– Вы психи, да? – догадалась пораженная Леся. – Спятили совсем?
– Если тут и есть психи, то это не мы. Угадай с трех раз, – вставил Филя.
– Хорошо! Раз так – хорошо! Я вам кое-что скажу! Вы меня выбрали объектом унижения, звездные персоны, хорошо! Я скажу тогда вот что: я что, первая женщина в городе Москве, которая продает квартиру и уезжает из этой страны? И если я не первая, то всех моих предшественниц поотдавали в публичные дома, а деньги присвоили?
– Ты. Первая. Дура! – раздельно сказал Ренат.
– Леська, подожди, не кипи, – попросил Денис. – Ты отвлекись на минуточку, скажи, ты Феллини знаешь?
– Какого еще Феллини? – вскипела Леся. – Что вы мне все голову морочите тут?
– Федерико Феллини, итальянского кинорежиссера, знаешь? Фильмы его видела?
– Ну? – неуверенно произнесла Леся.
– Не видела ты главное для себя: "Ночи Кабирии". Сюжет – почти один к одному.
– Не видела я "Ночи Кабирии". Пойду теперь домой и повешусь!
– Не торопись. Деньги за квартиру еще не у тебя? Значит, потерпи вешаться. Как только получишь, тебе и веревку покупать не придется, все сделают за тебя.
– Да что ж это такое в самом деле! Что вам всем надо? За что вы ополчились? Я должна вам что-нибудь разве?
– Когда все это с тобой случится, – жестко сказал Ренат, – ты будешь пенять на себя. Но мы не хотим мучиться угрызениями совести потом, что не предупредили глупую женщину. Мы мужчины, поняла? Нам виднее.
Этот нахальный довод про мужчин был настолько глуп, что Леся сдалась. Ладно, фиг с ними. Поговорим. Так легче отвяжутся. И больше к ним – ни ногой! Пусть другую себе ищут!
И тут же кольнула мысль: в любом случае им надо искать другую, они же и так расстаются навсегда. Колкая эта мысль вызвала новый приступ паники и ужаса. Пусть выслушают ее, что ли. А вдруг правы они, а не она?
– Ладно, – махнула она рукой. – Что вы от меня хотите?
– Давай рассказывай про этого своего Сашу. Как нашла, кто он, что он.
– Саша – мой муж! – гордо выпалила Леся. – Самый родной мне человек.
– Родителей его знаешь? Сестер? Братьев? – продолжал допрос твердокаменный Ренат.
– При чем здесь это? Господи, что за вопросы? Нет! Не знаю! Он не из Москвы! Доволен?
– Откуда он, знаешь?
– Из Кемерова.
– Паспорт видела?
Тут Леся просто расхохоталась.
– Он, как я уже сообщала неоднократно, мой муж. Мы зарегистрировали наш брак. В Тверском загсе города Москвы. Я видела его паспорт много-много раз. Там написано, что родился он в городе Кемерово. Все?
– Почему родители не были на вашей свадьбе?
– Не знаю я. Не спрашивала. У меня нет родителей, у него родители далеко, зачем все это? Мы что, несовершеннолетние? Нам разрешение нужно спрашивать?
– Лихая ты какая! – покачал головой Ренат. – Я бы, если бы родители не приехали, никогда бы жениться не стал. Если я родителей своих не уважаю, кто меня уважать будет? Как мои дети потом вести себя будут? Я же хуже собаки стану, если от семьи откажусь. И потом – а если он из плохой семьи? Если они воры, алкаши или рецидивисты?
– То что? Сын за отца не отвечает. И от сумы да от тюрьмы никто зарекаться не может.
– Как это не отвечает? Вся семья за каждого своего члена отвечает. Опозоришься сам – всю семью опозоришь!
– Что дальше? – Леся уже устала от никчемных нотаций.
– Как познакомились? Что о нем знаешь?
– Он Валере помогал картины продать. Валера, муж мой бывший, его привел. Так и познакомились.
– Дальше?
