Работать было нелегко. Я уже подготовила свое заключение, которое, как оказал Филипп де ла Талль, передадут графу по его возвращении. Когда я передала ему бумагу, он улыбнулся и заметил, что выглядела она вполне профессионально. Я была уверена: он питал надежду, что граф оценит ее по достоинству, отчасти потому, что взял на себя смелость позволить мне остаться, отчасти из-за присущей ему доброты - он хотел, чтобы я получила работу, ибо в разговоре с ним я невольно выдала, как я в ней нуждалась. Насколько я поняла, этот человек старался помочь ближнему, если, конечно, это не доставляло ему особых неудобств.
Я представила себе, как граф получает составленное мной заключение, как ему сообщают, что вместо мужчины приехала женщина. Но, по правде говоря, картина была весьма туманной: перед моими глазами стоял только высокомерный человек в белом парике и короне, напоминающий портрет Людовика XIV или XV. Король… Властелин Замка.
В своей записной книжке я постаралась отметить все дефекты, которые обнаружила, работая над картинами. Если он позволит мне остаться, говорила я себе, я буду так поглощена работой, что, убей он хоть двадцать жен, мне будет все равно.
В галерее была одна картина, которая привлекла мое особое внимание. Это был портрет женщины в костюме восемнадцатого века - середины или, может быть, чуть более позднего периода. Он интересовал меня не только из-за мастерства художника - в галерее были картины лучшей работы - но потому, что, хотя картина была более поздней, чем большинство из коллекции, сохранилась она гораздо хуже. Лак слишком потемнел, а вся поверхность была испещрена крапинками, словно сыпью.
Я как раз внимательно рассматривала картину, когда позади меня послышались шаги. Я обернулась и увидела, что в галерею вошел незнакомый мужчина и теперь стоял и смотрел на меня. Я почувствовала, как сердце мое заколотилось и ноги задрожали. Я сразу поняла, что встретилась наконец лицом к лицу с графом де ла Таллем.
- Насколько я понимаю, вы - мадемуазель Лоусон, - сказал он. Даже голос его был необычным - глубоким и холодным.
- А вы - граф де ла Талль?
Он поклонился, но не подошел ко мне, рассматривая меня из другого конца галереи и его манера держаться была под стать его голосу. Я отметила, что он высок и на редкость худощав. В его облике было определенное сходство с Филиппом, но полностью отсутствовала присущая Филиппу мягкость. Он был более темноволосым, чем его кузен; высокие скулы на узком лице придавали ему почти сатанинское выражение. Глаза его были очень темными - иногда они казались почти черными, - как я убедилась позднее, это зависело от его настроения. Веки тяжелые, орлиный нос придавал лицу выражение высокомерия, подвижный рот отражал все движение души. Но в тот момент я видела перед собой лишь высокомерного Властелина Замка, от которого зависела вся моя судьба.
Одет он был в черный костюм для верховой езды с бархатным воротником, белый шейный платок оттенял бледное, почти жестокое лицо.
- Мой кузен сообщил мне о вашем приезде, - он соизволил направиться ко мне и шел так, как мог бы идти король через зеркальный зал.
Самообладание мгновенно вернулось ко мне и я снова была во всеоружии, что было моей обычной реакцией на надменность окружающих.
- Я рада, что вы вернулись, господин граф, - сказала я, - потому что вот уже несколько дней жду решения - пожелаете ли вы, чтобы я осталась и выполнила работу.
- Должно быть, для вас было очень утомительно находиться в неизвестности - теряете вы свое время или нет.
- Я нашла галерею очень интересной, уверяю вас, и это вовсе не было пустой тратой времени.
- Жаль, - сказал он, - что вы не сообщили нам о смерти вашего отца. Это избавило бы вас от многих хлопот.
Итак, я должна уехать. Я пришла в ярость, чувствуя всю глубину своего унижения. Снова в Лондон… Придется искать жилье. И на что я буду жить, пока не найду работу? Грядущие годы промелькнули передо мной, и я увидела себя все более и более похожей на мадемуазель Дюбуа. Какая ерунда! Как будто со мной это может произойти! Я могу поехать к кузине Джейн. Нет, никогда, никогда!
В тот момент я ненавидела его, потому что думала, что он прочел мысли, промелькнувшие в моей голове. Он, должно быть, понимает, что лишь полное отчаяние могло заставить такую независимую женщину, как я, приехать без приглашения, и развлекается, мучая меня. Как, должно быть, она его ненавидела, эта несчастная жена! Может быть, она покончила с собой, чтобы избавиться от него. Меня бы, по крайней мере, это не удивило.
- Вот уж не думала, что во Франции придерживаются столь старомодных взглядов, - сказала я не без сарказма. - Дома я выполняла эту работу вместе с отцом и, представьте, никто не возражал против того, что я женщина. Но поскольку у вас здесь иные представления, мне больше нечего сказать.
