Существует концептуальный провал между наукой, требующей объективных измерений и соответствующих выводов, и сознанием, являющимся синонимом субъективного опыта. Понятно, что мы не можем задать существу вопрос: "У тебя есть сознание?" Если же мы заглянем в его "голову" (биологическую или какую-то другую), нам нужно будет принять философское решение: что же именно мы там ищем? Таким образом, вопрос о наличии сознания у того или иного существа не является научным. По этой причине некоторые наблюдатели переходят к вопросу, есть ли вообще у сознания какое-либо реальное основание? Английский писатель и философ Сьюзен Блэкмор говорит о "великой иллюзии сознания". Она признаёт существование мемы (идеи) сознания. Другими словами, сознание, безусловно, существует как идея, и многие структуры новой коры имеют дело с этой идеей, не говоря уже о том, сколько об этой идее сказано и написано. Но остается неясным, связана ли эта идея с чем-то реальным. Цель Блэкмор состоит не в том, чтобы опровергнуть существование сознания, а скорее в том, чтобы сформулировать проблемы, с которыми мы сталкиваемся при попытках определить суть этого понятия. Британский психолог и писатель Стюарт Сазерленд в "Международном словаре по психологии" пишет следующее: "Сознание - удивительный, но неуловимый феномен; невозможно сказать, что это такое, в чем его функция или почему оно появилось".
Однако не стоит воспринимать этот вопрос как пустую философскую болтовню, которая, кстати сказать, началась две тысячи лет назад - с "Диалогов" Платона. Идея сознания лежит в основе нашей морали, а наше законодательство тесно связано с нашими моральными нормами. Если один человек лишает другого человека сознания (как при убийстве), мы считаем это действие аморальным и, за редкими исключениями, преступным. Однако исключения эти тоже связаны с сознанием. В частности, мы разрешаем полицейским или военным убивать сознательных людей, чтобы защитить превосходящих по численности других сознательных людей. Возможность различных исключений можно обсуждать, но суть от этого не меняется.
Насилие над человеком и причинение страданий также обычно рассматриваются как аморальное и незаконное поведение. Если я разрушу то, что принадлежит мне, возможно, это допустимо. Если я без вашего разрешения разрушу то, что принадлежит вам, это, скорее всего, недопустимо, но не потому, что пострадало ваше имущество, а потому, что пострадали вы как владелец. Но если в моей собственности находится сознательное существо, например животное, я как собственник этого животного не имею морального или юридического права делать с ним все, что захочу. В частности, существуют законы, запрещающие жестокое обращение с животными.
Поскольку наша законодательная система и моральные нормы основаны на защите сознательных существ и предотвращении их страданий, для принятия ответственных решений мы должны знать ответ на вопрос, кто же обладает сознанием. Потому этот вопрос - не просто тема для интеллектуальной беседы, что видно, например, из горячей дискуссии по поводу правомерности абортов. Замечу, что вопрос об абортах выходит за рамки темы сознания, поскольку противники абортов утверждают, что сам тот факт, что эмбрион в итоге станет сознательной личностью, является достаточным основанием для его защиты (то же относится и к людям, находящимся в коме). Поэтому вопрос заключается в том, в какой момент зародыш приобретает сознание.
Понимание сути сознания часто влияет на нашу реакцию в сложных вопросах. Если рассмотреть ту же тему абортов, мы заметим, что многие люди видят различие между приемом противозачаточных таблеток, предотвращающих имплантацию оплодотворенной яйцеклетки в матке в первые дни беременности, и абортом на более поздних сроках. Это различие связано с тем, что, с некоторой вероятностью, эмбрион на более поздних сроках беременности уже обладает сознанием. Трудно предполагать, что эмбрион в возрасте нескольких дней сознателен, если только не придерживаться позиции панпротопсихизма, но даже при такой точке зрения уровень сознания подобного эмбриона ниже, чем у самых примитивных животных. Аналогичным образом, мы совершенно по-разному относимся к проблеме жестокого обращения с высшими приматами по сравнению, например, с насекомыми. Сегодня мало кто беспокоится по поводу страданий, причиняемых нами компьютерным программам (зато мы часто жалуемся на муки, которые компьютерные программы доставляют нам), но если в будущем компьютерное обеспечение получит интеллектуальные, эмоциональные и моральные качества человека, на этом месте возникнет проблема.
