- Убирайтесь! - вскричал он. - Убирайтесь из моего дома!
- Простите, мистер Брэдшоу, мне очень жаль, я не хотела вас расстраивать…
- Но расстроили! Я никому не позволю оскорбить Ви, понятно? Никому! Она одна стоит всех вас, вместе взятых. В одном ее мизинце больше доброты, чем в вас! Не суйте нос в мои дела и убирайтесь отсюда!
Когда Кэт ушла, Дэн вернулся в гостиную и сел в свое привычное кресло. Он весь дрожал; ему было нехорошо, как будто разом притупились слух и зрение.
"Ви, - подумал он, - о, моя милая Ви!"
Отвратительная женщина, мерзкая, докучливая баба, эта Кэт Барнетт. Ничего святого! Взяла и испоганила их прекрасное чувство. Прекрасное и благородное. Он бы закричал, если б мог, но его ум затуманился. Потом резко заболела и онемела левая рука.
"О Боже, - подумал Дэн. - О, моя Ви!"
ГЛАВА 8
- Я считаю, что женщине не пристало строить из себя жертву, - медленно произнесла Диана Тейлор. Она сидела прямо напротив Джины, держа блокнот на коленях. - Жертвы очень быстро становятся жадными. Их нужды растут, и они заваливают окружающих бесконечными требованиями. Они влюбляются в самих себя.
Джина сцепила руки за головой.
- Вы сейчас обо мне говорите?
Психолог внимательно посмотрела ей в глаза.
- А как вы сами думаете?
- Иногда мне хочется вам врезать, - сказала Джина, опустив руки и подавшись вперед.
- Но вы считаете себя жертвой?
- Разумеется, считаю! Когда много лет живешь с человеком, который постоянно мотает тебе нервы, потому что иначе не может, так или иначе становишься жертвой!
- Только необязательно ею оставаться. Зачем помогать обидчику? Самое время это прекратить.
Джина вздохнула и взъерошила волосы.
- Каким образом?
- Для начала перестаньте так разговаривать. - Диана сидела очень спокойно, ноги вместе, юбка закрывала колени. - Не нужно считать и называть себя жертвой. Вы - самодостаточная личность, а не приложение к другому человеку. В конце концов, жертва - она всегда чья-то, а этот кто-то ушел. Может, вернете себе девичью фамилию? Купите новый дом? Живите для себя.
Джина поразмыслила над ее словами. Потом встала и подошла к окну, выходящему на супермаркет, стоянку и длинный ряд тележек. Она прижалась лбом к стеклу и мечтательно произнесла:
- Не считать себя жертвой, говорите? Джина Ситчелл… Джина Ситчелл, учитель музыки и английского. Как и прежде.
- Нет, - поправила ее Диана. - Как теперь.
Джина обернулась.
- Почему вы так говорите?
- Вам надо идти вперед. Спросите себя, зачем вы совершаете те или иные поступки. Если вам хочется вернуться в прошлое, спросите почему. И будьте честны с собой.
- Вы тоже так делаете?
- Да.
- Например?
- Например, зачем я разговариваю с вами, когда муж просил меня вести дела на рыбной ферме?
- И каков ответ?
- Мне это необходимо. Я хотела помогать людям и этим жить. Теперь у меня есть опыт, интерес - почему я должна все бросать? И потом, я не хочу работать на рыбной ферме. Это не мое.
Джина оперлась на спинку стула и скрестила руки, звякнув серебряными браслетами.
- Вас мучает совесть?
- Нет. Больше кет. Раньше мучила - наверное, из-за мужа. А мажет, я не хотела признавать, что мне не под силу успеть все. Это никому не под силу. Рыбная ферма - его выбор. Беседа с вами - мой. Вам тоже нужно выбрать.
- Я забыла, как это делается, - призналась Джина. - Я привыкла реагировать, а не действовать. Вот и сейчас хожу на цыпочках вокруг Софи. Это уважение ее чувств или трусость?
- Поговорите с ней.
- Софи не настроена разговаривать. Она даже не огрызается, совсем замкнулась в себе.
- Пытайтесь снова и снова.
Джина села, изящно и легко, словно кошка или танцовщица.
