- Испанские красные вина… - заговорил он. - Они - как красивые женщины, а испанские белые вина - как ведьмы. Они могут быть очень опасны. Ладно, расскажите о себе. Вы говорили, что счастливы?
- Да.
- Но вы также любопытны. Поэтому и пришли ко мне, не так ли?
- Может быть.
- Ну и какое у вас пока сложилось мнение?
Она взглянула на него:
- У меня такое впечатление, что вы просто самонадеянный мальчишка!
Он пожал плечами:
- Отчасти это так.
- Вы любите "покорять" женщин, главным образом, из гордости и себялюбия, чем из действительно каких-то романтических чувств.
- И опять отчасти верно.
Она поднялась с дивана и поставила свой стакан.
- А еще я думаю, что мне пора.
- Вы боитесь?
- Немного.
Он протянул к ней руку. Она посмотрела на него неуверенно.
- Но я действительно должна идти, - сказала она.
- Дайте мне вашу руку.
После некоторого колебания она подчинилась. Он потянул ее к себе, пока она не опустилась к нему на колени. Тогда он положил ее руку себе между ног. Не отпуская ее, он откинулся на спинку дивана и стал с улыбкой наблюдать за ней.
- Случайно не насчет этого любопытствуете? - шепнул он.
Она ощутила, что под ее прикосновением он начинает напрягаться. Он наконец отпустил ее руку и взглянул ей прямо в глаза. Лора своей руки не убрала.
Не переставая улыбаться, он стянул свою рубашку-поло через голову и бросил ее на пол. Она взглянула на его мускулистый смуглый торс.
- Ты настоящая шлюха, - тихо проговорила Лора.
- Не тем ли же самым ты была в Париже?
Он притянул ее к себе и стал целовать. После некоторого колебания она его оттолкнула и вновь поднялась с дивана. Она вся дрожала и боялась… Нет, не его, она себя боялась.
- Да, в Париже я была проституткой, но здесь и сейчас я жена Ника Флеминга. Верная жена!
- Неужели ты думаешь, что я в это поверю?
- Верь не верь, мне все равно. Я ухожу.
- Никто тебя не держит. Правда, ты упустила вкусный завтрак.
С этими словами он стал расстегивать свои брюки. Она боролась с собой, но не могла не смотреть на это. Медленно, словно танцовщица в стриптиз-баре, он стянул брюки вниз по волосатым ногам, затем отшвырнул их. На нем остались только маленькие в европейском стиле плавки.
- Я шил их по специальному заказу в Риме, - сообщил он. - Они стоят пятнадцать долларов за штуку. Я надеваю их только один раз, потом выбрасываю. Правда, - он подмигнул, - иногда я дарю их в качестве сувенира. Тебе хотелось бы получить такой сувенир?
Он щелкнул эластичным поясом плавок по животу. Она не спускала с него глаз.
- Да…
Он стянул с себя плавки, и ее взору предстало то, о чем в Европе ходили легенды. Теперь ей стало ясно, почему Хуана Альфонсо Эрнандо Гузман и Талаверу называют Эль Торо. Он встал, подобрал плавки с пола и протянул ей. Затем он обнял и поцеловал ее.
- Мы будем заниматься любовью перед завтраком, - сказал он. - Потом мы будем есть паэлу. Потом мы снова будем заниматься любовью. Потом мы будем пить кофе. У меня отличная кофеварка. Я ее купил во Флоренции. После кофе - опять любовь. Тебе понравится. Я никогда не устаю.
Он поцеловал ее в шею.
Она откинула назад голову, закрыла глаза и прошептала:
- Сделай меня счастливой, Эль Торо!
ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ
Она узнала на себе, что секрет его неотразимости в постели заключался в том, что он владел египетской техникой секса - имсак. Абсолютно игнорируя собственное возбуждение - а она вскоре увидела, что он умеет возбуждаться! - он искусно не доводил акт до завершения. Это не приводило его к удовлетворению, но он уверял Лору, что видит наслаждение в осознании полной власти над своим организмом, полной подчиненности тела воле. Постоянно сдерживаемая кульминация полового акта доводила женщин до форменного безумия. Он называл это по-французски - так выглядело благозвучнее - "преддверием экстаза".