– Дальше: он меня полюбил, я его полюбила. Все.
– Что о нем еще знаешь?
– Он ветеран Афганистана.
Ветеран Афганистана
Леся решила, что не будет больше скромничать и расскажет этим хлюпикам про настоящего мужчину, служившего Родине верой и правдой, не жалея жизни и не думая о почестях. Может, это их как-то устыдит. А то возомнили себя центром Вселенной. Прикидываются на сцене идиотами, так по жизни захотелось мудрецами выпендриться.
Послушайте, послушайте, какие они, НАСТОЯЩИЕ мужики!
– Он поддерживал отряд "Альфы", когда дворец Амина брали. Снайпером был. В засаде. У него четыре ордена Мужества! Он всю войну от и до прошел. У него осколочно-фугасное ранение и шесть контузий. Он пешком пол-Афгана прошагал, когда от своих на парашюте отбился и назад в часть возвращался!.. Он офицер! Майор запаса!
– Стоп-стоп-стоп, – попросил Филя. – Отряд "Альфы", говоришь, поддерживал? Когда брали дворец Амина? Не хило! Сколько ж ему годков? Он у тебя папик? Дедок?
– Он тысяча девятьсот семидесятого года рождения, – с расстановкой выговорила Леся, – на четыре года меня старше. Не папик и не дедок. Полный сил мужчина в самом расцвете лет!
Она видела, как ребята переглянулись между собой понимающе. Как врачи-психиатры при постановке очевидного диагноза.
Что они опять там выискали в их с Сашей биографии порочащего?
– Ты мне только одно скажи, а дальше сама думать будешь, – взмолился Ренат. – Ты все это всерьез сейчас говорила или шутила? Или ты действительно такая непролазная дура?
– Такими вещами не шутят, да будет тебе известно!
– Вот именно! Ты хоть знаешь, в каком году войска в Афган ввели?
– Мне что, экзамен по истории здесь перед вами сдавать?
– Слушай и запоминай: в последние дни декабря тысяча девятьсот семьдесят девятого года! Вот для чего учат историю! Чтоб потом лопухами не оказаться! С арифметикой у тебя тоже туго? Ну-ка, отними от семидесяти девяти семьдесят!
Ренат схватил салфетку и крупно написал: Год рождения – 1970. Вход в Афган – 1979.
– Скока лет снайперу? Решаем!
1979–1970 = 9.
Ответ задачи: снайперу было девять лет! Он в Книге рекордов Гиннесса не значится? – злобно подытожил кумир поколения.
– И лучше не вдаваться в детали о четырех орденах Мужества, – посоветовал Василий, – просто не советую больше никому это говорить, если не хочешь, чтоб люди тебя уважать перестали.
– И про парашют и пол-Афгана на самом деле тоже не надо! Не так поймут, – посоветовал Филя.
– Убедили? – спросил Ренат.
Лесе стало нестерпимо грустно. Она была ошарашена, ошеломлена.
Этот человек, ее муж, не мог ей врать. Он ни разу за все месяцы их общения не подвел ее ни в единой мелочи.
Это какое-то жуткое недоразумение. Скорее всего, она что-то не так поняла. Заслушалась и перепутала что-то. Теперь Саша выглядит ничтожным лгуном в чужих глазах.
– Нет, – ответила она Ренату, – не убедили. Я могла не так рассказать. А вы делаете далеко идущие выводы о том, кого не знаете.
– Будь я твоим старшим братом или отцом, – предположил Ренат, – я бы тебя запер в доме и не выпустил, а сам бы с Сашей хорошенько разобрался. Но я не старший брат или отец. Я сделал все, что мог. Теперь думай сама.
– У него удостоверение ветерана Афганистана! – вспомнила вдруг Леся весомый аргумент. – И еще: он благородный и бескорыстный человек. А вы! У вас звездная болезнь! Вы любите над всеми насмехаться и не понимаете, что чужая личная жизнь вас не касается.
Тайные номера
– Это – да! Чужая личная жизнь – не касается. Нас касается знаешь что? Чужая личная смерть! – внушительно возразил Василий.
