"Юность в огне" имела огромный успех. Затраты на съемки составили шестьсот пятьдесят тысяч долларов, но за три недели проката фильм принес Флемингу четыре миллиона! На какое-то время Ник и Эдвина стали королем и королевой Голливуда.
Через три недели секретарь Ника мисс Роулинс ввела к нему в офис детектива Арлана Маршалла из лос-анджелесского департамента полиции. Детектив Маршалл, коротышка, прятавший свою лысину под котелком, занимался расследованием убийства Рода Нормана. Пожав Нику руку, он сел напротив большого антикварного письменного стола.
- Мистер Флеминг, - начал он, - вы были когда-нибудь знакомы с некой Дианой Рамсчайлд?
- Да, конечно. Несколько лет назад я был даже обручен с ней.
- Вам известно, что она была убита в сентябре в Турции во время поджога Смирны?
- Убита?!
Ник был еще достаточно молод для того, чтобы испытывать потрясение при известии о гибели ровесников. Но эта смерть потрясла его как никакая другая. Пока детектив монотонным голосом распространялся о ее отношениях с Кемалем, мысли Ника унесли его на шесть лет назад в то время, когда он страстно любил Диану. Ему вспомнилось это стремительно вспыхнувшее в его сердце чувство, которое, исчезнув, оставило в нем столь горький след… Он вспомнил свою зеленоглазую богиню, чья наружная красота была столь холодна, а внутренняя физическая сущность столь пламенна, что стало для него открытием в том заброшенном пляжном домике, где она стала женщиной. А теперь она мертва, так же мертва, как и их не родившийся сын. Правильно ли он поступил? Справедливо ли по отношению к ней? Дианы больше нет? Он не мог в это поверить.
Внимание Ника вновь переключилось на детектива, который как раз раскуривал сигару.
- Вчера приключилось нечто весьма любопытное, - сказал он, выпустив клуб вонючего дыма. - Мне позвонил по телефону турецкий консул и пригласил меня отобедать с ним в отеле "Амбассадор". Я понятия не имел, что турку было нужно от меня, но упускать бесплатный обед я не собирался, поэтому пошел. Он был очень уклончив. В течение первой четверти часа я вообще не мог понять, куда он клонит. Наконец он сообщил, что получил распоряжение из весьма высоких турецких правительственных кругов - уточнить не пожелал - войти со мной в контакт по поводу дела Нормана.
Так вот, стоило мне услышать имя Рода Нормана, как я весь превратился в слух. Короче, суть его предположения сводится к тому, что будто бы в Константинополе - это ж надо! - был нанят профессиональный убийца, который приехал в Лос-Анджелес, чтобы застрелить вас. Рода Нормана он убил по ошибке.
- Чтобы застрелить меня?! На кой черт я сдался этому турку?
- Консул намекнул, что убийца был нанят этой вашей Дианой Рамсчайлд.
Ник округлившимися глазами уставился на детектива, потом поднялся из-за стола и подошел к большому разноцветному окну, выходившему на территорию киностудии. "Возможно ли такое? - думал он. - Неужели она ненавидела меня столь сильно?"
- Как думаете, это похоже на правду? - не спуская с Ника пристального взгляда, спросил детектив.
Ник повернулся к нему с улыбкой на лице.
- Это самая нелепая вещь из всех, которые мне когда-либо приходилось слышать! - воскликнул он. - Диана Рамсчайлд была все-таки леди и закончила Вассар. Выпускники этого колледжа не пользуются услугами наемных убийц. Господи, это же ясно!
Детектив почесал подбородок.
- Мне это тоже показалось немного э-э… диковатым. Но с другой стороны, для чего бы официальный представитель турецкого правительства стал мне вешать лапшу на уши? И ведь она действительно в то время была в Турции.
Ник пожал плечами.
- Не спрашивайте меня, - произнес он. - Я не детектив, а кинопродюсер. - Он рассмеялся. - Подумаешь о том, что вы тут наговорили, и, ей-богу, засядешь за сценарий.