- Я должен быть абсолютным мастером акта любви, - говорил он. - Таким образом мне удается доставлять максимум наслаждения партнерше. Мужчинам чаще всего интересны лишь собственные переживания. Грубо выражаясь, им только и нужно что кончить. Я такой подход решительно отвергаю. Настоящее удовольствие в постоянном стремлении к вершине, в постоянной сексуальной агонии, если так можно выразиться. Однажды я целый месяц не достигал кульминации, хотя каждый день занимался любовью. И можешь мне поверить: это был самый сексуальный месяц в моей жизни. Я был измотан, иссушен желанием…
Понимаешь, по-моему, секс должен быть настоящим искусством. Причем с религиозной окраской. Ведь с одной стороны, это величайшее чудо, подаренное человеку природой, с другой - одна из простейших функций организма. Впрочем, она может обернуться и одной из самых сложных. Большинству мужчин достаточно было бы мастурбировать. Ощущения те же. Я - другое дело. Мое жизненное предназначение - дарить сексуальное удовлетворение женщинам. Я стал знатоком любви. Я редко кончаю, а когда это делаю, то испытываю эффект похмелья.
Лоре никогда раньше не приходилось сталкиваться с подобной философией, но она вынуждена была признать, что в жизни эта философия работала: это был самый эротичный день в ее жизни. Ник был великолепным любовником, но даже он не мог сравниться с Эль Торо. Хуан заставил ее переживать почти мистические ощущения. Она открыла для себя невиданные глубины наслаждения, экстаза, на который раньше считала себя неспособной. Когда пробило пять часов вечера и она покинула его квартиру, то едва стояла на ногах от усталости, у нее кружилась голова, но… она жаждала еще.
Провожая ее, он надел брюки, но так и остался без рубашки. Он помог надеть ей ее соболью шубу и тихо спросил по-английски:
- Ты получила удовольствие, не правда ли?
Она повернулась и поцеловала его.
- Ты не только подтвердил свою репутацию, но даже превзошел ее, - ответила она.
- Спасибо. Я счастлив, когда доставляю людям радость. А моя паэла? Тебе понравилась?
Лора улыбнулась:
- Пальчики оближешь!
- Ты придешь еще? Скоро?
Она задумалась.
- Тебе было слишком хорошо, чтобы не хотеть повторения.
- Да, я приду, - прошептала она.
- Завтра.
"О Боже!" - подумала она.
- Да, завтра.
Он улыбнулся и поцеловал ее.
- Отлично, - сказал он по-французски. - До завтра, дорогая.
Ник заехал за Дианой в отель, и они вместе на его "роллсе" отправились в Гринвич-виллидж.
- Что-то случилось? - спросила она, заметив, что он мрачен.
- Скажи, у Лоры были в Париже еще любовники, кроме генерала фон Штольца?
- Тебе нужно, чтобы я была вежливой и солгала, или ты хочешь знать правду?
- Я хочу знать правду.
- Разумеется, у нее были и другие любовники. Правда, не одновременно с немчиком. По крайней мере, я о таких не слышала. Полагаю, что она была очень осторожна, если и изменяла немчику. Но я совершенно точно знаю, что до него у нее были мужчины. Почему ты об этом спрашиваешь?
Некоторое время он не отвечал, потом сказал:
- Потому что сегодня она мне солгала.
- О!
- Она сказала, что ездила за покупками. Но ее машина все время оставалась в гараже. Она пользовалась такси. Ни одна женщина не возьмет такси для того, чтобы поехать за покупками, если у нее есть машина и личный шофер в распоряжении. Я прав?
- Абсолютно.
- Тогда возникает вопрос: куда она ездила на такси?
- Какие-нибудь догадки?
- Нет, но я твердо решил до этого докопаться.
Он больше не касался этой темы, но Диана знала, что он серьезно рассержен.