– Бу-у-у! – изображая привидение с поднятыми над головой руками, провыл Филя. Наверное, чтобы смягчить тягостный эффект от последних слов.
– Я не знаю, чего вы добивались. – Леся опустила голову на ладони. – Но если вы хотели меня унизить, должна вам сказать: да! Вы своего добились!
Мне очень грустно. Одиноко. Страшно. Еще вчера я радовалась, когда ехала к вам. Думала, что к друзьям еду. Единственным своим друзьям. У меня других просто нет.
Что уставились? Других нет. И вас нет. Вам все по приколу. И пугать меня по приколу. Устали и теперь занимаетесь энергетическим вампиризмом. Доводите меня до срыва и потом подпитываетесь моей негативной энергией.
Давайте! Питайтесь! У меня теперь ее много!
– Мы тебя сейчас домой отправим. Отоспись. Подумай. Вот тебе номер моего самого что ни на есть приватного мобильного. Только для членов семьи. Никогда не отключаю. Всегда со мной. – Ренат протянул Лесе картонку с номером. Только номер, больше ничего, ни имени, ни фамилии.
Леся взяла.
– И во время концерта не выключаешь? – улыбнулась она.
– На вибрацию ставлю и под сердце кладу. Если что надумаешь умного, звони, обсудим.
Тут и остальные трое рассекретили свои самые тайные номера.
Именно после этого Леся уверилась, что они не шутят. Всерьез обеспокоены.
– Ладно, спасибо за заботу. Буду звонить, когда на душе плохо станет. Вы еще пожалеете, что номера мне оставили.
– Раз оставили, значит, уже не пожалеем, – успокоил Денис.
ЧТО ИЗМЕНИЛОСЬ?
Убедили
Они проводили ее до самых дверей. Дождались, пока откроет дверь. Леся была безмерно благодарна парням: сами вымотаны до предела, а ее не оставили. Озабочены всерьез.
Леся даже умываться перед сном не стала. Включила свои медитативные звуки природы и залезла под одеяло. Лишь бы уснуть и сны не видеть. Но сон отступил. В голову полезли всякие ненужные мысли.
Это она от неожиданности и обиды сказала Ренату, что он ее не убедил. Убедил, заставил поверить.
Просто люди гораздо больше ценят мечту, чем реальность. И начинают ненавидеть тех, кто эту мечту обращает в пыль. Саша – ее воплощенная мечта о надежном верном муже. Она доверилась ему во всем. И у нее доверие это возникло не на пустом месте: можно привести огромное количество примеров, когда муж вел себя в полном соответствии с идеалом настоящего мужчины: опекал, заботился, предугадывал желания.
Что сейчас изменилось?
Да, обнаружилась его ложь. Совершенно нелепая, детская ложь.
Это же просто чудо, что он на ней не попался. Дату ввода войск в Афганистан наверняка многие помнят, как помнят 1968-й, год ввода войск в Чехословакию. Если б его на этом сразу подловили?
Леся вдруг отчетливо вспомнила тот ужин, вино, болтовню. Подловили бы? Ну и что? Сказал бы, что выпил лишнего, что она не так поняла, что был он в Афгане, ясное дело, позже, не в девять же лет!
Ну, на худой конец, не объявился бы больше, и все.
Это был, так сказать, пробный этюд. Он удался. Образ сложился.
Навешивал ей лапшу на уши – вот как это называется. А она подставляла уши, чтоб удобнее было вешать. Ему хотелось понравиться, произвести впечатление. Мальчишество. Полюбила-то она его не из-за этого.
Но другой голос внутри сказал: "А почему же ты тогда, говоря о Саше своим знакомым, первым делом вспоминаешь Афган и его тогдашнюю доблесть? Значит, для тебя тот рассказ был вехой. Ты хочешь других поразить тем, чем была сама поражена".
Да! И это правда. Эта история – безусловный Сашин козырь. Она полностью меняет его облик. Отбрось ее, что останется?