Да, это была дикая история, но в душе Ник в нее поверил. Детективу он солгал в стремлении хотя бы посмертно спасти репутацию Дианы. Как же сильна была ее любовь, если обернулась такой лютой ненавистью! Лютой настолько, чтобы даже пытаться убить его! Он восхитился первобытной силой ее чувства и одновременно покрылся холодной испариной при мысли о том, что только внешнее сходство между ним и Родом Норманом уберегло его от пули. Ник не верил в потусторонние силы, но сейчас он почти физически ощущал нити любви и ненависти Дианы, которые протянулись к нему из могильной глубины.
Диана, Диана… И эти дивные зеленые глаза теперь, выходит, закрылись навечно? Он должен построить ей памятник. Каким образом?
Вдруг в его памяти всплыли ее давние слова: "Я завидую мужчинам… Я бы очень хотела управлять такой компанией, как "Рамсчайлд армс".
Что же, ей представилась такая возможность, она воспользовалась ею, и это стоило ей жизни. Но, может быть, это были самые счастливые ее годы?
Он отверг Диану ради Эдвины и считал себя ее должником. Может быть, этот долг заключается в том, чтобы купить "Рамсчайлд армс" и привести ее к успеху? В память о Диане. И в память о старике Альфреде тоже. Военный бизнес находился в крайнем упадке, и покупка компании являлась серьезным риском. Но Ник, зная человеческую природу, сильно сомневался в том, что после последней войны мир воцарился навечно. Германия разгромлена и пребывает в состоянии, близком к анархии. Но не стоит недооценивать немцев…
Да, он купит компанию Альфреда, и это будет его памятником Диане. Он чувствовал, что должен хоть этим вернуть ей свой долг.
А возможно, удастся еще и подзаработать на этом.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ВИДЕНИЕ ЗЛА
1927
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Замок возвышался над верхушками деревьев немецкого леса, силуэты его зубчатых стен и башен ярко высвечивались вспышками молний, достаточно сильными, чтобы удовлетворить барона Франкенштейна. Злой ветер этой осенней бури гнул к земле вековые стволы, хлестал ветви, вздымал в воздух целые вихри опавшей листвы, которая кружила темными облаками в небе, заслоняя молодую луну. Немилосердный ливень хлестал по древним каменным стенам замка Винтерфельдт, расположенного в шестидесяти километрах к юго-востоку от Мюнхена близ городка Бад-Рейхенхал и австрийской границы. Однако если снаружи бушевала поистине вагнеровская стихия, внутри, в высоком шестьдесят футов от пола до потолка - Рыцарском зале было тихо и спокойно. Владелец замка граф Александр Георг Йозеф фон Винтерфельдт угощал своих десятерых гостей роскошным обедом.
Ник Флеминг сидел по правую руку от хозяйки графини Софии фон Винтерфельдт и вежливо, но рассеянно слушал ее монотонные разглагольствования о недавно объявившемся и популярном в Мюнхене "застольном политике" Адольфе Гитлере. Было видно, что эта тучная и седовласая графиня воротит от Гитлера нос. Она называла его "мелкобуржуазным гангстером", который-де "грызет ногти и дурно одевается".
