Канцлер - потомок Виктора Эдема, в чью честь был назван наш город, основанный в далеких 70-х годах. Говорят, в то время не существовало такого классового неравенства, и людей не разделяла двадцатиметровая стена. Они жили вместе, помогали друг другу, не боялись пожать руку тому, кто ниже по рангу. Но потом все изменилось, и общество пало пред веком капитализма. Различия оказались пропастью, куда манило и богатых, и бедных с целью абстрагироваться от внешнего мира. Труд наемных рабочих оплачивался низко и несправедливо, и вскоре это вылилось в серьезный конфликт. Богатые прочно ухватились за те места, где сидели поколениями, за суммы денег и общественный статус. Бедным же не предоставлялось возможности стать частью этого мира, когда ты работал на одного из представителей этой мнимой аристократии. Вследствие ряда поправок и столкновений на главной площади Эдема, было принято решение построить стену, отделяющую бедняков и богачей друг от друга. Не знаю, стало ли лучше. На какое-то время стало спокойней, но уже совсем скоро столкновения возобновились, как и неприятности.
На сей раз, мы не строим стену, а возвращаемся к далекому прошлому. Интересно, у нас хватит сил продержаться без кровопролитий хотя бы пару дней? Ну, для разнообразия. Или же мы накинемся друг на друга, как одичавшие звери, едва столкнемся в коридорах и на площадях? Не знаю, к чему это приведет. Мне даже страшно. Но, в то же время, я жду и верю в лучшее, будто мир изменится, едва начнется первый учебный день.
Сажусь на диван рядом с Мэлотом. У брата на коленях огромная тарелка винограда. Он кидает на меня косой взгляд и протяжно выдыхает.
- Тебе больше нечем заняться?
- Это и мой диван.
- В доме с десяток диванов. - Мэлот кидает виноградину в рот.
- Спасибо, что сообщил. А я и не догадывалась.
Скрещиваю на груди руки. По телевизору показывают папу. Брат делает громче, а я осматриваю лицо Феликса Ривера - главаря беженцев, или "палача", как выражаются мои родители. Феликс - знаменитый человек. Именно он разрешил смертную казнь в Нижнем Эдеме. Вряд ли бы его поддержал совет моего отца, где в почете демократия. Но все равно есть и те, кто считает его решение оправданным. В конце концов, только после введения смертельной инъекции за стеной восторжествовала тишина.
"На Церемонию подписания Мирного Договора съехались главы соседних городов. И не исключено, что уже завтра, мы предоставим новую информацию, которая касается новых соглашений между враждующими сторонами!" - щебечет телеведущая.
Мэлот усмехается, а я растерянно наблюдаю за тем, как под вспышками камер, мой отец пожимает руку Феликсу Ривера. Не думала, что мои глаза когда-нибудь увидят нечто подобное. Запихиваю в рот сразу несколько виноградин.
- Мир перевернулся, - восклицает брат. - Сегодня они пожимают друг другу руки, а завтра что? Переедут в соседний коттедж? Будем дружить, мирно общаться?
- Думаю, отец не позволит этому случиться.
- И правильно. Наш город окружен лесом, которому уже с сотню лет, ты в курсе? Он принадлежит нашей семье, нашему отцу и всему его роду. Никто из бедняков не имеет, и никогда не будет иметь ничего подобного. Тогда к чему все эти церемонии о равенстве и о какой-то чуши? Я не понимаю, Дор.
- Канцлер хочет сделать как лучше.
- А получится как всегда.
Пожимаю плечами. Возможно, Мэлот прав. Чувствую на себе чей-то взгляд и смело оборачиваюсь, будто поджидаю беженцев с вилами и факелами на пороге. Однако я вижу маму, которая тихо стоит у стены и попивает из хрустального бокала виски. Никогда я ее не видела такой потерянной и злой. Можно подумать, что ночной кошмар Сьюзен де Веро стал реальностью, и теперь она боится открывать глаза, ведь темнота не исчезает.
- Мам? - спрашиваю я, предприняв очередную попытку растопить лед между нами. Дергаю уголками губ. - Все в порядке?
