7
И снова отвлечемся. В статье "Из опыта организации и ведения обороны в ходе наступательных операций" кандидат военных наук В. Ерофеев пишет:
"Опыт Великой Отечественной войны показывает, что переход к обороне в динамике наступательных операций был временным явлением. Основными целями ее считались: закрепление достигнутых войсками рубежей или занятых важных плацдармов, отражение контрударов противника и выигрыш времени для сосредоточения сил и средств, необходимых для возобновления наступления.
Переход к обороне с целью закрепления достигнутых рубежей осуществлялся в тех случаях, когда сильно возрастало сопротивление противника, а наши войска израсходовали свои наступательные возможности, и требовалась подготовка последующей наступательной операции. (…)
На отдельных участках применение обороны вызывалось необходимостью отражения контрударов противника. (…)
Таким образом, оборонительные действия в ходе наступательных операций на том или ином направлении были связаны с временной утратой превосходства над противником и резким ослаблением боевых возможностей войск. (…)
…в большинстве случаев для организации обороны в ходе наступательных операций войска имели до одних суток. Сжатые сроки создавали значительные трудности при проведении практических мероприятий по организации обороны командирами соединений и частей, в силу чего она носила характер поспешно занятой и имела специфические черты.
Решение на оборону принималось командирами дивизий и полков, как правило, но карте, без проведения рекогносцировок".
В статье автор поместил таблицу, в которой привел эпизод Корсунь-Шевченковской операции (январь 1944 г.) 47-го стрелкового корпуса 40-й армии. Там же указано: "Наступление в первом эшелоне армии. Отражение контрудара и создание внешнего фронта окружения. Одни сутки. Перешли к обороне".
Дальше он называет первоочередную задачу при переходе к обороне:
"Стабилизация положения соединений и частей путем закрепления выгодного рубежа и создания организованной системы огня. Именно этим было вызвано стремление командиров развертывать на достигнутом рубеже максимально возможное количество живой силы и боевой техники.
Закрепление достигнутых в ходе наступления рубежей осуществлялось в том построении боевого порядка, которое части имели в ходе наступления. Как уже отмечалось, переход к обороне производился зачастую тогда, когда войска были в значительной степени ослаблены, ввели в бой основную часть своих сил и средств, полностью или почти полностью израсходовали свои вторые эшелоны. Поэтому в период становления соединения и части в большинстве случаев имели боевой порядок в один эшелон. Резервы и вторые эшелоны (в том случае, если они имелись) были также приближены к первому эшелону и имели своей задачей не столько создание глубины обороны, сколько парирование ударов противника".
Все это, конечно, правильно, но в случае с 38-й стрелковой дивизией никак не вяжется. Части дивизии закрепиться на достигнутых рубежах не могли. В конкретном случае они израсходовали не только наступательные, но и оборонительные возможности. Превосходство противника было полным. Переход же к обороне частей дивизии ничего не дал, так как ни сил, ни средств у них не было. А фактически дивизия была если и не разгромлена, то, значит, разогнана. Не лучшей была обстановка и в соседних соединениях 47-го корпуса. Следовательно, об одних сутках на отражение контрудара и создание внешнего фронта окружения 47-го стрелкового корпуса говорить не приходится. Как мы помним, части 38-й дивизии, а также части других дивизий этого корпуса еще долго выходили из окружения.
Автор статьи и дальше говорит правильные слова: "Выполнение задач обороны, как правило, начиналось с быстрого маневра частей и подразделений на угрожаемое направление и развертывания на тактически выгодном рубеже". Он пишет, как на занятом, намеченном для закрепления рубеже подразделения и части обрушивали огонь всех своих огневых средств на атакующего противника. Пишет про огонь прямой наводкой из танков. Пишет про авиацию, поддерживающую перешедшие к обороне войска. Однако танков у 38-й стрелковой дивизии не было, но крайней мере участники того боя их не видели. Я уже не говорю про авиацию. О ней речь тогда вообще не шла. Не было там и никакого быстрого маневра частей и подразделений на угрожаемое направление. А был там мощный и неожиданный контрудар немцев по всем правилам их военной науки, против обессиленного советского стрелкового полка, брошенного туда без боеприпасов, практически без противотанковой артиллерии и лишенного каких-либо артиллерийских резервов. Словом, гладко было на бумаге, да забыли про овраги.
8
В газете "Правда" в номере за 20 января 1989 года впервые появилось прижизненное признание Г.К. Жукова. В какой-то степени оно стало оправдательным за то поражение наших войск в январе 1944 года, где он был представителем Ставки ВГК.
Вот его слова: "Начиная с Курской дуги, враг уже не мог противостоять ударам наших войск. Конев, как никто из командующих, усердно лебезил перед Сталиным, хвастаясь перед ним своими "героическими" делами при проведении операции, одновременно компрометируя дословно своих соседей.