Ник читал о Гитлере и знал, что его национал-социалистическая партия насчитывает около пятидесяти тысяч членов, большинство из которых были вовлечены в нее из-за ее оголтелой антисемитской ориентации. Это было тревожным симптомом. Но в данный момент Ника более интересовала красавица-итальянка, сидевшая на некотором расстоянии от него за этим длинным обеденным столом из ореха, к тому же на противоположной его стороне. Черноволосая и белокожая, с длинным прямым носом, придававшим ее профилю изящно-хищнический вид, графиня Паола Альгаротти выстреливала в Ника томными, слегка заинтересованными взглядами, которые не ускользали от внимания Эдвины, сидевшей по правую руку от хозяина замка. К этому времени Эдвина уже привыкла к флирту своего мужа, который правильнее было бы назвать супружеской неверностью, с течением времени все небрежнее скрываемой. Она отвечала на это по-своему, уделяя повышенное внимание удивительно красивому молодому человеку, сидевшему справа от нее. Это был сын владельца замка, молодой граф Рудольф фон Винтерфельдт. Руди, выпускник Оксфорда, представлял собой совершенный образец арийца: светлые, будто нарочно выбеленные волосы, ослепительно голубые глаза и правильные, точеные черты лица вождя викингов. Руди было двадцать три года, и до сих пор ему не приходилось сиживать рядом с кинозвездой. И хотя его род уходил корнями в прошлое на семь столетий, несмотря на то что Руди был родственником бывших баварских королей Виттельсбахов и австрийских Габсбургов, обычно сдержанный молодой человек сейчас был явно опьянен теми знаками внимания, которые ему оказывала одна из голливудских богинь любви.
- К сожалению, я очень мало знаю кинематограф, - говорил он смущенно на своем превосходном английском, - но несколько лет назад в Лондоне я получил большое удовольствие от одного из ваших фильмов. "Горящая юность", кажется.
Эдвина, на руке которой было три толстых бриллиантовых браслета в стиле арт деко, наклонялась к молодому человеку так, что в низком вырезе ее вечернего платья ему стала видна - Эдвина была без лифчика - ее красивая грудь.
- "Юность в огне", - поправила она его. - Это было сто лет назад! В 1922 году! Мой первый фильм. Жаль, что вы не видели других. - Она томно опустила подведенные тушью ресницы. - Вы просто должны приехать в Берлин на премьеру моей новой картины "Бесплодная любовь". Впрочем, ваш отец, наверно, уже пригласил вас. Говорят, это будет фильм года в Германии.
Граф Алекс Винтерфельдт, являвшийся министром культуры в веймарском правительстве, устроил гала-премьеру фильма в берлинском кинотеатре "Глория-паласт", стремясь тем самым начать германо-американский обмен кинофильмами. Эдвина одарила Руди своей самой очаровательной улыбкой, одновременно бросив уничтожающий взгляд в сторону мужа. К ее изумлению, Ник больше не ел глазами итальянскую графиню. Вместо этого он внимательно наблюдал за одним из четырех слуг, прислуживавших за столом. Они как раз вносили сейчас серебряные подносы с олениной и диким кабанчиком. Гром небывалой силы потряс весь замок, ливень продолжал хлестать в высокое окно Рыцарского зала, разделенное сложной рамой на двенадцать разноцветных квадратов стекла, на которых был изображен герб рода Винтерфельдтов. Было уговорено, что все гости останутся в замке на ночь, и это было очень кстати, принимая во внимание погоду. Эдвине замок казался мрачным, словно сошедшим с экрана фильма ужасов, и она была настроена уехать отсюда утром как можно раньше.
- Да, я приглашен, - смущенно ответил Руди, - но, боюсь, не смогу быть в Берлине. Работаю над диссертацией.
- О? - сказала Эдвина, тут же утеряв интерес к разговору, который не касался ее самой. - А о чем у вас будет диссертация?
- Политология. Видите ли, со времени поражения в войне Германия переживает период политической неразберихи…
- Но ведь уличных боев сейчас нет. Из того, что мне приходилось читать дома о Германии, я поняла, что ваша страна сейчас вновь обрела стабильность и процветает…
- Это верно, что за последние два года положение у нас очень улучшилось. Но Германия не будет стабильной до тех пор, пока не будут изменены положения Версальского договора.
Она еле сдержала зевок:
- Мой милый граф, вы слишком серьезны для своего возраста! И слишком красивы для того, чтобы посвящать себя политике. Вас должны волновать вопросы любви и романтики! У вас наверняка есть возлюбленная. Ну расскажите же мне о ней.
Руди окончательно смутился:
- Нет, у меня никого нет… Пока.
"Он боится меня, - подумала она. - Как интересно!"