Они приехали на Барроу-стрит, которая выглядела больше похожей на улицу 1850 года, чем на улицу середины XX столетия. Они поднялись по продавленной лестнице на четвертый этаж.
- Слава Богу, что я бросила курить, - произнесла Диана, тяжело дыша.
- Файна просто влюбилась в бедность. Главным образом потому, что она с детства не знала, что это такое. Она без ума от этой лачуги.
Когда они наконец достигли последней лестничной площадки, где было темно, несмотря на окно, Ник нажал кнопку звонка у двери.
- Представь себе, каково это - тащить сумки с продуктами на такую высоту, - шепнул он Диане на ухо. - Файна говорит, что, по крайней мере, здесь чисто. И нет тараканов.
- Рада это слышать. Особенно перед едой.
- Извини, - засмеялся Ник.
Он снова позвонил.
- В четырех кварталах отсюда живет мой второй сын Эдвард. Он пишет величайшую американскую книгу. По крайней мере, так говорит. Его работа длится уже почти пять лет, но пока что я не видел ни одной главы, не то что всей книги. Но я ему ничего не говорю. У меня было слишком много проблем со старшим сыном Чарльзом, и с тех пор я решил по возможности не вмешиваться в личные дела своих детей.
- А тебя не беспокоит, что Файна стала актрисой?
- Абсолютно не волнует. Она пошла в мать. Я очень доволен ею. Я считаю, что у нее талант и большое будущее.
Наконец Файна открыла им дверь. На ней был белый передник, а под ним шотландская шерстяная юбка и синяя кофточка. Она улыбнулась Диане:
- Добро пожаловать в самую фешенебельную во всем Нью-Йорке квартиру. Привет, пап.
Она поцеловала отца, и они втроем прошли в гостиную с застекленной крышей.
- Ваша уха пахнет просто восхитительно! - воскликнула Диана, осматривая квартиру, которая напоминала ей мансарды-мастерские художников, которые ей часто приходилось видеть в Париже. Ник помог ей снять соболью шубу. Файна положила ее прямо на кровать.
- Да. А запьем мы все просто сказочным вином! - сообщила она, исчезая на минуту в спальне и крича оттуда: - Белое! "Шатонеф-дю-Пап"!
- О, я люблю это вино, - сказала Диана, взяв со стола фотографию в рамке, на которой был запечатлен мужчина в профиль с сигарой. Это был классический студийный голливудский портрет. А темные волосы мужчины были уложены в прическу, модную в начале двадцатых.
- Слушай, Ник, как тебя отлично сфотографировали, - восхитилась она. - Кто снимал?
- Это не я. Это Род Норман.
Она едва не выронила портрет.
- О Боже… - прошептала она, ставя фотографию обратно на стол.
И снова ее переполнило чувство вины. Эта очаровательная, талантливая и красивая девушка, которая теперь принимает ее у себя в квартире… Она даже не знает, что Диана в ответе за смерть ее отца. Господи, да как же она могла совершить такое?!
И тогда ей вспомнились цинизм Кемаля, собственная ненависть, наемные убийцы… Она вспомнила, как это совершила. Двадцать восемь лет назад это казалось легким, простым и безопасным.
Теперь же - особенно когда Файна с сияющей улыбкой вернулась в гостиную - Диана расценила свое тогдашнее поведение как чудовищное.
Призрак убиенного Рода Нормана начал преследовать ее спустя почти тридцать лет.
- Ник, я знаю, что тебе неприятно говорить о смерти Викки, - сказала Диана спустя полтора часа, когда они вдвоем возвращались от Файны. - Не приходило ли тебе когда-нибудь в голову, что это не несчастный случай? То есть, я хотела сказать: не случайное убийство?
Он повернулся и взглянул на нее. На его красивом лице отражались блики разноцветных огней уличных фонарей и рекламных щитов.
- С чего это ты взяла?
- Не знаю. Только что за столом я мучилась ужасными угрызениями совести по поводу своей ответственности за гибель Рода Нормана, отца Файны. Не понимаю до сих пор, что заставило меня удержаться от признания: "Это я сделала". Мне было так стыдно… И потом я подумала, что убийство Рода Нормана в то время тоже показалось всем бессмысленным и случайным, как гром среди ясного неба. Так ведь?
