Горничная поставила у изножья кровати поднос с завтраком, и Паскаль поднялась, придерживая одеяло на плечах. Прошлым вечером Самюэль пробыл с ней в баре до закрытия, а потом пожелал спокойной ночи и сошел по лестнице вниз. Она обернулась, чтобы улыбнуться ему на прощание; ей было грустно оттого, что она нескоро увидит его в следующий раз. Он тоже выглядел печальным, хотя у него была какая-то женщина, периодически звонившая ему на мобильный. Ее звали Марианна, и он почти ничего не говорил о ней.
Паскаль налила себе чашку кофе, отломила кусочек булки и намазала его джемом. Ни тревоги, ни огорчения никогда не влияли на ее аппетит, и в этом, без сомнения, была одна из причин ее неистощимой энергии. Даже во время трудных ночных дежурств в больнице у нее не пропадало желание поесть. Несмотря на это, ее фигура сохраняла силуэт долговязой девушки-подростка с узкими бедрами и плоским животом. В то время, когда ей страстно хотелось ребенка, Самюэль даже советовал ей сделать рентгенопельвиметрию, поскольку был уверен, что ее узкий таз не позволит ей рожать естественным путем.
Они столько говорили об этом будущем ребенке! Паскаль не удавалось забеременеть, и она страдала, Самюэля же это не беспокоило. Он обожал свою жену, с ребенком или без, и считал, что им некуда торопиться. Разве им не достаточно того, что они живут вместе? Паскаль выходила из себя, бунтовала, думала только об этой своей проблеме. Ей хотелось стать молодой мамой, и она впадала в отчаяние, не слушая доводов Самюэля, который беззаботно повторял, что все устроится. То же самое говорил и ее гинеколог, и, конечно же, Паскаль не следовало превращать все это в навязчивую идею. К тому же она тогда заканчивала учебу, писала диссертацию и готовилась к поступлению в интернатуру. В общем, вряд ли этот период можно было считать благоприятным для нормального зачатия. Но Паскаль никого не слушала, она сочла себя бесплодной и потребовала, чтобы Самюэль сдавал анализы вместе с ней. Он отказался. Это было началом того, что привело их к разводу.
Позднее Паскаль пожалела о своей глупой непримиримости, но тогда она искренне считала себя жертвой. Во время бракоразводного процесса по обоюдному согласию Самюэль выглядел таким несчастным, что она готова была сдаться, но, пробудив в себе неприязнь, отвернулась, чтобы больше его не видеть. Через несколько дней он переехал из Парижа в Тулузу, где получил место анестезиолога в больнице Пюрпан. Без сомнения, он хотел максимально отдалиться от Паскаль, однако продолжал ей звонить, делая вид, что остается ее лучшим другом. Он никогда не задавал вопросов о ее личной жизни, в его голосе по-прежнему слышалась бесконечная нежность, и когда она сообщила ему о смерти матери, он, быстро покончив с делами, бросился к ней, чтобы поддержать и утешить.
Самюэль… Что это за Марианна, которая преследовала его по телефону? Подруга, любовница или его будущая жена? Может, он не сегодня-завтра снова женится, ведь это просто невероятно, что за три года ни одной женщине не удалось его заарканить. Паскаль пожала плечами и съела последнюю булочку. Насытившись, она приняла душ и надела джинсы с черным пуловером. Ее поезд отправлялся вечером, поэтому ей предстояло провести весь день в Альби, гуляя по улицам и вспоминая детство. Школьный двор, собор Святой Сесилии, небольшой рынок, где в булочной Гайи она покупала бублики, посыпанные цедрой, или нежное анисовое печенье…
Она вышла из отеля в одиннадцать утра, оставив свою дорожную сумку у портье, и отправилась скорее в странствие, нежели на прогулку. С каждым шагом ей все больше вспоминались всяческие подробности и разные случаи, и она удивлялась тому, что ее память так отчетливо все сохранила и что она получает такое удовольствие от этих воспоминаний. Ни в Сен-Жермен, ни в Париже она не чувствовала себя дома. Она училась и работала, но в душе все еще хранила образы прошлого и чувствовала себя разъединенной со своими корнями. Здесь, на берегах Тарна, к ней постепенно возвращался покой, будто она вновь обрела что-то важное для себя.