Тут она увидела, как ее муж бросился на слугу-официанта. Затем прозвучал раскат грома и вслед за ним - крики… Тут же стало ясно, что это был никакой не гром: слуга выстрелил в воздух из пистолета. Гости повскакали со своих мест. Ник в это время опрокинул слугу и прижал его к каменному полу. Граф фон Винтерфельдт звал на помощь своих людей. Раздался еще выстрел и после него - снова крики. Наконец Нику помогли окончательно справиться со стрелявшим, и все закончилось так же быстро, как и началось.
- Врача! - закричал кто-то из гостей-немцев. - Быстрее врача!
Эдвина увидела, как поднимается на ноги ее муж. Со лба его ручейком стекала кровь.
- Ник! - вскрикнула она и бросилась вдоль стола к мужу.
Когда он флиртовал, ярость бушевала в ней, но стоило ей увидеть его раненым, как любовь вернулась, накатила всепрощающей волной.
- В него стреляли! - истерично кричала Эдвина. - О Ник, милый!
Ник приложил носовой платок ко лбу.
- Кость не задета, - пробормотал он. - Все будет нормально.
С этими словами он как стоял, так и рухнул лицом вниз прямо на стол, разбив при этом два винных стакана.
Его отнесли в прилегавшую к Рыцарскому залу библиотеку, обшитую темным деревом комнату с оленьими рогами под потолком, и положили на кожаный диван. Распоряжалась графиня фон Винтерфельдт, которая во время войны была сестрой милосердия. С удивительным для Эдвины спокойствием она потребовала смоченных в горячей воде полотенец и промыла ими рану.
- Вашему мужу повезло, мадам, - сказала она. - Пуля прошла над самой головой, содрав только кожу. Небольшой пороховой ожог и царапина. С ним все будет в полном порядке, разве что останется на память легкий рубец. Принеси, пожалуйста, коньяку, Руди, - обратилась она к сыну.
Все еще не уняв в себе дрожи, Эдвина бессильно опустилась в уродливое кожаное кресло эпохи Возрождения, которое скрипнуло под ее тяжестью.
- Но что это было? - спросила она. - Кто этот слуга, который стрелял в Ника?
- Боюсь, - спокойно сказал граф, - он хотел убить меня.
- Его зовут Миша, - рассказывал Ник, спустя три четверти часа после того, как врач наложил на его рану повязку. - Он большевик, а познакомился я с ним в семнадцатом во дворце великого князя Кирилла. Когда он появился здесь с подносом, мне показалось, что я знаю этого человека. Затем и он узнал меня и, думаю, решил, что я тоже его вспомнил. Когда я увидел, как он полез рукой к себе под пиджак, я решил не рисковать и атаковал. Как только он вынул пистолет, я схватил его за руку.
- Спасибо вам за это, - сказал граф.
Они все сидели в библиотеке и пили кофе с ликерами.
- Вы, без сомнения, спасли мне жизнь, и я признателен вам за это, герр Флеминг. Лично я абсолютно уверен, что этот Миша окажется агентом Коминтерна.
Его жена графиня София поморщилась.
- Ах эти ужасные безбожники большевики! - воскликнула она. - Они стоят за многими политическими убийствами в Европе. Хотят распространить эту свою чудовищную революцию по всему свету! Но… странно, что они вдруг задумали убить мужа. Ведь, в конце концов, Алекс всего лишь министр культуры. В правительстве много других, более опасных для них деятелей.
Она замолчала и повернулась к мужу, ожидая от него разъяснений.
Ник поднялся с дивана.
- Немного утомился, - сказал он. - Если не возражаете, я отправлюсь спать.
- О Господи, дорогой наш Флеминг, конечно! - горячо воскликнул хозяин дома, подходя к Нику. - Позвольте мне еще раз выразить вам свою признательность за смелый поступок. Я никогда этого не забуду. Никогда. - С этими словами он положил свою руку Нику на плечо.
- М-м… - чуть задумался Ник. - Я хотел бы кое-что обсудить с вами утром. Скажем, перед завтраком?
