- Жуки в замке, - повторил Жан-Пьер. - Жуки-могильщики? Это я, думаю, повергло господина графа в смятение.
- Я еще никогда не видела его в смятении, и уж конечно, не по такому пустячному поводу.
- О, мисс, - воскликнула Женевьева, - это ведь было ужасно… внизу, в темницах, с единственной свечкой. Я была уверена, что кто-то там был… кто-то смотрел на нас. Я почувствовала это, мисс. Правда.
Дети слушали с круглыми от любопытства глазами, и Женевьева не могла удержаться от соблазна порисоваться.
- Я услышала шум… - продолжила она. - Я знала, что там, внизу, живет привидение. Какой-то узник, погребенный заживо, и душа его не может успокоиться…
Я видела, что она слишком возбудилась, в ее голосе слышались истерические нотки. Я встретилась взглядом с Жан-Пьером, он незаметно кивнул.
- Ну, - вскричал он, - кто будет танцевать "Танец улиток"? Отведав их, надо потанцевать в их честь. Прошу, мадемуазель Женевьева. Мы будем первой парой.
Женевьева живо вскочила на ноги, лицо ее вспыхнуло, глаза засияли, и подав руку Жан-Пьеру, она пустилась в пляс.
Около четырех часов дня мы уехали от Бастидов. Не успели мы перешагнуть порог замка, одна из служанок подбежала ко мне и сказала, что госпожа де ла Талль желает видеть меня в своих покоях как можно скорее.
Я не стала переодеваться и направилась к ней прямо в костюме для верховой езды.
Я постучала в дверь ее спальни, и она приглушенным голосом пригласила меня войти. В изящно обставленной комнате с кроватью под балдахином из переливчатого шелка ее не было видно.
Я заметила открытую дверь: - Пожалуйста сюда, мадемуазель Лоусон.
Ее будуар был комнатой размером с половину спальни.
Большое зеркало, ванна, туалетный столик, несколько стульев, диван, и крепкий запах духов. Она возлежала на диване, завернувшись в бледно-голубой шелковый халат, светлые ее кудри ниспадали на плечи. Мне пришлось в душе признать, что выглядела она прелестной и обворожительной, хотя эта мысль вовсе не доставила мне удовольствия.
Она разглядывала свою обнаженную ножку, высунутую из-под халата.
- О, мадемуазель Лоусон! Я вижу, вы только приехали. Вы были у Бастидов?
- Да, - ответила я.
- Конечно, - продолжала она, - мы не возражаем против вашей дружбы с Бастидами.
Вид у меня был удивленный, а она с улыбкой добавила:
- Какие могут быть возражения? Они делают наше вино; вы реставрируете наши картины.
- Не вижу связи.
- Я уверена, вы поймете, о чем я говорю, мадемуазель Лоусон, если постараетесь. Я думаю о Женевьеве. Господин граф, разумеется, сочтет не совсем приличным, чтобы она была в такой… тесной дружбе с… его работниками.
Я собралась было возразить, но она быстро продолжала, и голос ее звучал мягко, будто она старалась выразиться как можно более деликатно:
- Может быть, мы опекаем наших девушек в большей степени, чем это принято у вас, в Англии. Мы считаем неразумным позволять им слишком свободно общаться с теми, кто не принадлежит к их классу. При некоторых обстоятельствах это может привести к… некоторым осложнениям. Надеюсь, вы меня понимаете.
- Вы предлагаете, чтобы я препятствовала посещениям Женевьевой дома Бастидов?
- Вы же согласитесь, что это неразумно?
- Вы явно преувеличиваете мое влияние на девочку. Я уверена, что не в силах воспрепятствовать тому, что она пожелает делать. Я могу лишь попросить ее прийти к вам, чтобы вы могли высказать ей ваши пожелания.
- Но вы сопровождаете ее во время этих визитов. Благодаря вашему влиянию…
- Я убеждена, что при всем желании не смогла бы остановить ее. Я передам ей, что вы хотите с ней побеседовать.
На том мы и расстались.
