– Это не твоя вина, Хок, а моя. Мне очень жаль, что наше путешествие дало такой крен.
Она тоже отступила назад и, видя его сконфуженное лицо, решила разрядить ситуацию шуткой.
– В самом деле, кошмар: поехать в отпуск и обнаружить, что собственная жена тебя не узнает.
– Не надо, Пейдж.
– Это пройдет, я уверена. Но пока, знаешь, я как-то стесняюсь тебя. Я просто не готова к тому, чтобы…
– Не надо ничего объяснять, Пейдж. Это меня вдруг понесло. Ты ни в чем не виновата.
Его глаза так блестели, что она не удержалась – погладила его по щеке.
– Давай лучше сделаем вид, что мы только что познакомились, и начнем все заново.
У него защемило сердце от ее тоскующего, беспомощного вида. Что ж, предложение стоящее. Надо же чем-то занять себя, пока они торчат тут и ему нельзя ее трогать. Так легче с собой справиться. А он должен справиться.
– Неплохая идея, – одобрил он с улыбкой. – Почему бы нам не собрать что-нибудь на ужин, и ты расскажешь мне свою жизнь, а я тебе – свою. – Он помолчал. – Что помнишь.
Она смущенно улыбнулась.
– Знаешь, как странно: я помню, кто я и что я, а тебя не помню, и как мы здесь оказались – тоже.
Хок порылся в своих запасах, выбрал банку, вскрыл, выложил содержимое в котелок и повесил над костром. Пейдж заняла наблюдательную позицию на большом валуне, понимая, что ей тоже надо учиться жить в полевых условиях.
Поскольку он молчал, она заговорила первая:
– Я все-таки не понимаю, как мы здесь оказались. Это мне приснилось или ты правда упомянул что-то про самолет?
Он оторвался от приготовления ужина.
– Да, мы летели на самолете, и я вынужден был сделать посадку из-за грозы. – Он бросил взгляд в сторону. – Его отсюда не видно. Я свожу тебя завтра к нему, если захочешь. Может, это тебе что-нибудь напомнит.
– А куда мы летели? Черт! Так и знал, что она спросит. Наступило молчание. Наконец Хок поднял на нее глаза.
– Мы планировали отдохнуть от цивилизации, но не то чтобы именно тут. Она засмеялась.
– Что не тут, это я поняла. Итак, мы летели на самолете. Это твое хобби?
– Нет. Я этим кормлюсь.
– А!.. Знаешь, мне трудно думать о тебе как о муже.
В смущении она уставилась было на огонь, но скоро пересилила себя.
– Мы давно женаты?
Хок помотал головой, но не оторвал глаз от варева в котелке, которое он помешивал.
– Я так и думала. Иначе я не могла бы тебя так начисто забыть.
Она понаблюдала, как он, такой огромный, ловко управляется с котелком, и сокрушенно добавила:
– Придется взять обратно свои слова, ведь я зареклась выходить замуж.
Он вскинул на нее недоуменные глаза. Под его пристальным взглядом она почувствовала, как ее лицо и шея заливаются краской. В самом деле, сказать такое мужу? Конечно, надо было объясниться.
– Видишь ли, моя мать была очень несчастна в замужестве. Отец крайне редко бывал с ней. Она никогда не могла рассчитывать, что он придет домой к обеду или к ужину. В конце концов она зажила своей жизнью, перестала от него зависеть. Они любили друг друга, это бесспорно, но жизнь врача, который посвятил себя работе, исключает нормальную семейную жизнь. – Пейдж помолчала, глядя на Хока испытующе. – Я должна была тебе все это сказать, когда ты в первый раз сделал мне предложение. Неужели не сказала?
Она сидела, как девчонка, верхом на валуне, с косой, перекинутой на грудь. Он медленно поднялся и подошел. Их глаза были на одном уровне, он качнулся и чмокнул ее в нос.
– Представь, мы никогда не обсуждали, почему ты все еще была одна, когда мы познакомились.
У Пейдж перехватило дыхание – кажется, без этого не обходилось, стоило Хоку оказаться поблизости.
– Значит, я поступила чудовищно нечестно по отношению к тебе.