Таким образом, моя позиция следующая: я считаю, что небиологические существа с абсолютно убедительными эмоциональными реакциями обладают сознанием, и предсказываю, что в будущем общество в целом сочтет их сознательными. Обратите внимание, что данное определение описывает иной круг существ, чем те, которые владеют человеческой речью и способны пройти тест Тьюринга. Эти существа должны в достаточной степени быть похожими на человека, так что они подходят под мое определение, и общество, я думаю, со мной согласится. Но под мое определение попадают и те существа, которые проявляют человеческие эмоциональные реакции, но не способны пройти тест Тьюринга, например маленькие дети.
Решает ли это философский вопрос о том, кто обладает сознанием? Хотя бы для меня самого и тех, кто согласен вместе со мной сделать этот смелый шаг? Ответ: не совсем. Мы рассмотрели лишь один частный случай, касающийся существ, обладающих человеческими реакциями. Даже если эти существа из будущего, которых мы обсуждаем, имеют небиологическую природу, мы рассматриваем их способность убедительно демонстрировать человеческие реакции, то есть данная позиция по-прежнему является человекоцентрической. Но что можно сказать о других формах разума, отличных от человеческого? Мы можем представить себе существование столь же сложного или гораздо более сложного разума, чем наш, у существ с совершенно иными эмоциями и мотивациями. Как понять, обладают они сознанием или нет?
Можно начать с обсуждения биологических существ, мозг которых сравним с мозгом человека, но поведение совсем иное. Британский философ Дэвид Кокберн (род. в 1949 г.) описывает поведение гигантского кальмара в момент опасности (возможно, как считает Кокберн, кальмар испугался человека с видеокамерой). Кальмар задрожал и съежился и, как пишет Кокберн, "реагировал так, что мне стало очевидно, что ему страшно. Потрясающим в этой последовательности реакций было то, что в поведении существа столь далекого от человека, с очевидностью отразилась человеческая эмоция страха". Кокберн убежден, что животное испытывало именно эту эмоцию и что большинство людей, посмотревших фильм, придет к такому же мнению. Если мы согласимся с его точкой зрения, мы вынуждены будем включить гигантских кальмаров в наш список сознательных существ. Однако это никуда нас не ведет, поскольку такой вывод по-прежнему основан на нашей способности сопереживания эмоций, которые знакомы нам самим. Мы по-прежнему смотрим на вещи с человекоцентрической точки зрения.
Если же покинуть мир биологических существ, мы обнаружим, что формы небиологического разума могут оказаться еще более разнообразными. Например, какие-то существа могут не бояться собственной гибели и не иметь нужды в обычных для людей и других биологических существ эмоциях. Может быть, они все же будут способны пройти тест Тьюринга, а может быть, попросту не захотят.
Нам нужны роботы, предназначенные для работы в опасных условиях и не имеющие инстинкта самосохранения. Пока такие машины не являются достаточно разумными или сложными, чтобы всерьез говорить об их чувствительности, но можно вообразить, что в будущем они станут столь же сложными, как люди. Что тогда?
Лично я могу сказать, что поломка устройства с таким сложным строением и способностью выполнять указания, необходимые для реализации его миссии, меня бы, безусловно, поразила и огорчила. Возможно, здесь мы слегка расширяем обзор, поскольку рассматриваем реакцию на поведение, отличное от нормального поведения людей и вообще всех биологических существ. Но и в данном случае я пытаюсь нащупать связь с теми признаками, которые характерны для меня самого и для других людей. Вообще говоря, мысль о существе, полностью посвящающем себя выполнению достойной задачи и пытающемся решить ее вне зависимости от собственного благополучия, не так уж чужда человеческому опыту. Нам нужны существа, способные защитить биологических людей или каким-то образом способствовать нашему процветанию.
Но что если такое существо имеет собственные задачи, отличные от человеческих, и не выполняет той миссии, которую мы считаем достойной? Можно попытаться оценить его способности другим путем. Если это существо действительно очень разумное, возможно, оно сильно в математике, и с ним можно поговорить на эту тему. Возможно, оно сможет оценить математические шутки.