- Я с вами не согласен. Еще очень многое нужно сказать.
- В таком случае, - сказала я, поднимая глаза и глядя ему прямо в лицо, - может быть, вы начнете беседу?
- Мадемуазель Лоусон, вам ведь хотелось бы реставрировать эти картины, не так ли?
- Реставрация живописных полотен - моя профессия, и чем больше они в этом нуждаются, тем интереснее работа.
- И вы находите, что моим картинам требуется реставрация?
- Вам ли не знать, что некоторые из них просто в плачевном состоянии. Я изучала вот эту картину, когда вы вошли. Что с ней делали, чтобы привести ее в такой вид?
- Умоляю, мадемуазель Лоусон, не смотрите на меня так строго. Поверьте, не я в этом повинен.
- Неужели? А я думала, что она уже некоторое время принадлежит вам. Вот посмотрите, краски испортились Очевидно, с картиной плохо обращались.
Улыбка тронула его губы, и лицо его изменилось, приобретя насмешливое выражение.
- Да вы просто неистовы в вашем гневе. Можно подумать, что вы боретесь за права человека, а не за сохранение красок на холсте.
- Когда я должна уехать?
- Во всяком случае, не раньше, чем закончится наша беседа.
- Поскольку вы считаете невозможным доверить работу женщине, я думаю, нет необходимости продолжать разговор.
- Вы очень импульсивны, мадемуазель Лоусон. Мне кажется, реставратор старинных картин вполне может обойтись без этого качества. Я не говорил, что я не доверяю работу женщине, это ваше предположение.
- Я вижу, что вы не одобряете моего присутствия здесь. Этого достаточно.
- Вы ожидали, что я с одобрением встречу ваш обман?
- Господин граф, - сказала я, - я работала вместе с отцом. Я взяла на себя завершение работы по его заказам. Вы раньше приглашали его приехать сюда. Я считала, что договоренность остается в силе, и никакого обмана в этом не нахожу.
- Тогда вас должно было насторожить удивление, которое вызвал в замке ваш приезд.
- Будет затруднительно выполнять столь тонкую работу в недоброжелательной атмосфере, - довольно резко ответила я.
- Вполне вас понимаю.
- В таком случае…
- В таком случае? - повторил он.
- Я могла бы уехать сегодня же, если кто-нибудь соизволит отвести меня на станцию. Насколько я понимаю, поезд из Гейяра идет только утром.
- Я вижу, вы отличаетесь большой предусмотрительностью. Но должен повторить, мадемуазель Лоусон, вы слишком импульсивны. Вы должны понимать причину моих сомнении. Вы, если позволите так выразиться, выглядите слишком молодо, чтобы можно было поверить, что вы имеете необходимый опыт работы такого рода.
- Я несколько лет работала со своим отцом. Многие и с возрастом не приобретают мастерства. Нужно глубоко понимать, любить живопись, а с этим чувством можно только родиться.
- Вы не только художник, как я вижу, вы еще и поэт. Но в… м-м… тридцать или около того опыта может быть все же недостаточно.
- Мне двадцать восемь, - с жаром возразила я, и тут же поняла, что угодила в ловушку. Он вознамерился низвергнуть меня с пьедестала, на котором я старалась удержаться, и показать мне, что я всего-навсего обыкновенная женщина, не выносившая, чтобы обо мне думали, что я старше своего возраста.
Он поднял брови: разговор явно занимал его. Я поняла, что выдала отчаянность своего положения, а он с присущей ему жестокостью хочет помучить меня как можно дольше, удерживая в состоянии неопределенности.
Впервые с того момента, когда я пустилась в это рискованное предприятие, выдержка изменила мне.
- Нет смысла продолжать. Насколько я понимаю, вы решили, что я не могу справиться с этой работой, потому что принадлежу к слабому полу. Хорошо, господин граф, я оставляю вас вместе с вашими предрассудками и уезжаю сегодня или завтра.
Несколько секунд он смотрел на меня с насмешливым удивлением, но только я двинулась к двери, он тут же подошел ко мне.
- Мадемуазель, вы меня совсем неправильно поняли. Возможно, ваши познания во французском не столь совершенны, как в живописи.
И опять я попалась на удочку:
- Моя мать была француженкой. Я прекрасно поняла каждое слово, которое вы изволили произнести.
- В таком случае я сам виноват в том, что туманно изъяснялся. Я не хочу, чтобы вы уезжали… во всяком случае сейчас.
- Вы ведете себя так, будто не доверяете мне.
- Уверяю вас, мадемуазель, это только ваше предположение.
- Вы хотите сказать, что мне следует остаться?