Ее серые глаза находят мои. Как же давно я не встречалась с ней взглядом! Внутри у меня все тут же взвывает от тоски по ее ласковым рукам, по голосу, успокаивающим, едва на небе громыхала молния. Когда-то она ведь любила меня. Но что изменилось? Почему?
Я хочу спросить что-то еще, но мама отворачивается и уходит, а я крепко стискиваю зубы и вновь впяливаю взгляд в экран телевизора. Наплевать. Мне наплевать - все твержу я и смахиваю с лица горечь.
Поднимаюсь к себе в комнату и слышу, как где-то за углом прибирается Мария. Тут же в груди у меня вспыхивает знакомая печаль, от которой я не смогла избавиться, как бы ни старалась. Неприятный холод сковывает тело, а свет становится еще темнее и падает на меня, как одеяло, укутывая во мрак из грусти и потерянных надежд. Иногда я вижу сны, в которых Эрих пробирается ко мне через окно. Он глядит на меня и протягивает мне руку, зовя за собой в мир, полный опасностей, приключений и чувств. Каждый раз я подбегаю к нему, и каждый раз из тени выходит мой отец с черными от ярости глазами.
На самом деле, спустя месяц существование Эриха и вовсе кажется мне выдумкой. Я забываю, как дрожали мои руки, когда я зашивала его раны; забываю, как прибегала в дом Марии, лишь бы поговорить с ним; забываю детали и подробности наших разговоров, но я никак не могу выкинуть из головы его голос и его кривую ухмылку. Это сводит с ума. Не знаю, как такое возможно, но все больше мне чудится, будто я общалась с призраком, ведь никак иначе не назовешь смутный образ, плавающий в сознании.
Замираю в коридоре, увидев приоткрытую дверь своей комнаты. Я точно помню, что закрывала ее. Может, Мария? Хм, нет. Она знает, как я отношусь к подобным вещам. Мне очень важно, чтобы никто не врывался на мою территорию без моего согласия. Почему же тогда дверь открыта? Сглотнув, я иду к спальне, сжав в кулаки пальцы. Если это Мэлот, я впервые брошусь в бой, наплевав на исход и на полученные раны. Моя комната - бункер и укрытие, как будто бы повсюду радиация, и только там я могу дышать. Поэтому придется драться, если брат наплевал и на это условие.
Распахиваю дверь и, готовая кричать, набираю в легкие ледяного воздуха. Правда, в ту же секунду злость меня покидает, а на ее место приползает недоумение, вспыхнувшее горячим пожаром в груди. Я искренне улыбаюсь.
- Лиз?
На моей кровати сидит миниатюрная, рыжеволосая девушка. Ее ноги скрещены, а на лице томится легкая ухмылка, которая обычно путешествует там, когда девушка довольна собой. Я захлопываю дверь и восклицаю:
- Мои мольбы услышаны.
- Соскучилась по мне?
- Не то слово, Лиз. Когда ты приехала? - Подруга вскакивает с кровати, и мы крепко обнимаем друг друга, словно не виделись целую вечность. От девушки как всегда пахнет сладкими, конфетными духами. - Почему не написала?
- Я только приехала.
- И как там? Как за городом?
- Все точно такое же и стены такие же, если ты об этом.
Мы усаживаемся на пол, облокотившись спинами о книжный шкаф, и одновременно протяжно выдыхает. Когда-то я не переносила Лиз. Родители, недолго думая, решили, что общение с промышленным магнатом - хорошая идея, и тогда почти ежедневно, во время переговоров или бранча, нас с Лизой запирали в комнате, чтобы мы не мельтешили перед глазами и не подслушивали. Лиз - или Елизавета, так как ее предки жили в России - была невыносимым, самовлюбленным ребенком, который постоянно что-то ломал и крушил, не заботясь о важности предметов. Она рвала мои книги, откусывала головы моим куклам, и мне ничего не оставалось, кроме как терпеть это и рыдать, забившись в угол. Интересная у меня была реакция для девятилетнего ребенка, но совладать с ураганом Лиз было трудно и невозможно. Пожаловаться мне было некому. Однажды я сказала об этом брату, и тогда они решили громить мою комнату совместными усилиями. Так что после этого я держала рот на замке, тихо ненавидя Лиз и даже боясь того, что как только это чудовище оторвет головы всем моим куклам, она перекинется и на меня.