Глядя в глаза стоящему перед ней человеку, Пейдж вдруг поняла, почему она "поступила нечестно". Просто не хотела его разочаровывать. На том стихийном, изначальном уровне, на каком они общались, она знала его всегда и была частью его жизни.
Поняла она и то, что снова ждет его поцелуя. Затаив дух, ждет его рук, его сильного тела. Чувства заклинали разум: она должна была очень любить этого человека, раз вышла за него. Зачем же бороться с собой?
Хок положил руки ей на талию. Его губы были в нескольких дюймах от ее губ.
– Ну, ты созрела для ужина? – ласково спросил он.
Пейдж покоробило от такой прозы.
При иных обстоятельствах Хок сгладил бы все в два счета, но он видел, как действует на нее, и это ему не помогало – только еще труднее было держать себя в руках. Кому-то из них следовало контролировать ситуацию. И уж конечно, не Пейдж – ей бы справиться с собственной болезнью. Хок не мог взваливать на нее ответственность за неразбериху в их отношениях. Он просто старался держать ситуацию в границах разумного.
За едой они смотрели, как последние лучи солнца скользят вверх по восточной стене скал.
Смеркалось. Хок сидел, прикидывая, что принесет им завтрашний день. Поисковые самолеты должны были найти их сегодня. Раз ничего не видно, не слышно, значит, вероятнее всего, им придется спасать себя самим.
– Ты живешь в Эль-Пасо? Вопрос Пейдж оторвал его от размышлений.
– В Эль-Пасо.
– Давно?
– Год с небольшим.
– Ты говоришь, ты летчик. У тебя свой бизнес?
– Нет. Чартерный бизнес у моего друга, а я помогал ему наладить дело.
– Потрясающе интересная работа, да?
– Мне очень нравится.
– Мы, наверное, не очень-то много времени проводим вместе, раз оба работаем? – Она взглянула вниз, на затянутую туманом лощину. – Наверное, поэтому и решили устроить себе такие каникулы – чтобы побыть наедине?
Он не хотел больше врать, но что ей ответить, не знал. Пейдж шла семимильными шагами, адаптируясь и к радикальным переменам в своей жизни, и к потере памяти. Он понимал, как ей нужны ответы, но ему была невыносима ложь – тогда, когда в ней нет никакой необходимости.
– Я понимаю, Пейдж, ты беспокоишься насчет своей памяти, но не надо торопиться. Ответы на все твои вопросы найдутся, как только тебе станет лучше. – Он встал. – Ложись-ка ты спать.
И, собрав посуду, принялся ее чистить. Пейдж знала, что он прав. Самочувствие ее было все еще шатким, малейшее усилие утомляло. Однако, себе на удивление, она страстно хотела узнать побольше об этом человеке. Она поступилась своими жизненными принципами, чтобы стать его женой. Значит, он должен быть совершенно особенным.
– Спасибо тебе, Хок.
Он спросил, складывая хворост для ночного костра:
– За что?
– Ты так заботишься обо мне. Ты такой терпеливый. Я знаю, что для тебя это все непривычно.
Хок медленно поднялся. Они стояли друг против друга, разделенные костром.
– О тебе очень легко заботиться, Пейдж. Она еле удержалась, чтобы не броситься к нему на шею – не очень-то разумный поступок, если представить себе, что они только что познакомились.
– Я сама на себя не похожа. Завтра это пройдет.
– Согласен. Тебе просто надо побольше отдыхать. – Он взглянул в сторону самолета. – Пожалуй, потерзаю еще радио, а вдруг повезет? – Он пошел было прочь, но приостановился. – Не бойся, я больше не буду тебя беспокоить. У меня есть запасное одеяло, устроюсь здесь, у костра.
Она попыталась разглядеть выражение его глаз, но света от костра было недостаточно.
– Ты не хочешь спать со мной?
– Дело не в этом. Просто тебе нужен покой, и…
– Я очень хорошо спала с тобой две прошлые ночи. Почему бы ты вдруг стал мне мешать?
– Ну, я… в общем, ты меня не знаешь, я…
" – Я тебя не помню, Хок, а это не одно и то же. Ты ясно дал понять, что не намерен меня торопить. Поверь, я очень это ценю, но зачем тебе мерзнуть тут, когда можно по-прежнему спать вместе в мешке. Или на то есть причина?
