Но у Вероники волосы были темно-каштановыми и блестящими, они напоминали ему жидкий шоколад… Окончательно проснувшись, он понял, что к чему. Эта белокурая женщина, которую он обнимал во сне, была матерью Вероники - Констанс Эммонс.
Он разжал объятие и сел в постели. Будильник продолжал звонить, и его настойчивый звон в конце концов разбудил Констанс. Она вздрогнула, открыв глаза. При виде ее испуганного, виноватого лица у него отпало всякое желание упрекать ее за то, что она забралась в его постель, пока он спал.
Он протянул руку к тумбочке и нажал на кнопку будильника. Тот умолк. Констанс судорожно схватилась за край одеяла, спеша прикрыть свою наготу. Этот стыдливый жест вызвал у него жалость. Он успел заметить, что у нее все еще очень красивое, молодое тело. Он отметил это чисто машинально - вид ее обнаженного тела не вызывал в нем ровно никаких эмоций. Констанс Эммонс была для него теперь только матерью Вероники. Прошлое не стало ближе от того, что она спала сегодня ночью в его постели.
- Иди к себе, Констанс, - сказал он, вставая. - Я позвоню на кухню и прикажу, чтобы тебе подали завтрак в твою комнату. Потом можешь возвращаться сюда, и мы вместе будем обзванивать сыскные агентства. Думаю, детективы захотят узнать все подробности бегства твоей дочери, которые ты знаешь лучше, чем я.
Он мог бы спросить, с чего ей вдруг взбрело в голову залезать в его постель, но он и без того знал ответ. Эта женщина все еще любила его - должно быть, ей захотелось полежать рядом с ним и вспомнить былые времена. Он не так уж и сердился на нее за это, а был просто разочарован тем, что его сон оказался всего лишь сном.
В любом случае сегодня у них было очень много дел, и было бы глупо тратить время на обсуждение этого ничего не значащего эпизода.
Констанс не пошевелилась, пока он не повернулся к ней спиной, взявшись за трубку внутреннего телефона. Как только он отвернулся, она спрыгнула с постели и поспешно вышла из комнаты. Разговаривая с Луизой, он слышал ее торопливые шаги.
Он попросил Луизу подать легкий завтрак в розовую комнату для гостей, а ему - черный кофе, после чего отправился в ванную. Когда он, побрившись и почистив зубы, вернулся в спальню, на мраморном столике возле кровати уже стоял поднос с заказанным им кофе. На подносе почему-то было две чашки, и принесла кофе Луиза собственной персоной. И то, и другое несколько удивило его. Во-первых, он просил Луизу подать его гостье кофе в ее комнату, а во-вторых, Луиза никогда не поднималась наверх сама, а всегда посылала горничную.
- Я просто хотела узнать, как она себя чувствует, - извиняющимся тоном проговорила Луиза в ответ на его удивленный взгляд. - У нее был больной вид… Она просила не тревожить вас, но вы сами позвонили вниз и приказали принести вам кофе, вот я и решила заодно узнать…
- Она? О ком ты говоришь, Луиза?
Он все еще ничего не понимал - а может, не хотел понимать…
- Я говорю о Веронике. Разве она не поднималась к вам? - недоуменно спросила Луиза.
Габриэле затаил дыхание. То, о чем он подумал сейчас, было слишком чудовищно, и он поспешил отогнать от себя эту мысль… Нет, нет, не может быть. Вероника не могла появиться здесь сегодня утром. Когда угодно, только не сегодня утром.
- Ты… ты хочешь сказать, что видела ее? - с запинкой выговорил он - и не узнал звука собственного голоса. - Но когда, Луиза? Когда она приходила?
- Около половины восьмого, - ответила ему кухарка. - Она сказала, что сразу же поднимется к вам. Я была уверена, что она уже давно здесь…
С порога спальни донесся приглушенный стон. В дверях стояла Констанс. Она уже успела одеться - на ней было ее воздушное зеленое платье. Лицо ее было белее мела. По всей видимости, она слышала последние слова Луизы.
Он и Констанс обменялись долгим взглядом. Оба поняли, что произошло. И то, что произошло, было слишком ужасным, чтобы они нашли в себе силы говорить об этом вслух.