В тот вечер я удалилась в свою комнату отдыхать и лежала без сна в постели, когда внезапно в доме поднялась суматоха.
Услышав пронзительные крики, исполненные ужаса и гнева, я накинула на себя халат и вышла в коридор. Там кто-то громко возмущался, в ответ слышался тихий голос Филиппа.
Пока я стояла у двери своей комнаты в сомнении, что же мне делать, мимо меня пронеслась одна из служанок.
- Что случилось? - крикнула я.
- Улитки в постели госпожи.
Я вернулась в комнату и в задумчивости опустилась на кровать. Это был ответ Женевьевы на происки Клод. Выговор она приняла довольно сдержанно, или сделала вид, что приняла, втайне замышляя месть. Теперь надо ждать неприятностей.
Я пошла к ней в комнату и тихо постучала. Ответа не последовало, поэтому я вошла - она лежала на кровати, притворяясь спящей.
- Бесполезно делать вид, что вы спите, - сказала я.
Она открыла один глаз и, увидев меня, засмеялась.
- Вы слышали, как она вопила, мисс?
- Это все слышали.
- Представляете, какое у нее было лицо, когда она увидела их!
- На самом деле, это не очень смешно, Женевьева.
- Бедная мисс. Мне всегда жаль людей, у которых нет чувства юмора.
- А мне жаль людей, которые разыгрывают бессмысленные шутки, за которые им самим придется расплачиваться. Как вы думаете, что за этим последует?
- Она научится заниматься своими делами и не совать свой нос в чужие.
- Все может обернуться не так, как вы думаете.
- О, перестаньте! Вы такая же, как она. Она пытается запретить мне встречаться с Жан-Пьером и другими. А я говорю вам, что у нее ничего не выйдет.
- Если ваш отец запретит вам…
Она выпятила нижнюю губу:
- Никто не запретит мне видеться с Жан-Пьером… и с остальными.
- Для этого нужно не устраивать глупые фокусы с улитками, недостойные взрослой девушки.
- Неужели? Вы что, не слышали, как она вопила? Она же испугалась. Так ей и надо.
- Надеюсь, вы не рассчитываете, что это вам сойдет с рук?
- Она может делать, что хочет. А я буду делать, что я хочу.
Я поняла, что разговаривать с ней бесполезно и ушла. Но беспокойство мое возрастало: не только из-за ее глупого поведения, от которого она только пострадает, но и из-за ее растущего увлечения Жан-Пьером.
Когда на следующее утро я работала в галерее, туда заявилась Клод. На ней был темно-синий костюм для верховой езды и такого же цвета шляпка. Глаза ее приобрели темно-синий цвет - я знала, что она взбешена и пытается скрыть это.
- Этой ночью произошла безобразная сцена, - сказала она. - Наверное, вы слышали.
- Кое-что слышала.
- Поведение Женевьевы достойно сожаления. Это не удивительно, принимая во внимание компанию, с которой она общается.
Я удивленно подняла брови.
- И я считаю, мадемуазель Лоусон, что в некотором смысле виноваты и вы. Это ведь со времени вашего приезда она водит дружбу с виноградарями.
- Эта дружба не имеет ничего общего с ее плохим поведением. Оно было плачевным и до моего приезда.
- Я убеждена, что ваше влияние не приведет к добру, мадемуазель Лоусон, поэтому я прошу вас покинуть наш дом.
- Покинуть!
- Да, так будет гораздо лучше. Я прослежу, чтобы вам заплатили, а мой муж может помочь вам подыскать работу. Я не принимаю никаких возражений. Мне бы хотелось, чтобы вы уехали в течение двух часов.
- Но это нелепо. Я не закончила работу.
- Мы найдем кого-нибудь, кто ее закончит.
- Вы не понимаете. У меня свои методы. Я не могу оставить эту картину, пока не закончу ее.
- Я здесь хозяйка, мадемуазель Лоусон, и я настаиваю, чтобы вы уехали.
