– Да уж, эта ваша привычка – я уже упоминал о ней раньше – обращать внимание на мелкие детали вряд ли может вызвать восхищение, – заметил Френсис, и в голосе его проскользнуло легкое недовольство. – Вы не представляете себе, как я рад, что у вас достало сообразительности не привлекать к нашему разговору третью сторону! Однако вы, разумеется, правы: я действительно избавился от бедного Луи. Я очень сожалею о подобной необходимости; на самом деле этот случай причинил мне нешуточную боль, но что еще мне оставалось делать? Нельзя позволить вражескому агенту и далее невозбранно заниматься своим ремеслом; как нельзя было удостовериться и в том, сколько из написанного в меморандуме ему уже известно; а уж о том, чтобы выдать близкого друга властям, и речи быть не могло. Нет, право же, это было бы немыслимо! Подобное предположение оскорбительно для всякого разумного человека с тонкой душевной организацией!
– Да что вы? – Карлайон выразительно приподнял брови. – Полагаю, необходимость заманить де Кастра – уж с помощью какого обмана, я теряюсь в догадках, – прийти в Линкольнз-Инн-Филдс, чтобы убить его там, не вызвала у вас внутреннего протеста?
На лице Френсиса изобразилось легкое негодование.
– Мой дорогой Эдвард, вы меня недооцениваете! – сказал он. – Ничто не могло бы внушить мне большего отвращения! Более всего на свете я не терплю кровопролития, как и любую форму насилия, если на то пошло. Мой бедный Луи! Он ведь был одним из самых старых моих друзей! И как досадно сознавать, что именно он сделал столь неверный и неосмотрительный шаг! Человек его происхождения стал шпионом, да еще такой вульгарной личности, как Бонапарт! Остается только удивляться тому, что подвигло его на этот поступок. Я полагал, его характер и принципы почти столь же безупречны, как и мои собственные. Признаюсь вам, это открытие повергло меня в шок. Вы знакомы с его отцом, маркизом? Вот кто по-настоящему достойный уважения человек! Его друзья должны утаить от него горькую правду. А что касается ложных сообщений или прочих способов обмана, дабы заманить бедного Луи – сердце мое разрывается от горя всякий раз, когда я думаю о нем! – мне не было никакой нужды совершать подобный поступок, столь неприемлемый для любого джентльмена! Он квартировал неподалеку от Стрэнда; у меня была назначена встреча в Холлборне; Луи всего лишь вызвался проводить меня, в чем не было ничего неестественного. Мы шли и по-дружески болтали о всяких пустяках. Мне служит бесконечным утешением тот факт, что он до самого конца так ничего и не заподозрил. О да! Он умер мгновенно: я не мог оплошать. Мысль о том, что он мучился перед смертью, была бы для меня невыносима. Дружба несет с собой и величайшие обязанности: я всегда отдавал себе в этом отчет и скрупулезно соблюдал их. Зато теперь я уверен, что оказал ему последнюю возможную услугу. Только представьте себе, что было бы, если бы его расстреляли как самого обычного шпиона! Но я не должен позволять себе задумываться о столь ужасных вещах: они пагубно сказываются на моем душевном равновесии.
Карлайон глубоко вздохнул.
– Вас следует поздравить с наличием такой решительности! – сказал он.
– Благодарю вас, Карлайон, тысячу раз благодарю! Чувства никогда не должны брать верх над разумом, не так ли? Я уверен, и вы придерживаетесь такого же мнения.
– Не вменяйте мне в заслугу подобную же решимость, умоляю вас! Мне ее вечно недостает!
– Вы меня разочаровываете, – скорбно заявил Френсис. – А мне казалось, вы сможете разделить мои чувства по этому поводу. Зато вы обладаете поразительным здравомыслием! Куда бы эмоции завели меня и, должен заметить вам, оба наших семейства, и бедного Луи заодно? Ни за что не поверю, будто вы хотели, чтобы я закрыл глаза на предательство! Нет-нет, именно чувства и привели Луи к столь бесславной смерти, ввергли мою семью в упадок, причинили неприятности вашей и разрушили жизнь бедного маркиза и его очаровательной супруги! Но теперь нам удастся избежать ненужной огласки этого дела.