- Видите ли, я не хочу слышать, как она любит отца. Даже думать об этом невыносимо. А если мы разговоримся, она наверняка во всех подробностях поведает мне о своей любви.
Они недолго помолчали. Диана что-то записала в блокноте, затем спокойным и в то же время требовательным тоном спросила:
- Почему вы не хотите это слышать?
Джина опустила голову и принялась теребить рукава бежевого свитера.
- А вдруг… вдруг окажется, что она любит его гораздо больше, чем меня? К тому же это взаимно. Фергус безумно ее любит. Поймите, - Джина заговорила быстрее и напористее, - я вовсе не хочу, чтобы меня любили во вторую очередь, чтобы меня терпели.
- А чего вы хотите?
- Чтобы меня любили такой, какая я есть. Со всеми недостатками. Неужели это невозможно?
Диана украдкой взглянула на часы.
- О, мы все хотим любви, мужчины, женщины и дети; Давайте обсудим это при следующей встрече. Любовь - прекрасное начало для беседы. - Она улыбнулась, давая понять, что сеанс окончен. - Увидимся во вторник.
* * *
Дома никого не было, кроме попугайчика, которого Софи принесла из Орчард-Клоуз и повесила на привычное окно, где он скучал без бабушкиной болтовни и несмолкающего радио. Сама Софи была на работе: накрывала на стол, одетая в юбку и блузку с рынка и оттого совершенно обыкновенная.
- Я и должна быть обыкновенной. Официантки - не королевы красоты, им не нужно привлекать внимание. Если клиенты будут смотреть на меня, а не на еду, Лоренс рассердится.
- Лоренс никогда не сердится, - возразила Джина. - По крайней мере раньше не сердился.
- Ну а теперь сердится! - грубо ответила Софи, хлопнув дверцей холодильника, в котором у нее была собственная полка для овощей. - Хилари сама мне так сказала.
Джина заглянула в холодильник. Она не проголодалась, просто хотела что-нибудь съесть, чтобы успокоиться. Внутри нашлись овощи, кусок тофу, дочкин суп со шпинатом и мускатным орехом и разные остатки: хвостик салями, сыр, полбанки бобов, две ложки горохового хумуса в пластиковой посудине. Выглядело это очень внушительно и неаппетитно, как в буфете универмага, где все двадцать блюд одинаково пахнут дешевой заправкой с уксусом.
Джина закрыла холодильник. Она поджарит себе тост и намажет на него много масла и джема, как делали сыновья Хилари. Тосты - самая успокаивающая еда. Диана велела ей жить для себя и учиться выбирать. Что ж, вот и первый выбор: тост с джемом вместо хумуса и моркови. Не бог весть что, но с чего-то надо начинать.
Джина сунула в тостер два куска ржаного хлеба с цельными злаками. Софи покупала его исключительно в пекарне, которую ей посоветовал Фергус.
Зазвонил телефон. Наверняка Лоренс звонит удостовериться, что она не хандрит. У него такой ласковый голос…
- Алло, - улыбнувшись, сказала Джина.
- Быстрее приходи! - выпалила Ви. - Джина, поторопись! Дэн в больнице.
- Что…
- Его хватил удар. Час назад. Я все звоню и звоню, а тебя нет. Он сидел в кресле и ничего не мог вспомнить. Мне не разрешили пройти в палату, говорят, пустят только родственников. Пожалуйста, идем со мной! Я бы и сама дошла, но ты должна поговорить с врачами…
- Конечно, мам, уже бегу…
- Быстрее. - Голос у Ви был дрожащий и непривычно старческий. - Быстрее, милая, он ждет. Каждую секундочку думает, где я.
Дэн лежал за ширмой, на высокой и узкой кровати, в пижаме, которую не узнавал. Весь его левый бок был в каких-то проводках, подключенных к хитроумному агрегату, смахивающему на эксцентричное изобретение Карактакуса Потса из фильма "Чух-чух-бум-бум". Он обожал этот фильм, три раза смотрел. Веселое и сумасшедшее кино. А вот Пэм фильм не нравился. Она любила только голливудские ленты о любви, предпочтительно с Фредом Астером. Хотя у Пэм ведь не было чувства юмора. Когда Дэн смеялся над чем-нибудь, она ласково на него смотрела и говорила: "Ты ненормальный".