Хороший вопрос. Причина. Ты можешь и дальше продолжать борьбу с соблазном и с собой? Он в растерянности провел рукой по волосам. Что мне ей сказать?
– Если уж кому и спать отдельно, у костра, – сказала она, – так это мне. С какой стати тебе терпеть неудобства только из-за того, что у меня немного забарахлила голова?
Они глядели друг другу в глаза – два сильных человека, на которых судьба решила испытать свои причуды.
Хок вздохнул.
– Ладно, Пейдж. Будем спать, как раньше, раз ты так хочешь.
Пейдж попыталась скрыть за формальным кивком пенящуюся, бьющую ключом радость.
– Я так хочу.
Она смотрела, как он уходит от нее в темноту. Танцующий круг света от карманного фонарика обозначал его путь вниз по склону, пока не скрылся из глаз.
Пейдж поежилась, оставшись одна, и заторопилась к палатке – блики костра кое-как помогли ей найти дорогу. Мыслями она все время возвращалась к своему спутнику.
Я люблю его. Должна любить, иначе я не вышла бы за него, говорила она себе, доставая из рюкзака одну из его футболок, которую решила приспособить как ночную рубашку, и снимая туфли.
Еще бы его не любить. Легкий человек: характер выдержанный, жизненный опыт огромный, а как он добр к ней! Она представила себе его литую фигуру, его голос… словно мягкая кисть проходилась по ее телу всякий раз, как он заговаривал с ней. Но самое дивное – что она чувствует в его объятиях. Надо же было так удачно выбрать мужа! Если бы еще вспомнить, как она его выбирала!
Пейдж умащивалась в спальном мешке, мечтая, что завтра проснется и вспомнит все, что между ними было.
Хок горячо надеялся на то же самое. По дороге к самолету он присел у ручья и окунул руку в ледяную воду, скачущую по камням. Меньше всего ему хотелось думать о ночи и об их вынужденных объятиях.
Он только и делал, что обуздывал себя. Пейдж разворошила в нем слишком много незнакомых ощущений, и он просто терялся: как с ними быть? Чем, к примеру, объяснить себе свой рыцарский порыв? Больше всего его поразила собственная искренность. Он в самом деле не хотел причинить ей неудобство. Им двигало желание заслужить ее благосклонность. Зачем, скажите на милость? Какая ему разница?
В палатке было тихо, когда Хок наконец забрался внутрь. До сих пор старенькое походное снаряжение его вполне устраивало, но сейчас он поймал себя на желании завести спальный мешок пошикарнее и палатку побольше.
Хок посветил фонариком, тщательно стараясь не направлять прямые лучи на Пейдж. Она крепко спала. Это хорошо. Ей надо было выспаться – так же, как и ему. Он вздохнул, подумав об этой пытке – спать рядом с ней. Те две ночи были тяжким испытанием, и он опасался, что сегодняшняя будет выше его сил. Но придется попробовать еще раз.
Заметив, что она открывала его рюкзак, он не рассердился. Просто было интересно, зачем. Неужели она думала таким образом узнать о нем побольше? Он посмотрел, как аккуратно она сложила его пожитки. Нет, конечно, нет. Что могут сказать тряпки?
Он сел и стянул с себя ботинки, джинсы и рубаху. Осторожно отогнул край мешка и улыбнулся. Пейдж спала в его футболке – это был, несомненно, призыв к целомудрию. Вряд ли она догадывалась, как вызывающе выглядит, какая это провокация – ее грудь под тонкой тканью.
Потушив фонарик, он глубоко вздохнул и нырнул в мешок. Поместиться тут вдвоем можно было только в одном положении – впритирку друг к другу, и Хок с некоторым усилием над собой обвил Пейдж руками. Она повторила изгиб его тела, как будто они всю жизнь только и делали, что спали вместе.
Хок снова вздохнул. Ночь обещала быть долгой. Он попытался сконцентрироваться на завтрашнем дне. Надо было думать о чем угодно, только не о теплом соблазне тела, так доверчиво угнездившегося у него под боком.