– Это для меня новость. Однако, прошу вас, продолжайте же!
– Мы с вами настолько отклонились от темы, что я уже забыл, на чем остановился. Ах да! На том, что бедному Луи не удалось подвергнуть Хайнунз тщательному обыску, не так ли? Его последующая нерешительность позволяет мне питать надежду, что в этом деле он был новичком. Он не смог придумать ничего лучшего, чем броситься в Лондон и рассказать все моему отцу. Да, известие о том, что его сопричастность – давно не тайна для Луи, потрясло моего батюшку. Как вы знаете, он немедленно отправился в Сассекс, но с какой целью, я не могу разгадать до сих пор. Он ведь понятия не имел, где следует искать этот злосчастный меморандум. Я не перестаю удивляться, почему у меня настолько безмозглый родитель. Однако же нет ни малейших причин полагать, будто моя бедная мать была ему неверна. Очевидно, это так и останется загадкой. Отчаяние, в котором он пребывал к тому времени, когда вновь вернулся на Корк-стрит, было невероятным, поэтому я льщу себе мыслью о том, что мое появление он встретил с нескрываемым облегчением. Понадобилась лишь капелька убеждения – а я могу быть очень убедительным, как вам наверняка известно, – чтобы он наконец счел возможным довериться мне. Еще никогда я не замечал в нем такой готовности последовать моему совету. Сознавать это было лестно. Я был вынужден указать ему на то, что состояние его здоровья настоятельно требует от него удалиться от тягот общественной жизни. Я не дал бы за его голову и ломаного гроша, продолжи он исполнять свои публичные обязанности. Хвала Господу, мне удалось убедить его признать справедливость моих аргументов! Он ведь даже не отдавал себе отчета в том, какая опасность ему грозит: как часто мужчина продолжает тянуть лямку, не замечая, что друзья давно уже подметили – ему пора на покой!
Это было сказано мягким и даже сострадательным тоном, но отчего-то по спине Карлайона пробежали мурашки. Однако по лицу его ничего нельзя было прочесть; он ограничился тем, что сказал:
– Полагаю, я понимаю вас.
– Да, так я и думал, – улыбнулся Френсис, тщательно смахивая с рукава несуществующую пылинку.
Карлайон немного помолчал, сосредоточенно глядя в огонь. Его гость поглубже уселся в кресло, забросив одну изящную ногу на другую, и с восхищением принялся любоваться серебряными кисточками на своих ботфортах. Наконец Карлайон поднял на него глаза и поинтересовался:
– Откуда вы узнали, где спрятан меморандум?
– Мой дорогой Эдвард, это было совершенно ясно мне с самого начала! Евстасий гордо сообщил моему отцу, что нашел для документа настолько укромное место, что никто и не подумает искать его там! Вы должны знать, что бедный малый питал ко мне трогательное уважение. Нет, правда: он долгие годы делал безуспешные попытки научиться завязывать узел шейного платка с таким же изяществом, как и я, но результаты были совершенно неутешительными! Должен признать, его частые приглашения погостить в Хайнунз изрядно испортили мне жизнь. Впоследствии я часто жалел о своем добродушии. Мне пришлось несколько раз удовлетворить его желание развлечь меня в Сассексе. А ведь я не питаю пристрастия к коньяку, как вам известно! Зато я хорошо помню, как однажды он спрятал драгоценную табакерку – я так и не узнал, кому она принадлежит, – внутри каминных часов. После этого Евстасий сообщил мне с самодовольством, вполне извинительным для человека, пребывающего в измененном сознании, что, когда ему нужно укрыть что-либо от посторонних глаз, он неизменно прибегает к такому необычному тайнику. С нескрываемым злорадством он вспоминал, как однажды похитил у вашего брата Гарри какую-то безделушку, которую позволил тому искать по всему дому, зная, что, даже имея такую подозрительность ко всему, Гарри ни за что не догадается заглянуть в часы. К счастью, на следующее утро, как выяснилось, Евстасий совершенно не помнил того, что доверил мне свою тайну. Когда же я узнал о том, что все его бумаги находятся у вас в руках, но меморандума среди них нет, мне показалось более чем вероятным, что часы вновь были использованы не по прямому назначению.