Но однажды все изменилось. Нас опять заперли в комнате, но на этот раз Лиза тихо уселась на полу, а не кинулась к книжному шкафу, чтобы лишить меня очередной истории или очередного мостика в иной мир. Она молчала, молчала, а затем внезапно едва слышно заплакала. Оказалось, родители Лиз разводятся. Мы говорили целый день, а после она ни разу не рвала мои книги.
- Я виделась с мамой. - Шепчет девушка. - Она потолстела. А знаешь, какого цвета у нее теперь волосы? До сих пор прийти в себя не могу.
- Какого?
- Жду вариантов.
- Рыжие?
- Нет.
- Черные?
- Тогда я бы не обратила внимания.
- Мне даже подумать страшно, - я устало хмыкаю. Мамаша Лиз бросила семью ради молодого дизайнера, одевающегося в обтягивающие легинсы.
- Они фиолетовые, Дор. Почти розовые.
- Что?
- Да. Она толстая и сумасшедшая, а еще у нее проколот живот и татуировка на шее.
- Не может быть! Ты серьезно?
- Конечно, я серьезно. Зачем мне придумывать? Я хотела сбежать, но ее охрана меня окружила со всех сторон. И у меня есть подозрения, что они не ее оберегают от людей, а людей от нее. Ее пример заразителен. У муженька точь-в-точь такие же волосы, только на подбородке. Представляешь? Модные тенденции - сжечь бы их к черту.
- Ну, возможно, - протягиваю я, - твоя мама просто ищет себя.
- В сорок шесть?
- Никогда не поздно, Лиз. К тому же, я читала, что фиолетовый цвет - цвет таинств и самопожертвований.
- А еще этот цвет - цвет депрессии. В следующий раз придется ехать на похороны ее совести и вкуса. Я пробыла с ней почти все лето, а мы толком и не поговорили. Постоянно был рядом этот умалишенный дизайнер. Ты бы видела, какую одежду он шьет.
Я усмехаюсь, а потом вдруг почему-то вспоминаю Эриха. Вспоминаю, как зашивала его рану, как укрывала теплым одеялом… Встряхиваю головой и сцепляю в замок пальцы, ощутив себя вновь грустной и потерянной. Когда этот человек испарится из моих мыслей?
- Ты чего? - спрашивает Лиз.
- Я?
- Нет, я. Ты мнешь ладони, значит, тебя что-то волнует.
- Просто… - запинаюсь и поджимаю губы, - многое произошло, пока тебя не было.
- Да уж. Я слышала о стипендиях. Мой отец в ярости! Он перевернул сегодня стол в кабинете, представляешь? Я его таким давно не видела.
- Людям не по нраву, что Нижний и Верхний Эдем сталкивают.
- Не просто сталкивают. Нас заставляют контактировать, принимать друг друга. Это ведь чушь, согласись. Кому нужны-то проблемы? Трудно представить, во что превратится университет, когда приедут эти дикари.
- Они не дикари.
- Откуда знаешь? Будто бы общалась хотя бы с одним из них.
- Общалась, - вдруг горячо восклицаю я и вижу, как лицо подруги вытягивается. Тут же я жалею, что не прикусила язык. Черт. - То есть…, я…
- Подожди. Что? Ты серьезно? - Лиз округляет глаза. - Не шути так, подруга.
- Это вышло случайно!
- О, нет. Не может быть…
- Его ранили. На площади, и он почему-то оказался здесь. Я помогла ему.
- Святая Мария и Иосиф, - задыхается девушка, - ты спасла жизнь одному из них? О, твой отец сдерет с тебя шкуру! О чем ты только думала?
- Никто об этом не знает. И не узнает.
- Адора, иногда мне кажется, что у тебя не все в порядке с головой. У меня даже есть своя теория на этот счет.
- Какая еще теория?
