Белые точки теперь определились. Каждая из них изображала пирамидальную вершину холма, только что родившегося из зыби и превратившегося в волну, вышина и объем которой росли с минуты на минуту. Первые ряды этой орды погибали, разбиваясь об коралловое кольцо. Шедший за ними ряд возобновлял атаку с новой яростью. Скалы выдерживали бешеную осаду. Превратившись в горы, волны неистово разбивались о препятствия, сменяясь еще более высокими и яростными волнами, перекатывавшимися через преграды рифов и подступавшими уже к подножью скалы. Под мрачным небом без крика сновали пеликаны. Море ревело. В воздухе ни малейшего движения.
- Я подавлена, - прошептала молодая девушка: - эти великие силы природы... Человек ничто перед стихией.
- Возможно, что в тысяче миль отсюда произошло извержение подводного вулкана. Океан вышел из равновесия.
Все еще продолжая расти в вышину и в ширь, водяные горы принялись со всего размаху нападать на скалу. Они с ужасным шумом разбивались об ее подножье и слышно было, как грохочут вырванные из дна рифы. Столбы пенистой воды достигали площадки замка и стены его дрожали, как от ударов тарана под градом осколков скал, вырванных морем из их ложа.
- Ужасно! - воскликнула Алинь.
- Вам страшно?
- Сама не знаю... Я думаю о несчастных моряках... О, какая волна!
Потребность в защите заставила ее придвинуться к ученому, который удержал ее руку в своей.
- Как охотно философствуешь перед такой грандиозной картиной... только те, которые находят убежище в ненарушимой и разделенной любви, могут не обращать внимания на бури... Такого убежища, увы, недостает мне!..
- Посмотрите, какая гора поднимается! Она поглотит все!
- Она разобьется, как все другие.
- Страшно!
Он обнял ее за талию и притянул к себе, забавляясь ее волнением.
- Успокойтесь, для нас это только зрелище.
Чувствуя ее возле себя, он уже не отталкивал больше тех видений, которые так часто заполняли его бессонные часы. Он украдкой изучал ее, в то время, как она не отрывалась глазами от волн:
- Неужели мой безумный сон осуществим?... - думал он: - Неужели ее умственный энтузиазм может преобразиться в любовь?...
При каждом ударе, сотрясавшем скалу, она вздрагивала и отдавалась объятию, в то время, как он искал успокоения в дьявольском грохоте канонады. Наступил момент, когда его охватило какое-то оцепенение; она, в свою очередь, замечталась о том убежище, которое создается слиянием двух сердец, растворившихся в единой воле... Созерцая трагическую битву, они, сами того не зная, играли друг для друг роль символов. Она - символ Женщины и Любви, он - Мужчины и той покровительственной силы, к которой инстинктивно взывала слабость женщины...
На террасе появились миссионер, Жюльен и Огюст с обеими негритянками. Все испытывали такую же потребность близости друг к другу и, обмениваясь впечатлениями, чувствовали себя менее одинокими перед лицом катастрофы. Между тем, ярость волн уже ослабевала и лазурь неба прерывалась сквозь желтые тучи. Сильно подул восточный ветер и обезглавил высокие волны, бросившиеся последний раз на преграду рифов.
Вдруг Огюст, указывая на горизонт, закричал:
- Лодка!
Зоммервиль, вооружившись биноклем, подтвердил:
- Это шхуна... Она покинута. Мачта сломана.
- Брошенная лодка? - спросил Тулузэ: - подождите, мне кажется, я вижу, да, да, вижу, там кто-то есть!
Шхуна быстро приближалась под напором волн. У всех сердце сжалось от волнения. Через несколько секунд лодка разобьется об кольцо рифов.
- О, - воскликнул священник, тоже вооруженный биноклем: - трудно что-нибудь сказать, но я вижу на борту парня, которого ничто не испугает.
Алинь тоже разглядела человека с багром в руках. Как бы готовый к прыжку, он не спускал спокойного взгляда с подводных камней.
- Еще три минуты... Самое большое четыре... - считал ученый.
Наступили тревожные мгновенья. Теперь уже видны были подробности даже невооруженным глазом. Люди, бывшие в лодке, уцепились за что только могли. Один только человек стоял с багром в руке и, казалось, не робел перед стихией. Он, должно быть, был молод и высок ростом. Ветер трепал темные пряди его волос. Его безбородое лицо дышало дикой энергией. Вместо всякой одежды на нем были рубаха и панталоны.
- Только чудо может их спасти! - прошептал чей-то голос
- Приготовимся помочь им!...
- Спустимся вниз!...
- Смотрите, они гибнут!
