Крышка люка со стуком захлопнулась. На мгновение темнота показалась кромешной, а потом мои глаза привыкли к ней. И через несколько секунд весь ужас моего положения стал доходить до меня.
Девочка замыслила это вчера вечером, когда ее отец предложил ей показать мне замок. Через какое-то время она освободит меня. Все, что мне нужно делать, это сохранять спокойствие, отбрасывая даже мысль о страхе, и ждать, когда меня освободят.
- Женевьева! - позвала я. - Открой люк немедленно.
Я знала, что моего голоса не слышно. И стены, и плиты над моей головой были необыкновенно толстыми. Какой был бы смысл в каменных мешках, если бы оттуда доносились крики жертв? Само их название предполагало, что происходило с теми, кто был туда заключен. Забвение!
Как глупо было довериться ей. Я поняла ее сущность при нашей первой встрече, и все-таки позволила ввести себя в заблуждение притворной кротостью. А что, если это более, чем шалость? Что, если она испорченная, злая девочка?
С неожиданным ужасом я спросила себя, как будут развиваться события, когда обнаружится мое исчезновение. Но когда это может произойти? Не раньше вечера, когда ко мне в комнату принесут поднос с едой или пригласят на семейный ужин. И тогда… Неужели мне придется ждать несколько часов в этом отвратительном месте?
Потом другая мысль пришла мне в голову. Что, если она направилась в мою комнату, спрятала мои вещи, создав видимость, что я уехала? Она могла даже написать подложную записку, объясняющую, что я уехала, потому что осталась недовольна приемом… или просто потеряла желание делать эту работу.
Способна ли Женевьева на такой поступок?
Не исключено - она ведь дочь убийцы!
Справедливы ли мои подозрения? Я почти ничего не знала о тайне, связанной с женой графа - я знала лишь, что тайна существует. Но эта девочка была со странностями; она была распущенной; и теперь мне казалось, что она способна на все.
В эти первые минуты приближающейся паники я почти поняла, что должны были чувствовать жертвы, оказавшись в этом жутком месте. Но мое положение было все же несколько иным. Они падали сюда, ломая конечности; я, по крайней мере, спустилась по лестнице. Я была жертвой дурной шутки, они были жертвами мести. Это совсем другое. Скоро крышка люка откроется, появится голова девочки. Я буду очень строга с ней, но при этом не проявлю никаких признаков страха и сохраню свое достоинство.
Я села на пол, прислонившись к холодной каменной стене, и посмотрела вверх на люк. Я пыталась определить время по часам, приколотым к блузке. Это оказалось невозможным, но я слышала, как утекают минуты. Нет смысла притворяться, что мне не страшно. Ощущение обреченности словно заполняло это место, воздуха было мало, я чувствовала, что задыхаюсь, и поняла, что я, всегда гордившаяся своим спокойствием, была весьма близка к панике.
Зачем я приехала в замок? Насколько было бы лучше попытаться найти вполне респектабельную должность гувернантки, для которой я, казалось, была создана! Насколько было бы лучше уехать к кузине Джейн, ухаживать за ней, прислуживать ей, по сотне раз в день слыша от нее, что я бедная родственница!
Как я хотела иметь возможность жить спокойно, без волнений, до конца своих дней. Как часто прежде я говорила, что скорее умру, чем буду жить в рабстве - и думала, что не кривлю душой. Теперь я была готова променять независимость, интересную жизнь… все, что угодно за возможность остаться живой. Никогда раньше до этой минуты я не думала, что такое может произойти со мной. Знала ли я себя? Может быть, моя защитная броня помогала мне существовать в этом мире, была обычным самообманом.
Я старалась думать о чем-нибудь, что могло отвлечь мои мысли от этого страшного места, где, казалось, замученные здесь души и тела навеки оставили свой зловещий отпечаток.
"Вы верите в привидения, мадемуазель?"
Конечно, среди бела дня, в окружении людей, я могла проявлять скептицизм. В темном каменном мешке, куда меня заманили и бросили… я вовсе не была уверена.
