В его комнате оказалось совершенно неприбранно: в углу валялись грязные рубашки, стол был завален книгами и бумагами. У одной стены стоял огромный проигрыватель и лежала гора пластинок, на другой висела гитара, а на кровати спала одинокая труба.
– Садись, – велел он.
Я села на краешек стула, решив, что через пару минут уйду. Вдруг внизу хлопнула дверь и его позвали.
– Бент! Ты помнишь, что у меня вечером гости – будь дома.
– Хорошо, – отозвался он, а мне пояснил:
– Это тетя. Она любит, когда я развлекаю ее гостей перед партией бриджа.
Потом он направился к проигрывателю и поставил пластинку.
– Бенни, послушай, мне надо домой.
– Подожди. Я хочу, чтобы ты кое-что услышала.
Сам он лег на кровать, закинув руки за голову. Заиграл джаз – соло трубы. Несколько раз он вскакивал и кричал:
– Вот! Вот! Слышишь!
Для меня мелодия не значила ничего, но я сидела тихо до самого конца пластинки.
– Чудесно, да? – спросил он.
– Да. Замечательно.
– Только представь – на свете есть кто-то, кто пишет такую удивительную музыку…
– Бенни…
– А басы! Какие басы! Ты заметила?
– Бенни, мне надо домой.
– Уже? Но ты же только что пришла.
– Но я же не знала, что ты меня встретишь. Мы уже договорились с Вибике, она придет делать уроки.
– Но я должен еще почитать тебе свою речь. – Он бросился к столу, нашел какой-то чисток и принялся быстро, но с выражением читать:
– Величайший враг современного человечества – одиночество. В наш сверхмеханизированный век, мы забыли, что…
Я встала и направилась к двери.
– Пока, Бенни. Увидимся.
– Ну послушай, ты не можешь вот так уйти!
– Но я должна.
– Тогда приходи вечером. Как только они сядут за бридж, я совершенно свободен.
– Хорошо. Я приду в девять.
– Дверь будет не заперта, поднимешься прямо сюда.
Он был похож на бурю, которая проносилась над твоей головой, и ты ничем не мог ее остановить. Казалось, он знал все на свете. Я решила узнать о нем всю правду, чего бы мне это ни стоило.
Глава 11
Когда я вернулась в тот вечер, то нашла его сидящим на полу. Он копался в большой банке с гусеницами и червяками. Только тут я заметила на окне большой аквариум с золотыми рыбками. Я поискала глазами трубу – она по-прежнему лежала на кровати. Он не сразу встал и только через несколько минут отставил банку, поздоровался со мной, потом достал носовой платок и взял трубу.
– Садись на стул, – велел он, как и в прошлый раз, не приглашая, а приказывая.
Я покорно села, мысленно изумляясь, почему я позволяю так с собой обращаться – это было на меня не похоже. Он долго вытирал до блеска трубу, потом дышал на нее и тер еще и еще, пробежал пальцами по клавишам, снова что-то вытер, как будто хотел заставить инструмент сиять, как само солнце. Потом Бенни встал в углу комнаты и приложил трубу к губам. Я не отрываясь следила за ним. Его длинные пальцы ласкали золотой инструмент, который поблескивал в полутьме. Он несколько минут настраивался, а потом звуки наполнили комнату. Он начал с нескольких низких арпеджио, которые становились с каждой нотой все выше и выше, как будто невидимые волны догоняли друг друга, накатывая на высокий берег. Я даже представить не могла, что на трубе можно играть так мягко, трепетно, с таким чувством.
А он все продолжал. Мне казалось, что он не сделал ни одной передышки, чтобы вздохнуть. Он не отрывал мундштук от губ, слившись со своей блестящей трубой.
– Это все для тебя, – наконец, сказал он, а потом без лишних слов подошел, стал передо мной на колени, поднял мое лицо двумя руками и поцеловал. Как долго длился этот поцелуй… Я почему-то не сопротивлялась. Потом он отпустил меня.
– Бенни, – прошептала я, но он уже встал и отвернулся.