- Да, это так. Я вспоминаю сейчас, что тогда все мы ломали голову над тем, почему убили Рода. Но какое это имеет отношение к Викки?
- Я хотела только сказать, что у каждого преступления есть своя причина. Даже у такого, которое всем кажется бессмысленным, как в случае с Родом Норманом. А теперь я начинаю думать, что была своя причина и в трагедии с Викки.
- Я перебрал все возможные варианты, но смысла не увидел ни в одном.
- А ты подумай еще. Та асе самая вещь, которая побудила меня нанять убийцу-профессионала. Месть. Ты очень известный человек, Ник. Очень богатый и могущественный. Наверняка существует множество тех, кто ненавидит тебя, как я однажды ненавидела. А какой существует более хороший способ утолить ненависть, как не убийство кого-нибудь из твоих детей? И - что важнее теперь возможно, убийство и других твоих детей? Сегодняшний визит на квартиру к Файне заставил меня серьезно задуматься над этим. Ведь это было бы очень легко - ворваться к ней и убить! Я понимаю, что ей нравится ее квартира, но я на твоем месте заставила бы ее переехать в дом, где, по крайней мере, есть вахтер. Или наняла бы для нее телохранителей. И, может быть, для других детей - тоже. Я понимаю, что похожа сейчас на паникера, но вспомни, как легко было убить Викки!
Он задумался над ее словами.
- Ты полагаешь… - проговорил он наконец, - что кто-то, возможно, пытается вырезать всю мою семью?
- Я хочу сказать, что есть такая вероятность, которую тебе следует принять во внимание. Уж ты поверь мне, я прекрасно знаю, как легко нанять убийцу, когда ненависть настолько ослепляет тебя, что ты забываешь про свою совесть и считаешь, что это сойдет тебе с рук. Ник, я не хочу огорчать тебя. Файна очаровательная и милая девушка. И если бы мне удалось спасти ее жизнь, это дало бы мне возможность считать, что я немного искупила свою вину за убийство ее отца.
"Роллс" тормознул на красный свет.
- О Боже, - вдруг негромко проговорил Ник. - Льюисбург!.. Какой же я дурак! Слепец! Идиот! - Он повернулся к Диане и взял ее за руки. - Да хранит тебя Господь, Диана! - горячо воскликнул он. - Я думаю, ты только что спасла моей дочери жизнь!
ГЛАВА ПЯТИДЕСЯТАЯ
Телевизионная трубка, разработанная Честером Хиллом в 1946 году вскоре после его выхода из льюисбургской тюрьмы, как и подавляющее большинство других изобретений, приносивших деньги, была проста. Но она настолько улучшила телевизионный прием, что скоро все промышленники стали ставить ее в свои телевизоры. А поскольку в 40-х годах разыгрался настоящий телевизионный бум, это изобретение сделало Честера почти абсурдно богатым, одним из первых мультимиллионеров эры телевидения.
Все еще не придя в себя от проведенных в тюрьме лет, Честер жил для богатого человека очень скромно. У него были ферма в округе Вестчестер и городская квартира в Бикмэн-плэйс. В 1948 году он женился на своей секретарше, симпатичной и умной женщине, которую звали Бэтти Дрю. Супругов очень редко видели вместе на людях. Разве что в те дни, когда они оба отправлялись по антикварным лавкам: дело в том, что Бэтти питала сильную страсть к французской и английской мебели, а Честер вскоре и сам разделил эту страсть жены. Постепенно ферма, городская квартира и вилла в Палм-бич, которую Честер купил в 1949 году, стали заполняться красивыми вещами, некоторые из которых представляли музейную ценность. У Бэтти и Честера не было детей и было очень мало друзей, но зато эти супруги могли себе позволить посидеть на диване, когда-то принадлежавшем Марии-Антуанетте. Честер Хилл имел судимость, поэтому был лишен избирательного права, но зато он имел возможность работать над своими изобретениями за столом, за которым в свое время работал лорд Мельбурн. В его кабинете была, пожалуй, лишь одна вещь, которую нельзя было отнести к раритетам: биржевой телеграфный аппарат, при помощи которого Честер отслеживал все движения своего огромного состояния на Уолл-стрит.