- Женевьева! - позвала я. И паническая нотка в моем голосе испугала меня.
Я встала и стала шагать взад и вперед. Я звала и звала, пока не охрипла. Тогда я села и попыталась успокоиться, потом опять встала и стала ходить. Я обнаружила, что украдкой оглядываюсь через плечо. Мне казалось, что за мной следят чьи-то глаза.
Я не отрываясь смотрела на отверстие в стене, которое с трудом различала; Женевьева говорила, что это лабиринт, а я знала, что это всего лишь темная выемка… но ждала, что кто-то… что-то оттуда появится.
Я испугалась, что вот-вот разрыдаюсь или закричу. Я попыталась взять себя в руки, говоря вслух, что, конечно же, найду выход отсюда, хотя знала, что выхода нет. Я опять села и попыталась отгородиться от тьмы, закрыв лицо руками.
Вдруг я в испуге вскочила. Мне послышался какой-то звук. Я невольно зажала рот рукой, чтобы не закричать. Глаза мои были прикованы к темному проему.
Чей-то голос произнес: "Мадемуазель!" Камера внезапно наполнилась светом. Стон радости и облегчения вырвался у меня. Люк открылся, на меня смотрело бледное, перепуганное лицо Нуну.
- Мадемуазель, с вами все в порядке?
- Да… да… - я смотрела на нее снизу вверх.
- Я сейчас принесу лестницу, - сказала она.
Время, пока она ходила за ней, показалось вечностью. Я схватила лестницу и, спотыкаясь, полезла вверх. Я так спешила выбраться наружу, что чуть не упала.
Ее испуганные глаза всматривались в мое лицо.
- Гадкая девчонка! Боже мой, не знаю, что теперь со всеми нами станет. Вы так бледны… так растерянны.
- На моем месте любой бы так выглядел! Но я забыла поблагодарить вас за то, что вы пришли мне на помощь. Не могу выразить, как…
- Мадемуазель, умоляю, пойдемте скорее в мою комнату. Я угощу вас хорошим крепким кофе. С вашего позволения, хотелось поговорить с вами.
- Вы очень добры. Но где же Женевьева?
- Вы, естественно, сердитесь. Но я вам все объясню.
- Объясните! Что здесь объяснять? Она сказала вам, что она сделала?
Няня покачала головой.
- Пожалуйста, пойдемте в мою комнату. Там легче разговаривать. Я должна поговорить с вами. Я хочу, чтобы вы поняли меня. Кроме того, вы пережили ужасное испытание. Вы потрясены. Это не удивительно, - она взяла меня под руку. - Пойдемте, мадемуазель, так будет лучше.
Все еще в состоянии оцепенения, я позволила увести себя от этой ужасной комнаты, порог которой, я была уверена, по своей воле я больше никогда не переступлю. Нуну умела успокаивать так, как это умеют делать те, кто всю жизнь ухаживает за беспомощными больными или детьми, и в моем состоянии ее мягкая настойчивость была именно тем, в чем я нуждалась.
Я не заметила, каким путем она меня вела, но когда она распахнула дверь и я увидела маленькую, уютную комнату, я поняла, что мы находились в одной из новейших пристроек.
- Теперь вы должны прилечь. Вот диван. Так гораздо лучше отдыхать, чем сидя.
- В этом нет необходимости.
- Извините, мадемуазель, в этом есть необходимость. Сейчас я приготовлю вам кофе.
В камине пылал огонь, на котором грелся кофейник.
- Горячий, крепкий кофе. Вам это поможет. Бедная мадемуазель, как это было ужасно!
- Как вы узнали, что произошло?
Она повернулась к огню и занялась кофе.
- Женевьева вернулась одна. Я увидела по ее лицу…
- Вы догадались?
- Такое и раньше случалось. С одной из гувернанток. Она совсем на вас не похожа… хорошенькая молодая дама, может быть, немного дерзкая… Женевьева проделала с ней то же самое. Это было вскоре после смерти ее матери…
- Она заманила свою гувернантку, как и меня, в каменный мешок? И как долго ей пришлось там просидеть?
