Готический роман Виктории Холт (1906―1993) "Властелин замка" ("The King of the Castle", 1967) :
В старинном французском замке Гейяр ожидают приезда известного английского реставратора, сэра Даниэля Лоусона. Однако приезжает не он, а его дочь Даллас: профессор Лоусон неожиданно скончался. Неизменная помощница отца в его работах, Даллас, чтобы не нарушать контракта, предлагает хозяину замка свои услуги. Это, понятно, лишь завязка сюжетной интриги. А далее на фоне древнего, хранящего страшные семейные тайны замка перед читателем романа разворачивается история непростой, полной страсти и чарующей искренности любви…
Роман Виктории "Властелин замка" издавался в России также под названиями "Изумруды к свадьбе" и "Влюбленный граф".
Содержание:
Глава 1 1
Глава 2 8
Глава 3 15
Глава 4 20
Глава 5 23
Глава 6 29
Глава 7 32
Глава 8 38
Глава 9 42
Глава 10 46
Глава 11 55
Глава 12 61
Примечания 65
Виктория Холт
Властелин замка
Глава 1
Даже когда поезд с боковой ветки въезжал на станцию, я говорила себе: "Еще не слишком поздно. Ты можешь уехать прямо сейчас".
Во время путешествия - я пересекла Ла-Манш накануне вечером и ехала весь следующий день - я собирала все свое мужество, уверяя себя, что я не глупая девчонка, а вполне разумная женщина, решившая довести задуманное до конца. Что случится со мной, когда я приеду в замок, зависело не от меня; но я обещала себе, что буду действовать с достоинством и вести себя так, будто я не была отчаянно взволнована, чтобы никто не заподозрил, что при мысли о моем возможном будущем в случае отказа меня охватывала паника. Я не должна была никому показывать, как много для меня значил заказ, ради которого я ехала сюда.
Моя наружность, как я чувствовала, - впервые в жизни - работала на меня. Мне было двадцать восемь и, в своем дорожном серовато-коричневом костюме и такого же цвета фетровой шляпе, скорее удобной, чем изящной, да к тому же посте ночного путешествия, я, конечно, выглядела на свой возраст. Я была не замужем, и поэтому часто ловила на себе жалостливые взгляды и слышала, как обо мне говорили "старая дева" и "засиделась". Меня это раздражало - подразумевалось, что основной смысл существования женщины - самоотверженная служба некоему мужчине; я решила опровергнуть эту присущую сильному полу иллюзию с тех пор, как мне исполнилось двадцать три года, и считала, что мне это удавалось. В жизни могут быть и другие интересы; и я утешала себя тем, что нашла свое призвание.
Поезд замедлял ход. Единственным человеком, сошедшим на станции кроме меня, была крестьянка с корзиной яиц в одной руке и живой курицей в другой. Я вынесла свой багаж - саквояжей было несколько, так как в них были все мои пожитки - скромный гардероб и инструменты, которые понадобятся для работы.
У ограды стоял единственный носильщик.
- Добрый день, мадам, - сказал он. - Если вы не поторопитесь, младенец родится до вашего приезда. Я слышал, что у вашей Мари схватки начались три часа назад. Акушерка поехала к ней.
- Надеюсь, на этот раз будет мальчик. Вечно эти девочки. Что ж, на все воля божья…
Носильщик, очевидно, больше интересовался мной, чем полом ожидаемого младенца. Во время разговора он смотрел на меня.
Саквояжи теперь стояли около меня, и когда он шагнул вперед, собираясь свистком дать сигнал поезду к отправлению, пожилой мужчина торопливой походкой вышел на платформу.
- Привет, Жозеф! - приветствовал его носильщик и кивнул в мою сторону.
Жозеф посмотрел на меня и покачал головой.
- Должен быть мужчина, - сказал он.
- Вы из замка Гейяр? - спросила я по-французски - на этом языке я с детства говорила бегло. Моя мать была француженкой и, когда мы бывали одни, мы разговаривали с ней на этом языке, хотя в присутствии отца всегда говорили по-английски.
Приоткрыв рот и недоверчиво поглядывая, Жозеф подошел ко мне:
- Да, мадемуазель, но…
- Вы, видимо, приехали за мной.
- Мадемуазель, я приехал за месье Лоусоном, - он с трудом выговорил английское имя.
Я улыбнулась и постаралась сохранить невозмутимость, помня о том, что это самое незначительное из препятствий, которые мне предстояло преодолеть. Я показала на этикетки багажа: Д. Лоусон.
Потом сообразив, что Жозеф, возможно, не умеет читать, объяснила:
- Я мадемуазель Лоусон.
- Из Англии? - спросил он.
Я подтвердила его предположение.
- Мне сказали, что приедет английский джентльмен.