Устав ходить и думать о своей матери, Паскаль зашла в старинный кабачок "Робинзон". Доев салат из редиса и соленой свиной печенки, который умели готовить только здесь, в Альби, она попросила хозяина ресторана вызвать для нее такси. У нее еще оставалось время, поэтому она решила все-таки съездить посмотреть на Пейроль. Вчера Самюэль предлагал ей слетать туда, но она не решилась, теперь же она была готова.
Пейроль… Узнает ли она это место, где прошло ее детство? Может быть, она слишком идеализировала этот дом в своем воображении, но ведь известно, что детские воспоминания, как правило, самые яркие и выразительные. Нет, она не могла уехать, не повидав этот дом.
Расположившись на заднем сиденье такси, она предупредила шофера, что он ей понадобится на оставшуюся половину дня, и рассказала о своем намерении поехать в Пейроль. На выезде из города ей вспомнились слова Шатобриана насчет Альби: "Этим утром здесь все напоминало Италию…" И правда, охристые стены домов, сады, стройные кипарисы, соседствующие с зонтичными соснами, в ярком солнечном освещении напоминали Тоскану. Самюэль возил ее туда в свадебное путешествие, и она восхищалась Флоренцией и Пизой, потому что чувствовала там знакомую атмосферу Ниццы.
– После Кастельно я поеду по трассе Д1. Вам это подходит? – спросил шофер.
– Да, годится. Там дальше возьмите вправо…
Она так часто ездила по этой дороге, что, казалось, могла бы ехать по ней с закрытыми глазами. Каждый день в пять часов она возвращалась из школы и, прильнув к спинке кресла матери, весело щебетала о событиях прошедшего дня. Ее мать не любила водить машину и ехала медленно, напрягаясь перед каждым поворотом и рассеянно слушая дочь. Мать вообще была не болтливой. Ее фразы всегда были размеренными и краткими, смех сдержанным.
Паскаль снова прижалась лбом к стеклу. Тарн был недалеко, в этом месте его берега были крутыми и дикими.
– Остановите! – внезапно воскликнула она.
Перед ними высилась стена из каменных нагромождений, окружавшая Пейроль, которую она узнала бы среди тысяч других стен. Ее сердце быстро забилось, и, глубоко вдохнув, она попросила шофера проехать еще сто метров до решетчатой изгороди.
– Подождите меня здесь, я ненадолго.
Он припарковал машину под каштанами, росшими у входа. Первое, что увидела она, – это табличку "Сдается внаем", прикрепленную к воротам. Предыдущий жилец выехал два месяца назад – отец, кажется, что-то упоминал об этом.
Она была разочарована тем, что не может войти, что не сообразила обратиться в агентство и попросить у них ключи. Со стороны дороги дом был не виден, и Паскаль зашагала вдоль стены, удаляясь от такси. Она повернула за угол и пошла по тропинке, скрытой пышной растительностью. Пробравшись сквозь колючий кустарник, она отыскала кованую решетчатую калитку, через которую часто перелезала в детстве, цепляясь за опутавший ее плющ. Она с удивлением заметила, что парк не выглядел заброшенным. Трава на лужайке была высокой, однако деревья недавно подрезали, что подтверждалось аккуратно сложенной кучей веток.
Ступая по дорожке, посыпанной гравием, она вспомнила садовника, который когда-то помогал ее матери. Его звали Люсьен Лестрейд, он учил Паскаль собирать смородину, удалять лишние побеги и залечивать ожоги крапивой. Он казался ей старым, как и все взрослые, хотя ему, скорее всего, было не больше тридцати лет. Работал ли он еще здесь?
Дойдя до конца аллеи, она замедлила шаг и в двух метрах от старой липы, закрывающей обзор, на секунду прикрыла глаза рукой. Затем, превозмогая волнение, сделала еще несколько шагов и открыла глаза: в тридцати метрах перед нею возник белый дом.