- Дольше, чем вам. Она ведь была первой, я не могла найти ее сразу. Бедняжка, от страха она потеряла сознание. После этого она наотрез отказалась оставаться в замке… и больше мы о ней ничего не знаем.
- Вы хотите сказать, у девочки это входит в привычку?
- Это происходило лишь дважды. Пожалуйста, мадемуазель, не волнуйтесь. После того, что с вами случилось, вам нельзя волноваться.
- Я хочу видеть ее. Я попытаюсь ей объяснить…
Я поняла, что рассердилась оттого, что была близка к панике и мне было стыдно за себя, я была разочарована и удивлена. Я всегда считала, что обладаю завидным хладнокровием, и в тот момент у меня было такое ощущение, словно под слоем лака на картине я вдруг обнаружила нечто неожиданное. Было еще одно открытие: я сделала то, что всегда осуждала в других - обратила свой гнев на другого, потому что сердилась на себя. Конечно, Женевьева вела себя отвратительно - но сейчас меня огорчало именно мое поведение.
Нуну подошла и встала около дивана, сцепив пальцы и глядя на меня сверху вниз.
- Ей нелегко, мадемуазель. Для такой девочки, как она, потерять мать… Я старалась сделать все, что было в моих силах.
- Она любила мать?
- Безумно. Бедный ребенок, для нее это был страшный удар. Она так и не оправилась от него. Я надеюсь, вы будете помнить об этом.
- Она распущена, - сказала я - Ее поведение при нашей первой с ней встрече было невыносимо и теперь это… я думаю, что осталась бы там насовсем, если бы вы не обнаружили, что она сделала.
- Нет. Она только хотела напугать вас, возможно потому, что ей кажется, что вы так хорошо можете защитить себя, а она, бедное дитя, неспособна на это.
- Как вы думаете, - спросила я, - почему она такая странная?
Она облегченно улыбнулась:
- Именно это я и хочу рассказать вам, мадемуазель.
- Мне хотелось бы понять, что заставляет ее совершать все эти дикие поступки…
- И когда вам это удастся, мадемуазель, вы ее простите. Вы не расскажете ее отцу о том, что случилось сегодня днем? Вы никому об этом не скажете?
Я не была в этом уверена и быстро сказала:
- Я намерена обязательно поговорить с Женевьевой.
- Но больше ни с кем, умоляю вас. Ее отец очень рассердится, а она так боится его гнева.
- Но ведь для нее было бы полезно осознать всю безнравственность своего поступка? Не следует гладить ее по головке и говорить, что ничего страшного не случилось, раз вы пришли и спасли меня.
- Конечно, нет, поговорите с ней, но прежде я должна поговорить с вами. Мне нужно кое-что вам рассказать.
Она отвернулась и принялась накрывать на столик.
- О смерти ее матери, - сказала она медленно.
Я ждала продолжения. Услышать об этом мне хотелось не меньше, чем ей - рассказать. Но пока не был готов кофе, она рассказывать не стала. Она оставила коричневый кофейник остывать и ввернулась к дивану.
- Это было ужасно… то, что произошло с одиннадцатилетней девочкой. Это она нашла ее мертвой.
- Да, - согласилась я, - это должно быть ужасно.
- Первое, что она обычно делала по утрам - это шла к матери в спальню. Представьте себе, девочка вошла и обнаружила такое!
Я кивнула.
- Но это случилось три года назад, и как бы это ни было ужасно, это не повод простить ей то, что она заперла меня в таком месте.
- С тех пор она уже не была той прежней девочкой. Она изменилась. Порой она бывает просто неуправляемой и, кажется, упивается этими приступами. Это потому, что ей не хватает материнской любви; потому что она боится…
- Отца?