Пейдж шевельнулась и пробормотала:
– Доброй ночи, любимый.
У него гулко стукнуло сердце. Да понимает ли она, как назвала его? Каково это, интересно, – быть любимым такой женщиной?
Больше она ничего не сказала, и Хок понял, что это было во сне. Значит, и во сне она чувствовала его – так же, как он ее. Он погладил ее плечо, потом спустился вниз по ребрышкам до впадинки, означающей талию. Она была такая маленькая, такая хрупкая – и такая драгоценная. Он притянул ее к себе покрепче и решительно закрыл глаза.
Глава 5
Долина искрилась под солнцем во всем своем утреннем великолепии. Крошечными каплями были унизаны лопасти высокой травы, густая листва кустов и деревьев. Молодая олениха паслась вдоль ручья, иногда замирая и оглядываясь вокруг, нет ли посторонних. Но вокруг были все свои: кроличье семейство, чета шустрых белок и суетливый енот – деловой день для них уже начался. Голубая сойка распекала за что-то бурундучка, а пересмешник ее поддразнивал.
За три дня старожилы долины свыклись с присутствием неуклюжего птицеподобного устройства, без памяти валявшегося в траве.
Хок стоял на пригорке у палатки, любуясь развернутой перед ним сценой. Здесь было все, что он думал найти в Мексике, только в придачу еще и красивая женщина, которую он оставил спать в палатке.
Он закинул руки за голову. Пейдж это, может, и по душе, но на него их вынужденная близость оказывала разрушительное действие. Если воздержание не входит в число твоих добродетелей, а тебе постоянно напоминает о его необходимости присутствие милой и умной женщины… Кто бы из его знакомых поверил, что он способен на такие подвиги? Он сам себя не узнавал.
Следовало бы держаться подальше от нее – занять себя изучением местности, рыбалкой. В нормальных условиях этого хватило бы, чтобы отвлечься. Он поднял руки над головой, потянулся, разминая спину. К сожалению, условия нельзя назвать нормальными.
Хок зашагал вниз с пригорка. Пора было думать, как им выбраться отсюда, Пейдж скоро уже окрепнет для путешествия. Первым делом Хок решил подняться на скалу повыше, чтобы оглядеть окрестности. Вдруг он обнаружит признаки цивилизации? Тогда можно будет оставить Пейдж одну на несколько часов, пока он сходит за помощью.
Составив план действий, Хок почувствовал себя увереннее. Когда-нибудь я вспомню этот эпизод и посмеюсь, как я был на волосок от женитьбы.
Пейдж протянула руку, но наткнулась на пустоту и открыла глаза. Приподнялась в замешательстве – все в палатке молча говорило о том, что она одна.
Пейдж снова откинулась назад. Она не помнила, как он пришел к ней ночью, но они точно спали вместе. В какой-то момент она проснулась у него на груди, уткнувшись лицом в его шею. Она улыбнулась воспоминанию.
Сколько нового обрушилось на нее за последние дни! Она никогда не ночевала под открытым небом, не готовила на костре, не приводила себя в порядок с помощью весело танцующей ключевой воды. И все это было ей на удивление приятно. Уж не удар ли по голове изменил всю ее жизненную перспективу? Она не припоминала, чтобы у нее когда-нибудь было так же легко на сердце, чтобы ее так интересовало столько разных вещей помимо работы.
Она мельком подумала об отце. Надо надеяться, они там, в клинике, не замучаются без нее. Отец всегда настаивал, чтобы она давала себе роздых. Он считал, что надо регулярно устраивать себе каникулы и хорошенько проветривать как мозги, так и тело.
Каникулы. Что-то такое в этом слове больно цепляло за сердце. Не ее каникулы. Отцовские.
Он собирался поехать во Флагстаф, порыбачить. Поехал? Пейдж в беспокойстве потерла лоб. Боль всегда таилась недалеко и усиливалась, когда она думала об отце. Как странно.
Она прикрыла веки и попыталась расслабиться. Не торопи события. С каждым днем тебе все лучше и лучше. Расслабься. Подумай о чем-нибудь приятном.
Ее мысли медленно дрейфовали, пока их не прибило к приятному. Хок. Имя ему подходило. Он был частью дикой природы, на редкость гармоничной частью.