- Теория о том, что тебе жить надоело, и ты пытаешься накликать неприятности. Как ты думаешь, спас бы он тебя, если бы ты в этом нуждалась? Нет. Дикари только и думают о том, как бы сжить нас со свету. Вспомни, что они сделали с Джорданом? Или же ты уже забыла, как весь городок стоял на ушах?
- Джордан был идиотом.
- Если бы всем идиотам ломали ноги, Верхний Эдем славился бы инвалидами.
- Он сам напросился, как и каждый, кто ходит на площадь, махать кулаками.
- И, тем не менее, это не помешало тебе спасти дикаря. - Хмыкает Лиз. - Сама себе противоречишь, Дор. И где он сейчас?
- Не знаю.
- Как это не знаешь?
- Мы не виделись почти месяц. Думаю, он вернулся к своей семье.
- И какой он? Неотесанный, верно? Папа говорит, что они варятся в своей злости, и им нельзя доверять. Нечастные люди.
- Он был вполне нормальным, - осторожно шепчу я.
- Нормальным? Это как вообще?
- Он не кидался на меня и не орал, и он воспитанный, пусть немного грубый. У таких людей много достоинств, Лиз. Я уверена, он никогда бы не сделал мне больно.
- О, ты его защищаешь.
- Нет! Он просто… - глубоко выдыхаю, - он заставлял меня смеяться.
- Это не так-то сложно, когда хорошо тебя знаешь.
- Выходит, случайный незнакомец знал меня лучше остальных.
Подруга недоуменно отворачивается и начинает кусать губы. Она всегда так делает, когда волнуется. Во время итоговых тестов ее губы в мелких красноватых трещинках.
- Тебя всегда тянуло к ним, ты сумасшедшая, Дор.
- Все в прошлом.
- Но ты думаешь об этом до сих пор.
- Не думаю, - вру я и громко выдыхаю. - Давай мы сделаем вид, что я тебе ничего не говорила. Лучше пойдем на улицу, погода - замечательная, а уже через пару дней времени на прогулки не будет.
- Это у тебя его не будет, - отмахивается Лиз, смеясь. - Я не так помешана на учебе.
Это потому, что ты не пытаешься сбежать от своей семьи, а я лучше погрязну лицом в книгах, чем выплыву наружу и столкнусь взглядом с родителями и братом. Каждый раз это предотвращает конфликты и ненужные встречи, и я отчаянно поглощаю знания, ведь у меня нет иного выхода. Только так я оказываюсь вдалеке от своей семьи, и только так мне не приходится ощущать себя брошенной и покинутой.
Я не произношу мыслей вслух.
* * *
Утром понедельника я надеваю белую юбку-карандаш и черный пиджак, под стать университетской форме. На груди у меня герб Андреа Висконти, маркиза Миланского, на котором изображены два льва, держащих корону. Волосы я сплетаю в косу. Она выходит пышной и блестящей от солнца, будто я вплела золотистые нити.
Университет Висконти - исследовательский университет, расположенный на берегу Броукри к северу от стены. Средневековый фасад вводит всех заблуждение, поскольку за ним прячется современное здание - сердце университета. Большинство ребят, так же как и я, прячутся от родителей в библиотеке, - такой же широкой, как и река, на которой стоит наш город, - или в исследовательских центрах. В коридорах всегда полно людей, одетых в черно-белую форму, с яркими гербами на груди, смеющихся и молчащих, избалованных и застенчивых, счастливых и одиноких. Здание высокое с куполообразной крышей и пятью колоннами, удерживающими массивную, желтовато-серую конструкцию, а перед главным входом расположена квадратная мини-площадь, где часто собираются студенты до начала семинаров или лекций. Сегодня здесь не найти свободного места. У ступеней столпились репортеры, то и дело щелкают вспышки камер, и стоит такой гул, что я невольно морщусь и прикрываю ладонями уши. Просто невыносимо.
- Говорят, они скоро прибудут, - сообщает Лиз. На ней черная блуза и белые штаны с завышенной талией. В руках подруга сжимает несколько книг. - На улице даже учителя, а в здании так пусто, что можно услышать дыхание охраны.
- Тогда пойдем внутрь, у меня болит голова.