- Произошла ошибка. Вместо него - английская леди.
Он почесал в затылке.
- Так мы едем? - спросила я. И посмотрела на багаж. Носильщик медленно подошел и, когда он и Жозеф обменялись взглядами, я сказала твердым голосом:
- Отнесите, пожалуйста, мой багаж в э… в экипаж; пора ехать в замок.
Я много лет училась самообладанию и ничем не выдала волнение, которое испытывала тогда. Мое поведение здесь было столь же уверенным, как и дома. Жозеф и носильщик отнесли мои вещи к ожидавшей нас двуколке; я последовала за ними, и через несколько минут мы тронулись в путь.
- Замок отсюда далеко? - спросила я.
- Около двух километров, мадемуазель. Вы скоро увидите его.
Я смотрела вокруг на плодородную, знаменитую своими виноградниками землю. Стоял конец октября, урожай был собран, и теперь они, наверняка, готовятся к следующему урожаю. Мы проехали небольшой городок с церковью и ратушей, возвышавшимися над площадью, с узкими разветвляющимися улочками, с лавочками и домами; а затем я впервые увидела замок.
Эту минуту я не забуду никогда. Мой здравый смысл - которого, как я себя утешала в последний год, у меня было предостаточно, что компенсировало отсутствие других достоинств, - мгновенно улетучился, и я забыла те трудности, которые столь безрассудно навлекла на себя. Несмотря на возможный неблагоприятный исход, который, как подсказывала логика, был неизбежен, я рассмеялась вслух и произнесла: "Мне все равно, что произойдет. Я рада, что приехала".
К счастью, я сказала это по-английски, и Жозеф не мог понять моих слов. Я быстро произнесла: "Итак, это и есть замок Гейяр!"
- Да, это замок, мадемуазель.
- Не единственный Гейяр во Франции. Я знаю еще один, в Нормандии, конечно. Тот самый, где томился в заключении Ричард Львиное Сердце.
Жозеф усмехнулся, а я поспешила продолжить: - Древние руины восхитительны, однако старинные замки, сохранившиеся до наших дней, еще более очаровательны.
- Старинный замок несколько раз едва удавалось спасти. Еще бы, во времена Великого Террора он был почти разрушен.
- Какое счастье, что этого не произошло!
Мне хотелось надеяться, что Жозеф не уловил волнения в моем голосе. Я была очарована замком, мне страстно хотелось жить в нем и как следует изучить его. Я чувствовала, что это место предназначено для меня, и что если меня отвергнут, я буду ужасно несчастной, и не только потому, что не знала, что мне делать по возвращении в Англию.
Я ненадолго отвлеклась от размышлений о замке, чтобы обдумать эту неприятную возможность. Где-то на севере Англии у меня была дальняя родственница - кузина моего отца, о которой он постоянно рассказывал. "Если со мной что-нибудь случится, ты всегда можешь поехать к кузине Джейн. Она женщина с характером, тебе придется несладко, но, во всяком случае, она выполнит свой долг". Незавидная перспектива для женщины, лишенной личной привлекательности - ключа к замужеству - и создавшей себе защитную оболочку, состоящую, в основном, из гордости. Кузина Джейн… никогда! - сказала я себе. Лучше я стану одной из бедных гувернанток, зависящей от прихотей равнодушных хозяев и непослушных детей, которые тоже могут быть дьявольски жестокими. Я лучше пойду в компаньонки к какой-нибудь ворчливой старухе. Если мне сейчас откажут, я буду безутешна, не только потому, что темная пропасть одиночества и унижения разверзлась передо мной, но и потому, что я буду лишена безграничной радости работы, которую я любила больше всего на свете, в таком месте, которое одним лишь своим существованием могло сделать мою жизнь интересной.
Замок оказался не совсем таким, каким его представляла: он превзошел все мои ожидания. Бывают случаи в жизни, когда реальность оказывается более захватывающей, более волнующей, чем картина, нарисованная в воображении - но эти случаи редки, и когда они происходят, их нельзя упускать.
Так что уж лучше отвлечься от этих горьких дум и наслаждаться этими волшебными мгновениями, потому что они вполне могли оказаться моей последней радостью на много лет вперед.