Поднятая волной шхуна неслась на камни... Но удар багра внезапно отклонил ее в сторону, и она проскользнула между двумя рифами, за которыми море казалось уже успокоенным.
- Чудо! - воскликнул кто-то.
- Спасены.
Тревога рассеялась... Внезапно лодка остановилась. Наткнувшись на невидимую скалу, она накренилась, вздрогнула, накренилась еще больше и стала тонуть...
С подножья скалы, где собрались все обитатели замка, видны были обломки, несомые волной. Возле них горсточка людей - не видно было ни голов, ни рук - ухватившихся за выступ рифа. Возможно, что, повернувшись лицом к острову, их уста взывают на помощь, но крики заглушаются грохотом волн...
- Неужели мы им дадим погибнуть на наших глазах? Неужели ничего нельзя сделать?
- Увы, ничего, Алинь. Пирогу индейцев разобьет в щепки.
- Посмотрите на эту волну, чудовищная волна, она поглотит их...
Водяная гора бешено ударилась об камни и рассыпалась брызгами. Не разжались ли уже судорожные пальцы? Под пенистой массой не видно людей. Не удержались, должно быть...
Алинь ломала руки. Негритянки испускали пронзительные крики. Мужчины не отрывали глаз от людей, погибающих под волнами. Вдруг, кто-то закричал:
- Кто-то плавает! А вот другой!
- Я вижу трех, четверых.
Из-под воды появились руки, головы. Какая яростная борьба со смертью, какое горячее желание жить! Приблизят ли их к берегу отчаянные усилия или отступающая волна отрежет их от спасения... Невозможно судить на таком расстоянии.
- Мне кажется, там женщина, - прошептал Зоммервиль, глядевший в бинокль; он повторил с возрастающим волнением:
- Да, молодая женщина... белокурая... Ее держит мужчина...
Послышавшийся позади них ужасный крик заставил их вздрогнуть. Все повернулись к Огюсту, который с верхушки скалы указывал рукой на какую-то точку:
- Акулы.
- Акулы?
Проницательный взгляд мулата разглядел блестящие на солнце серовато-стальные треугольники, державшиеся на поверхности волн: это были спинные плавники акул-людоедов, которые издали почуяли добычу и искали ее. Стоя на скале, Огюст испускал крики, жестикулировал, махал платком, ревел благим матом... Привлечет ли он внимание несчастных? Даст ли он им понять, что им грозит еще более ужасная смерть?... Может быть, они успеют тогда укрыться на скале?...
- Кажется, они заметили сигналы... - сказал профессор, направляя бинокль: - Тот, кто держит женщину, обернулся... Да... Они увидели акул. Какой ужас!... Смогут ли они спастись?... Я вижу плавники... Три... Четыре... Пять... Смотрите, Алинь!... Смотрите!...
Он передал бинокль девушке... Она подавила крик ужаса, вызванный подъемом волны. С волной вместе всплыло тело молодого человека с черными волосами и белокурая голова женщины. Подымается и опускается рука, яростно рассекая волну... Дальше, на расстоянии, два утопленника, сталкиваемые и швыряемые волной. Она опустила бинокль, закрыла глаза.
- Ах, опять акула...
Вдали, позади самого далекого пловца, самый близкий из треугольников внезапно ложится плашмя; на поверхности воды появляется удлиненное белое пятно. Чудовищная рыба приготовилась к атаке. Ужасная пасть раскрылась под пеной черной дырой. Две руки зовут на помощь. Все исчезает под волной, - и через мгновение ужасная сцена повторяется снова еще ближе к парализованным свидетелям: наклоняющийся треугольник, - появляющаяся на поверхности чудовищная голова - судорожный взмах рук - водоворот кипящей пены... Прожорливое море порозовело от крови обеих жертв...
Рассекая воду широким методическим и яростным движением, оставшийся в живых несколько раз бросил назад быстрый взгляд. Успеет ли он достигнуть скалы, которую наметил? Белокурая ноша замедляет его движения. Хочется крикнуть ему о тщетности его безумной попытки. Если он выпустит золотые косы, намотанные на его левую руку, он уклонится от акулы, которая несется прямо на него. Смертельная тоска вырывает крики из судорожно сжатого горла: они погибли! - чудовище нагонит их через мгновенье!
Он это хорошо знает, он вытаскивает из-за пояса морской нож и, бросив быстрый взгляд назад, на плавник, который режет волну в двадцати метрах от него, - он внезапно ныряет...
- Что он хочет сделать?
- Перехитрить акулу.
- Ударить ее кинжалом, как делают индейцы...
