ЯРКИЕ ШТРИХИ
Дети
Катя добавила еще несколько ярких штрихов к их плану. Теперь, глядя на подругу в деле, Леся хорошо понимала, почему той удавалось все, что бы она ни задумала. У нее был дар: редкий аналитический ум, и пользовалась она им не в теории, а на практике. И, что особенно важно, не после того, когда поменять ничего уже нельзя, а до. Таким умом обладают шахматисты.
Катерина решила остаться у Леси на ночь: муж все равно был в отъезде, а тут она могла бы очень даже пригодиться.
После ночного концерта подтянулись "Гав-бои", притащили с собой кучу аппаратуры и друга-специалиста по ее установке.
Леся шепотом, чтоб не услышал посторонний человек, копавшийся в шнурах и проводах, доложила ребятам о достижениях: свадьба у самых ее дверей (подарок судьбы) и найденное оружие (результат Катиной дедукции).
Все шло по плану.
Уснули они в четвертом часу ночи и спали как убитые.
Проснулась Леся от настойчивой телефонной трели. Глянула на часы: до двенадцати проспали, ничего себе!
– Алло! – поспешно отозвалась она.
– Мамуль! Мы долетели! Тут классно! – послышался возбужденный голос сына.
– Как же я рада! Какие вы молодцы, что сразу звоните! – Леся сразу окунулась во весь ужас вчерашнего дня.
Дети далеко. Их не достать. Все – это самое главное.
– А папа где? – спросила она.
– Тут, рядом. У нас, мам, номер просто огромный! Море из всех окон видно!
– Здорово! Ты мне папу дай, сынок.
– Что, Лесь? – раздался Валерин голос.
– Спасибо тебе, Валер, – проговорила Леся. – Прилетишь, я тебе многое должна сказать. Я вчера на развод подала. Ты это должен знать, это важно.
– Ты уверена? – осторожно удивился Валера.
– Да, уверена. И не бойся ты, я назад тебя затаскивать не собираюсь. Тяжело тебе было со мной. Прости меня, если можешь. И спасибо, что с детьми помог.
– Что значит "спасибо", они такие же мои, как и твои. Не нужна мне твоя благодарность.
– Все равно спасибо. Я тебе все расскажу, когда вернетесь, ты поймешь тогда.
– Смотри, дров там не наломай, – предупредил прошедший суровую боевую школу семейной жизни бывший муж. – Ас разводом… может, и правильно. Дети его боятся, Леся. Сами мне сказали.
– Да! Они правы. И больше его в их жизни не будет. Звоните почаще!
– И ты нам звони!
Невыносимо стыдно было слышать правду о страхе детей. Какое же ослепление нашло на нее! Как жила она эти месяцы, не видя, не понимая того, что испытывают самые главные люди ее жизни. Те, кто называл ее не просто мамой, а лучшим и верным другом своим. Те, за кого жизни бы она своей не пожалела…
А выходит – не жалела она их жизни. Упоенная сбывшимся ожиданием любви, отказывалась видеть очевидное.
Бедные дети! Как они стремились уйти из комнаты, когда там восседал Саша! Их чистые сердца были чуткими и зрячими, они пытались приспособиться к любимому человеку матери, любя и жалея ее.
А сами жили в гнетущем предчувствии.
Сейчас все виделось ей с беспощадной отчетливостью.
Спокойное утро
Они устроили себе великолепный завтрак. По времени даже обед. Катерина вызвала шофера и велела закупиться по списку. Теперь они наслаждались бутербродами с икрой, свежей душистой колбаской, пышным теплым хлебом.
Потом Катька велела Лесе сделать ей массажик: она уже вчера настроилась, тело ждало положенной процедуры и не дождалось. Теперь у него серьезный стресс. Конечно, нельзя было доводить до такого кошмара бедное Катькино тело.
Подруга расслабилась, и Леся вместе с ней, занятая привычной работой.
Они по очереди приняли душ. Оделись.