Хок поражал ее воображение. Такому не надо привлекать к себе внимание – он будет заметен в любой толпе. Сильный, и сила эта врожденная, как бы сама собой разумеющаяся. Она ловила себя на том, что любуется им, когда он перед глазами: его плавной тигриной грацией, мускулистым телосложением, только подчеркнутым потертыми "левисами" и стираными рубахами. Он же как будто не придавал никакого значения внешности – ни своей, ни ее – и обходился с ней как с приятельницей, а не как с женой.
Пейдж вздохнула, но, вспомнив ночь, слегка приободрилась. Пусть он холоден с нею днем, зато ночью обнимает ее, как родную.
Может, они до отъезда были в ссоре? И решили поехать вместе, чтобы помириться? Зная себя, Пейдж подозревала, что камнем преткновения стала ее одержимость работой.
Вспомнить бы! Ведь если это так на самом деле, ей следует использовать время, пока они вместе, чтобы наладить отношения.
Но надо было вставать, раз уж она проснулась. Откинув одеяло, Пейдж с гримасой неудовольствия потянулась за слаксами. Днем в них, пожалуй, запаришься, но что еще прикажете надеть?
Порывшись в своем саквояжике, она вытянула одну из юбок, прямую. Немного изобретательности – и вполне можно сварганить из нее шорты на жаркую погоду.
Пейдж достала свой несессер, села, скрестив ноги, поверх спального мешка и принялась распарывать швы на юбке. Труднее всего оказалось резать ткань маникюрными ножницами, но в конце концов она справилась и с этой задачей.
Какой-нибудь час спустя она вышла из палатки в коротеньких новых шортах, туго сидящих на бедрах. Полы тонкой изумрудно-зеленой блузы она завязала узлом под грудью.
Жалко, Хока сейчас нет. Я бы объявила нас Тарзаном и Джейн.
Солнце поднялось уже высоко, а Хок все не появлялся. Пейдж не знала, ждать ли его и дальше или позавтракать в одиночестве. Она спустилась к ручью и умылась. Чего бы она только не отдала за горячую ванну! На худой конец сошел бы и душ. Отдых на природе – вещь, конечно, хорошая, но так не хватает элементарных удобств…
Большая тень накрыла ее, и она в испуге глянула вверх. Это Хок! – екнуло сердце. Он был живописен донельзя: голый по пояс, в одних джинсах, низко сидящих на узких бедрах, и в стоптанных мокасинах. Пальцы ее дрогнули, вспоминая прикосновение к этой широкой и сильной груди. Его кожа блестела на солнце, и Пейдж подумала было, что от пота, но, когда она медленно поднялась, ей стало ясно, что он совершенно мокрый: вода ручейками стекала с его волос на шею и плечи.
У нее пересохло во рту, и она судорожно сглотнула, прежде чем смогла заговорить. Изо всех сил стараясь выдержать легкий тон, она спросила:
– Что случилось? Ты свалился в воду? Хок с тоской отметил ее новую экипировку. Сколько же можно испытывать его силу воли? Он знал, что грань уже близка. Пейдж дразнила его всем – толстой косой и тонкой блузой, нисколько ничего не скрывавшей. Да еще эти шорты, выставляющие напоказ такие ноги!
Она что-то сказала? Хок встряхнул головой, и на нее полетели брызги. Она отступила со смехом, руками загораживая лицо.
– Я мечтала о душе, Хок, но не совсем о таком.
Она смотрела на него снизу вверх, глаза сияли, щеки разрумянились, а от ее улыбки сердце его замерло и рванулось к ней. В эту минуту он понял, что любит. Чувство было неиспытанное, Хок никогда даже не приближался к нему и совершенно не знал, как с ним быть. Он просто догадался, что так любят и так теряют рассудок.
– Это ты серьезно насчет душа? Солнце било Пейдж в глаза, и она не видела лица Хока, но голос его звучал странно.
– Серьезно. Так хочется отскрести себя хорошенько и вылезти чистой.
Хок взглянул на полотенце, шампунь и мочалку, которые она раздобыла у него в рюкзаке вкупе с куском мыла.