Констанс разрыдалась, прижавшись спиной к дверному косяку. Ее рыдания вывели Габриэле из оцепенения.
- Она не могла уйти далеко! - закричал он, срываясь с места. - Она должна быть где-то поблизости! Я ее найду!
Босиком и в одной пижаме, он выбежал из спальни. Перескакивая через ступеньки, бросился вниз по лестнице, выскочил во двор и через считанные секунды уже открывал дверцу своей белой "феррари", припаркованной в начале подъездной аллеи. Ключи, к счастью, оказались на месте - на приборном щитке, там же, где он оставил их, когда пользовался этой машиной в последний раз.
В тот раз он отвозил Веронику в Чампино, чтобы посадить на свой самолет. Тогда он не мог знать, что ее поспешный отъезд положит конец всему - их счастью, их любви, ее вере в него… Теперь он знал, что Вероника потеряна для него навсегда. Она не поверит ни единому его слову - было бы безумием на это надеяться.
Не надежда, а скорее тревога заставила его кинуться на ее поиски. Он сейчас желал лишь одного: найти ее и убедиться, что с ней все в порядке. А потом… Потом она сама будет решать, как ей распорядиться своей судьбой, - своей и его судьбой тоже. Он не станет удерживать ее возле себя, если она больше не захочет быть с ним. А она этого не захочет. Вряд ли она питает теперь к нему какие-либо чувства, кроме презрения и ненависти.
Их счастье было хрупким, как хрупко все прекрасное, и он не сумел его сохранить. Он не должен был отпускать ее одну в Нью-Йорк. Если бы он тогда поехал с ней, они бы не потеряли друг друга.
Высокая стройная девушка с длинными шоколадно-каштановыми волосами вошла в книжный магазин на окраине Рима. Было около девяти утра, и магазин только что открылся. Молодой продавец стирал с прилавка пыль, тихонько напевая себе под нос последний сан-ремовский шлягер.
- У вас есть роман Фитцджеральда "Красивые и проклятые"? - поинтересовалась девушка, подойдя к прилавку.
Она говорила с легким иностранным акцентом и произносила слова медленно, с расстановкой. Молодой человек уставился на девушку, машинально водя тряпкой по прилавку. Несмотря на ее нездоровую бледность, девушка была очень красива. Не просто красива: ее лицо обладало каким-то притягательным свойством - на него хотелось смотреть и смотреть…
- Сейчас погляжу, синьорина, есть ли у нас этот роман, - сказал молодой человек, нехотя отводя от нее взгляд к полке, на которой у него стояли современные американские классики. - Мне очень жаль, синьорина, но "Красивых и проклятых" у нас сейчас нет. Вас не устроит "Ночь нежна" или "Великий Гэтсби" того же писателя?
- Нет, нет, меня это не устроит, - девушка замотала головой. - Моей маме нужен роман "Красивые и проклятые" и никакой другой.
- Если ваша мама может подождать пару дней, мы закажем эту книгу на складе и пришлем вам по почте, - предложил продавец.
- Да, да, конечно. Обязательно закажите эту книгу на складе и пришлите ее моей маме по почте. Я думаю, мама сможет подождать два дня - она ждала этого много лет.
Продавца несколько удивили последние слова девушки. Он не мог понять, почему ее мать не купила этот роман раньше, если ей давно уже хочется его прочесть. Но он не стал ломать голову над этой загадкой, а с улыбкой обратился к посетительнице.
- Не волнуйтесь, синьорина, мы не заставим вашу маму ждать, - уверил ее он и потянулся за блокнотом на краю прилавка. - Будьте добры, продиктуйте мне ее адрес. Если она живет в Риме, книга будет доставлена ей не позднее, чем послезавтра.
- Да, моя мама живет в Риме, - кивнула девушка и продиктовала адрес.
- На чье имя мы должны адресовать посылку? - осведомился продавец.
- Что-что?
Девушка, по всей видимости, ушла в себя - взгляд ее был отсутствующим и каким-то растерянным.