Пора было звонить Саше с отчетом о привезенных деньгах. Ужасно не хотелось ломать комедию. Было огромное желание набрать номер и выдать, как она прекрасно умела, все, что она о них, сволочах и подонках, думает. Проорать этой преступной мрази, что ни хрена у них не вышло и не выйдет. И пусть себе ищут другую дуру, а она не дура. И что пусть будут благодарны, что живы остались: это она их может у двери с пистолетами встречать и пальнуть в их тупые кочаны. И у нее есть такие друзья, от которых у них земля под ногами загорится.
Нет, это – самое легкое. Так не годится. Надо собраться и довести дело до конца.
Она снова использовала привычное свое лекарство: завела пластинку и принялась подпевать, удивляясь, что и Катька подтягивает, тоже знает слова:
Враги сожгли родную хату,
Сгубили всю его семью.
Куда теперь идти солдату,
Кому нести печаль свою?
Эту песню в ее семье особенно любили. Это была память о деде-фронтовике, которого Леся слабо помнила: он умер, когда ей было лет восемь. Но когда она подпевала знакомым словам, ей всегда казалось, что откуда-то изнутри, из того места, где живет в человеке душа, доносится не только ее, но и сипловатый дедов голос:
Сказал солдат: "Прости, Прасковья,
Что я пришел к тебе такой!
Хотел я выпить за здоровье,
А вышло вот за упокой".Хмелел солдат, слеза катилась,
Слеза несбывшихся надежд.
А на груди его светилась
Медаль за город Будапешт.
Все! Ей – жить. И ее детям. По-людски, достойно. Как дед прожил. И э т и м она не уступит!
Куча денежек и депутат
– Алло! Сашенька! Дела – полный порядок! Все успела, все устроила! Квартирки больше нет! Зато денежек – куча.
Саша одобрительно хмыкнул.
– Так долго все тянулось – ужас! Каждую купюру проверяли, представь! Просвечивали, чтоб не фальшивые. Несколько сотен не приняли. На всякий случай. Ну, покупатель, конечно, тут же заменил. Но я упарилась вся.
– Машина была? – поинтересовался Саша. – Дал депутат машину?
– А как же! И не только машину дал, но и сам приехал, представляешь! Он такой у Катьки хороший, такой заботливый! Представь, времени не пожалел!
– Да, это редко такое встретишь! – протянул Саша.
Лесе казалось, что она слышит еще чье-то дыхание. Наверняка и Юля слушает-наслаждается. Ну, пусть порадуется.
– И знаешь, что он предложил? И я согласилась! Ты только не ругайся, Сашуль! Я не сразу согласилась, но подумала и решила, что это – самое правильное и надежное. Он завтра за границу летит, в Цюрих, приблизительно в то же время, что и мы. И у него депутатская неприкосновенность. Он сумку с нашими деньгами через таможенников спокойненько пронесет, нам и волноваться не надо будет. А то вдруг досмотр? Мы же с тобой все думали, как провозить будем! А тут – сам Бог послал!
– Где деньги?! – рявкнул Саша так, что Леся вздрогнула.
Ах ты, бедняжечка! Забеспокоился, болезный, о денежках! Уплыли – не догонишь! Ах ты, мой малюточка!
– Сашенька, ты только не волнуйся, а выслушай внимательно. Деньги у него. И это правильно. Очень правильно. Ты успокоишься и поймешь. Он мне дал расписку на депутатском бланке. С подписями свидетелей. Что он на сутки принимает от меня на хранение определенную сумму. Сумку я на замочек заперла, ключик у меня. Завтра пройдем таможенный и пограничный контроль, и он отдаст тебе сумку. Я ему твой мобильный дала, чтобы мы не растерялись в аэропорту. Пусть все через тебя идет, ладно? Я же детьми буду занята, от них не отойдешь… И специально особую примету сказала: у тебя на левом мизинце будет надето кольцо с сапфиром, которое ты мне подарил. Он это кольцо сегодня на мне видел, его ни с каким другим не спутать. Ты зайдешь с ним в мужской туалет и в кабинке откроешь сумочку ключиком, на денежки глянешь. Где еще уединишься, как не в туалете? Я с ним в женский не пойду, не так поймут. Вот я и решила, что пусть он тебе все передаст! Ну как?
Саша ответил не сразу. Усваивал информацию. От ужаса безвозвратной потери переходил к ликованию.