Он притворился, что колеблется. - Говоря без обиняков, мне хотелось бы подвергнуть вас небольшому… испытанию. О, пожалуйста, мадемуазель, не обвиняйте меня в предвзятости против вашего пола. Я готов поверить, что в мире существуют блестящие женщины. Я просто потрясен тем, что вы рассказали мне о своем понимании и любви к живописи и чрезвычайно заинтересован в оценке степени повреждений и стоимости реставрационных работ над картинами, которые вы осмотрели. Ваши выводы представляются мне весьма разумными.
Я испугалась, что блеск моих глаз выдает мое волнение, вызванное новой волной надежды. Если он понял, как безумно я хотела получить этот заказ, он не смог бы отказать себе в удовольствии дразнить меня. К моему ужасу, он увидел это.
- Я собирался вам предложить… но возможно, вы уже твердо решили, что покинете нас сегодня или завтра.
- Я совершила долгое путешествие, господин граф. Естественно, я предпочла бы остаться и выполнить работу - при условии, что обстановка будет доброжелательной. Итак, что же вы собирались предложить?
- Чтобы вы отреставрировали одну из картин, и если результаты нас устроят, вы бы продолжили работу над остальными.
В ту минуту я была совершенно счастлива, хотя куда уместнее было бы лишь облегчение - ведь я уверена в своих способностях. Ближайшее будущее выглядело весьма радужно. Не будет позорного возвращения в Лондон! Не будет кузины Джейн! Неизъяснимое чувство радости, предвкушения, волнения наполнило меня. Я не могла это объяснить. Сомнений не было: я успешно пройду испытание, а это означало долгое пребывание в замке. Это чудесное старинное место станет моим домом на ближайшие месяцы. Я смогу изучить замок и хранимые в его стенах сокровища. Я смогу продолжить дружбу с Бастидами. Я смогу удовлетворить свое любопытство относительно обитателей замка.
Любопытство мое было поистине ненасытным. Я поняла это с тех пор, как мне указал на это отец - я всячески старалась изжить в себе это качество, но мне беспрестанно хотелось узнать, что скрывалось за масками, которые надевали люди напоказ всему миру. Это было сродни удалению окислившейся пленки со старинной картины: и для меня понять истинную натуру графа было словно реставрировать живую картину.
- Это предложение, кажется, вам по душе.
Итак, я опять выдала свои чувства, а я-то гордилась тем, что такое случалось редко. Но, может быть, он отличался особой проницательностью.
- Мне оно кажется весьма справедливым.
- Тогда договорились, - он протянул руку. - Давайте скрепим наш договор рукопожатием - если не ошибаюсь, это старинный английский обычай. Как любезно с вашей стороны, мадемуазель, что вы обсуждали это дело по-французски; договор мы заключим на английском языке.
Пожимая мне руку, он посмотрел своими темными глазами прямо мне в глаза, и я определенно почувствовала неловкость. Я вдруг ощутила, какая я наивная, неискушенная в светской любезности, и видимо он хотел, чтобы я чувствовала себя именно так.
Я постаралась скрыть свое замешательство. - Какую картину вы выберете для… испытаний? - спросила я.
- Что вы скажете о той, которую вы рассматривали, когда я вошел?
- Прекрасный выбор. Она более других в галерее нуждается в реставрации.
Мы прошли к ней и вместе стали ее рассматривать.
- С ней очень дурно обращались, - сурово сказала я. Теперь я чувствовала себя уверенно. - Она не такая уж старая. Самое большее, сто пятьдесят лет, но при этом…
- Это одна из моих прародительниц.
- Очень жаль, что с ней так обошлись.
- Действительно очень жаль. Но во Франции было время, когда людей ее класса подвергали куда большим унижениям.
- Я бы сказала, что эта картина, вероятно, находилась под открытым небом. Даже краски платья выцвели, хотя ализарин обычно отличается большой стойкостью. При этом освещении я не вижу настоящего цвета ожерелья у нее на шее. Вы видите, как потемнели его камни. То же самое можно сказать о браслете и серьгах.
- Они зеленые, - сказал он. - Это я могу вам точно подсказать. Это изумруды.
- После реставрации картина обретет прежнюю яркость красок. Платье станет таким, каким было, когда ее писали, и изумруды тоже.
- Будет интересно посмотреть на этот портрет, когда вы его закончите.
- Я немедленно приступлю к работе.
- У вас есть все, что необходимо?
- Для начала хватит моих запасов. Я схожу в свою И комнату за тем, что мне сейчас нужно, и тут же возьмусь за дело.
- Я вижу, вы - само нетерпение, и не смею задерживать вас.