Они с графом переглянулись. Тот попытался прочесть мысли Ника, потом сказал:
- Я буду в полном вашем распоряжении. В восемь часов, устроит? Здесь, в библиотеке?
Эдвина хотела понять, что задумал ее муж. Зная его уже десять лет, она видела, что на шахматной доске жизни Ник видит, по меньшей мере, на три хода вперед. Его ум неизменно вызывал у нее восхищение. Понять его можно было, только наблюдая за его действиями. А точнее, за результатами его действий. И только потом, уже задним числом можно было восстановить всю цепочку его мысленных ходов.
Поднимаясь по высокой каменной лестнице замка на второй этаж, она спрашивала себя: а не было ли какого-нибудь подтекста в той драматической сцене, свидетельницей которой она стала вместе со всеми за обедом?
Их спальня помещалась на втором этаже замка. Здесь были высокие каменные стены с гобеленами, огромный каменный камин, источавший уютное тепло, и изрядно попорченные молью тяжелые красные шторы на двустворчатых окнах. Гигантская кровать с четырьмя шишечками на ножках и красным плисовым балдахином, на котором еще сотню лет назад был вышит герб Винтерфельдтов. Постель была застелена толстым пледом.
Раздеваясь возле туалетного столика, сделанного в псевдостиле Людовика Шестнадцатого, Эдвина сказала:
- Почему это, интересно, у меня такое странное ощущение, что ты от меня что-то скрываешь, а?
Ник сидел на стуле с высокой спинкой и тканым рисунком на сиденье и снимал лакированные туфли.
- Что ты имеешь в виду?
- Не строй из себя мистера Саму Невинность, - сказала она, - наше присутствие на берлинской премьере вовсе не было таким уж необходимым. Мне известно, что ты, как ненормальный, перетряс весь наш график пребывания здесь только для того, чтобы попасть сегодня вечером в это Богом забытое место. Ты что-то задумал, да?
Ник встал со стула, снял свой пиджак от вечернего костюма и подошел к жене, чтобы она расстегнула ему запонки на манжетах, сделанные из лазурита и золота.
- Я могу тебе довериться? - спросил он.
- Естественно, я же твоя жена.
Ник внимательно смотрел на Эдвину, пока она возилась с его запонками. Да, он ей верил. Несмотря на ее "загул" пятилетней давности с Родом Норманом и откровенное кокетничанье с другими, как, например, с молодым графом Руди. Ник видел, как она строила ему глазки. В сущности, она как раз и хотела, чтобы он это увидел. Несмотря на все это, он знал, что Эдвина все еще сильно любит его и верна ему. У них были любопытные отношения: Эдвина иногда чувствовала необходимость казаться неверной.
Он не сомневался в ее верности еще и потому, что все последние пять лет она практически проходила беременной, произведя на свет еще троих маленьких Флемингов уже после рождения Файны, дочери Рода Нормана, которую Ник, к своему же удивлению, любил нисколько не меньше других детей. Постоянная беременность Эдвины вредила ее карьере в кино и поэтому становилась причиной крупных ссор между супругами. Впрочем, она стоически переносила каждые роды. Скоро дом Флемингов стал походить на детский сад. Эдвина любила и лелеяла свое потомство, хоть и продолжала ругать Ника за то, что он все увеличивает его и увеличивает. Та энергия и неутомимость, с которой он это делал, видимо, отчасти объяснялась последствиями давнего потрясения от аборта, сделанного Дианой. К тому же не исчезли в нем до конца и психологические шрамы безрадостного детства.
Он восхищался своей женой точно так же, как она восхищалась им. И он доверял ей.
- Ну хорошо, - сказал он. - Сегодняшнего убийцу действительно зовут Миша, и он действительно русский. Но это не тот Миша, которого я видел в Петрограде десять лет назад, и он не большевик. В сущности, он и покинул Россию в 1919-ом из-за того, что ненавидит большевиков не меньше меня.
Эдвина потрясенно смотрела на него.