– А если он залезет в сумку и все деньги упрет? Ты об этом не подумала? Они, депутаты твои, – первые воры! – Сашин голос звучал напряженно, но чувствовалось, что гроза миновала.
– Он же расписку дал! И ты проверишь в туалете! И потом: знаешь, что такое для него эти деньги? Это как десять баксов для нас! Он же олигарх! У него миллиарды! Он при "трубе", ты это понимаешь! Ты из-за десяти баксов станешь друга обманывать? К чему ему мараться, когда столько людей при сделке было, и все видели, все знают! Ну же! Саша! Что ты?
Я специально для тебя вот сейчас кладу на столик в прихожей расписку, ключик, кольцо, чтоб ничего не забыть утром. Ты, как приедешь, сразу их возьми, вдруг я спать буду, как в прошлый раз? И мне спокойней, что ты теперь за все отвечаешь.
– Ну, ладно, может, и к лучшему. Может, и правда, так спокойней. А у тебя его мобильник есть? – обеспокоился Саша вновь.
Этот вопрос Леся предусмотрела.
– Я его тут на бумажке записала, рядом с кольцом лежит. Но это только на самый крайний случай, ладно? Так просто не звони, неудобно. Он большую любезность нам делает.
– Да что я, не понимаю? – отозвался Саша уже вполне обычным своим тоном.
– Я тебе перед твоим вылетом еще позвоню, Сашуль. Скучаю, сил нет, – сладостно призналась Леся.
– Ладно, давай, – послышался ответ.
И тут же – отбой. Вот ведь: научился отключаться, как приперло! Сейчас будут с Юлей обсуждать все "за" и "против". И поймут, что против-то и нет ничего. Одни только "за". Деньги через границу перетащит депутат. Получать их будет Саша. Леся, по их расчетам, уже отойдет в мир иной. Кому ж тогда получать, как не Саньку?
Она повернулась к Кате, показала большой палец: сработало!
– Заглотил карась приманку? – удовлетворенно спросила Катя.
Это была ее идея с депутатом, деньгами, распиской. Лесе принадлежал лишь штришок: кольцо с сапфиром на левом мизинце. Маленький, но выразительный штришок, как она любила. Оставалось ждать вечера.
Куклы
Ровно в девять, сразу после спектакля, Леся заглянула в комнату главного. У него, как обычно, дым коромыслом, толпа народу. Она прорвалась и по-быстрому изложила просьбу:
– Мне бы трех куколок домой свозить, а? До завтрашнего вечера. Потом верну.
Она бы и так могла с помощью ребят погрузить кукол в машину и отчалить. Но это был бы непорядок. Произвол и анархия. Без спросу умыкнуть что-то всегда было выше ее сил.
– Что ты все выдумываешь, Егорова? – любовно глядя на нее, спросил режиссер. – Все творишь, изобретаешь?
– Варианты грима хочу разные попробовать, – уже вполне привычно принялась изворачиваться Леся. – В тишине, покое, при домашнем освещении. А то у меня в каморке свет – не очень-то, сами знаете.
– Бери! – торжественно дозволил главный. – Хоть всех забирай! Мне для тебя не жалко.
– Спасибо! – крикнула Леся уже на бегу.
Вася и Денис помогли ей загрузить главных героев предстоящей инсценировки в машину. Леся заранее принесла куклам-детям одежду своих детей. Куклы сидели в машине, совершенно не отличимые от обычных мальчика и девочки, слегка взъерошенные, удивленные, любопытные, капельку усталые. Куклу-себя Леся убрала в чехол, дома как следует над ней поработает.
По пути она инструктировала ребят. Надо просочиться сквозь свадьбу так, чтобы никто их не признал, а то поймают, заставят пить и петь.
Василий понесет куклу-Лесю. Перекинет ее через плечо, как куль, и прекрасно дотянет.
"Любу" и "Яника" возьмет Денис. Надо так их тащить, будто они в восторге повисли на своем старшем друге, не пускают его, мешают идти, а он тащит из последних сил, потому что игра у них такая. Леся спокойно поднимется вслед за ними. Прошмыгнет в открытую дверь.