Как она уверена в себе! Неужели у нее есть на то причины? Неужели она имеет на графа такое влияние и уверена, что любая ее прихоть будет выполнена. Очевидно, Клод была именно такого мнения и нисколько не сомневалась, что граф не станет возражать ей.
- Меня нанимал граф, - напомнила я ей.
Губы ее скривились:
- Очень хорошо. Вы получите распоряжение от него самого.
В мою душу закрался холодный страх. Для такой абсолютной уверенности должны быть веские причины. Возможно, она все уже обсудила с графом. Может быть, она потребовала уволить меня, и он, стремясь угодить ей, пообещал это сделать. С трудом скрывая страх, я последовала в библиотеку.
Она распахнула дверь и крикнула:
- Лотер!
- Клод, - отозвался он, - дорогая, в чем дело?
Он поднялся с кресла и пошел навстречу нам, и вдруг увидел меня. На долю секунды он растерялся. Потом поклонился в знак приветствия.
- Лотер, - сказала она, - я сказала мадемуазель Лоусон, что она не может здесь более оставаться. Она отказывается подчиниться моему приказу, поэтому я привела ее к вам, чтобы вы сами сказали ей, что она уволена.
- О чем идет речь? - спросил он, переводя взгляд с ее рассерженного лица на мое, на котором я попыталась изобразить полное презрение. Даже в тот момент я сознавала, как она красива. Гнев залил краской ее лицо, подчеркнув синеву глаз и белизну безупречных зубов.
- Женевьева подложила в мою постель улиток. Это омерзительно!
- О, Боже! - пробормотал он шепотом. - Какое ей удовольствие от таких дурацких шуток?
- Ваша дочь от души веселится. Ее поведение просто отвратительно. Чего от нее ждать… ведь вы знаете, что ее самые близкие друзья - Бастиды?
- Я этого не знал, - ответил граф.
- Уверяю вас, это так. Она постоянно торчит у них в доме. Она заявляет, что мы - ее семья - ей не нужны. Мы не такие милые, не такие веселые, не такие умные, как ее дорогой друг Жан-Пьер Бастид. Да, он самый дорогой ее друг, хотя она обожает все семейство. Бастиды! Вы знаете, кто они такие.
- Самые лучшие виноделы в округе, - сказал граф.
- Совсем недавно их девицу спешно выдали замуж.
- Подобная поспешность - не такая уж редкость в нашей округе, Клод, уверяю тебя.
- А этот замечательный Жан-Пьер! Он веселый парень - я о нем наслышана. Вы позволите своей дочери вести себя, как деревенской девице, которой в скором времени придется научиться, м-м… выкручиваться из неловкого положения?
- Вы слишком волнуетесь, Клод. Женевьеве не будет позволено ничего неподобающего. Но какое все это имеет отношение к мадемуазель Лоусон?
- Она поощряет эту дружбу, она сопровождает Женевьеву к Бастидам. Она сама с ними на дружеской ноге. Она познакомила Женевьеву с этой компанией, поэтому я и говорю, что она должна уехать.
- Уехать? - спросил граф. - Но работа над картинами не закончена. Более того, мы с ней договаривались о восстановлении настенной росписи.
Она приблизилась к нему, устремив на него свои чудесные голубые глаза.
- Лотер, - сказала она, - пожалуйста, послушайте меня. Я думаю лишь о благе Женевьевы.
Он смотрел через ее голову на меня.
- Вы ничего не говорите, мадемуазель Лоусон.
- Мне будет жаль оставить картины незаконченными.
- Это совершенно немыслимо.
- Вы хотите сказать… что вы на ее стороне? - с возмущением спросила Клод.
- Я хочу сказать, что не вижу, какая польза будет Женевьеве от отъезда мадемуазель Лоусон, и прекрасно представляю, какой вред это принесет моим картинам.
Клод отшатнулась от него. На мгновение мне показалось, что она вот-вот набросится на него с кулаками, но вместо этого она чуть не разрыдалась и, повернувшись, выбежала из комнаты.
- Она очень рассердилась на вас, - сказала я.
- На меня? Я подумал, что на вас.
- Скорее, на нас обоих.