- Как зовут вашу маму, синьорина? - повторил свой вопрос продавец.
- Мою маму зовут Констанс Эммонс, - сказала девушка. Ее голос прозвучал невнятно, как голос человека, разговаривающего во сне, а взгляд блуждал где-то в пространстве, бесцельно скользя по стенам книжной лавки. - Нет, нет, мою маму зовут не так… Констанс Эммонс - это я. Значит, мою маму зовут как-то иначе, только я не помню как…
Молодой человек обалдело воззрился на нее. Что за абсурд! Сначала она говорит, что ее мать зовут так-то и так-то, потом заявляет, что так зовут ее саму… Наверное, эта девушка - наркоманка, решил в конце концов он.
Блуждающий взгляд девушки внезапно остановился на нем, в глазах зажегся лихорадочный блеск.
- Вы даже представить себе не можете, как это чудесно! - заявила она тоном ребенка, сделавшего какое-то радостное открытие, и широко улыбнулась.
- Что именно, синьорина?
- То, что я - Констанс Эммонс, - ответила девушка, глядя куда-то сквозь него. - Вы когда-нибудь слышали о Констанс Эммонс? Я получила "Оскара" двадцать пять лет назад, а потом перестала сниматься. Потому что мне нет никакого дела до кинематографа. Я хочу от жизни лишь одного - любви. Его любви. И он любит меня. Вы меня слышите? Он любит меня - и любил все эти годы. Он ждал с таким нетерпением моего приезда! Я одного не могу понять - почему мы с ним расстались тогда, если так любили друг друга?.. Я обязательно спрошу его об этом, когда мы с ним увидимся в следующий раз.
Она несла какой-то вздор. Ее восторженный монолог, лишенный всякой логической последовательности, был, конечно же, наркотическим бредом, решил продавец. Он не знал, как на него реагировать, и лишь вежливо сказал:
- Ну что ж, мисс Эммонс, очень рад за вас, если вы снова встретились с любимым человеком. Но вы еще не сказали, на чье имя я должен адресовать…
Он не договорил: девушка пошатнулась и тихо застонала, закрыв глаза. Она бы, наверное, упала, если бы он не успел поддержать ее.
- Горячо, горячо, - шептала она, медленно опускаясь на колени и цепляясь руками за край прилавка. - У меня в голове пожар. Принесите воды. Скорее. Надо залить огонь, а то я сгорю. Я не хочу сгореть. Я больше никогда не увижу его, если сгорю.
Отпустив девушку, продавец побежал в подсобное помещение за водой. Когда он вернулся со стаканом воды, девушка лежала без чувств на полу.
Он шлепал ее по щекам, чтобы привести в сознание, брызгал водой ей на лицо, но ни то, ни другое не помогло. Он растерялся, не зная, что делать. Конечно, он мог бы вызвать по телефону "скорую помощь". Но он был уверен, что девушка накачалась наркотиками. Если он сдаст ее врачам, те могут отправить ее на принудительное лечение - тем более что она, вполне возможно, еще не достигла совершеннолетия: вид у нее был очень юный… С минуту поразмыслив, он решил, что лучше всего отвезти девушку к ее матери, пусть та сама решает, как поступить. Ее мать жила совсем близко отсюда - в адресе, продиктованном ему девушкой, была указана улица, параллельная этой. Это был один из самых фешенебельных кварталов города, где жили только очень состоятельные люди.
Осторожно подняв девушку с пола, он вынес ее на улицу и уложил на заднее сиденье своего "фиата". Запер дверь магазина, повесил табличку с надписью "Закрыто" и сел за руль.
Вскоре он выехал на улицу, где жила мать девушки. Замедлив ход, стал искать дом под номером четырнадцать, указанный девушкой в адресе… Он был немало удивлен, когда обнаружил, что под этим номером оказалось не что иное, как роскошная резиденция Габриэле дель Соле, известного сценариста, которого многие в Риме называли Королем Кино, человека, которому удалось разбогатеть и добиться невероятной популярности, сочиняя любовные сюжеты для кинематографа.