Отопрет им всем Катерина.
Она дома ждет.
Главное – позвонить условным звонком, таким: два длинных, пять коротких и снова – два длинных, пять коротких.
То, что свадьба в разгаре, слышно было уже на первом этаже: нестройное пение, хохот, смех доносились вполне явственно. Леся отправила ребят первыми, все вместе они в лифт не помещались. Стоя в ожидании, она прислушивалась, не раздадутся ли какие-то новые звуки – приветственные крики например. Но шум был относительно ровным и однородным.
Наконец, лифт вернулся за ней.
Наверху ее поджидала веселая раскрасневшаяся соседка Ольга – новоявленная свекровь.
– Леська! Солнце! Заждались! Мы тут все без тебя выпили и съели. Звонили тебе, звонили, дома – никого, представляешь!
– Представляю! – засмеялась Леся. – Я вообще-то с работы.
– Ну да, знаю! Но забыла. А тут у меня вообще глюки начались: перебрала на радостях.
Представляешь, вот только что: я стою в своих дверях, вон там, за салатом ходила, на этот стол чтоб поставить, и тут открывается лифт, а из него… ну, как его, певец этот, группа такая смешная, "Гав-бои", вот! И один из них, не вспомню сейчас, как зовут, тащит на себе твоих ребят. Они визжат, отбиваются, хохочут, повисли на нем. А он, бедный, тащит их домой.
Вот как работает человеческое восприятие! Пятьдесят на пятьдесят. Все заметила: и Дениса, и Любу с Яником, а потом еще половину и домыслила. Придумала визг, хохот, игру. Потому что вся в игре сейчас. В празднике. И мыслить может только в этом направлении. И это здорово!
– Все правильно увидела, Оль. Почти. Ребята были у Валеры. А теперь его друг их домой привел. Он и вправду на этого певца похож, все говорят.
– Ну, значит, не глючит! Значит, можно продолжать гулять. Так ты зайдешь?
– А как же! Только на минуточку. Завтра вставать рано. И Саша еще не вернулся. Он поздно ночью вернется. Ты уж его особо не пои, если встретишь.
– Ой, нужен он мне больно! Валерку бы поила, а этого… Ты уж прости, Лесь. Чужой он какой-то.
"Не буди…"
Дома Леся первым делом отзвонила Саше: он вот-вот должен вылетать, как бы телефон не был уже отключен.
– Я уже в самолете сижу, вырубать мобильники велят, – поведал муж.
И правда: звуковым фоном шли инструкции стюардессы по технике безопасности в воздухе.
– А мы спать ложимся. Устала – сил нет. У нас тут свадьба, Олин сын, соседкин, женился, гуляют – ужас. Шум невозможный. Я сейчас таблеточку приму, чтоб до утра без просыпу. А то лететь потом. Ты уж меня не буди, как вернешься.
– А то! – пообещал Саша.
Она подумала: "Вот и все. Это последние слова, которые я услышала от него. Больше нам говорить не придется. И, может быть, он там, в своем самолете, тоже так подумал. Неужели ему меня ни капельки не жалко? Хотя… Он на охоте. Охотникам жалость неведома. У них может быть только радость добычи или досада, что упустил зверя".
Потом она все подготовила, включила музыкальный центр с привычными ночными звуками моря и криками чаек, потушила везде свет, оставив тускленький ночничок при входе в спальню, чтоб было удобнее целиться в красиво уложенную на высокую подушку голову куклы-Леси.
Они тихо вышли из квартиры наружу. По счастью, их никто не заметил.
Катерина увезла ее к себе. Они завалились спать и спали крепко, как в детстве.
ВЕТЕРАНЫ
Все!
Утром Леся, проснувшись, первым делом подумала: "Все! Нас уже убили! Кошмар позади".
Глянула на часы: в это время они должны были бы зарегистрироваться на рейс.
А вдруг она все навыдумывала? Вдруг Саша ищет ее и ничего не понимает? И не собирался он ее убивать? И все ей прибредилось?