Паскаль ожидала, что он окажется менее импозантным того, что виделся ей в воспоминаниях, но он был именно таким, каким сохранился в ее памяти, – большой, внушительный, элегантный, окруженный горделивыми колоннами. Дом был построен в неоклассическом стиле, с почти плоской крышей, покрытой розовой черепицей.
– Пейроль… – словно выдохнула Паскаль.
В порыве нахлынувших чувств она подбежала к двери, но у нее не было ключа, и ей никто не открыл. Вопреки всем своим страхам, она испытывала радость, граничащую с экстазом, только оттого, что смотрела на этот дом. Ее дом… Место, где она жила беззаботно и счастливо… она понимала, что этот дом навсегда будет связан у нее с мыслями о счастье…
Вдали просигналила машина, грубо возвращая ее к действительности: это шофер недоумевал, куда она запропастилась. Паскаль последний раз окинула дом взглядом, отмечая следы неухоженности и запустения. Плитка на сарае, куда ставили садовый инвентарь, совсем раскрошилась, каменные ограждения покрылись плесенью, ставни давно пора было покрасить. Тем не менее в целом дом выглядел неплохо, и, без сомнения, скоро здесь поселится кто-нибудь еще. От этой неприятной мысли Паскаль поморщилась. Да, новым жильцам повезет, и она заранее им завидовала.
Медленно шагая по той же аллее в обратном направлении, она внезапно поняла, что ее не покидает чувство сожаления. Вернуться в Сен-Жермен, снова окунуться в работу в больнице Некер, а затем домой на электричке – в серые будни, забыть Пейроль… Она неловко перескочила через маленькую заржавленную калитку и вернулась к такси. Шофер слушал радио, но, заметив ее, тотчас выключил.
– Куда это вы запропастились, дорогая мадемуазель?
– Я осматривала эти владения.
– Номер агентства недвижимости написан на той табличке, – заметил он недоверчивым тоном.
– Я не собираюсь снимать этот дом, – объяснила Паскаль, – я просто хотела снова увидеть его, я жила здесь в детстве.
– А, вот оно что, тогда все понятно! Я мог бы послужить вам в качестве небольшой лестницы.
Паскаль, встретившись с ним взглядом в переднем зеркале, улыбнулась.
– Эта собственность принадлежит некоему Фонтанелю, но он сдает ее внаем, – пояснил шофер с заговорщическим видом. – В его семье все доктора – и отец, и сын… Их здесь не очень-то любят.
От этих слов Паскаль вздрогнула, как от пощечины. Не любят? Но почему? Ее дед, которого она никогда не видела, как и прадед, были врачами в Альби. Их именем даже назвали маленькую улицу, и молодая женщина всегда была уверена, что это знак уважения здешними людьми.
– Правда? – спросила она с хорошо скрываемым безразличием.
– Я сам из Марссака и знаю абсолютно всех! Ходят разные слухи, бывает, конечно, и совсем полная чушь, всегда нужно уметь отличать правду от лжи. Но, как говорится, дыма без огня не бывает, верно? А Фонтанели оставили по себе дурную память, – заключил шофер, трогаясь в путь.
Опешив, Паскаль отвернулась; этот тип, должно быть, что-то с кем-то перепутал. В то время когда они еще жили в Пейроле, отец успешно работал в больнице Альби, а Адриан был отличником в лицее. Ее родители редко принимали гостей, однако иногда они устраивали большие приемы, где собирались все именитые люди городка. За что же их тогда не любили?
По дороге в Альби они не разговаривали, шофер, без сомнения, объяснял ее молчание чувством ностальгии. Паскаль попросила его немного подождать у кладбища, где она в последний раз помолилась на могиле матери, затем она заехала в отель, забрала сумку и отправилась на вокзал. Прибыв туда за полчаса до отхода поезда, она немного прошлась по перрону, пытаясь разобраться в своих мыслях. Посещение Пейроля произвело на нее странное впечатление. Ей так хотелось увидеть дом изнутри – свою детскую комнату, зимний сад, где она смотрела телевизор вместе с Адрианом. Он был старше ее на восемь лет, и когда ей надо было идти ложиться спать, он, казалось, забывал об этом, и она, свернувшись клубочком в его плетеном кресле, досматривала фильм до конца. Затем Адриан относил ее в кровать, читал на ночь книжку и ждал, пока она заснет.