Незначительная внешность, нечистая кожа.
Что-то такое злобное советовала ей Катя, связанное с Сашиным лицом?
Ломброзо почитать про лица преступников, ни больше ни меньше.
Нет, ну это уж слишком. Не надо все разрушать и топтать. Не надо невинную мальчишескую выходку возводить в преступление.
Она подумала, не поговорить ли с Сашей, чтоб выяснить до конца всю эту ерунду с Афганистаном. Потом решила: нет! Ни за что! Даже она чувствовала себя униженной и раздавленной, когда Ренат разоблачил его байки. Каково будет Саше? Он запросто может уйти и не вернуться. Останется она тогда одна, кому-то легче от этого станет? Ей самой уж точно не станет. Вот сейчас – лежит без сна, мерзнет, боится. Хотя знает, что муж скоро-скоро приедет и обнимет. А быть постоянно и безнадежно одной – это испытание не по ней.
Все! Точка! Надо перестать думать на эту тему. Уснуть.
Забытый эпизод. Многодетная комиссия
Вместо долгожданного сна подлая память подсунула давно, казалось бы, забытый эпизод.
Сколько же ей тогда было? Пятнадцать, кажется. Вроде училась она уже в училище, не в школе. Пришла домой, как всегда, голодная, дрожащая, а тут тетя чего-то подошла, к счастью. Котлеты принесла, еще теплые. Картошку в мундире, укутанную в полотенчико.
Как же пахла та картошечка! Сейчас таких запахов не осталось больше! Леся от голода и стесняться перестала, набросилась на котлеты, как зверь. Руками в рот запихивала.
Тетя жалостливо смотрела, сокрушалась:
– Ты ж моя сиротинушка! Оголодала, бедная! Да я б хоть каждый день тебя кормила, а как? Через всю Москву с кастрюльками не наездишься, а у тебя готовить не могу. Хоть режь! Мама твоя так перед глазами и стоит. У меня сердце начинает колотиться, не остановишь. Ешь-ешь, не слушай! Это я так, про себя. Бормочу по-старчески.
В самый момент несказанного наслаждения едой домашнего приготовления раздался протяжный звонок в дверь. Так обычно звонили официальные лица, пришедшие надзирать за ее детским счастьем и изобилием.
Леся вообще верила в сформулированную ею лично примету: звонят в дверь или по телефону, когда голодный человек ест, обычно очень нехорошие люди. Но не открывать было нельзя: хуже потом задолбают.
С другой стороны, хорошо, что именно сейчас пришли, увидят, что у ребенка на столе полноценный обед, опекун рядом, быстрее отвяжутся.
Леся открыла. На пороге стояла целая делегация. Несколько крупных женщин с глазами танкистов, цепко смотрящих сквозь щель в броне на подлежащего уничтожению противника. Мужчины им под стать. Группу возглавлял бородатый осанистый богатырь.
– Делегаты комиссии многодетных семей, – представился он. – Разрешите пройти.
Леся недоуменно пожала плечами, но впустила делегатов в дом. Им-то что тут надо? Тоже заботиться пришли о сироте?
Перестройка шла полным ходом, делегатов, депутатов, комиссий было хоть пруд пруди, разобраться в их назначении не представлялось возможным. Казалось, взрослые люди с азартом ринулись играть в недоигранные детские игры: кто в войну, кто в дочки-матери, кто в казаков-разбойников, а кто и в Тимура со своей командой. Главное, в это все не вникать.
– Мы пришли осмотреть квартиру, – объявил предводитель многодетных.
– Зачем? – догадалась спросить Леся.
– Осматриваем квартиры для заселения. Вот у нас список из ЖЭКа. В этом доме каждая вторая квартира практически пустует.
Леся смотрела недоуменно.
– Моя не пустует. Я здесь живу.
– Я сказал: практически. В квартирах по сто, а то и сто двадцать метров живут престарелые пенсионеры. Один в такой квартире!
– Я не престарелая! – отказалась Леся.