– Боже милостивый, Шевиот, почему же вы не пришли ко мне как честный человек и не рассказали обо всем? – пожелал узнать Карлайон.
– Право же, мой дорогой Эдвард, это на вас не похоже! – запротестовал Френсис. – Неужели вы не понимаете, что только крайняя необходимость могла заставить меня довериться вам сегодня? Ну, подумайте же сами, прошу вас! Сидеть здесь, перед вами и пересказывать все злоключения своего отца – это стало бы для меня серьезным испытанием, от которого я оправился бы еще не скоро! Ваша сдержанность не позволила мне определить, что именно вам известно; моим же сильнейшим желанием было изъять меморандум так, чтобы ваши подозрения при этом не подтвердились. И я бы преуспел в задуманном, если бы в дом в самый неподходящий момент не вошел Николас. Бедный мальчик! Смею надеяться, он сожалеет о том, что привел меня в замешательство!
– Вы, как я вижу, отчаянный игрок, но на вашем месте я не ставил бы на такой случай крупную сумму! – язвительно отозвался Карлайон.
Френсис улыбнулся, но ничего не сказал. Карлайон, наклонившись, подбросил в огонь очередное полено и принялся смотреть, как его жадно облизывают язычки пламени.
– Итак, что дальше? – спросил он.
– Я полностью в ваших руках, дорогой Карлайон, – вздохнул Френсис.
Карлайон, устремив на него хмурый взгляд, сказал:
– Вы ожидаете, что я просто так возьму и отдам меморандум вам?
– Вы поступите очень мудро, если сделаете это. – Заметив насмешку в холодных серых глазах Карлайона, Френсис выставил перед собой ладонь. – Прошу вас, поймите меня правильно! Я и в мыслях не имел отбирать его у вас силой! Нет-нет, я всего лишь имел в виду, что вернуть бумаги на место мне будет куда легче, чем вам. Впрочем, если они окажутся там, где им и полагается быть, да при этом не разразится скандал, то я с радостью забуду о них.
– Скажу вам откровенно – я тоже! – заявил Карлайон.
– Мой дорогой Эдвард, я не сомневался в этом ни секунды. Как хорошо, что мы можем отбросить всяческую осторожность! Скажите мне, есть ли у нас возможность благополучно передоверить эти документы вашему брату Джону, или он уже уехал?
– Он здесь. Не знаю, что он скажет на это, но я не стану предпринимать никаких шагов, не заручившись его одобрением. Вы ведь не будете возражать, если я пошлю за ним?
– Да ради бога! – великодушно откликнулся Френсис.
Карлайон подошел к шнуру для звонка и потянул за него.
– Вы уже отужинали? – осведомился он.
– Благодарю вас, да, если это можно назвать ужином. Ежели вы намерены предложить мне остановиться у вас на ночлег, что, по-моему, и собираетесь сделать, потому как я взял себе за правило никогда не пускаться в путь ночью, какой бы полной ни была луна, то немного бульона и, быть может, бокал бургундского (надо же мне подкрепить растраченные силы), присланные на подносе в мою спальню, станут достойным завершением этого исключительно неприятного дня. Думаю, я могу не беспокоиться насчет того, что вы отдали распоряжение своей экономке убедиться, в достаточной ли мере нагреты простыни в моей постели. Смею надеяться, в этом на нее можно смело положиться. Ну и ведь у меня есть Кроули, в конце-то концов!
Карлайон торжественно поклонился в ответ и, когда в комнату вошел дворецкий, передал ему просьбу своего гостя.
– И попросите, пожалуйста, мистера Джона зайти ко мне, – добавил он.
Джон не заставил себя долго ждать. Тяжелой поступью войдя в комнату, он коротко кивнул Френсису, а на Карлайона взглянул исподлобья.