- Не хочешь их увидеть?
- Они не экспонаты в музее.
- Ты как всегда недовольна, да? - спрашивает Мэлот, внезапно появившийся рядом. Он засовывает руки в карманы идеально-выглаженных черных брюк и усмехается. - Ты и не думаешь, улыбнуться, верно.
- Я хочу уйти.
- Говорят, с нами будет учиться сын Ривера.
- Что? - Лиз округляет глаза. - Сын "палача"? Куда смотрит Канцлер, я не понимаю!
- Я слышал, он бешенный.
- Мой отец придет в ярость. Что если этот сынок накинется на нас?
- Люди из Нижнего Эдема - не звери, - вспыляю я. - Они ничего нам не сделают. Не хочу толпиться здесь. Я пойду в здание.
Тяжело выдыхаю и прорываюсь к главному входу. Людей так много, что я то и дело спотыкаюсь о чьи-то ноги. Наверно, на ступенях собрались все студенты, преподаватели и обслуживающий персонал университета. С красными от волнения и любопытства лицами они стоят и смотрят в сторону главной дороги, откуда должен приехать автобус с новыми учениками. Выглядит это смешно и нелепо, будто изголодавшиеся люди глядят на небо и ждут ливня, который спас бы их урожай. Возникает вопрос: кто же здесь дикари? Каждый второй - ребенок обеспеченный и самовлюбленный. Остальные - еще более богаты. И, все же, это не мешает им смотреть на изгиб дороги, как на Манну Небесную, словно ничего у них больше в жизни интересного не происходит. Хм, возможно, так и есть, и я зря гляжу в их возбужденные лица с отвращением.
Наконец, оказываюсь внутри. Вздыхаю и наслаждаюсь тишиной. Мои туфли стучат о мраморный пол, сводчатые потолки сверкают в лучах раннего солнца, которое освещает фрески удивительной красоты. В стенах университета я ощущаю себя мелкой песчинкой в огромном мире, полном загадок и тайн. По коридорам витает запах знаний. Никто никогда меня не понимает, но я точно знаю, как пахнет учеба. Она пахнет новыми или же старыми книгами, она пахнет деревянными шкафами, карандашной стружкой и чернилами. Никто не смог бы описать свои чувства, который он испытывает, когда поднимается по широким лестницам, касается пальцами гладких, немного стертых перил. А я могу. В моей груди не просто становится тепло, там взрывается пламя, которое заставляет меня чувствовать себя живой. Здесь я - не тень. Книги всегда примут, независимо от того, какой ты человек, что ты любишь, и где живешь. Для книг - все равны, и любой способен окунуться в мир науки или литературы, оказаться посреди географических карт или углубиться в изучение своих же клеток. Ведь учеба - это квест, который должен пройти каждый. Повсюду разбросаны подсказки, на книжных полках есть ответы, тебе остается только носиться по этажам и не терять ни минуты, поглощая все больше и больше.
- Мисс де Веро! Почему вы не на улице?
Я оборачиваюсь и вижу профессора Клевера по естественным наукам. Это немножко полноватый и неуклюжий мужчина с широкими ладонями и толстыми пальцами. Никто не любит его лекции, потому что он эмоционально объясняет темы и потому плюется на тех несчастных, что сидят впереди. Приходится садиться на задние парты, но места хватает не всем. В итоге перед началом каждой пары у его кабинета толпится целая очередь. Клевер же считает, что дело в его необычайном таланте, как учителя.
- Я решила, что встречающих и так много, - подрагиваю губами.
- Тогда, полагаю, вы направляетесь в кафедральный зал.
- Да.
- Не буду вас задерживать! И жду на своих лекциях.
Непременно! Лишь бы только не в первом ряду. Я проворачиваюсь на носках и иду в сторону главного холла, где так же светло, как и на улице, благодаря огромным окнам во всю стену. Меня ослепляют утренние лучи. Я прикрываю пальцами глаза и выдыхаю, как никогда ощущая себя отчужденной. Пустота такая родная, но даже родственники могут и умеют обижать. Уж я-то знаю. В такой тишине и любимые стены становятся клеткой.