Но если это существо не захочет общаться со мной, а у меня не будет достаточной возможности оценить его действия и решения, означает ли это, что оно лишено сознания? Я должен сделать вывод, что существа, которые не убедили меня своими эмоциональными реакциями или не пытались этого сделать, не обязательно являются несознательными. Сложно распознать существо с другим сознанием, не установив какого-либо эмпатического контакта, но это скорее проблема моей собственной ограниченности, чем проблема того существа. Поэтому действовать придется осторожно. Нам бывает сложно поставить себя на место другого человека, что уж говорить о понимании разума, который так сильно отличается от нашего собственного.
Что же мы осознаём?
Если бы мы могли заглянуть сквозь череп внутрь мозга сознательно мыслящего человека и если бы место оптимального возбуждения было светящимся, то мы должны бы увидеть на мозговой поверхности игру яркого пятна с фантастическими волнующимися границами, постоянно флюктуирующее в размере и форме, окруженное более или менее глубокой темнотой, покрывающей остальную часть полушария мозга.
Иван Петрович Павлов, 1913
Вернемся к истории с гигантским кальмаром. Да, возможно, мы распознаём некоторые из его эмоций, но значительная часть его поведенческих реакций остается для нас тайной. Что значит быть гигантским кальмаром? Что он чувствует, когда проталкивает свое бесхребетное тело через небольшое отверстие? У нас просто слов таких нет, чтобы ответить на этот вопрос, учитывая нашу неспособность даже описать опыт, разделяемый многими людьми, такой как восприятие красного цвета или ощущение нашего тела, погружаемого в воду.
Но, чтобы отыскать тайну осознанного опыта, не нужно опускаться на дно океана, достаточно обратиться к самим себе. Я, например, знаю, что обладаю сознанием. Полагаю, что и ты, мой читатель, тоже. (Чего не могу сказать о людях, которые мою книгу не купили.) Но что же, собственно, я сознаю? Попробуйте и вы задать себе этот вопрос.
Давайте проведем один мысленный эксперимент (он годится для тех, кто водит машину). Представьте, что вы на скоростном шоссе и движетесь по левой полосе. Теперь закройте глаза, возьмитесь за воображаемый руль и сделайте такое движение, как будто перестраиваетесь на правую полосу.
Попробуйте проделать этот эксперимент, прежде чем читать дальше.
Вот вероятная последовательность ваших движений. Вы держите руль, проверяете, свободна ли правая полоса. Предположим, полоса свободна, тогда на короткое время вы поворачиваете руль вправо, а затем выправляете его. Дело сделано.
Это хорошо, что вы в воображаемой машине, поскольку только что вы пересекли все полосы шоссе и врезались в дерево. Наверное, следует предупредить, чтобы вы не пытались проделать этот трюк, двигаясь в настоящей машине (надеюсь, вы уже усвоили правило, что за рулем не следует закрывать глаза), но дело, в сущности, не в этом. Если вы поступили так, как я только что описал, - а практически каждый человек в мысленном эксперименте поступает именно так, - вы поступили неправильно. Если вы повернете руль вправо, а затем выровняете колеса, вы будете двигаться по диагонали к вашему исходному направлению движения. Вы свернете на правую полосу, как и хотели, но будете и дальше ехать вправо. После того как вы выехали на полосу справа от вас, нужно было повернуть руль влево и только потом выровнять колеса. Так вы заставите машину ехать вперед по новой полосе.
Если вы опытный водитель, вы проделывали этот маневр тысячи раз. Действовали ли вы при этом сознательно? Вы когда-нибудь обращали внимание на то, что на самом деле делаете, когда меняете полосу на шоссе? Надеюсь, вы читаете книгу не в больнице, поправляясь после автомобильной аварии, и, следовательно, умеете выполнять этот маневр. Но вы никогда не задумывались о том, что делаете, хотя делали это множество раз.
