- Что с тобой? - поинтересовался Армен, некоронованный король всех поваров побережья от Адлера до Сухуми. - Форель нужно запивать "твиши" или, на худой конец, "гурджаани". Но только не водой из-под крана. Послушай, это такой большой оскорблений для благородной рыбы.
Амалия Альбертовна медленно поднялась из-за стола, выдавила едва слышное "спасибо" и направилась к двери, чувствуя на себе недоуменные взгляды пятнадцати пар глаз и слыша оскорбленное Арменово: "Па-адумаешь, какая капризная мадама".
Добравшись к себе, Амалия Альбертовна вытянулась на кровати и закрыла глаза. Хорошо, что нет Яна - занялся своим мотором и даже про обед забыл. А вот мужа ей сейчас очень не хватает. Она вздохнула и отключилась. Когда пришла в себя, на улице уже было темно, и море грохотало, как пушечная канонада.
Давно она так сладко не спала - с тех самых пор, как Иван потерялся в первый раз. Потом, когда он нашелся и вернулся наконец домой, она все время жила в предчувствии беды. Последние два с половиной года, что они с Яном прожили в санатории, предчувствие беды усилилось.
За эти два с половиной года она виделась с мужем три раза. И всегда тайком от сына. В последний раз, полтора месяца назад, она поехала в Сочи, где он лечился в военном санатории. Ян не должен был знать об этом. Но он каким-то образом узнал. Когда Амалия Альбертовна вернулась, ей сказали, что Ян исчез сразу после ее отъезда и с тех пор его никто не видел.
Он объявился через три дня. Она бросилась ему на шею, но он грубо оттолкнул ее от себя и сказал с нескрываемой злостью:
- Ты тоже не можешь без этого. Как и все они.
Амалия Альбертовна поняла сына с полуслова и стала оправдываться, даже опустилась на колени и обхватила руками его длинные худые ноги.
- Сыночек, он же тебя так любит, так любит, - твердила она, обливаясь слезами.
- Выдумала себе оправдание. Шлюха, - хриплым срывающимся голосом сказал он. - Расскажи, как у вас это происходило.
Она покраснела до корней волос, вспомнив, как муж овладел ею прямо на кресле в своей комнате, и потом пришлось застирывать юбку. Ей совсем не хотелось заниматься любовью, но она не смогла ему отказать.
- Ты получила удовольствие? - допытывался он.
- Нет, сынок, это случилось так быстро и…
- Я так и знал. Но раньше ты всегда испытывала оргазм, - ничуть не смущаясь, говорил он.
- Да, раньше я… Но теперь мне это совсем не нужно, - лепетала Амалия Альбертовна, боясь поднять на сына глаза.
- Зачем же тогда?.. - Он грубо отпихнул ее от себя, и она завалилась на бок. Она видела, как он подошел к своей кровати, лег на нее прямо в ботинках и куртке и накрылся краем пледа.
- Ванечка, я… больше не буду. Я сделала это из жалости к нему. Понимаешь? Мне… мне так жаль его.
- Это нельзя делать из жалости, - сказал он слегка потеплевшим голосом. - Ты понимаешь, что это нельзя делать из жалости?
- Да, сынок, ты, наверное, прав. Но я никогда…
- Я знаю, что ты никогда не любила. Он был твоим первым и единственным мужчиной. Ты очень глупая и… чистая, мама. Хоть иногда и ведешь себя как шлюха.
Он засопел носом, и Амалия Альбертовна поняла, что сын заснул. Она поднялась с пола и поспешила на кухню взять для него еды.
Армен, от души накладывая в кастрюлю плов, сказал:
- Он ночевал в сарае у Звиада, Элисо носила ему молоко и хлеб. Послушай, откуда вы такие взялись? И кто он тебе на самом деле? Ты испанка или еврейка, а он… ну да, он совсем на тебя непохожий. Тут никто не верит, что он твой сын. Я тоже не верю.
- Мне все равно, - сказала Амалия Альбертовна. - Теперь мне уже все равно.