Проходит минута ужасного ожидания. Вдруг, обе головы неожиданно появляются возле скалы, там, где их вовсе не искали глаза. Обнаженными руками, по которым течет зигзагами кровь, человек подымает женщину и толкает ее на скалу, на которую влезает и сам. Ветки кораллов разорвали их одежду.
- Какая отвага!
- Герой!
- Вы видите там акулу? Ее плавник описывает круг.
Утвердившись на своих полуголых ногах, молодой моряк вытянулся, набрал в грудь воздуха, размял члены и, не упуская из виду ужасный треугольник, который кружился на поверхности воды в поисках ускользнувшей добычи, взявшись за нож послал рукой привет тем, кто был свидетелем его торжества над смертью. Волна бушует, женщина скользит, - несется по поверхности - ныряет...
- О, на этот раз он ее оставит!...
Он дал время акуле подойти ближе. Потом нырнул с ножом в зубах... Ужас захватывает дух. Все взгляды направлены на водоворот, в котором кружится пловец и серо-стальной плавник, бурящий волну. Наконец, возле ближайшей скалы под взмахом голубоватой пены вынырнули сначала черная голова, потом белокурая. Человек напрягает последние усилия, таща за собой свою ношу. Когти кораллов оставили на них одни лохмотья.
- Мужайтесь, мужайтесь! - раздаются голоса, стараясь перекричать шум волн.
Он отвечает усталым движением.
Он повернул голову в направлении акулы и веселым жестом показал, что чудовище обратилось в бегство... Но волна ударила им в спину. В одну секунду смела их со скалы... Они выплывают еще ближе к берегу, и на этот раз кораллы оставили себе даже лохмотья. Стоя на скале, обвитой водорослями, в трагической раме гневного моря, он держал на руках окровавленное, безжизненное тело. Высоко закинув голову, он, улыбаясь, гордо поднял к небу свою розово-белокурую ношу, которую собирались у него похитить море и его чудовища. Надменно попирая ярость волн, с неведомой женщиной на руках, он был так мужественен, она так грациозно женственна, что глаз не мог оторваться от их наготы...
Укрепив на плече свою ношу, то переплывая, то обходя рифы, он приблизился к скале и вот, наконец, схватился за конец веревки, которую ему бросали много раз. Наконец он на земле, оглушенный приветствиями. Он спотыкается. Все руки протягиваются, чтоб поддержать его. Он благодарит одним словом, и это слово - французское. Пытается улыбнуться, но силы истощились. Хриплый звук вылетает из груди. Вот он покачнулся, готовый выпустить свою ношу, которую Жюльен вместе с мулатом подхватывают и тихонько кладут на землю. Взволнованный Шарль Зоммервиль протягивает руку потерпевшему.
- Какое мужество! Я никогда не видел такой трагической картины!
- Позвольте мне вас обнять, друг мой! - воскликнул миссионер. - Мы переживали вместе с вами всю эту борьбу со смертью.
Поборов свою нерешительность, Алинь подошла, и ее энтузиазм выразился в пылких словах:
- Какое в вас было величие! Вы герой! Какая безумная преданность! Вырвать женщину из рук такой ужасной смерти. Как это красиво.
- Ваша жена, - заявил ученый, - может гордиться вами!
Молодой человек изумленно взглянул на них. Он сбросил с себя усталость, тихонько отклонил миссионера, готового поддержать его, и, вытирая рукой струйку крови на гладком лице, спросил:
- Моя жена? Моя жена?
- Как! - произнесла Алинь в изумлении.
- Как! - повторил Зоммервиль: - эта особа... Молодая женщина...
- Я даже не знаю ее имени, - сказал моряк, пытаясь улыбнуться.
- Это богатая дамочка; да, как видно, богатая. Она по-царски заплатила за проезд в моей лодке. Я посадил ее сегодня утром, чтобы довезти до... Простите!
Бледный, но все еще сохраняющий самообладание он не переставал улыбаться, но ноги подкосились, и он упал бы, если б священник и ученый не поддержали его.
- Обморок, - сказал отец Тулузэ. - Серьезных ран нет, только поверхностные царапины. Он скоро придет в себя.
- Состояние молодой женщины гораздо серьезнее. У нее несомненно асфиксия. Надо о ней позаботиться.
Все они направились к женщине, оставив Алинь возле недвижного тела моряка. Она опустилась на колени и, быстро согнав песок к одному месту, приподняла голову, устроила ее повыше, потом спустилась к морю, желая намочить платок в воде.
- "Богатая дамочка" - эти слова все еще раздавались в ее ушах, и она возмутилась какой-то мыслью, которая способна была пересилить ее волнение. - Для героя он выражается несколько вульгарно... - Снова опустившись на колени, она обмыла кровь со лба и с тела молодого капитана.