Площадь вокруг фонтана была залита ярким солнечным светом. Солнце отражалось в водяных струях, зажигаясь в них миллионом сверкающих точек. Молодой человек, стоящий возле фонтана, обернулся, когда она подошла к нему, и улыбнулся ей, щурясь от слепящего света. Солнце не позволяло ей рассмотреть как следует его лицо, но она видела его улыбку. Этой улыбки ей было достаточно, чтобы понять, что это и есть он.
- Я знала, что ты будешь ждать меня здесь, - сказала она.
- Я ждал тебя очень долго, Констанс, - сказал он. - Почему ты не пришла сразу сама, а прислала ко мне твою дочь?
- Мою дочь? - удивилась она. - Разве у меня есть дочь?
- Да, - кивнул он. - Ты прислала ее ко мне, и я полюбил ее. Но это случилось только потому, что она - твоя дочь. На самом деле я люблю и всегда любил только тебя.
Она приблизилась к нему еще на шаг. Теперь они стояли вплотную друг к другу, но их тела не соприкасались. Будто какая-то невидимая черта разделяла их - его и ее - миры.
- Объясни мне, почему мы расстались тогда, если так любили друг друга, - попросила она.
- Я этого не знаю, Констанс, - ответил он. - Я думал, это знаешь ты…
- Но я тоже этого не знаю. Кто же тогда это знает?
Он пожал плечами.
- Может, твой дневник? - предположил он.
- Откуда ты знаешь, что я вела дневник?
- Я знаю о тебе все, Констанс. Я присутствовал в каждой минуте твоей жизни, пока ты была далеко… Ты ведь хотела, чтобы я остался с тобой навсегда, - и я остался.
- С тех пор прошло так много лет, а мы такие же юные, какими были тогда. Разве это возможно - не состариться за эти годы?
- Возможно, - улыбнулся он. - Наша любовь существует вне времени - и мы тоже. Мы всегда будем юными, пока будем любить друг друга… Ты только запомни это солнце и этот фонтан, ладно? Запомни это место и всегда возвращайся сюда - я буду ждать тебя здесь.
- Запомню, - пообещала она.
- Я люблю тебя, - прошептал он, крепко сжимая ее руки…
В следующее мгновение он исчез - осталось только солнце и шум фонтана. Ей было больно смотреть на солнце, и она закрыла глаза. Стало темно. Фонтан продолжал шуметь где-то совсем рядом…
Разомкнув веки, она увидела незнакомого мужчину, сидящего возле ее постели. Мужчина держал ее руки в своих и не сводил с нее глаз. На улице бушевала гроза, и струи дождя бились в окна. В комнате, где она лежала, все было белым - потолок, стены, пол, мебель, постель, в которой она лежала… Эта белизна наводила на нее уныние.
- Мне не нравится здесь. - Она медленным взглядом обвела комнату.
- Знаю, - сказал мужчина. - Я сразу же заберу тебя отсюда, как только твое здоровье пойдет на поправку. Я вообще не хотел отвозить тебя сюда, но врачи сказали, что это необходимо. Ты была без сознания так долго, что мы начали опасаться за твою жизнь.
Он замолчал и провел рукой по своим густым черным волосам. Взгляд его темно-синих глаз был встревоженным и каким-то несчастным. Она внимательнее пригляделась к нему. Он почему-то нравился ей, наверное, потому что был на редкость привлекательной наружности. Его можно было бы назвать красивым, если бы не это выражение безысходной грусти, не сходящее с его лица. Вздохнув, она отвернулась к стене.
- Ты не узнаешь меня? - тихо спросил он, отпуская ее руки.
- Почему я должна тебя узнавать? - недоуменно проговорила она, снова поворачиваясь к мужчине.
- Я Габриэле.
- Очень приятно. - Она протянула ему руку. - А меня зовут Констанс.
- Тебя зовут не Констанс… - начал было незнакомец, но она не дала ему договорить.
- Послушай, если ты начинаешь свое знакомство с девушками с того, что говоришь им, как их зовут, ты, наверное, очень странный человек. Или ты считаешь это остроумным?
- Ты меня не помнишь?
- Нет. А разве я с тобой знакома?
Незнакомец не ответил.