- Ты ему изменил, да? - Армен достал из холодильника початую бутылку "цинандали" и кивком пригласил Амалию Альбертовну за стол. - Мне нет до того никакого дела, вы мне оба нравитесь. Пей. - Он разлил вино по высоким стаканам, в которых подавали в столовой гляссе, и сказал, подняв свой: - Я уважаю чужие тайны. Но он тебя когда-нибудь убьет или покалечит.
- Нет, он очень добрый и… несчастный. - Амалия Альбертовна чувствовала, как приятно разливается по ее телу "цинандали". - Ему очень не повезло в жизни.
- Па-аслушай, если ты про любовь, то кому повезло, а? Мне об этом и подумать некогда: трое детишек, жена горшки из-под матери носит, а тут еще младший брат жениться надумал. - Армен вытер ладонью вспотевшую лысину и одним глотком допил вино. - Любовь - это когда у тебя отпуск, в ресторан идешь, с дэвушкой красивый танцуешь, ну, и так далее. Я в отпуске уже три года не был. Вот такая любовь…
Амалия Альбертовна не стала зажигать в коридоре света - дверь в комнату сына оставалась приоткрытой. Она разулась возле порога, сунула кастрюлю с пловом в холодильник, прошла на цыпочках в свою комнатушку и легла одетая на кровать.
В ту ночь она не сомкнула глаз.
Сейчас, расслабленная и умиротворенная сном, она думала о том, что Лемешев ей на самом деле не нужен. К тому же он стал совсем чужим. От него и пахнет как от чужого. Нет, она больше никогда не сможет ему отдаться. В последний раз все случилось так неожиданно, и она не успела разобраться в своих чувствах. Иван прав - она настоящая шлюха. Господи, зачем она это сделала?..
- Как бы я хотел знать мнение Юстины по этому поводу, - говорил Анджей, запихивая в коробку из-под пива рукопись своего романа. - Хотя, думаю, ничего особо интересного она бы не сказала - Юстина жила себе преспокойно в своем уютненьком девятнадцатом веке. Романтика… Черт бы ее подрал. Крепкое зелье, разрушающее человеческий мозг похлеще любого наркотика. Юстина когда-то казалась мне очень прагматичной женщиной, но именно она лелеяла во мне всю эту романтическую дурь. Она и тебя воспитала в том же духе. - Анджей наконец запихнул рукопись в коробку и ногой задвинул ее под стол. - Страна ханжей, тупоголовых домохозяек и одурманенной наркотой и сексом молодежи. Вот что такое Америка. Нация розовощеких суперменов с синтетическими пенисами и индюшачьими мозгами. Щарт, лучше жрать три раза в день картошку с постным маслом и бегать до ветра в кусты, чем… - Он плюхнулся на диван и закрыл глаза. - Я так скучаю по той Москве, в которой встретил тебя, - шепотом сказал он.
Маша гладила платье. В ресторане, куда ей помог устроиться двоюродный брат Сичилиано, любили неаполитанские песни и даже арии из опер Верди. К тому же там работал первоклассный пианист, выпускник знаменитой Джульярдской академии музыки. Это было получше бара-стриптиза на Сорок седьмой улице, где петь приходилось в узеньком блестящем купальнике и высоких сапогах, да еще и вихлять всеми частями тела и задирать ноги. Правда, там платили в два раза больше, и голос не нужно было напрягать - в бар ходила одна молодежь, балдевшая от надрывного - с хрипотцой - шепота в микрофон. Машино юношеское увлечение рок-н-роллом и балетом сыграло благотворную роль - у нее почти с ходу получилось так, как было нужно. Уже через месяц работы в этом баре Маша ощутила такую депрессию, что стала подумывать о самоубийстве. Джузеппино со своим предложением петь у него в ресторане оказался как нельзя кстати.
- В холодильнике мясной рулет и яблочный пирог, - говорила Маша, не поднимая глаз от гладильной доски. - Прошу тебя, не пей больше виски. Я купила пива и сока.
Анджей вдруг вскочил с дивана и крепко прижал Машу к себе.