За пять минут до прибытия поезда Паскаль вынула из сумки мобильный телефон и позвонила отцу. Как и следовало ожидать, он предложил встретить ее на вокзале, но она сказала, что справится сама, не желая томить его в парижских пробках субботним вечером.
– Я ездила в Пейроль, – добавила она.
– Ах вот как? Какая интересная мысль! В каком состоянии сейчас дом?
– Я не смогла войти и видела его только снаружи. Парк ухожен.
– Уже хорошо! Знаешь, Лестрейд до сих пор работает у меня, поскольку у жильцов парк быстро превратился бы в девственный лес…
Бесстрастный голос объявил через громкоговоритель о приходе поезда и помешал Паскаль расслышать продолжение фразы.
– Что ты сказал, папа?
– Я сказал, что хочу продать Пейроль, – повторил он. – Ну, блошка, счастливого пути и удачи тебе.
Она с сожалением отключила телефон; мимо нее уже проползали вагоны поезда на Париж. Заняв свое место в тринадцатом вагоне, она хотела было снова позвонить отцу, но затем передумала. Сегодня вечером или завтра он объяснит ей свое решение. Продажа Пейроля была не очень удачной мыслью, она почему-то была убеждена в этом, хотя и сама не знала почему. Конечно, эта собственность не приносила никакого дохода. Все деньги от съемщиков уходили на уплату налогов и на ремонт, но отец никогда не говорил о продаже Пейроля. Как и все фамильные дома, этот тоже хранил в себе драгоценные воспоминания, и Паскаль всегда считала, что ее родители вернутся туда, когда отец выйдет на пенсию. Может, Анри не хотел возвращаться туда в одиночестве? Теперь у него были друзья и в Сен-Жермен, и в Париже, он очень любил свою квартиру и ни разу не пожалел о том, что покинул Альби.
Вагон был почти пуст, и Паскаль, устроившись поудобнее, приготовилась задремать до самого Аустерлицкого вокзала. Если бы Самюэль не провел с ней эти несколько дней, ей было бы намного тяжелее. Сейчас ей с братом надо будет поддерживать отца, окружить его любовью. Там, на кладбище, когда гроб опускали в могилу, глаза его были полны слез и весь он был таким потерянным, что Паскаль заплакала от этого еще сильнее.
Ей больше не хотелось думать о похоронах, ее мысли возвращались к Самюэлю. Ей вспомнилось, как при выходе из церкви она, опираясь на него, внезапно спросила себя: зачем я его бросила? Ни один из знакомых ей мужчин и в подметки ему не годился, ни один из них не пробыл бы с ней и нескольких недель.
Она поерзала на своем сиденье, отчаянно пытаясь заснуть. Мысли о Самюэле никуда ее не приведут, она просто еще не пришла в себя после похорон. Ни к чему раздувать угли угасшей любви. У Самюэля была теперь своя жизнь, и пути их решительно разошлись.
Перед ней снова встал Пейроль. Белые стены, закрытые ставни, слишком высокая трава… Когда дом продадут, она не сможет больше вернуться туда, у нее останутся лишь фотографии в семейном альбоме.
Поскольку заснуть не получалось, Паскаль приподнялась и прижалась щекой к окну. Небо было затянуто тучами, день серел, по мере приближения к Парижу пейзаж становился все мрачнее. Поезд мчался с сумасшедшей скоростью и прибывал на Аустерлицкий вокзал поздно вечером. Она попытается убедить отца оставить этот дом. Можно продолжать сдавать его или, что более интересно, самим выезжать туда в отпуск. Когда у нее появятся свои дети, это будет идеальным местом для их летнего отдыха…
Парадоксально, но ее желание иметь ребенка было сейчас не таким всепоглощающим, как несколько лет назад. Конечно, все это потому, что теперь она одна. Когда она была замужем за Самюэлем, она видела в нем идеального отца, и ей казалось, что она сможет одновременно учиться и растить ребенка. Что бы она стала делать сейчас, когда работа отнимает все ее время? Она утратила свои иллюзии, как потеряла когда-то Самюэля, а теперь и мать. Может, пришла пора упорядочить свое существование и придать ему смысл? Она была довольна тем, что с головой погружена в работу, и никогда не спрашивала себя, действительно ли это то, чего ей хотелось. Выбрав медицину, она пыталась доказать, что достойна своего отца и брата и не собирается становиться домохозяйкой. Но ведь она могла также выбрать тысячу других призваний, о которых даже и не думала.