Поэтому я полностью отдалась созерцанию великолепного образца архитектуры пятнадцатого века и раскинувшихся посреди этого края виноградников. Своим натренированным глазом я могла определить время его постройки с точностью до одного - двух десятилетий. В шестнадцатом и семнадцатом веках замок усиленно достраивался, но эти постройки не размывали симметрии, скорее, придавали ей определенное своеобразие. Круглые башни возвышались по бокам основного здания. Главная лестница должна быть - я это знала - в многоугольной башне. Я была прекрасно осведомлена обо всем, что касалось старинных построек, и, хотя в прошлом я часто обижалась на отношение отца ко мне, я была ему благодарна за все, чему он меня научил. Вид снаружи был чисто средневековый, и массивные опоры и башни придавали зданию вид защитного сооружения. Я приблизительно определила толщину стен с узкими оконными проемами. Настоящая крепость. Взгляд мой скользнул с главной башни, возвышавшейся над подъемным мостом, ко рву - давно высохшему, конечно - и я заметила, что он порос густой зеленой травой. Меня охватило волнение, когда я смотрела на парапет с выступами, опирающийся по внешнему фасаду на многочисленные навесные бойницы.
Старый Жозеф что-то говорил. Я поняла, что он решил, что прибытие женщины вместо мужчины его не касалось.
- Да, - говорил он, - в замке ничего не меняется. Об этом заботится господин граф.
Господин граф. Это был тот самый человек, с которым мне предстояло встретиться. Я представляла его себе - надменный аристократ, из тех, что с холодным равнодушием проехал бы в своей крытой двуколке по улицам Парижа к гильотине. Он наверняка прогонит меня.
- Странно, - скажет он. - Мой вызов предназначался вашему отцу. Немедленно уезжайте.
Бесполезно будет оправдываться: "Я обладаю теми же познаниями, что и мой отец. Я работала с ним. На самом деле я знаю о старинных полотнах больше него. Эту сторону дела он всегда оставлял мне".
Сторона дела! Как объяснить надменному французскому графу, что женщина может быть столь же компетентной, столь же образованной в области реставрации картин, что и мужчина.
- Господин граф, я сама художница…
Я могла вообразить себе его презрительный вид. "Мадемуазель, меня не интересует ваша квалификация. Я вызывал месье Лоусона. Вас я не вызывал. Поэтому, будьте так любезны, немедленно покиньте мой дом (…мою резиденцию? …мой замок?)"
Жозеф смотрел на меня проницательным взглядом. Я видела - для него было очень странно, что господин граф вызвал женщину.
Мне очень хотелось расспросить его о графе, но, конечно же, я не могла этого сделать. Нет, нужно настроиться; я должна чувствовать, что нет ничего необычного в том, что я заняла место отца, и это я должна донести до других.
В моем кармане лежало приглашение. Хотя это вряд ли можно было так назвать. Господин граф редко приглашал, он обычно приказывал, как властелин подданному.
Властелин замка! Граф де ла Талль вызывает Д. Лоусона в замок Гейяр для выполнения работ над его картинами, согласно предварительной договоренности. Отлично, меня зовут Даллас Лоусон, и если вызов предназначен Даниэлю Лоусону, тогда я отвечу, что Даниэль Лоусон уже десять месяцев, как умер, и что я, его дочь, в прошлом помогавшая ему в работе, теперь продолжаю его дело.
Три года назад мой отец состоял в переписке с графом, который слышал о его работе - отец был хорошо известен как специалист по старинным зданиям и картинам. В этих условиях было естественно, что я выросла в почтении к этим вещам, которое затем переросло в страсть. Отец поощрял эту страсть, и мы проводили много времени во Флоренции, Риме и Париже, слоняясь по музеям и рассматривая сокровища изобразительного искусства; и в Лондоне каждую свободную минуту я проводила в художественных галереях.
Мать моя не отличалась крепким здоровьем, а отец был почти постоянно погружен в работу - разумеется, по большей части я была предоставлена самой себе. У меня было мало знакомых, и я так и не научилась легко сходиться с людьми. В детстве я не была хорошенькой и чувствовала всю невыгодность этого обстоятельства, что нужно было постоянно скрывать; таким образом, мой характер приобрел весьма неприглядную черту - высокомерие. При этом мне очень хотелось общаться с людьми, очень хотелось иметь друзей. Мне было страшно интересно, чем занимаются другие люди, мне всегда казалось, что их жизнь гораздо увлекательнее моей. Затаив дыхание, я вслушивалась в беседы, не предназначенные для моих ушей; часто я тихонько сидела на кухне, когда двое наших слуг, один постарше, другой помоложе, обсуждали свои хвори и любовные похождения; когда мы с матерью ходили за покупками, я стояла тихо, прислушиваясь к тому, о чем говорили люди в магазинах, а когда к нам кто-то приходил домой, меня часто заставали за подслушиванием, как выражался мой отец. Он не одобрял подобных привычек.