- Женевьева опять плохо ведет себя.
- Да, боюсь, что так. Это потому, что мадам Клод запретила ей ездить к Бастидам.
- А вы действительно возили ее туда?
- Да.
- Вы считаете это благоразумным?
- Одно время я считала, что это ей на пользу. Ей не хватает общения с молодыми людьми. У девочки в ее возрасте должны быть друзья. И от того, что их у нее нет, она ведет себя столь непредсказуемо… поддается дурному настроению, устраивает все эти штучки.
- Значит, это ваша идея ввести ее в эту компанию?
- Да. Я видела, как она счастлива у Бастидов.
- И вы тоже?
- Не отрицаю, мне очень нравилось общаться с ними.
- У Жан-Пьера репутация… весьма галантного кавалера.
- А у кого из ваших соотечественников другая? Галантность в этих местах столь же обычная вещь, сколь и виноград.
Наедине с ним я становилась безрассудной. Я чувствовала, что мне необходимо, наконец, выяснить его отношение ко мне… и к Клод.
- А, может быть, мне действительно лучше уехать, скажем… недели через две. Я думаю, что к тому времени закончу картины, которые начала. Это удовлетворило бы госпожу де ла Талль, и поскольку Женевьева вряд ли поедет одна к Бастидам, это щекотливое дело уладилось бы само по себе.
- Нельзя строить свою жизнь так, чтобы только кому-то угодить, мадемуазель Лоусон.
Я засмеялась, и он тоже.
- И прошу вас, никаких разговоров об отъезде.
- Но госпожа де ла Талль…
- Предоставьте мне иметь с ней дело.
Он смотрел на меня, и на одно счастливое мгновение! мне показалось, что маска соскользнула с его лица. Может быть, он пытался сказать, что потерять меня для него столь же невыносимо, как и для меня - уехать.
Когда я в следующий раз встретила Женевьеву, вид у нее был весьма мрачный.
Она сообщила мне, что ненавидит всех… весь мир. А главным предметом ненависти была та самая женщина, которая именовала себя тетей Клод.
- Она опять запретила мне ездить в дом Бастидов, мисс. И на этот раз папа с ней заодно. Он сказал, что мне нельзя ездить туда без его разрешения. Значит, никогда… потому что он никогда не разрешит.
- Может быть, разрешит. Если…
- Нет. Она так хочет, а он делает то, что она ему скажет. Даже представить невозможно, что он выполняет чьи-то приказы… но, тем не менее, он идет у нее на поводу.
- Я уверена, что это не так.
- Вы ничего не понимаете, мисс. Иногда мне кажется, кроме английского и рассуждений о добродетели вы больше ничего на свете не знаете.
- Во всяком случае, чтобы читать нравоучения, нужно самой много знать.
- Не старайтесь сменить тему, мисс. Я ненавижу всех в этом доме, клянусь вам. Когда-нибудь я убегу отсюда.
Через несколько дней я встретила Жан-Пьера. Я выехала на прогулку одна: после той вспышки ненависти Женевьева избегала меня.
Он подъехал ко мне; как всегда, при виде меня лицо его выразило крайнюю степень удовольствия.
- Посмотрите, какой виноград! - воскликнул он. - Вы когда-нибудь такой видели? В этом году у нас будет вино, достойное марки замка. Если ничего не случится, - поспешно добавил он, словно стараясь задобрить некое божество, которое могло услышать его слова и наказать за самоуверенность. - На моей памяти только один год, когда виноград был так же хорош.
Внезапно лицо его помрачнело.
- Но, возможно, во время сбора урожая меня здесь не будет.
- Не может быть.
- Похоже на то. Господин граф ищет хорошего управляющего для виноградника Мермоз, а говорят, я очень хороший работник.
- Покинуть Гейяр! Разве такое возможно?
- Я просто перееду в Мермоз.
- Не могу в это поверить.