- Вы уже поняли это. Тогда проводилось расследование, допросы. На нее это очень дурно повлияло. Все в доме считали, что это сделал он. Видите ли, у него была любовница…
- Понятно. Неудачный брак. Он любил жену, когда они поженились?
- Мадемуазель, он может любить только себя.
- А она его любила?
- Вы видите, какой ужас вызывает он у Женевьевы. Франсуаза его тоже боялась.
- Она была влюблена в него, когда выходила за него замуж?
- Вы знаете, как устраиваются браки между такими семьями. Но возможно, в Англии это не так. Во Франции браки между знатными семействами всегда устраиваются родителями. В Англии разве иначе?
- Не до такой степени. Семья может не одобрить выбор, но я не думаю, что у нас столь строгие правила.
Она пожала плечами:
- Здесь по-другому, мадемуазель. И Франсуаза была помолвлена с Лотером де ла Таллем, когда они были еще подростками.
- Лотер… - повторила я.
- Господин граф. Это фамильное имя, мадемуазель. В семье всегда были Лотеры.
- Королевское имя, - сказала я, - Вот почему оно им так нравится.
Она была удивлена, и я быстро сказала:
- Извините. Пожалуйста, продолжайте.
- У графа была любовница - не забывайте, он француз. Несомненно, он любил ее больше, чем свою невесту, но она не годилась ему в жены, поэтому моя Франсуаза вышла за него замуж.
- Вы были и ее няней?
- Я пришла к ней, когда ей было три дня от роду, и была с ней до конца ее жизни.
- И теперь Женевьева заняла ее место в вашем сердце.
- Я надеюсь быть с ней всегда так же, как была с ее матерью. Когда это случилось, я просто не могла поверить. Почему это должно было произойти с моей Франсуазой? Почему она лишила себя жизни? Это было совсем на нее не похоже.
- Возможно, она была несчастлива.
- Она была не из тех, кто надеется на невозможное.
- Она знала о его любовнице?
- Мадемуазель, во Франции такие вещи не считаются предосудительными. Она смирилась. Она боялась своего мужа, и казалось, была рада этим его поездкам в Париж. Когда он был там… его не было в замке.
- Не похоже на счастливый брак.
- Она смирилась с этим.
- И все же… она умерла.
- Она не убивала себя.
Женщина закрыла глаза руками, прошептала, будто про себя:
- Нет, она не убивала себя.
- Но разве не таково было заключение следствия?
Она обернулась ко мне почти в ярости. - Какое еще заключение могло быть… кроме убийства?
- Я слышала, что причиной смерти была слишком большая доза настойки опия. Как это могло случиться?
- У нее часто болели зубы. У меня на этот случай всегда была настойка опия в маленьком буфете. Это снимало зубную боль, и она засыпала.
- Может быть, она случайно приняла слишком много?
- Она не собиралась убивать себя, я в этом уверена. Но все говорили иное. Им пришлось… ради господина графа.
- Нуну, - сказала я, - вы хотите сказать мне, что граф убил свою жену?
Она посмотрела на меня удивленным взглядом:
- Вы не можете утверждать, что я говорила это. Ничего подобного. Это не мои слова.
- Но если она себя не убивала… тогда кто-то это должен был сделать.
Она повернулась к столу и налила две чашки кофе.
- Выпейте мадемуазель, и вам станет лучше. Вы переутомились.
Я могла сказать ей, что несмотря на мое недавнее неприятное приключение, я была менее переутомлена, чем она, но мне безумно хотелось узнать как можно больше подробностей, и я поняла, что скорее узнаю их от нее, чем от кого-либо еще в замке.
Она подала мне чашку, а затем подвинула стул к дивану и села рядом со мной.
- Мадемуазель, мне хотелось бы, чтобы вы поняли, какая жестокая вещь произошла с моей маленькой Женевьевой. Я хотела бы, чтобы вы ее простили… чтобы вы помогли ей.
- Помогла ей? Я?
- Да, вы это можете. Если простите ее. Если вы не расскажите ее отцу…
- Она боится его. Я почувствовала это.