- Ты помнишь, как было у нас с тобой в Москве? - Он так горячо дышал ей в ухо, что она невольно отстранилась. - Ни к одной девушке я никогда ничего подобного не испытывал. Черт подери, об этом нужно было писать роман, а не спекулировать на всяких модных темах. Что все остальное в сравнении с нашими чувствами? - Он резко повернулся и отошел к окну, за которым тянулся в блеклое от рекламных огней небо беспокойный ночной Нью-Йорк. - Теперь я сижу на шее девушки, мать которой когда-то любил до дрожи, а потом вдруг взял и бросил. Ради кого? Богатой шизофренички с сексуальным аппетитом Марии Медичи. Нет, это все так банально, так пошло, что даже говорить об этом не хочется. - Он обернулся от окна и прошептал едва слышно: - Но ты среди всего этого дерьма и похабщины жизни точно светлый луч. И опять я говорю банальные вещи. Ладно, прости меня. Ах, если бы только можно было их воскресить, твою мать, Юстину, снова очутиться в том доме… Или лучше в Москве, на скамейке возле консерватории, где ты сидела с этим…
- Отец, мне пора, - перебила его Маша, надевая пальто с капюшоном. - Не беспокойся - я могу задержаться.
- У тебя кто-то есть? - Анджей стремительно пересек комнату, схватил Машу за плечи и сильно встряхнул. - Отвечай - ты с ним спишь?
- Тебе не кажется, что мы похожи на персонажей из дешевой комедии? Кажется, по-русски это называется во-де-виль. - Маша, прищурившись, посмотрела Анджею в глаза и грустно усмехнулась. - У меня никого нет, папа, и я вряд ли смогу когда-нибудь полюбить. Я устала, понимаешь?
Когда за ней захлопнулась дверь, Анджей достал из бара бутылку с виски и, налив пол стакана, вернулся на диван. Вечер обещал быть длинным и тоскливым. Телевизор он не смотрел - американская жизнь раздражала своей оптимистичной упорядоченностью и непоколебимой верой в то, что деньги есть синоним и даже символ счастья. Денег у него нет - Тэлбот оказался превосходным психологом, к тому же он был стопроцентным американцем. Он рассчитывал на то, что Анджей Ковальски, мелкий фантазер и жалкий авантюрист, очень скоро скатится на дно и сгинет.
О, как изгалялись все до одной газеты, обливая его грязью явной лжи, основанной на вывернутых наизнанку фактах из реальной жизни. Его называли современным Казановой с коммунистическим прошлым, многоженцем, сексуальным маньяком. Досталось и Маше - одна из газет поместила фотографию маленькой Лиз, которая терла кулачком заплаканные глаза, снабдив снимок многозначительной подписью: "Эта девочка плачет потому, что каждую ночь видит во сне маму, которую наяву не видела уже почти полгода".
Дотошные журналисты сумели раскопать историю взаимоотношений "Брижит Бардо с американского Юга" и Бернарда Конуэя, сына техасского мультимиллионера, проинтервьюировали доктора Джакомо Гульельми, психиатра из Палермо. О Машиной отшельнической жизни на роскошной вилле в Ницце писали: "Это было молчание Сольвейг, ожидающей возвращения Пер Гюнта, который между тем регулярно появлялся в обществе небезызвестной Джейн Осборн, молодой голливудской звезды, роковой женщины и секс-бомбы двадцать первого века". Это был удар ниже пояса, который Маша переживала особенно тяжело. Анджей подозревал, что она до сих пор не пришла в себя после него. Правда, ее, наверное, грела мысль, что это она бросила Бернарда. Анджей грустно усмехнулся. Слабое утешение для живущих сердцем, а не рассудком. Эта Джейн Осборн ослепительно красива, но она представляет собой идеал американской - искусственно совершенной - красоты. Анджей, будучи европейцем, к тому же еще и славянином, любил все естественное, а также подсознательно понимал, что смысл жизни состоит в вечном стремлении к совершенству, но никак не в достижении его. Он не одобрял выбор Бернарда Конуэя, но он его и не осуждал, по себе зная, что верность одной-единственной женщине превращает мужчину в конформиста и скучного обывателя.
Анджей сделал большой глоток виски и, вытянувшись на диване, уставился в потолок.