- И вообще, если хочешь знать, ты мне нравишься, - продолжала она. - Ты красивый, только ты очень грустный. Я не люблю грустные лица. Я люблю, когда люди улыбаются. Он всегда улыбается мне.
- Он - это кто? - спросил незнакомец.
- Зачем тебе знать?
- Я хочу знать.
- Я не помню, как его зовут. Но даже если бы и помнила, все равно не сказала бы. Потому что это никого не должно касаться.
Мужчина долго молчал, словно о чем-то размышляя. Потом он протянул руку и положил ладонь на ее лоб. Она на секунду закрыла глаза - ей почему-то было приятно его прикосновение.
- У тебя больше не болит голова?
- Нет. А почему она должна у меня болеть?
- Она у тебя болела, и очень сильно. Ты кричала, но мы сначала не могли понять, почему ты кричишь. Когда мы это поняли, я приказал врачам ввести тебе большую дозу обезболивающего… От этого у тебя начались галлюцинации. Ты все время кого-то звала, но никогда не называла этого человека по имени. Ты просто кричала: "Где ты?!" Если ты скажешь мне, кто этот человек, я разыщу его для тебя, где бы он ни был.
- Я уже сказала тебе, что не знаю его имени. Я только знаю, что он всегда ждет меня возле фонтана.
Незнакомец убрал руку с ее лба и удивленно посмотрел на нее.
- Ты хочешь сказать, он назначил тебе встречу возле какого-то фонтана, а ты не смогла прийти?
- Нет, почему же - я пришла. Я только что была там. И он попросил меня запомнить это место, чтобы возвращаться туда еще.
- Это был бред, Вероника. - Он покачал головой. - Ты почти неделю пролежала в полубессознательном состоянии…
- Почему ты назвал меня чужим именем? - перебила его она.
- Я не называл тебя чужим именем. Я назвал тебя твоим именем. Тебя зовут Вероникой.
- Я - Констанс! Тебе это понятно?! - закричала она, рывком садясь в постели. - Я никогда в жизни не слышала ни о какой Веронике - и слышать о ней не хочу!
Мужчина долго молчал.
- Тебя зовут Вероникой, - наконец заговорил он. - Пожалуйста, поверь мне: ты Вероника, а не Констанс. Констанс - это твоя мама. Когда ты будешь готова выслушать меня, я объясню тебе все. Думаю, сейчас еще не время…
- Не время для чего?
- Для того, чтобы объяснить тебе кое-что очень важное, - ответил он. - Но если хочешь, я сделаю это сейчас. - Он подался вперед на стуле и положил руки на ее плечи, глядя ей в глаза. - Послушай меня внимательно, Вероника. Я никогда не любил твою маму, хотя она и написала в своем дневнике, что я ее любил. Но она была всерьез влюблена в меня и очень страдала, когда я ее бросил. Эти фантазии, наверное, помогали ей утешиться… Мы с ней встречались двадцать пять лет назад, и после этого я больше с ней не виделся и вообще позабыл о ней. Я даже не узнал ее, когда она приехала ко мне на прошлой неделе. Я не испытывал к ней совершенно никаких чувств - для меня она была теперь просто твоей матерью. А если она лежала в моей постели в то утро, так это ровно ничего не значит. Я понимаю, как сильно это должно было тебя потрясти, но поверь мне, Вероника: между мною и твоей матерью совершенно ничего не произошло в ту ночь. Я выпил снотворное и спал мертвым сном, когда она пришла ко мне, - я даже не знал, кого обнимаю…
- Послушай, меня совершенно не интересует, когда ты встречался и чем ты занимался с моей матерью, - нетерпеливо перебила она, стряхивая его руки со своих плеч. - И я не понимаю, почему ты отчитываешься в этом передо мной. Мне кажется, личная жизнь моей матери вообще не должна меня касаться.
Вздохнув, он откинулся на спинку стула. Потом устало провел ладонью по лицу и сказал, склоняясь над ней:
- Твоя мама приехала ко мне, чтобы рассказать о своем дневнике и объяснить, почему ты убежала. Поверь, Вероника: ни у нее, ни тем более у меня и в мыслях не было…