Когда люди рассказывают, что с ними происходило, они излагают последовательность событий и решений. Но в тот момент, когда мы впервые переживаем эти события, все воспринимается не так. Наш первичный опыт представляет собой последовательность образов высокого порядка сложности, и некоторые из них могут вызывать эмоции. Но мы запоминаем лишь незначительную часть этих образов, если вообще запоминаем. Даже если мы передаем нашу историю очень точно, мы прибегаем к конфабуляции, позволяющей восполнять недостающие подробности и превращать последовательность образов в связный рассказ. Мы не можем быть уверены в том, что наше исходное осознание опыта было именно таким, поскольку доступ к этому опыту проходит через воспоминания. Каждый текущий момент мгновенен, и события этого момента сразу становятся воспоминаниями, а чаще не становятся. Даже если опыт стал воспоминанием, он сохраняется, как указывает теория распознавания образов, в виде иерархической системы образов разной степени сложности. И как я уже неоднократно отмечал, практически весь наш опыт (в том числе опыт смены полосы на шоссе) мгновенно забывается. Таким образом, мы не можем сказать, что именно заключает в себе наш осознанный опыт.
Восток - это Восток, Запад - это Запад
До появления мозга во Вселенной не было ни цвета, ни звуков, не было
никаких запахов и, вероятно, мало чувств, ощущений или эмоций.
Роджер У. Сперри
Рене Декарт заходит в ресторан и садится ужинать. К нему подходит официант и спрашивает, желает ли тот закусить.
- Нет, спасибо, - отвечает Декарт, - хочу сразу заказать ужин.
- Вас интересует специальное меню? - спрашивает официант.
- Нет, - отвечает Декарт, теряя терпение.
- Хотите ли выпить перед ужином? - спрашивает официант.
Декарт оскорблен, поскольку он трезвенник.
- Не думаю! - отвечает он с негодованием и - ПУФ! - исчезает.
Анекдот, рассказанный Дэвидом Чалмерсом
На анализируемые нами вопросы о сознании и реальности можно взглянуть с двух точек зрения: точки зрения западного человека и восточного человека. Если придерживаться точки зрения западного человека, мы начнем рассмотрение с физического мира, в котором рождается информация. В результате миллиарда лет эволюции живые существа стали настолько сложными, что обзавелись сознанием. С точки зрения восточного человека, сознание - фундаментальная реальность, а физический мир существует лишь по той причине, что сознательные существа думают о нем. Другими словами, физический мир - это материализованные мысли сознательных существ. Безусловно, я упрощаю сложные и разнообразные философские течения, но эти две точки зрения составляют полюса философских взглядов на проблему сознания и его отношения к физическому миру.
Раздел между Востоком и Западом по вопросу о сознании нашел свое отражение и в направлениях мысли в области физики элементарных частиц. В квантовой механике положение частиц описывается так называемыми полями вероятности. Но любые попытки измерения состояния этих частиц с помощью приборов приводят к так называемому коллапсу волновой функции, что означает, что частица внезапно занимает фиксированное положение. Причем эти измерения осуществляются сознательным наблюдателем, поскольку иначе в них не было бы никакого смысла. Таким образом, частица приобретает определенные свойства (локализация, скорость) только тогда, когда за ней наблюдают. Можно сказать, что, пока за частицами никто не следит, им все равно, где находиться. Я называю такой взгляд буддистской школой квантовой механики, поскольку при этом подходе подразумевается, что частицы существуют только тогда, когда за ними наблюдает существо, обладающее сознанием.
Существует другая интерпретация квантовых свойств частиц, избегающая подобной антропоморфной терминологии. В данном случае соответствующее частице поле - это не поле вероятности, а скорее некая функция, которая в разных местах принимает разные значения. Следовательно, частица - это и есть поле. На параметры поля в разных участках накладываются определенные ограничения. В этом и заключается смысл слова "квантовый". В рамках данного подхода так называемый коллапс волновой функции - вовсе никакой не коллапс. Волновая функция никуда не девается. Просто дело в том, что измерительный прибор тоже состоит из частиц и их полей и взаимодействие поля анализируемой частицы с полями частиц прибора приводит к тому, что частица регистрируется в определенном месте. Но поле никуда не делось. Такова "западная" интерпретация квантовой механики, хотя следует заметить, что среди физиков всего мира более популярной является "восточная" интерпретация.