– Как все это прекрасно! – воскликнул он. – Если бы я верил в бога, я только бы и делал что благодарил его. Ничто не мешает мне быть счастливым – полностью, совершенно счастливым. Все это мое, и ты тоже теперь моя.
– Что ты такое говоришь?!
– Да, ты моя. Моя любимая, мой друг, моя муза, моя жизнь. Выбирай любое из определений. Я приветствую тебя и благодарю!
– Эй, послушай. Кто сказал…
– Я сказал. Какое счастье! Разве ты не чувствуешь? Кажется, в этой комнате мало места, чтобы вместить мою радость! Здесь тесно! Мы можем танцевать, бежать по земле, взявшись за руки, мы можем любить друг друга, жить и чувствовать так, будто мы не двое – а один человек. Я большой и сильный. Ты маленькая и хрупкая, но я смогу защитить тебя. Мы будем целоваться и любить друг друга столько, сколько ты захочешь, сколько сможем. Петь, играть, любить снова и снова, вечно… – Он кружился по комнате и не говорил, а кричал, даже пел.
– Перестань! – закричала я. – Ты сошел с ума.
– Будем играть или займемся любовью? И то и другое одинаково важно, но решать тебе.
– Я хочу тебе сказать кое-что. Так дело не пойдет. Я совершенно не уверена, что хочу быть.., тем, что ты сказал.
Он снова подошел ко мне и снова поцеловал, как раз в ту минуту, когда я собиралась сказать нечто очень важное. И слова сами собой испарились. Да что это был за человек?! Неужели он всегда делал то, что хотел? Всегда добивался своего?
– Эй, послушай, – опять начала я. – Это надо обдумать. Ты очень славный, но…
Он снова заткнул мне рот поцелуем – таким отчаянным и страстным, что я задохнулась. Потом он взял мое лицо обеими руками, посмотрел в глаза и сказал:
– У тебя на зрачках есть маленькие коричневые пятнышки! Отлично! Рот у тебя – маленький, сладкий и теплый. Шея – длинная и белая. Замечательно. Все, как и должно быть.
Ну, это уж было слишком. Я встала.
– А у тебя растрепанные волосы, – заявила я. – Ты слишком худой. У тебя чересчур длинные руки. Губы у тебя слишком жесткие от игры на трубе, уши торчат, а ноги здоровенные. Единственное хорошее, что в тебе есть – пальцы.
– А что тебе еще нужно? – возразил он. – Отныне они твои.
– Так не пойдет, Бенни, – повторила я. – Если ты хочешь чего-то от женщины, то надо добиваться этого мягко, а не налетать, как бешеный мотоциклист. Похоже, ты можешь пройти сквозь стену.
– Так и есть, – ответил он. – Я могу выпрыгнуть из окна. Показать тебе, как я прыгаю со второго этажа?
Он подошел к окну, открыл его и взобрался на подоконник. Постояв там минутку, он шагнул и исчез. Я услышала стук. Боже, да он был настоящим сумасшедшим! Я в ужасе подбежала к окну.
– Бенни, Бенни! – позвала я. – Ты с ума сошел?
Он стоял на карнизе и опасно раскачивался взад-вперед.
– Прыгать? Только скажи, и я прыгну.
– Возвращайся назад, слышишь?
– Ты будешь вести себя, как я сказал?
– О, господи! Ты же убьешься!
– Ты будешь нежной, ласковой, любящей и все такое?
– Да, да!
– Ладно. Тогда отложим прыжок до другого раза.
Он вернулся в комнату. А я снова села на стул.
– Значит, ты сумасшедший, – пробормотала я. – Никаких сомнений. Ты безумен.
– Только с тобой, Хелен, – ответил он, подходя ближе.
– Да я чуть не умерла от страха.
– Поиграть тебе еще? Или почитать вслух? Я почти плакала.
– Нет. Ради всего святого, ничего не делай. Просто сядь спокойно и посиди хоть пару минут.
– Невозможно.
– Прошу тебя, а то я уйду.
Он схватил меня за руку и заставил встать. Я все еще была так испугана, что непроизвольно прижалась к нему и опустила голову ему на плечо.
– Ты дрожишь, – заметил он, обнимая меня за талию. – Ты и правда дрожишь.