Он чувствовал себя странно. Боль ушла, однако с дыханием творилось что-то непонятное. Как сюда попал, кто его одел?.. Плохо, если чужие люди видели его голым. Последний раз такое случилось с ним много лет назад, на море: он напился в порту, и друзья-моряки отнесли его, точно мешок картошки, на корабль. Тогда все было иначе: весело и смешно. Мужская компания все-таки. И потом, в молодости он выглядел не так жалко, как теперь. Дэн подарил Ви фотографию: он стоит на борту корабля "Клан Рамсей", волосы смазаны бриолином, широкие плечи расправлены. "Вот те на! - удивилась Ви. - Какой красавец!"
Где же Ви? Скорее бы она пришла. К нему заходили двое молодых людей, видимо, врачи. Они вели себя очень почтительно и формально. Смотрели в основном на аппаратуру, а не ка него, и говорили что-то о недостаточности аортального клапана и дистрофии сердечной мышцы. Дэн лежал в большой палате: из-за ширмы доносились кашель и шарканье других стариков, вдалеке бубнил телевизор, по проходу катились столики на резиновых колесах. Ему не хотелось лежать в этой странной комнате, полной болезней и старости, бесконечных трубок и проводов. Ему хотелось домой, в свою постель, в благородное уединение. К Ви. Больше всего ему хотелось к Ви. Где же она?
Джина долго успокаивала маму, даже сходила к Барнеттам за бренди или хересом.
- Ей надо дать горячего молока с каким-нибудь алкоголем. Я не хотела вас беспокоить, но все бары уже закрыты…
Дуг дал ей бутылку "Тии Марии" - крепкого ямайского ликера в ней было на донышке, отчего ему стало неловко. Вдвойне неловко стало оттого, что Джина увидела его в старом банном халате, место которому давно было на помойке. Или хотя бы в стиральной машине. Дуг посильнее укутался, чтобы не торчала майка, и улыбнулся Джине, благодаря Бога за то, что не успел вынуть вставную челюсть.
Ви лежала на диване в ночной рубашке цвета фуксии. Она до сих пор не сняла кольца и серьги. Вид у нее был подавленный.
- Ну и гадость, - заявила она, отставляя кружку с молоком. - Что ты туда налила? Растворитель?
- "Тию Марию".
- Ненавижу! Терпеть не могу! - Она перевернулась на бок. - Будь эти врачи неладны!
Джина промолчала. На самом деле врачи пытались ее успокоить. Они сказали, что недостаточность аортального клапана далеко не всегда приводит к смерти. Дэн, возможно, станет излишне вспыльчивым и у него возникнут некоторые трудности с дыханием, но покой ему поможет, не нужно отчаиваться. Ви только нагрубила в ответ: мол, они слишком молоды и ничего не смыслят в медицине, да и вообще в этом сумасшедшем доме ни один больной не поправится. Она много плакала, и у нее размазалась тушь. Джина напрасно ее унимала, Ви распалялась еще больше, а врачи выглядели так, будто сто раз это слышали.
- И не затыкай меня! - вскричала Ви, стоя посреди палаты. - Ты не имеешь права сейчас меня затыкать!
Когда они подошли к Дэну, у него в глазах стояли слезы. Джина оставила их с Ви наедине и побродила по ярко освещенным коридорам, заглядывая в комнаты отдыха, где больные в пижамах смотрели телевизор, попивая чай. Спустя час сестра сказана, что Дэну нужно отдыхать, и Джина, взяв маму за руку, словно непослушное дитя, повела ее домой. Ви непременно требовался козел отпущения. Сперва она принялась костерить медсестер (пока Джина вела ее к выходу), потом обругала двух санитаров с каталкой, на которой лежал белый как мел человек, а затем переключилась на дочь.
- Мама, я же не виновата, - вновь и вновь повторяла Джина. - Пойми, я тоже люблю Дэна и очень расстроена.
- Любишь?! - фыркнула Ви, вырывая руку. - Любит она! Да кого ты любишь, кроме себя?
Джина приготовила омлет с тостами, но Ви отказалась есть: яйца были пережаренные. Джина предложила сготовить другие, и мать выбранила ее за расточительность, а затем смахнула еду в мусорное ведро.