Еще несколько месяцев в этой треклятой стране, и он превратится в законченного алкоголика либо неврастеника. Или сдохнет от сердечного приступа, как случилось с беднягой Фитцджеральдом, опрометчиво посвятившем жизнь описанию своей сумасбродной любви к психически больной американке. Однако он был тысячу раз прав, остановив свой выбор на этой Зельде, думал сейчас Анджей. Здоровые нормальные американки годятся лишь для занятий сексом и деторождения. Новый Свет слишком благополучен для того, чтобы в нем оставалось место для любви.
И его вдруг со страшной силой потянуло в Старый.
Он сделал еще глоток виски. Последнее время алкоголь заставлял его мозг работать ясно и четко. Это был дурной признак. Алкоголь должен приносить забвение. Сейчас ему больше всего на свете нужно забвение.
Анджей выключил торшер и закрыл глаза. Как скучает он по кромешной - звездной - тьме. Такой, какая окружала его ночами в мансарде того дома возле реки. Почему он бежал оттуда? Что надеялся найти в мире, криво ухмыляющемся над чувствами тех, кто еще не превратился в роботов и полуавтоматов?..
Он провалился в тяжелое небытие, напоминающее серо-зеленую вату, сквозь которую не проходили ни звуки, ни чувства, ни даже ощущения. Продолжал работать только мозг. Он напоминал ему сейчас механизм, который забыл выключить пьяный в дым механик. Этот механизм скрипел и лязгал на холостых оборотах. Это был своеобразный перпетуум-мобиле, приводимый в движение неведомо откуда берущейся энергией разрушения.
Он встрепенулся, услышав жужжание домофона. Щелкнул выключателем торшера и глянул на циферблат часов на каминной полке. Половина двенадцатого. Маша обычно заканчивает к двенадцати сорока. К тому же у нее есть ключи. Кто бы это мог быть?
Жужжание повторилось. В нем слышались настойчивость и решительность. Анджей протянул руку и снял трубку.
- Мистер Смит, мне необходимо поговорить с вами. Я - Бернард Конуэй.
- За каким чертом вы… - начал было Анджей, но голос в трубке не дал ему закончить фразу:
- Это касается вашей дочери. Откройте мне дверь.
Бернард вошел в гостиную, распространяя запах коньяка и какого-то очень дорогого лосьона после бритья. Он был худой, загорелый и явно чем-то возбужден. Не дожидаясь приглашения, плюхнулся в кресло возле камина и закурил сигарету. Анджей сделал глоток виски и забрался с ногами на диван.
- Мистер Смит, я считаю вас виновником трагедии, случившейся с вашей дочерью, - заговорил Бернард уверенным тоном. - Да, да, именно трагедии - иным словом ее теперешнюю жизнь не назовешь. Но в вашей же власти и помочь ей изменить эту жизнь самым коренным образом. Что касается меня, то я готов принять любые условия мирного соглашения.
- Мы с вами, насколько я помню, не воевали. И вообще, я вижу вас впервые. - Анджей повернул голову и сделал вид, будто внимательно разглядывает Бернарда Конуэя, на самом деле он не видел с такого расстояния его лица: Анджей Ковальски смолоду был близорук. - Вас любят женщины, а потому самоуверенность в вас преобладает над истинно мужественным началом, - изрек он. - Полагаю, моя дочь вполне способна разобраться сама…
- Мистер Смит, давайте лучше оставим словоблудие и перейдем к делу, - Бернард положил ноги на столик возле кресла, и стоявший на нем букет роз осыпал лепестками его модные дорогие штиблеты. - Я принес вашей дочери выгодный контракт, и я готов даже удвоить его сумму, если она согласится немедленно приступить к делу.