Я этого не отрицала, и с торжествующим видом прошла мимо него из галереи, он посторонился. Я чувствовала, что моя первая встреча с графом прошла для меня удачно. Как я счастлива была, работая в то утро в галерее! Никто меня не беспокоил. Я вернулась с инструментами и обнаружила, что двое слуг сняли картину со стены. Они спросили, не нужно ли мне что-нибудь. Я сказала, что если что-нибудь потребуется, я позвоню. Они смотрели на меня с некоторым уважением. Несомненно, возвратясь в комнаты для прислуги, они немедленно распространят новость, что граф разрешил мне остаться.
Я облачилась в просторный коричневый халат поверх платья и выглядела очень по-деловому. Как ни странно, в халате я чувствовала себя уверенней в своих силах. Было бы хорошо, если бы он был на мне во время разговора с графом.
Я приступила к изучению состояния красок. Перед тем, как пытаться снять лак, я должна оценить степень устойчивости красок на грунте. Было ясно, что изменение цвета было большим, чем из-за обычного накопления пыли и сажи. Однако перед применением растворителя иногда нужно тщательно обработать картину мыльной водой. После долгих колебаний я наконец приняла решение.
Когда вошла служанка, чтобы напомнить мне, что настало время обеда, я удивилась.
Пообедав в своей комнате и не имея привычки работать в эти часы, я выскользнула из замка и направилась к дому Бастидов. Долг вежливости обязывал меня рассказать им о том, что произошло с нашей встречи, когда они проявили такой интерес к моей дальнейшей судьбе.
Пожилая дама сидела в кресле-качалке. Судя по всему, она была рада видеть меня. Дети, по ее словам, были на уроке у господина кюре; Арман, Жан-Пьер и Габриэль на работе.
Я села подле нее и сказала:
- Я познакомилась с графом.
- Я слышала, что он вернулся в замок.
- Я буду реставрировать картину, и в случае успеха мне будет позволено завершить работу и с остальными. Я уже начала; это портрет одной дамы из числа его предков. Она изображена в красном платье и в драгоценностях, которые сейчас имеют весьма неприглядный цвет. Граф сказал, что это изумруды.
- Изумруды, - сказала она. - Возможно, это и есть изумруды Гейяра.
- Фамильные драгоценности?
- Были… когда-то давно.
- Вы хотите сказать, что сейчас их нет?
- Они утеряны. Если мне не изменяет память, это случилось во время революции.
- Видимо, семья тогда не жила в замке?
- Не совсем так. Мы далеко от Парижа, и здесь было меньше волнений. Но замок был разграблен.
- На вид он неплохо сохранился.
- Вы правы. История об этом дошла до нас. Мятежники силой прокладывали себе путь в замок. Вы ведь видели часовню? Это самая старая часть замка. Вы заметите, что над дверью наружной стены разрушена каменная кладка. Когда-то там возвышалась статуя святой Женевьевы. Бунтовщики хотели осквернить часовню. К счастью для замка Гейяр, они сначала попытались стащить вниз святую Женевьеву. Они были уже пьяны, дорвавшись до винных погребов, и когда обмотали веревками статую, она оказалась им не по силам и рухнула на них, убив троих. Они сочли это дурным предзнаменованием. Отсюда пошло поверье, что святая Женевьева спасла Гейяр.
- Так вот почему Женевьеву так назвали?
- В семье всегда были Женевьевы; и хотя тогдашний граф попал на гильотину, его сына, тогда еще ребенка, сберегли, и в свое время он вернулся в замок. Об этом мы, Бастиды, любим рассказывать. Мы были на стороне народа - за свободу, братство и равенство, против аристократов, но тем не менее, прятали маленького графа здесь, в этом доме, и ухаживали за ним, пока все это не кончилось. Об этом мне поведал отец моего мужа. Он был примерно на год старше юного графа.
- Значит, история вашей семьи тесно переплетена с историей графского семейства?
- Вы правы.
- А нынешний граф… он с вами дружен?
- Де ла Талли никогда не были друзьями Бастидов, - гордо сказала она. - Только хозяевами. Они не меняются… впрочем, как и мы.
Она заговорила о другом, и через некоторое время я покинула их дом. Мне не терпелось продолжить работу.
Во второй половине дня служанка пришла в галерею сказать мне, что господин граф будет рад, если я приму участие в семейном ужине. Господа ужинают в восемь в одной из маленьких столовых. Она сказала, что проводит меня туда без пяти восемь.
Сообщение слишком поразило меня, чтобы после этого можно было безмятежно работать. Служанка разговаривала со мной уважительно, а это могло означать только одно: меня не только сочли достойной реставрировать его картины, но и удостоили гораздо более высокой чести - ужинать в семейном кругу.
Я ломала голову, что мне надеть. У меня были только три приличествующих случаю платья, из них ни одного нового. Одно - коричневого шелка с кружевом кофейного цвета, второе - строгое черное бархатное платье с пышным белым кружевным воротником, третье - хлопчатобумажное серое в светло-фиолетовую шелковую полоску. Я сразу же остановилась на черном бархатном.