Да, вечер выдался тяжелый. Ви то и дело звонила в больницу. Сестра всякий раз отвечала, что Дэн спит и скорее всего проспит до утра, потому что ему дали снотворное. "Пожалуйста, не звоните больше, миссис Ситчелл, и не переживайте зря, лучше выспитесь".
- Дура! - крикнула Ви, бросив трубку.
- Почему ты ей не веришь? Успокойся и ложись спать. Она ведь профессионал, к тому же она рядом с Дэном. Ей лучше знать.
- Ему там плохо, понимаешь?! Ему унизительно лежать среди этих сбрендивших стариков! Да и зачем?! С ним обращаются, как с ребенком! "Дэн, дорогой" - вот как его сестра называет! Я ее чуть не придушила, козу такую! Я сама могу за ним ухаживать. Пусть только Дэна привезут домой, я от него на шаг не отойду!
В конце концов Джина уговорила ее принять душ и лечь.
- Я не буду снимать украшения. Не буду! А вдруг придется бежать туда среди ночи?
- Хочешь, я останусь с тобой? Мне не трудно…
Ви смерила ее злобным взглядом.
- Вот как! Сначала Дэну не разрешают делать что хочется, а теперь и мне! У меня есть телефон, черт подери! Забери свое молоко и проваливай. Позвоню тебе утром.
Джина наклонилась к матери, пахнущей горем и "Красными розами".
- Не хочу бросать тебя одну…
Ви закрыла глаза.
- Зато я хочу побыть одна!
- Обещай, что позвонишь…
Она кивнула. На прикроватной тумбочке, среди лаков для ногтей, рукоделия и конфет была фотография Дэна, снятая позапрошлым летом. Позади нее, в рамке побольше, стояло фото Джины и Софи, широко улыбавшихся и в соломенных шляпках; Фергуса на снимке не было. Джина поцеловала Би в щеку.
- Поспи.
Та фыркнула.
- Скоро он вернется домой, вот увидишь.
После больницы и маминого дома воздух на улице казался особенно чудесным. Глубоко дыша, Джина постояла немного в тихой, мерцающей летней темноте. Вечером она звонила Софи, и той захотелось навестить Дэна.
- Сегодня не стоит, милая. Он уже спит.
- Тогда я зайду к бабушке.
- Я сейчас попробую ее уложить. Она очень переживает и злится. Давай подождем до утра, пока она не успокоится.
- Ну, раз мне никого нельзя навестить, - сердито проговорила Софи, - я пойду в кино. С Джорджем.
- Я ведь не запрещаю, милая, я только о них забочусь…
- Не волнуйся, - грубо перебила ее Софи. - Я пойду в кино. А спать останусь тут. - Она повесила трубку.
- Это была Софи?
- Да…
- Она придет?
Джина с трудом удержалась, чтобы не заявить: "Она больше хочет в кино". Вместо этого она сказала, что Софи заглянет утром.
- Что ты ей наговорила? - подозрительно спросила Ви.
Джина посмотрела на небо - глубокое, темно-синее и усыпанное звездами. И почему она не знает созвездий? Фергус ведь давно увлекался астрономией.
Она чувствовала себя измотанной и одновременно встревоженной. Мысль о тихом пустом доме ее ничуть не радовала. "Заходи когда угодно", - сказал ей Лоренс.
Она посмотрела на часы, сверкающие в тусклом свете, будто маленькая луна. Полдвенадцатого. Уже, наверное, поздно. Хилари жутко устала к концу дня… Можно пройти мимо "Би-Хауса" и посмотреть, горит ли свет, есть ли еще клиенты в баре, допивающие напитки, пока Дон полирует бокалы и краны пивных бочонков. Если да, то она зайдет; если нет, вернется домой и съест тост, который начала готовить девять часов назад.
На первом этаже светилось единственное окно: над барной стойкой горела лампочка, освещавшая не слишком хорошую акварель, на которой были изображены сад "Би-Хауса" и стена с вырубленными в ней нишами для ульев, - картину нарисовал и подарил им один из постояльцев.
Джина подошла ближе. Скатерти со столов уже сняли, возле двери на кухню стоял пакет с мусором.