Я поступила в художественную школу и некоторое время жила собственной жизнью, а не чужой, почерпнутой из обрывков разговоров. И это тоже не устраивало моего отца, потому что тогда я влюбилась в молодого студента. В приливе романтического настроения я все еще вспоминала с тоской те весенние дни, когда мы с ним бродили по Сент-Джеймс и Грин-Парк, слушали ораторов у Мраморной Арки и прогуливались вдоль Серпентайн в сторону Кенсингтон-Гарденс. Там я всегда погружаюсь в воспоминания, поэтому теперь стараюсь, по возможности, избегать этих мест. Отец возражал потому, что у Чарльза не было денег. К тому же мать, которая к этому времени лишилась остатков здоровья, нуждалась во мне.
Сцены великого самоотречения не было. Этот роман возник из весны и юности, и с наступлением осени он завершился.
Возможно, отец считал, что будет лучше, если я не буду иметь возможности увлечься кем-нибудь еще, и предложил мне оставить художественную школу и работать с ним. Он говорил, что сможет научить меня гораздо большему, чем я когда-либо узнаю там; конечно, он был прав, но, хотя я многому у него научилась, возможность знаться с людьми моего возраста и жить своей личной жизнью была утрачена. Моя жизнь протекала между работой с отцом и уходом за матерью. Кода она умерла, я надолго была оглушена этим горем, и, немного оправившись, почувствовала, что уже не молода, и с тех пор, убедив себя в том, что не представляю интереса для мужчин, свое стремление к любви и замужеству обратила в страсть к живописи.
- Эта работа для тебя, - сказал мне однажды отец. - Ты стремишься восстановить все.
Я поняла, о чем он говорил. Когда-то я мечтала сделать из Чарльза великого художника, а он хотел быть беззаботным студентом. Может быть, поэтому я его и потеряла. Я хотела восстановить в матери ее прежнюю силу и интерес к жизни. Я старалась прогнать апатию, охватившую ее. Но, надо сказать, я никогда не пыталась изменить отца, да это было бы и совершенно невозможно. Я понимала, что силу характера я унаследовала от него, а в то время он был сильнее меня.
Я помню тот день, когда пришло первое письмо из замка Гейяр. Граф де ла Талль владел картинной галереей, старинные полотна требовали восстановления, и желал проконсультироваться у отца о частичной реконструкции замка. Может ли месье Лоусон приехать в замок Гейяр, определить необходимый объем работ и, если взаимная договоренность будет достигнута, остаться там до завершения реставрации?
Отец был в восторге. "Я пришлю за тобой, если это будет возможно, - говорил он мне. - Мне потребуется твоя помощь в работе над картинами. Тебе очень понравится место. Замок пятнадцатого века, и надеюсь, сохранилась большая часть оригинальной постройки. Это будет просто великолепно.
Я затрепетала. Во-первых, мне безумно хотелось провести несколько месяцев во французском замке, во-вторых, отец готов был признать мои обширные познания в том, что касалось картин.
Однако, в следующем письме граф отсрочил приглашение. Не вдаваясь в подробности, он писал, что при нынешних обстоятельствах визит невозможен. Он даст знать позже.
Отец умер совершенно неожиданно от удара примерно через два года с того дня, как получил это письмо. Было ужасно сознавать, что я осталась совсем одна. Я чувствовала себя одинокой, обделенной и растерянной; кроме того, у меня было очень мало денег. Я помогала отцу в работе, и теперь не знала, что будет дальше - хотя люди и привыкли к тому, что я помогала ему и несомненно была очень полезна в этом качестве, как они отнесутся к тому, что я его заменила?
Я обсудила это с Анни, нашей пожилой служанкой, работавшей у нас много лет, а теперь уезжавшей к своей замужней сестре. Она считала, что у меня только два пути: я могла быть гувернанткой, - как многие женщины из приличных семей, - или чьей-нибудь компаньонкой.
- Ни то, ни другое, - сказала я ей.
- Нищие не выбирают, мисс Даллас. Многие молодые женщины с вашим образованием в таком положении вынуждены заниматься этим.
- Я работала с отцом.
Она кивнула, но я знала, о чем она думала: никто не закажет молодой женщине работу, которую делал отец. И неважно, что я могла ее выполнить не хуже. Я женщина, и поэтому никто не поверит, что моя работа вообще может быть приемлемой.
Когда пришел вызов, Анни еще была у меня. Граф де ла Талль извещал, что теперь готов, и месье Д. Лоусон мог начать работу.
- В конце концов, я и есть Д. Лоусон, - заметила я Анни. - Я могу не хуже отца реставрировать картины. Нет причины отказываться.
- Есть причина, - мрачным голосом сказала Анни.
- Надо решиться. Или это, или потратить свою жизнь на уроки. Адвокаты отца уверяли меня, что необходимо срочно зарабатывать на жизнь. Только вообрази, учить детей рисовать, когда у них нет таланта и они не хотят учиться! Или, может быть, проводить время в компании старой капризной леди, которая станет придираться ко всему, что я делаю!