- Мне всегда хотелось спросить у вас… - Анджей потянулся к стакану, но, обнаружив, что он пуст, махнул рукой и сел, привалившись спиной к подушке. - Вы, вероятно, меня не поймете. И тем не менее я не могу лишить себя удовольствия задать вам этот вопрос. Скажите, мистер Конуэй, вы, американцы, верите в романтизм жизни? Хотя нет, не отвечайте - я сам за вас отвечу: в Америке под романтизмом понимают любовь ко всевозможного рода авантюрам, в результате которых человек становится богатым и покупает все жизненные блага, в том числе и женщин. Это очень надежный способ обезопасить себя от душевных мук и страданий, однако…
- Мистер Смит, прошу прощения, но у нас с вами еще наверняка будет время побеседовать на предмет того, как преуспеть в этой жизни и как стать хроническим неудачником. Меня, признаться, тоже всегда волновала эта тема, но мы, американцы, предпочитаем заниматься философией на профессиональном уровне. Вообще, как вы могли заметить, Америка выгодно отличается от той же Европы тем, что у руля ее экономики, политики, науки и даже культуры стоят крепкие профессионалы, а не отставные военные, неудавшиеся писатели и просто бездельники. - Бернард достал из кожаной папки листок бумаги и положил его на стол, прямо на лепестки роз. - Нам с вами досталось от этих самоуверенных янки, - сказал он примирительным тоном. - Но я далек от того, чтобы винить вас в том, что вы заварили эту кашу. Тем более судьба вашей дочери мне очень не безразлична. - Кажется, Бернард вздохнул, по крайней мере в его глазах что-то вспыхнуло и тут же погасло. - Она очень талантлива. Я хочу, чтобы ее голосом восхищался весь мир, а не только эти пузатые сицилийцы с мозгами неандертальцев.
- Но почему бы вам не поговорить с ней самой? Тем более вы, как я вижу, знаете, где ее найти.
Бернард поднялся с кресла и, пройдясь два раза перед носом у Анджея, сказал:
- Я только что оттуда. У вас не найдется глотка коньяка?.. Спасибо. - Он выпил залпом и сказал, глядя куда-то в сторону: - Она была так прекрасна в своей ярости и так… беззащитна, - добавил он почти шепотом. Конуэй стоял посреди комнаты, в волнении покусывая губу. - Ваша дочь вела себя как настоящая дикарка. А ведь я никогда не клялся ей в верности.
- Вам этого не понять, мистер Конуэй. И мне, наверное, тоже. Для кое-кого из женщин любовь начало и конец света. Вы хотите предложить моей дочери какую-то работу? - с интересом спросил он.
- Я хочу, чтобы она поработала в кино. Это будет музыкальная картина о молодой певице. Маджи с ее голосом… - Он тут же поправился: - У мисс Ковальски великолепный голос, а в фильме будет много оперных арий и неаполитанских песен. Съемки начнутся уже на следующей неделе. В главных ролях звезды, но…
- …Солировать будет Джейн Осборн, не так ли? - без труда догадался Анджей. - Молодая голливудская звезда, роковая женщина и секс-бомба двадцать первого века. Более того, этот фильм делается ради нее. Угадал?
Конуэй поморщился и со злостью зашвырнул в камин пустой стакан, который вертел до этого в руке.
- Да, - буркнул он, встал и подошел к окну, за которым пульсировал оранжевый свет огромного рекламного щита кока-колы.
- Какая же роль уготована в этом фильме моей дочери? Уж не певицы ли за роскошно декорированной голливудской сценой?
- Это не совсем так, уверяю вас. Ее имя будет стоять рядом с именем мисс Осборн, - проговорил Конуэй, не оборачиваясь от окна. - Это будет музыкальная мелодрама, в которой…
- …Ваша подружка будет по-рыбьи безмолвно открывать свой прелестный накрашенный ротик, а моя дочь лезть из кожи вон, чтобы синхронно озвучить ее жалкие ужимки.
- Но я заплачу ей столько же, сколько плачу мисс Осборн! - воскликнул Конуэй и, резко повернувшись, шагнул в сторону дивана, на котором восседал Анджей. - Этих денег ей хватит на несколько лет вполне безбедного существования. К тому же реклама поможет ей осуществить мечту, от которой она, надеюсь, еще не отказалась.
"Coca-Cola, Coca-Cola, Coca-Cola"… - важно проплывали за окном оранжевые метровые буквы. Анджей прикрыл глаза ладонью - последнее время его раздражала любая мелочь, так или иначе напоминающая об американском образе жизни. Чужая, чуждая страна. Но где в таком случае его родина?..
- Думаю, она ни за что на это не согласится, - сказал Анджей. - Мистер Конуэй, задерните, пожалуйста, штору. Мне кажется, я буду испытывать отвращение к этому напитку даже в загробном мире.
- Но вы должны уговорить ее. Это очень важно. Для нее.