– Сиротам место в детдомах, – вставила веское слово женщина-танк.
– Подожди, – осадил ее главный. – Мы на собрании многодетных семей района постановили выселить жильцов с излишками площади на меньшую площадь.
– Нам детей растить надо! Им условия нужны! – выстрелил танк.
– Ну и растите, – согласилась Леся, – создавайте условия.
– Мы списки составили, кого в какую квартиру заселять и кто из какой квартиры куда переселиться должен. В эту квартиру переедет вот – Тамара Петровна. Она должна осмотреть и согласиться с условиями. Если она согласна, начнем процесс выселения.
"Это конец! – подумала Леся. – Вот и все. Не стало родителей, не будет родного дома. Я в этом мире лишняя. Тут надо детей растить, а я…"
– Вы меня хотите выселить? – спросила Леся у тетки.
– Так надо. Так комиссия постановила, – беспомощно развел руками бородач. – Мы демократическое общество. У нас в основе решений лежат гласность и консенсус.
– А мне тогда куда?
– Пока в детский дом! Это противоестественно, когда подросток проживает один. Квартира скоро превратится в притон, если уже не превратилась, – доверительно пояснял демократ. – А потом, после детдома, вам государство предоставит положенную жилплощадь. Без излишков. Тамара Петровна, проходите, смотрите. Комнаты, места общего пользования, куда окна выходят. И помечайте все. Если не понравится, будем показывать Вере Михайловне Подкопаевой.
– У Тамары Петровны четверо несовершеннолетних детей, – пояснил поборник консенсуса, – а у Подкопаевых трое. Может, им лучше подойдет этот вариант.
Все это был такой странный бред, что Леся не могла пошевелиться. Комиссия? Постановили?
– Я те щас пройду! – раздался голос за ее спиной. – Я те так пройду, что твои многодетные детки сиротами останутся. Или за тобой, калекой, сорок лет ходить будут, сраки из-под тебя выгребать!!!
Леся даже не сразу догадалась, что эту дикую речевку выкрикивает ее усталая тетя.
Она с опаской оглянулась. Картина вырисовывалась следующая.
Невысокая в обычной жизни тетя каким-то непонятным образом возвышалась перед делегацией в позе Матери-Родины на Мамаевом кургане. В поднятой правой руке она держала непонятную бутыль зеленого стекла с торчащей из горлышка пробкой. В левой, опущенной, пыхтел только что вскипевший чайник. Тетя казалась гранитной, а чайник и особенно бутыль – живыми и опасными.
– Ну, подходи, кто смелый, по одному: слева кипяток, справа – серная кислота. Лесенька, деточка, встань-ка рядом, пробку вынешь, когда я велю.
Слова "Лесенька, деточка" прозвучали так, что Лесе захотелось спрятаться куда подальше и год не показываться.
В рядах хорошо расплодившихся членов комиссии возникло замешательство.
– Бороду спалит вместе с кожей. Глаза выест, – пообещала тетя. – У меня этого добра много. Только тут полтора литра. На всех хватит.
– Милицию надо вызвать, – взволнованно завибрировала трехдетная Подкопаева Вера Михайловна.
– Надо, – согласилась тетя. – Иди в будку, вызывай. И быстро. У меня терпение на ваши рожи смотреть кончается.
– Пых! – тряхнул крышкой чайник.
– Безобразие! – послышались голоса из задних, более защищенных от серной кислоты рядов. – Это методы КГБ! Ее надо обезоружить!
– Давай! – согласилась тетя. – Я те сделаю КГБ. Иди, обезоруживай! А то я сама подойду, а? Если ленишься.
– Тут проживают ненормальные! – постановил председатель. – Уйдем, товарищи! Мы вернемся с другими органами!
– Свои, что ль, потерял где? – полюбопытствовала тетя.
– Выходим спокойно! – напутствовал плодоносящий руководитель.
– Номер квартиры только вычеркни из списка своего! И забудь, как страшный сон! А то и запасных органов лишишься! – пообещала тетя.