– Карлайон, – сказал Джон, – ты хотел поговорить со мной?
– Да, мне нужен твой совет, – отозвался лорд. – Я вполне удовлетворен тем, что мы с Шевиотом едины в желании вернуть меморандум на место, избежав скандала с участием обеих наших семей. Он полагает, что если я не доверю окончательное решение этого вопроса ему, то ты можешь уладить его самостоятельно ради всех нас.
– Вернуть бумаги втайне, ты хочешь сказать? – осведомился Джон. – Нет-нет, разумеется, я не желаю иметь с этим ничего общего! Это было бы крайне неуместно с моей стороны, даже если бы я знал, как это сделать, но я не имею об этом ни малейшего представления, о чем счастлив сообщить вам!
– Джон, вы – образчик чиновника! – пробормотал Френсис.
Карлайон слабо улыбнулся, достал из кармана меморандум и протянул его Френсису.
– В таком случае, забирайте, – сказал он.
– Нед!
– Джон, чего ты от меня хочешь? Я не могу лично вручить его Батхерсту, не рассказав о роли Бедлингтона в краже, а если тебе нужен подобный скандал, то я ответственно заявляю, что мне – нет.
Джон умолк, и на лице его читалось беспокойство. Френсис сунул сложенные листы бумаги в карман.
– Я не стану благодарить вас, – сказал он. – Вряд ли можно благодарить кого-либо за то, что он вручает вам раскаленный уголек. Думаю, покончив наконец с этим делом, я отправлюсь на воды в Челтенхем. Тамошний климат всегда действовал на меня благотворно.
– Если об этом когда-либо станет известно… – воскликнул Джон.
Френсис, красноречиво пожав плечами, ответил:
– Джон, моим нервам и без того пришлось вынести больше, чем они в состоянии выдержать. Прошу вас, не пророчествуйте на ночь глядя! Боюсь, сегодня я и так не сомкну глаз!
– Что ж, – прямо заявил Джон, – я не намерен оскорблять вас, Шевиот, но от всей души надеюсь, что Нед поступил правильно, передав вам меморандум!
– Вы знаете, я тоже очень на это надеюсь! – любезно отозвался Френсис. – Если завтра по пути в Лондон меня, например, остановят грабители, представляете, как это будет выглядеть?
– Вольно вам шутить, но вот я лично не знаю, кому вы поручите тайком вернуть меморандум на место!
– Полагаю, вам будет куда спокойнее, если я не скажу этого, дорогой Джон. Поверьте, устроить это будет не слишком трудно. Собственно говоря, теперь мне остается лишь решить, кто мне более всего несимпатичен в Конной гвардии. Признаю́, сделать выбор будет нелегко, но я не отчаиваюсь и уверен, что найду именно того человека, которому срочно требуется выволочка.
На лице Джона отразился ужас.
– Я предпочитаю ничего не знать о том, что вы задумали! – поспешно сказал он.
– Настоящий идеал чиновника! – улыбнулся Френсис и поднялся на ноги. – А теперь, мой дорогой Карлайон, могу ли я откланяться? У меня был крайне утомительный день, а мой доктор особо предостерегал меня от этих метаний по окрестностям. Быть может, я все-таки ошибаюсь, предпочитая Челтенхем Бату? Бог ты мой, проблемам ни конца ни края не видно, вы не находите?
Глава 20
После того как Карлайон, проводив своего гостя наверх в уже теплую спальню и передав заботе камердинера, вернулся в гостиную, он обнаружил, что Никки громогласно дает выход своему негодованию по поводу столь неподобающего завершения всей истории. Юноша заявил, что ничего не может быть скучнее в своей банальности, а что же касается дальнейшего присутствия Френсиса Шевиота в доме, то единственным обстоятельством, примирявшим его с ним, была надежда на то, что Баунсер все-таки покусает этого типа. Верный пес, освобожденный из заточения и простершийся перед камином, с готовностью, но устало завилял хвостом, испустив тяжкий вздох собаки, недурно проведшей удачный, однако невероятно утомительный день.