Убаюканная постукиванием колес о рельсы, она наконец погрузилась в беспокойный полусон, время от времени вздрагивая и просыпаясь. Чем больше удалялась она от Альби, тем явственнее ей грезился образ Пейроля. Она видела себя маленькой девочкой, одетой в шелковое платье с китайскими узорами, которое купила ей мать и которое она порвала, лазая по деревьям. Всякий раз, когда она приглашала одноклассников к себе на пикник, их впечатление было практически одинаковым. Пейроль буквально завораживал их. Она гордилась тем, что живет там, гордилась своими родителями и особенно Адрианом, своим прекрасным старшим братом, в которого были влюблены все ее подруги.
В конце пути, который казался бесконечным, Паскаль хотелось только одного: скорее попасть в свою постель. Несмотря на поздний час, она уговорила таксиста отвезти ее в Сен-Жермен, куда добралась в час ночи, полностью разбитая.
В квартире было тихо, но отец оставил свет в прихожей. После ее возвращения к родителям Анри был особенно внимателен к деталям: зажженная лампа, ласковая записка на кухонном столе, вырезка из научного журнала с интересной для нее статьей.
Зайдя в кухню за бутылкой воды, она увидела, что здесь царит идеальный порядок. Это означало, что Анри ни разу здесь не ел. Конечно, одиночество было для него невыносимо, и он уходил есть в ресторан с Адрианом или со своими друзьями. При выходе из кухни Паскаль заметила блокнот возле телефона. Она взяла ручку и, подумав, написала несколько слов, затем вырвала страничку, на цыпочках вышла в коридор и бесшумно открыла дверь в комнату отца. Осторожно приблизившись к Анри, она убедилась, что он крепко спит. Протянув руку, Паскаль погладила его по виску. Она всегда помнила его внимательным, заботливым отцом и всей душой надеялась, что он сможет преодолеть свое горе. Возле ночника она увидела таблетки. Конечно, он предпочел воспользоваться снотворным, вместо того чтобы мучиться без сна, и это говорило о том, что он не сдавался.
Паскаль осторожно положила листок рядом со спящим, чтобы, проснувшись, он сразу заметил его. Своим нервным почерком она написала ему лишь две короткие фразы: "Я здесь, папа. Пожалуйста, не продавай Пейроль, я думаю, что буду там жить".
Глава 2
– Это самая дурацкая мысль года! – с преувеличенным возмущением проговорил Адриан, насмешливо улыбаясь сестре.
Отец позвал его на выручку, и Адриан приехал пообедать с ними в воскресенье.
– Если ты будешь работать в Тулузе, – продолжал Анри, – тебе каждое утро и каждый вечер придется преодолевать семьдесят километров! Нет лучшей перспективы, чем погибнуть в автомобильной катастрофе!
– Папа, – не унималась Паскаль, – в Альби тоже есть клиника, и я не собираюсь искать себе место в Пюрпане или Рангейле!
– Вот как? Тогда ты не сможешь помириться с Самюэлем…
– Напоминаю тебе, что мы в разводе. Мы просто хорошие друзья, ничего больше.
– А кто тебе сказал, что в Альби требуется пневмолог? – обратился к ней Адриан.
Он прошел через кухню и заглянул прямо в лицо Паскаль, которая готовила спагетти карбонари.
– Но если ты и найдешь там работу, то умрешь с тоски в этой провинциальной, не слишком благоустроенной и оснащенной больнице. А возвращаться по вечерам в Пейроль – просто жутко. Ты можешь представить себя живущей в одиночестве в этом огромном доме? Это же просто казарма!