Я закрыла глаза, а руки сами обвились вокруг его шеи.
– О, Бенни, я…
Он поднял мое лицо за подбородок. Я плакала. Он поцеловал мокрую щеку, потом губы. В эту минуту мне действительно была нужна его защита.
– Пойдем, полежи немного.
Он медленно отвел меня к кровати. Мы легли рядом. И вдруг мне показалось, что где-то в комнате тихо играет труба, хотя он был рядом, и я могла потрогать его рукой. Он был спокоен, спокоен, но опасен. Его рука уже была у меня на бедре, потом он прижался ко мне, а пальцы пробрались под юбку. Я знала, что надо встать, но не могла, да и было уже поздно. Мне стало тепло и невероятно приятно, мне казалось, что я пою.., пою ту мелодию, которую он играл мне.
– Бенни, ты не должен…
– Должен. Милая маленькая Хелен…
– Нам надо быть осторожными, очень осторожными, – прошептала я.
– Да. Да.
Теперь его длинные руки играли музыку на моем теле. И я ответила ему, поддалась, как поддавалась блестящая труба. Я дотронулась до него так, как только один раз в жизни касалась мужчины. Френсиса. Я чувствовала его возбуждение, он тоже ласкал меня, заставляя гореть от страсти. Мы не спешили. Все происходившее было неизбежным. Каким он умел быть спокойным и нежным, какой огонь зажигал в моем теле! И вот я уже сама прижала его к себе, как будто не хотела ни за что отпустить. Когда он вошел в меня, я вдруг испугалась. Испугалась, но только на мгновение. Потом мы забыли обо всем.
Он вел себя осторожно. Он подарил мне все, и когда наступил оргазм, мне снова показалось, что в комнате играет труба. А после я ощутила себя такой легкой, будто могла летать, как птица. Это было совершенство, не поддающееся ни пониманию, ни описанию.
Через несколько минут я погладила его по лицу, ощутив, как подрагивают его губы. Он улыбался.
– Как это было чудесно.
– Не то слово, – ответила я. – Больше. Это как.., как.., нет, не знаю.
В следующую секунду он уже стоял посреди комнаты. А я смеялась, смеялась, потому что он пел. Он раскинул руки и пел – чистым, высоким голосом. В словах не было смысла, это была просто песня. Этим Бенни выражал свою невероятную радость, радость жить. А я смеялась и смеялась, пока не смогла воскликнуть:
– Перестань, Бенни, перестань! Он оборвал пение, а я выскочила полуголая из кровати и, подбежав, повисла у него на шее.
– Хватит? – спросил он. – Или спеть еще?
– Нет, нет. Давай посидим и покурим.
– Я не курю, но, может, у тебя есть свои сигареты. Я посижу и посмотрю, как ты это делаешь. В тебе красиво все, даже то, как ты куришь.
Я нашла сигареты, прикурила и глубоко затянулась. В какой чудесный мир я попала? Я опустилась в кресло, но что-то больно впилось мне в спину. Это была труба. Я взяла ее в руки, инструмент был еще теплым. Я попыталась подуть в нее, но сколько ни старалась, не раздалось ни звука. Я думала, что у меня глаза от напряжения вылезут из орбит.
– Это не для маленьких девочек, – усмехнулся он.
– Нет, только для больших мальчиков, – согласилась я и передала трубу ему.
Он показал мне, как правильно дуть в мундштук и нажимать на клавиши. Мне снова показалось, что я для него не существую – он ходил по комнате, что-то бормотал себе под нос, кивал каким-то собственным мыслям. Я оделась, как будто была в комнате одна, он едва повернул голову в мою сторону, и мне стало бы обидно, если бы я вовремя не вспомнила, что Бенни надо принимать таким, как он есть.
Со временем я поняла, что значит привыкать к человеку и что значит подчиняться мужчине. Он звал – я приходила, я ему надоедала – и должна была уйти. Чаще всего девчонкам приходится принимать именно такое положение вещей, но тогда мне все было в новинку, и мне даже нравилось быть неглавной, в некотором унижении женщины мне виделась определенная красота и правильность. Но больше всего меня удивил новый и прекрасный опыт: человек мог влюбиться дважды и даже без особого промежутка между двумя влюбленностями. Рядом с этим открытием все остальные новые ощущения меркли. Прежде я была уверена, что любовь – уникальное и неповторимое чувство, но вот не прошло и двух месяцев, как она повторилась.