- Бедняга... Но, кажется, ему лучше.
Надоедливая фраза начинала ее преследовать. "Кажется, богатая дамочка". Какая нелепость! Чтоб отогнать это от себя, она принуждала себя вызвать в воображении картину трагического сражения: разнузданную стихию, акул, пожирающих на ее глазах людей, героя, так самоотверженно спасающего спутницу.
- "Он даже не знает ее имени"! - Она возмутилась своим собственным педантизмом. Неужели, грубый язык моряка может набросить тень на красоту его подвига? Что за мелочность!
Подымаясь с берега и выжимая платок, который она снова намочила, она внимательнее остановилась на бледном лице, начинавшем оживать. Черные волосы обрамляли широкий лоб и тонкие правильные черты. Под золотистым загаром лицо его напоминало античную статую. Под белой кожей виднелись мускулы атлета... Она странным образом теряла свою волю. Растерянная, она оперлась о скалу, подстерегая на лице моряка возвращающуюся жизнь...
Глава VIII.
Симптомы и прелюдии.
Несмотря на утомление, вызванное двухдневным ухаживанием за потерпевшими, Алинь проснулась вполне бодрая и в хорошем расположении духа. С утра до вечера она бегала из одной комнаты в другую, распределяя лекарства и хинин, записывая температуру под руководством аббата, который обладал солидными знаниями в медицине. Еще этой ночью, прежде чем уйти к себе, она перевязала раны моряка. Они воспалились, но миссионер не выразил никакого беспокойства: каждая царапина, причиненная живыми кораллами, представляющими собой колонии организмов, сопровождается воспалением.
- Два-три дня отдыха, и наши больные встанут на ноги, но пройдут недели и даже месяцы, раньше чем раны моряка вполне зарубцуются...
Слова аббата звучали еще в ее ушах, и она не старалась разобраться радует ее или печалит перспектива ухаживать за раненым еще несколько недель. Конечно, она не могла не сознаться себе в том, что находит его симпатичным. Его мужество и самоотвержение окружало его ореолом, который внушал ей уважение и восторг. Но она находила множество причин для того, чтобы эта симпатия не превратилась в дружбу.
- Он славный малый, - заключила она свои мысли, принимая обычный душ.
В промежутках между приступами лихорадки она собрала несколько кратких сведений о его жизни и планах. После пятилетнего плавания в военном флоте, где получил офицерский чин, рожденный на диком берегу Морбигана, там, где океан - великая ненависть и великая любовь, Жан Лярмор уступает желанию броситься головой в приключения, уезжает в Венецуэлу, зарабатывает несколько тысяч франков на службе компании экспорта кофе, делается независимым, покупает шхуну и плавает вдоль Венецуэльского берега у Малых Антильских островов.
В тридцать два года он уже, казалось, был на пути к богатству, и вдруг эта катастрофа. Несмотря на свой опыт, он попадает во власть стихии, справиться с которой не дано человеку. Все его богатство погибло. Плоды пятилетнего труда и борьбы с опасностью.
- Пустяки, начну сначала, - говорил он: - я молод и силен.
Будучи связан с туземными индейцами, он знал о существовании золотоносных песков и собирался отправиться на поиски, как только встанет на ноги, готовый на борьбу с хищными зверями и дикими племенами, населяющими страну.
- Девушке, которую я полюблю, я принесу богатство и счастье.
Она улыбалась, вспоминая слова, моряка, и думала:
- Она, эта девушка, конечно, будет из Бретани. Будет сильна и красива... Иначе он не полюбит.
Она задержалась перед зеркалом в поисках новой прически, которую старалась сложить из своих красивых каштановых волос, обычно так строго зачесанных. Она сделала несколько опытов, то спуская, то подымая косы, натянула несколько пышных прядей на виски и уши, освободила затылок и улыбнулась своему изображению, заметно похорошевшему от этих наивных уловок. В это время мадам Маренго принесла черный кофе и бисквиты. Она поторопилась зачесать волосы по старому, стараясь не глядеть на негритянку, как будто боясь, что та уличит ее в кокетстве.
- Я себя не узнаю, - подумала она: - неужели, я сделалась такой легкомысленной? Что за ребячество!
Недовольная собой она решила, что моряк занимает слишком много места в ее мыслях. Женщина, подобно ей отдавшаяся науке, может разве интересоваться человеком, имеющим в своем активе одну только физическую красоту и отвагу? Их судьбы разделены пропастью, созданной образованием и воспитанием.
В эту минуту, по настоянию моряка, миссионер служил обедню в его комнате и давал ему причастие. К ней вернулись спокойствие и уверенность. Атеизм будет всегда стоять стеною между нею и набожным бретанцем.