Нуну кивнула.
- Он обратил на вас внимание за ужином. Она мне сказала. И на ту хорошенькую молодую гувернантку он тоже обратил внимание - правда, несколько иного рода. Пожалуйста, постарайтесь понять. Это имеет какое-то отношение к смерти ее матери, напоминает ей ту ситуацию. Видите ли, слухи ходят по замку, и она знала, что была другая женщина.
- Она ненавидит своего отца?
- У них странные отношения, мадемуазель. Он такой надменный, недоступный. Иногда кажется, что он просто ее не замечает, как будто она пустое место. В другое время ему, похоже, доставляет удовольствие дразнить ее. Похоже, он не любит ее, разочарован в ней. Если бы он проявил хоть немного нежности…
Она пожала плечами.
- Он странный, жестокий человек, мадемуазель, и со времени этого скандала он все больше становится таким.
- Может быть, он не подозревает, что о нем говорят. Кто осмелится рассказать ему об этих слухах?
- Разумеется, никто. Но он не может не знать. После смерти жены он стал другим. Он далеко не монах, мадемуазель, но кажется, презирает женщин. Иногда я думаю, что он, по-своему, очень несчастен.
Внезапно у меня промелькнула мысль, что обсуждать хозяина дома с его прислугой - несомненно, нарушение всех правил приличия; но меня просто пожирало любопытство, и я бы не смогла остановиться, даже если бы захотела. Это было еще одно открытие, которое я сделала относительно себя. Я упорно отказывалась прислушаться к голосу своей совести.
- Интересно, почему он не женился второй раз, - сказала я. - Я убеждена, что мужчина с таким положением хочет иметь сына.
- Я не думаю, что он снова свяжет себя узами брака, мадемуазель. Именно поэтому он вызвал мсье Филиппа.
- Так это он вызвал Филиппа?
- Это случилось недавно. Осмелюсь предположить, что мсье Филипп женится, и его сын унаследует все.
- Мне это трудно понять.
- Господина графа всегда трудно понять, мадемуазель. Я слышала, что в Париже он ведет веселую жизнь. Здесь же ему весьма одиноко. Он всегда в печальном расположении духа и кажется довольным только тогда, когда плохо кому-то еще.
- Очаровательный человек! - сказала я с насмешкой.
- Ах, жизнь в замке отнюдь не легка. И труднее всего с Женевьевой.
Она положила руку на мою, рука ее была холодной, как лед. В этот момент я поняла, как нежно она любила свою воспитанницу, и как беспокоилась за ее судьбу.
- На самом деле, с ней ничего страшного, - настаивала она. - Эти ее вспышки раздражительности… она их перерастет. У ее матери был ангельский характер. Трудно было найти девочку добрее и мягче ее.
- Не волнуйтесь, - сказала я, - об этом случае я не расскажу ни ее отцу, ни кому-либо еще. Лучше мне самой поговорить с ней.
Лицо Нуну просияло:
- Да, поговорите с ней… и если вам придется беседовать с господином графом… не могли бы вы сказать ему… например, как она хорошо говорит по-английски… какая она послушная… спокойная…
- Я уверена, она добьется успехов в английском. Но вряд ли можно назвать ее спокойной.
- Из-за разговоров о том, что ее мать лишила себя жизни, люди склонны говорить, что девочка страдает нервным расстройством.
Я тоже так считала, но не признала этого. Нуну привела меня сюда, чтобы успокоить, но, как ни странно, дело кончилось тем, что это я ее успокаивала.
- Франсуаза была самой обычной, нормальной девочкой, какую только можно представить.
Она поставила чашку, из дальнего угла комнаты принесла деревянную шкатулку, инкрустированную перламутром.
- Я храню здесь некоторые ее вещи. Иногда смотрю на них и вспоминаю. Она была таким милым ребенком. Гувернантки были просто в восторге от нее. Я часто рассказываю Женевьеве, какая она была хорошая.
Она открыла шкатулку и вынула книгу в красном кожаном переплете: