шею, грудь, горячо шепча:
– Если бы ты знала, как я тебя люблю, как ты мне дорога! Я докажу тебе, что ты во мне не ошиблась, что я достоин тебя!
Светлана давно уже мысленно подготовилась к тому, что должно произойти между ними. Она истосковалась по мужской ласке и испытывала острое желание, смешанное со страхом и любопытством.
Активности она не проявляла, однако не сопротивлялась, позволила делать все как ему хотелось. Приятно чувствовать прикосновения ласковых рук и губ, ощущать, как все сильнее разгорается в ней страстное желание его близости… Любовная игра приносила ей радость, но уже хотелось большего… Чутко уловив ее желание, он готов был овладеть ею, как вдруг почувствовал сопротивление и остановился. Ласково шепнул, целуя ее в ухо:
– Что с тобой, любимая? Что-нибудь не так?.. Увидев у нее на глазах слезы, постарался успокоить:
– Не надо, не плачь, милая, родная!.. Я ничего не сделаю против твоей воли! У нас впереди целая жизнь…
В самый неподходящий момент Света вдруг ощутила острую боль в сердце – и сразу все пропало – желание, радость… Она услышала какой-то внутренний голос, он приказывал ей: "Остановись, опомнись! Не изменяй своей любви, ты же поклялась!" Этот укор совести наполнил душу горечью, и слезы ручьем полились из глаз…
"Нет, так нельзя! Я просто сумасшедшая! Какая же это измена, когда он давно уже мертв?.. Я теперь жена другого, жена Марика. Я должна начать новую жизнь!.." Но у нее ничего не получалось… И тогда она интуитивно нашла выход: нельзя ей обидеть мужа отказом в первую же брачную ночь, но и забыть Мишу она тоже не в силах… Она закрыла глаза, представила на месте Марка своего первого, своего любимого… Это он, он ее обнимает, он шепчет ей ласковые слова…
Глотая горячие, обильные слезы, Светлана обняла мужа, доверчиво прижалась к нему – и ее снова охватила горячая волна желания. Обрадованный ее страстным порывом, Марк возобновил свои нежные ласки и овладел ею со всей силой любви, на какую был способен.
В страстном угаре, видя мысленным взором только своего ненаглядного Мишу, она вспомнила – ее тело вспомнило – их жгучие ласки и испытало прежнее блаженство.
Но Марк ничего не видел и не слышал – тоже испытывал пик счастья. У него было немало подруг, и он пользовался у них успехом. Однако и не мыслил до этого, что мужчина может быть так счастлив, обладая любимой женщиной.
Глава 23
ПОБЕГ ИЗ ПЛЕНА
В первую брачную ночь Светланы и Марка Михаил Юсупов, за много тысяч километров от Москвы, проснулся в холодном поту с ощущением боли в сердце. Ему приснился ужасный сон. Вдвоем с товарищем, в одной связке, поднимается он по отвесному скалистому утесу. Взобравшись на небольшой уступ, подтягивает друга, тот цепляется за край, но в этот момент веревка обрывается и он еле успевает схватить товарища за кисть руки.
Напрягая все силы, пытается его удержать; тот кричит: "Спаси, Миша!" – но почему-то голосом Светланы… Он смотрит вниз – и видит, что это вовсе не друг, а она, она отчаянно взывает о помощи. Вот он уже подтянул ее выше, чтобы подхватить второй рукой, – и вдруг острая боль в сердце… Хватка его ослабевает, ее кисть выскальзывает, и Светлана летит в пропасть…
На этом сон оборвался. Михаил пришел в себя: он все еще здесь, в грязном гостиничном номере, куда его поместили до прибытия российского консула. "Неужели с ней стряслась какая-то беда?! Не дай Бог! Однако впервые мне снится о ней такая чертовщина… – думал он, растревоженный, стараясь не шевелиться, чтобы успокоилось сердцебиение. Михаил был в какой-то мере суеверен и доверял втихомолку вещим снам.
За годы плена и рабства он часто видел Светлану в лучших своих сновидениях. Она являлась к нему, ощутимая как наяву. Ему снились их жаркие объятия, он физически чувствовал ее близость; она любила его и дарила ему наслаждение…
Эти воспоминания, эти сладкие сны помогли ему – перенести годы тяжких лишений, сохранить бодрость духа и мужество. Что это были за годы!
Лежа без сна на жесткой, продавленной кровати, где в полный рост не помещался, Михаил вспоминал все, что довелось пережить. Он закрыл глаза – и картины долгих лет плена одна за другой медленно поплыли перед его мысленным взором…
Узкая горная тропа; он приторочен поперек спины ишака. Только что пришел в себя и пытается сообразить, что с ним и где он находится. Рядом, таким же способом, везут раненых моджахедов; на их вопли и стоны никто не обращает внимания. Постепенно до него доходит горькая истина: он попал в плен… Но непонятно: зачем им такая обуза? Уж очень тяжела дорога!
– Почему меня не убивают? – спросил он на привале афганца, который поил его водой и немного говорил по-русски. – Куда и зачем тащат?
– Твоя большой, здоровый. Наш командир Абдулла нужен такой. Радуйся, шурави, – живой будешь! – Моджахед осклабился, показывая гнилые зубы.
Низенький, тщедушный; огромный круглый берет с широкими полями делает его похожим на гриб-поганку. Страшно горд, что сумел взять в плен такого огромного русского и выполнить наказ командира. Вот и старается всячески его оберегать и доставить к месту назначения в целости и сохранности.
Разговорчивый Али, так звали моджахеда, относился к пленнику не только без вражды, но, как показалось Михаилу, даже с симпатией.
– Ты поначалу была совсем плохой, – охотно рассказывал он, без устали шагая рядом. – Твоя большая осколка по голове шарахнул, твое счастье – на излете. Контузил сильно. Но Али – умный, – и с гордостью выпятил слабенькую грудь, – понял: будешь в порядок, нужно ждать.
Михаил попытался вспомнить, что произошло там, на горной дороге, но в памяти всплыло лишь одно мгновение: он выскочил вместе с другими из горящей машины и услышал грохот разорвавшейся мины… Остальное как в плотном тумане…
За двое суток, пока добирались до дальнего лагеря полевого командира Абдуллы, расположенного почти на самой границе с Индией, от общительного Али Михаил узнал, зачем понадобился его начальнику. С надеждой, что его ценят как офицера и намерены использовать для обмена, пришлось расстаться.
Его везли теперь связанным, в повозке, где постелена вонючая солома, вместе с ранеными моджахедами, а рядом шагает неутомимый Али и рассказывает:
– Абдулла имеет четырех жен, он богатый. Семья большая, много детей. Ему работника надо. – С восхищением окинул взглядом мощную фигуру Михаила и продолжал: – Надо здоровый, такой, как ты! Женщин много, а что толку! Хозяйство, нужны мужские руки.
– Куда же делся их прежний работник? Раз ты меня к нему везешь, значит, у них нет никого? Что с прежним работником сталось?
– Совсем плохое дело, – покачал головой Али, – он младшую жену хотел соблазнить. Не советую! Не любим, когда шурави на наших женщин смотрят. Принимай ислам и бери в жены – только так!
– А зачем Абдулле пленные враги в доме? – поинтересовался Михаил. – Разве не лучше использовать своих? Он же богатый человек.
– Афганцам воевать нужно, а не прислуживать, – презрительно ответил ему маленький человечек, с чувством превосходства взглянув на высоченного русского. – Нам для того шурави хватает!
"Эх, не контузило бы меня – показал бы тебе "шурави". Задавил бы как вошь!" – мысленно вскипел Михаил, но, понимая, что дать волю гневу не может, проглотил его, лишь спросил, не без дальнего прицела:
– Но ведь работая на дому и сбежать нетрудно. Это не в тюрьме сидеть! С чего же работникам такое доверие?
– Давай попробуй убеги! – от души рассмеялся Али, удивляясь наивности русского. – Или сам в горах разобьешься, или с голоду подохнешь! А то еще раньше пристрелят. Ты же приметный, как белая ворона!
"А ведь он прав, – тоскливо подумал Михаил, представив как он, с его ростом и соломенной шевелюрой, пробирается тайком через всю страну. – Абсурдное дело… Верная погибель!" Безысходность, отчаяние его охватили, – придется временно смириться…
Так у молодого князя Михаила Юсупова начался отсчет годам рабства.
Полевой командир Абдулла руководил действиями большого отряда пуштунов, почти поголовно связанных узами кровного родства. Его многочисленная семья жила в большом доме, окруженном дувалом, посреди лагеря. После проведения рейдов и других военных операций отряд и его отдельные боевые группы неизменно возвращались к месту базирования.
Абдулла, крупный мужчина, жилистый, худощавый, с лицом, заросшим черным волосом настолько, что видны были только желтые, как у волка, глаза, всегда сохранял вид суровый и мрачный. Михаил ни разу не заметил, чтобы он весело рассмеялся или хотя бы улыбнулся. Казалось, он постоянно пребывает в плохом настроении. "Неужели он и с женами всегда так же хмур и серьезен, – не без иронии подумал он о хозяине, – даже с детьми не поиграет? Ну и экземпляр! Неужели ни о чем больше не думает, кроме войны?"
Однако вскоре по ряду признаков Михаил убедился, что суровый Абдулла и вся семья ему симпатизируют. Это он понял еще тогда, когда его стали лучше кормить, подавая то же, что ели сами хозяева. Потом он с удовольствием отметил, что ему перестали давать унизительные поручения и нагружали работой хоть и тяжелой, но сугубо мужской.
"Наверно, ценят, что тружусь с раннего утра и до ночи, добросовестно делаю любую работу, – объяснил он это себе, но удивился. – Вот уж не думал, что такие дикари способны уважать тех, кто находится в жалком положении. Но ведь ни разу меня никто не оскорбил – ни женщины, ни дети!"
Большую роль сыграло, видимо, и то, что женщин он демонстративно сторонился, причем не только жен хозяина, но любого существа, если оно носило юбку.
Дни тянулись за днями, складывались в однообразные месяцы, и, хотя внешне казалось, что Михаил привык к своему скотскому состоянию, мозг его неустанно работал – изучал окружающую обстановку, пытался найти путь к освобождению.
Надежд на обмен он не питал – тут у него шансов нет. Ему удалось узнать от Али, что по приказу Абдуллы его не внесли в список пленных. По существу, его с самого начала облюбовали, надежно упрятали: в этот дальний лагерь другие пленные, за исключением работников Абдуллы, не поступали.