Прилетел усталый и лег спать рядом с куклой. Она просила не будить. Он берег ее сон. Прикорнул рядышком и уснул тихонько. Спал-спал, проснулся: "Леся, пора!" А там… Вместо Леси… Манекен! И вместо детей – тоже! И он решил, что они, москвичи поганые, поиздевались над ним, как другие изгалялись перед этим над его жизнью.
Хлопнул дверью, ушел. И все это наделала она со своим психозом, со своим безумием.
Скорее всего, так оно и есть.
"Я могу построить город! Я могу разрушить город!"
Опустошение навалилось невиданное. Все краски поблекли. Сама, своими руками, в один момент разрушила то, что ценила и лелеяла в душе, как самое прекрасное и небывалое.
И вдруг трезвый голос внутри произнес: "Зачем убиваться-то? Ведь лучше сначала кое-что выяснить".
Она быстренько набрала номер Рената.
– Все в порядке, Леська! Сумку он получил. Заперся в кабинке. Вышел довольный, как Микки-Маус. Можешь спокойно заселяться домой. Жди нас. Подробности узнаешь, как вернемся. Все – отбой!
Ей не приснилось! Ей не показалось! Она все правильно тогда услышала. И поступила правильно.
Но радости не было. Она чувствовала слабость и усталость, как после тяжелой болезни.
Непарный шелкопряд
К моменту возвращения ребят из Египта она уже почти освоилась с новым своим положением.
Одинокая самостоятельная женщина. Вполне состоявшаяся: на работе ценят, деньгами себя и детей обеспечивает.
Все у нее в порядке. Даже вот не убили – а могли. Сумела выкрутиться.
Значит, живучая. Прошла, кажется, самую суровую школу биологического отбора. И ей, как представителю определенного вида флоры и фауны, надо, наконец, про себя понять: вот такая она уродилась – что-то может, а что-то – никак. Работать – может, с детьми – может. Но пары ей не будет никогда. Она – непарный шелкопряд. И им есть место на планете Земля. И такие пользу приносят. А даже если и без пользы: зачем-то ведь она определена жить? Вот и надо ценить то, что есть.
Только без содрогания не вспоминался открывшийся взору натюрморт, когда она, вернувшись от Кати, вошла в свою спальню: разметавшиеся по подушке русые волосы, красные пятна на них, на белье, на обоях. Детская, которую "взял на себя" заботливый Саша.
На месте кукол вполне могли бы быть они.
Пятна легко смылись. Куколок она привела в порядок. "Бы" в реальной жизни не существует. И все же… Все же… Как бы суметь все забыть, стереть из памяти…
Кино
Они собрались вшестером в ее гостиной: ребята, Катя и она, Леся.
– Что сначала? Рассказывать или показывать? – предложил на выбор Василий.
– Давай по порядку, – попросила Екатерина. – С того момента, на котором остановились.
– Тогда смотрим кинокартину. Называется "Ночи Лесиндии". Слова и музыка народные. Сценарий и режиссура – совместные.
Смонтировано нами в нечеловеческих условиях.
Фильм захватывал с первой секунды. С того момента, как Саша и Юля оказались в прихожей. Изображение получилось нечеткое: света явно не хватало: тускло светила маленькая настенная лампочка у зеркала. Зато хорошо слышен был каждый шорох, даже довольно слабые звуки свадебного гуляния и вздохи морского прибоя с Лесиных колыбельных дисков.
– Вот оно, – раздался Сашин шепот.
Это он кольцо увидел на столике.
Зашуршал там чем-то: явно убирал расписку депутата. Потом потянулся к полке, где дожидался его верный портфель-"дипломат". Юля стояла тихо. Готовилась, видно.
Выдержанная женщина. Достойно себя ведет, не суетится. Настоящая боевая подруга.
– Что это там шебуршится? – только и спросила.
– А это она себе звуки моря всегда врубает, чтоб лучше спать.
Юля ничего не ответила. Приняла к сведению.
Они покопошились над "дипломатом". Раздались щелчки: оружие подготовили к бою.
Пошли. Четко так, отработанно. Видно, не раз заходила в Лесину квартиру Юля: хорошо знакома была с местностью. Репетировали, скорее всего, не раз, чтоб без сучка, без задоринки вышло.
– Ёп-тыть!!!