- С божьей помощью и при содействии графа все возможно, - в его голосе зазвучала ярость. - Разве вы не видите, Даллас, графу до нас нет никакого дела. Мы пешки, которые он передвигает туда-сюда в зависимости от разыгрываемых ходов. Я ему здесь не нужен, скажем так… и он передвигает меня в другой угол шахматной доски. Я здесь опасен… для господина графа.
- Опасен? Но почему?
- Как может скромная пешка угрожать королю шахом? В этом и состоит тонкость игры. Мы и представления не имеем, каким образом беспокоим или угрожаем нарушить покой великих мира сего. Но если это происходит, нас убирают подальше. Понимаете?
- Он очень хорошо отнесся к Габриэль. Он устроил их с Жаком в Сен-Вальене.
- Весьма великодушно с его стороны… - пробормотал Жан-Пьер.
- А зачем ему убирать вас?
- На то может быть несколько причин. Может быть, из-за того, что вы с Женевьевой навещали нас.
- За это госпожа де ла Талль хотела уволить меня. Она даже взывала к помощи графа.
- А он и слышать об этом не захотел, не так ли?
- Ему нужно, чтобы картины отреставрировали.
- И вы думаете, что причина в этом? Даллас, будьте осторожны. Он опасный человек.
- Что вы имеете в виду?
- Как известно, опасности привлекают женщин. Его жена, бедняжка, была очень несчастна. Она была ему не нужна, поэтому она и исчезла.
- Что вы хотите сказать, Жан-Пьер?
- Будьте осторожны, - сказал он, - будьте очень осторожны.
Он наклонился и, взяв мою руку, поцеловал ее.
- Это так важно для меня.
Глава 10
Атмосфера в замке была крайне напряженной. Женевьева была мрачнее тучи, и было неизвестно, какие мысли бродили в ее голове. Что касается Клод, то она была рассержена и унижена тем, что граф отказался выполнить ее желание, и я не могла не ощущать ее затаенную злобу против меня. В том, что он встал на мою защиту, она усмотрела что-то подозрительное, и меня это весьма радовало.
Филипп явно был растерян. Он как-то робко пришел ко мне в галерею, казалось, он не хотел, чтобы его там видели. Я решила, что своей супруги он боялся не меньше, чем грозного графа.
- Я слышал, что у вас возникли разногласия с… моей женой. Весьма сожалею. Мне бы не хотелось, чтобы вы покинули нас, мадемуазель Лоусон. Но здесь, в этом доме… - он пожал плечами.
- Мой долг - завершить то, что начала.
- И как скоро вы завершите?
- Работы еще много.
- Когда вы закончите, можете полагаться на меня, а если вы решите уехать раньше, возможно, я смогу подыскать вам другую работу.
- Я приму к сведению ваше любезное предложение.
Он с печальным видом ушел, а я подумала - все, что нужно в жизни этому человеку, это покой. У него слишком мягкий характер. Наверное, поэтому он здесь.
Но странным образом, я не могла не отметить огромное сходство между ним и графом: голос, черты лица… Однако, один казался воплощением доброты и порядочности, другой имел весьма сомнительную репутацию. Должно быть, Филипп всегда жил в тени своего более богатого и могущественного родственника. Возможно, из-за этого он и стал таким - робко ищущим покоя. Но он был добр ко мне с самого начала, и, как я считала, желал моего отъезда лишь по причине конфликта между мной и его женой.
Возможно, он был прав и мне следует уехать сразу же, как только я закончу работу над картиной. Если я здесь останусь, ничего хорошего не выйдет. Чувства, которые пробудил во мне граф, могут принести мне лишь разочарование и еще более глубокими станут раны, которые обязательно нанесет расставание.
Я непременно уеду, пообещала я себе. А потом, в душе своей твердо решив не уезжать, принялась за поиски фресок, которые, как я подозревала, могли быть скрыты под слоем извести, покрывавшей древние стены. Эта работа могла поглотить меня и заставить забыть страсти, бушевавшие вокруг меня; и в то же время это могло продлить мое пребывание в замке.
Особенно меня заинтересовала комнатка позади галереи. Окно ее выходило на север, из него открывался великолепный вид на пологие склоны виноградников.