Из-под двери выбивалась полоска света. Джина обогнула дом. На кухне действительно горел свет, отбрасывая длинные прямоугольники на викторианский мощеный двор. Джина подошла к одному прямоугольнику и, не заходя в него, посмотрела в окно.
За столом напротив друг друга сидели Лоренс и Хилари. Перед Лоренсом стоял бокал вина, Хилари пила что-то из кружки. Она обхватила ее обеими руками, а очки подняла на голову, так что ее волосы топорщились, словно густые темные перья. На Лоренсе был фартук - он никогда не носил поварских костюмов - поверх обычной одежды. Кухня сверкала чистотой, а на столе лежала кассета яиц для завтрака.
Джина постучала в дверь кухни. Голоса смолкли, послышался звук отодвигаемого стула, а затем шаги Лоренса.
- Кто там?
- Это я, Джина.
- Господи! - воскликнул Лоренс, распахнув дверь. - Что случилось?
- Со мной ничего, - ответила она, моргая на свет. - Это мама… Я не хотела вас беспокоить, но у меня был такой трудный день, я просто не могу сейчас пойти домой…
Хилари встала и вернула очки на нос, затем быстро поцеловала Джину в щеку.
- Так что случилось?
- Дэн… бедный Дэн. Ему стало плохо, он упал в обморок, и мама нашла его еле живым. Он почти ничего не помнит. Сейчас лежит в больнице, а мама страшно волнуется. Я весь вечер пыталась уложить ее в постель.
Хилари взяла чайник.
- Чаю?
- Или вина, - предложил Лоренс, - хорошего южноафриканского мерло. Бедный Дэн… И Ви тоже.
- Нет, я не останусь, только на минутку заскочила. Чтобы с кем-нибудь поговорить.
Лоренс усадил ее на стул Хилари.
- Не глупи, конечно, ты останешься. Хотя бы выпей вина. Мы тут говорили о Джордже. Переживаем за него.
- Давай-ка начистоту, - сказала Хилари, поставив чайник на место. - Это я переживаю. А ты, как обычно, уговариваешь меня не вмешиваться и предоставить ему выбор. Беда в том, что он не желает выбирать! Ему нужны помощь и наши советы. - Она посмотрела на Джину. - Что говорят врачи?
- Что-то про аортальный клапан…
- Так это не стенокардия?
- Вроде нет…
- Странно. С такими вещами не шутят.
Лоренс придвинул к Джине стакан вина.
- Ой, только не пугай меня. Не зря же я весь вечер успокаивала маму.
- Знаешь, лет тридцать назад пациентам с пороком клапанов аорты даже запрещали жениться.
- Хилари, перестань, - мягко произнес Лоренс.
Та бросила на него недовольный взгляд.
- Они ведь по-настоящему любят друг друга, - сказала Джина.
- Да…
- В больнице мама на всех орала. Потом на меня. Она в ужасе.
- Еще бы.
Хилари оперлась на стол и зевнула.
- Вот и Джордж в ужасе, - сказал Лоренс. - Не знает, чего хочет, и боится стать никем. Мне очень жаль Дэна. И Ви, конечно.
- Да.
- Мне тоже их жаль, - проговорила Хилари, - но я уже валюсь с ног. Меня совершенно вымотали постояльцы из второго номера. Такие все из себя обходительные, асами вечно жалуются: "Надеемся, вам не составит труда заменить подушку или полотенце, или лампочку, или сорт чая…" Жуть! Лучше бы нагрубили. - Она обняла Джину за плечо. - Мне пора спать. Если хочешь, поговори с Лоренсом. И не волнуйся зря. Утро вечера мудренее.
- Я ненадолго, обещаю! Мне нужен короткий перерыв между мамой и собственным пустым домом.
Хилари послала им воздушный поцелуй и вышла, закрыв за собой дверь. Лоренс повесил фартук на стул и сел напротив Джины.
- Ужасно. Вис Дэном так прекрасно ладят. Они любят по-настоящему и ничего не требуют друг от друга.
- Знаю.
- Ты завидуешь?
Джина покрутила ножку бокала.
- Да. В какой-то мере завидую. Я знаю, что мама это заслужила, но она бывает невыносима, и я не понимаю, почему Дэна это не пугает. Он даже заплакал, когда услышал ее голос.