Я была влюблена. Теперь его звали не Френсис, а Бенни. Значит, любить можно много раз, даже сто!
Была ли я действительно влюблена? Именно этот вопрос я задавала себе по дороге домой. Ответ был – да, без сомнения. Иначе его прикосновения и поцелуи не доставляли бы мне такое острое наслаждение.
"Ну вот, – подумала я не без гордости, – ты становишься старше и опытнее. Поди скоро лекции о своих приключениях сможешь читать: приключение первое, второе, третье". Но нет – я даже содрогнулась, больше приключений не будет, это последнее и главное.
Когда я вернулась домой, в комнате Нелли горел свет, и я сразу заглянула к ней. Нелли задремала в кресле с журналом на коленях.
– Лучше бы ты уже легла, Нелли, – разбудила я ее. – Но раз ты не спишь, то тебе придется меня выслушать. Молчать я не могу. Послушай – я снова это сделала.
– Сделала – что?
– По уши влюбилась!
– Вот и славно, – ответила она. – Кто же он на этот раз, дорогая?
– Его зовут Бент, и он играет на трубе. – Мне вдруг ужасно захотелось поделиться с Нелли всем, абсолютно всем. – И я сегодня занималась с ним любовью. – Фраза прозвучала излишне буднично. – Это было потрясающе!
– Боже мой, что ты говоришь, дитя? – поразилась Нелли. – Ты сошла с ума? Ну-ка, Хелен, сядь на минутку. Ты не должна меня так пугать.
– А чем ты потрясена?
– Но ты же еще ребенок. Ты же шутишь, да? Не говоришь же ты все это всерьез?!
– Говорю.
– Но ведь ЭТИМ можно заниматься, когда ты уже замужем или хотя бы обручена. Ты просто заслужила настоящую трепку.
– Но я занимаюсь этим и буду заниматься дальше.
– Но, Хелен, а если что-нибудь случится?
– Вряд ли. Он достаточно осторожен.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну не глупи, Нелли. Ты же понимаешь, о чем идет речь.
– Никто из мужчин не может быть достаточно осторожен, – провозгласила она. – Обязательно что-то случается. В следующий раз ты явишься и скажешь, что ждешь ребенка.
– Ну и что особенного, наконец. В крайнем случае отправляешься в госпиталь с диагнозом "нерегулярный цикл".
Нелли окаменела и застыла с раскрытым ртом.
– Боже, благослови нас и спаси, детей твоих. Что с тобой случилось? Ты и правда изменилась.
– Да брось, – обиделась я. – Я только хотела, чтобы ты за меня порадовалась.
– Порадовалась!.. Да радоваться-то нечему! Тебе еще нет восемнадцати.
– Ну и что? Эти вещи в наше время происходят гораздо раньше.
– Хелен, – вдруг решилась Нелли, – если ты и дальше собираешься делать это самое, то должна использовать.., ну.., ты понимаешь, о чем я говорю.
– Да. Понимаю. Только это все испортит. Так что даже и обсуждать не будем.
– Все, ты пропала, – заявила, горестно вздыхая, Нелли. – Больше и сказать нечего. Ты пропала. Окончательно пропала. Можно сказать, погибла.
– Ну, Нелли, не расстраивайся так, – пожалела я ее. – Обещаю, что буду держать себя в руках и не терять голову.
– У тебя не получится. Ты такая молоденькая… И зачем только ты доверила мне свой секрет. Ведь все кончится бедой, обязательно кончится. Каждый день я буду мучаться и переживать, как ты, что с тобой.
– Вот уж не стоит. Я клянусь тебе, что ничего не случится. Веришь?
Она вздохнула, потом громко высморкалась.
– После всей этой истории я должна сварить себе кофейку. Очень разволновалась! Выпьешь со мной?
– Нет, спасибо. Спокойной ночи, Нелли.
– Спокойной ночи.