В тот день Честер Хилл как раз сидел за столом лорда Мельбурна и листал проспекты компании, занимавшейся выпуском морозильных установок для продуктов питания, в которую он хотел вложить деньги. Вдруг в дверь постучали и вошла Бэтти. У нее были рыжие волосы и отличная фигура, но для богатой женщины она одевалась очень просто. У нее было выражение удивления на лице.
- Там… хотят тебя видеть, - сказала она, закрыв за собой дверь. - Это Сильвия Флеминг…
Он положил проспекты на стол.
- Сильвия? - Он произнес это имя своим обычным голосом, но Бэтти прекрасно знала, как он относится к своей прежней жене. - Что эта сука делает в моем доме?
- Она привела твоего сына.
Честер был ошеломлен.
- Артур? Он здесь?
- Да, - подтвердила жена, улыбнувшись. - Симпатичный мальчик. Впрочем, уже взрослый. Ему лет десять, да?
- Девять.
- Он похож на тебя.
- Да? - не своим голосом произнес Честер. - Это для меня новость, потому что до сих пор они не разрешали мне его видеть. Скажи ей… пусть убирается ко всем чертям!
- Ты хочешь сказать, что не желаешь видеть своего сына?
- Нет! Он больше не мой сын. Они его у меня отняли! Дали ему другую фамилию. Он Флеминг и потому не сын мне! Я не хочу видеться ни с кем из той семейки. Скажи Сильвии, что она может проваливать к черту!
- Честер, я не могу поверить…
- Скажи ей, чтобы она убиралась! - заорал он, вскакивая со стула. - Я ненавижу этих сукиных детей! Ненавижу!
Он замолчал, весь дрожа, и пытаясь взять себя в руки.
- Я знаю, милый, но… Твой сын…
Он стоял возле своего замечательного старинного бюро и с минуту ничего не говорил, потом тихо спросил:
- Он правда на меня похож?
- Да.
- Где они?
- Внизу, в гостиной.
Еще минута нерешительности. Потом Честер обошел вокруг стола, приблизился к жене и обнял ее.
- Пять лет Льюисбурга, - прошептал он. - И все из-за Флемингов.
- Я знаю, милый, знаю.
- Пять долгих лет!
Он отпустил ее, поправил галстук и несколько раз провел рукой по голове, приглаживая волосы.
- Ну, как я выгляжу? - спросил он нервно.
- Красив, как всегда. - Она улыбнулась.
- Я… - он сглотнул, - я хочу произвести на него хорошее впечатление. Наверно, это глупо, да? Он Флеминг, но…
- Он также и твой сын. Для меня это звучит вовсе не глупо. Не сомневайся, ты произведешь на него достойное впечатление. Хочешь, чтобы я пошла к ним с тобой вместе?
Он немного подумал:
- Нет, я встречу их сам.
Он вышел из кабинета, прошел по холлу мимо позолоченного "рекамье", принадлежавшего когда-то французскому Карлу Десятому, вниз по резной лестнице, где висели картины XVIII века, изображавшие придворную жизнь времен Чьен Лунга, императора Китая, через холл на первом этаже, где стояла лангедокская мраморная жардиньерка из Версаля, наполненная свежими лилиями, выращенными во Флориде… Сын бедного священника из маленького городка Сэйлсбери в Коннектикуте, пытавшийся в свое время утвердить себя в жизни при помощи выгодного брака и в конце концов загремевший в тюрьму, долго шел к своей нынешней жизни.
Он вошел в гостиную и взглянул на ненавидимую им женщину. Она все еще была красива и не утратила вкуса: на ней были простой, но элегантный черный костюм и маленькая черная шляпка. На воротнике блестела брошь из сапфира с бриллиантами.
- Здравствуй, Честер, - проговорила она.