Нельзя было ожидать, что и Джон легко смирится с таким непоследовательным поведением старшего брата. Его одолевали дурные предчувствия, и не последними среди них были сомнения в искренности Френсиса. Но Карлайон опроверг аргументы брата с невозмутимым спокойствием. Джон, окончательно так и не успокоившись, все-таки признал, что не видит иного выхода, и в очередной раз возблагодарил судьбу за то, что был избавлен от необходимости улаживать это дело по собственному усмотрению.
Элинор, выслушав краткий отчет о похождениях Френсиса, заявила: она очень рада тому, что не знала, сколь отчаянную личность принимала у себя в гостях в Хайнунз.
– Да, только представьте, что было бы, если б он держал в руке свою шпагу-трость в тот момент, когда обнаружил, что вы возитесь с каминными часами! – воскликнул Никки. – Смею предположить, он без колебаний проткнул бы вас насквозь! Ведь если человек готов безжалостно зарезать своего лучшего друга, кто может знать, что он натворит в следующий раз!
– Именно об этом я и подумала, – согласилась Элинор. – Я, конечно, очень рада, что не знала всей правды, хотя и признаю́: это было бы весьма волнительным приключением. Теперь жизнь в Хайнунз наверняка покажется вам скучной и унылой!
– Клянусь Юпитером, в самую точку! Скука смертная. Знаешь, Нед, еще никогда в жизни я не получал такого удовольствия! Ну, если не считать, разумеется, того, как в самом конце вы с Джоном все испортили!
– Ради бога, Ник, только не говори, что я имею к этому какое-либо отношение! – взмолился Джон. – Нед знает, я отнюдь не одобряю его поведения.
Вдова явно растерялась и выглядела ошеломленной.
– Это действительно так? – спросила она. – Верно ли я вас поняла, мистер Карлайон?
Его светлость улыбнулся, а вот Джон, смутившись, искренно ответил:
– Я никогда не делал секрета из того, как отношусь к этой истории, мадам. Но таков уж мой брат! Он всегда поступает по-своему, пусть даже таким безумным образом, как сегодня!
– Ох, Джон, перестань нудить! – взмолился Никки. – Нед – славный малый, он поступил абсолютно правильно!
– Да, все это очень хорошо, и я нисколько не сомневаюсь в том, что его мотивы вполне тебя устраивают, но я-то – совсем другое дело! Это было ошибкой. Вы – разумная женщина, сударыня: и я взываю к вам! Вы-то должны отдавать себе отчет в том, что его поведение во всей истории было исключительно эксцентричным!
– Я, – заверила Джона Элинор, – согласна с вами целиком и полностью! А более всего мне не нравится в нем то, что, совершая возмутительные поступки, он ухитряется представлять их самым обычным делом! Раньше я об этом не упоминала, но теперь могу без стеснения заявить вам, мистер Карлайон, что его погубила чрезмерная любовь членов семьи, и он превратился в тирана и деспота, безжалостного и не признающего никаких законов, тщеславного и бесчувственного…
– Кузина Элинор, а я-то полагал, что он вам нравится! – вскричал шокированный Никки.
– Не понимаю, как тебе могло прийти в голову что-либо подобное, – решительно заявила Элинор. – С какой стати мне должен нравиться тип, подвергший меня всем злоключениям, которые обрушились на мою голову? Моя репутация безнадежно погублена, шансы получить место в респектабельном семействе ничтожны, и вдобавок я на себе испытала все опасности, с коими сопряжена государственная измена.
– Честное слово, вы совершенно правы! – поддержал ее Джон. – Нед, на мой взгляд, ты дурно обошелся с миссис Шевиот.
– Не могу с вами согласиться, – возразил Карлайон. – Я взял себе за правило стараться как можно осторожнее ступать по тонкому льду, а вы ведь не станете возражать, что мы с самого начала этой истории ступили на очень тонкий лед. Но теперь все неприятности остались позади, и мы отделались сущими пустяками в виде дыры в плече у Никки да шишки на голове у миссис Шевиот.