Глава 12
В Бенни жил не один человек, а целая толпа. Я никогда не знала, кого встречу, и даже во время наших коротких страстных свиданий он менялся также быстро, как апрельская погода. То он дурачился, как подросток, то становился невыносимо серьезным. "Сейчас будем играть музыку", – говорил он. И мы играли. "А сейчас мы займемся любовью", – сообщал он, и я повиновалась. Он мог одновременно слушать пластинку, разговаривать со мной, есть, играть сам с собой в шахматы и одеваться!
Шахматы были его второй страстью после музыки. Он мог часами сидеть за этой идиотской доской и строить комбинации. Когда ему удавалось выиграть фигуру у невидимого противника, он радостно потирал руки и восклицал: "Это тебя подкосит!" Но в то же время он поступал честно, и его "противник" частенько побеждал. А я просто сидела и смотрела на него.
Тетушку Бенни я видела всего однажды. Это была сухонькая старая леди с серенькими волосами. Она никогда не входила в его комнату, и все их переговоры происходили на лестнице. Думаю, он любил ее и чувствовал, что он ее единственный защитник.
– Я – все, что у нее есть, – говорил он. – Но этого достаточно. Однажды, когда она болела, я играл ей всю ночь напролет, и на утро она совершенно выздоровела. Я чудо-доктор – самый современный медик. Правда?
– Ты скромничаешь.
– Не бойся. Я отличаюсь от остальных тем, что точно знаю, чего могу и хочу. Когда я через год закончу школу, то буду учиться на инженера и заработаю океаны денег. Они заплатят мне миллионы только за строительство моста в Абиссинии. А потом я спроектирую для себя дом с библиотекой, музыкальным салоном, комнатой для шахмат и зоопарком в саду.
– А где буду я? – поинтересовалась я. Он явно озадачился.
– Ты? Ты сможешь присматривать днем за животными и спать у меня в ногах.
– Большое спасибо. Я решила выучиться играть в шахматы, причем отлично, чтобы всегда побеждать тебя.
– Ну, на это уйдет лет десять.
– Я тебе покажу.
Конечно, идея не была претворена в жизнь, но она меня развлекала, тем более, что Бенни иногда бывал безумно самоуверенным.
Однажды днем я застала его в ярости – он бегал туда-сюда по комнате и бормотал:
– Господи! Я этого не вынесу! Просто не вынесу!
– Что, черт возьми, случилось?
– О, мне надо попасть на прием к королеве! Она дает аудиенцию по вторникам. Надо достать белый галстук и фрак.
Я не могла не расхохотаться, представив себе эту картину.
– Перестань ржать.
– Объясни все-таки, что случилось?
– Какой-то идиот написал в газете, что би-бип изобрели не негры, а белые. Чарли Паркер всего лишь третьесортный исполнитель. Это же плевок в лицо всем неграм в мире, и оскорбление нанесено белым! Этого нельзя просто так спускать. Ведь нельзя, правда!?
– Не думаю, что королева захочет вмешиваться.
– Ха, ха, ха, подожди, мне надо кое-что записать.
Он тут же бросился к столу и начал что-то строчить, а потом прочитал мне вслух статью, в которой я, честно говоря, мало что поняла. Тем не менее он был горд и счастлив. Он послал по экземпляру во все газеты, но, конечно, ее везде отвергли. Статья нашла прибежище в школьном журнале, и тогда Бенни окончательно успокоился.
Иногда он впадал в уныние и часами валялся на кровати, глядя в потолок. Тогда я ставила одну из его любимых пластинок, он тут же сбрасывал с себя грусть, вскакивал, и мы пускались в пляс. Потом он хватал трубу, а я ложилась и слушала, как он играет. "Ты же с ума сойдешь, если не получишь вовремя то, чего хочешь," – думала я о нем с тревогой и нежностью. А он, закончив песню, ложился рядом со мной, руки его тут же забирались мне под свитер.
– Эй, сегодня ты не спрашивал разрешения, – пыталась я его поддразнить.
– Да, я просто взял то, что мне принадлежит.
– Да, ты прав. Это твое. Бери, – приходилось мне согласиться.