Я вспоминаю Корсунь-Шевченковскую операцию, которая проводилась силами 1-го Украинского фронта под командованием Н.Ф. Ватутина и 2-го Украинского фронта, которым командовал И.С. Конев. Координацию действий фронтов осуществлял я.
Операция шла успешно. Лучше действовали войска Ватутина. Но под конец операции, пользуясь метелью, остатки окруженного противника прорвались через боевые порядки войск Ватутина.
Сталин тут же позвонил мне и в возбужденном тоне спросил: "Известно ли вам, что противник прорвал фронт Ватутина и выходит из окружения в районе Корсунь-Шевченковской?"
Я ответил: "Нет, не известно. Думаю, что это не соответствует действительности".
Тогда Сталин выругал меня и сказал, что ему только что звонил Конев и доложил о прорыве, а затем сказал: "Я думаю передать завершение операции в руки Конева, а вам и Ватутину лучше сосредоточить внимание на внешнем фронте и подготовке Проскуровско-Черновицкой операции".
Я тогда ответил Сталину, что до завершения операции осталось не больше трех дней. Главную роль в Корсунь-Шевченковской операции сыграл 1-й Украинский фронт, и Ватутину и возглавляемым им войскам будет обидно не быть отмеченными за их ратные труды.
Сталин положил трубку, прекратив со мной разговор, а через 2 часа была получена его директива о передаче завершающих действий по ликвидации окруженного противника.
Нужно ли было это делать в интересах дела?
Нет, не нужно. Это нужно было Сталину для того, чтобы вбить еще глубже клин между Коневым, Ватутиным и мною. Конев в этом вопросе сыграл неблаговидную роль.
Зная мою щепетильность, Сталин при проведении и последующих операций пытался неоднократно натравить меня на Конева, Рокоссовского и других, а их, в свою очередь, на меня. А.М. Василевскому он наговаривал на меня, а мне на Василевского, но Василевский, весьма порядочный человек, не шел на провокации Сталина. Зачем это нужно было Сталину?" (Салтыков Д.И. Последний поиск).
К середине января наступательные возможности 1-го и 2-го Украинских фронтов были в значительной мере исчерпаны и их усилия сосредоточены на отражении сильных контрударов немецких войск. Для продолжения наступления фронты получили пополнение, на 1-м Украинском фронте была создана новая 6-я танковая армия (командующий генерал-лейтенант А.Г. Кравченко). Вместе с 27-й, частью сил 40-й и при авиационной поддержке 2-й воздушной армии они составили ударную группировку 1-го Украинского фронта. Ударную группировку 2-го Украинского фронта составили 4-я гвардейская армия, 53-я армия, 5-я гвардейская танковая армия при авиационной поддержке 5-й воздушной армии.
В результате обращения Конева к Сталину внутренний фронт окружения был полностью передан под командование Конева. Именно это обстоятельство осложнило отношения маршалов Жукова и Конева.
После смерти Ватутина именно Жуков возглавил 1-й Украинский фронт, а 10 апреля 1944 года Г.К. Жуков был удостоен высшей военной награды - ордена "Победа" № 1.
9
Генерал армии Г.И. Обатуров в январе 1944-го воевал на Никопольском плацдарме. В одной из глав мемуаров под названием "Дороги ратные крутые" он объясняет если не все, то очень многое, о чем говорилось выше:
"Опасность гитлеровского плацдарма для главной группировки войск 4-го Украинского фронта была бесспорной, что подтвердила попытка перейти с него в контрнаступление. Поэтому стремление нашего командования быстро ликвидировать его можно считать оправданным. (…)
Со стороны Ставки ВГК преуменьшались силы противника, оборонявшего плацдарм, и это преуменьшение затянулось вплоть до начала января 1944 года. Хотя ноябрьские бои показали, что группировка сильнее, чем предполагалось, это игнорировалось. Ставка настойчиво требовала наступать и наступать. Против плацдарма фронт сосредоточил до 10 различных корпусов, включавших десятки дивизий и бригад, но те и другие из-за низкой укомплектованности были небоеспособными или ограниченно боеспособными. Ощущалась постоянная нехватка боеприпасов. Словом, номеров было много, а сил и средств - мало. Фронт нуждался в значительном пополнении, но Ставка не могла его дать: главным в то время было киевское направление, куда и были переданы крупные резервы. Фашистское командование, в свою очередь, не имело возможности нарастить силы на плацдарме для контрнаступления, так как терпело поражение на киевском и кировоградском направлениях.
Следовательно, вопреки создавшейся обстановке, требовавшей перехода к обороне, для чего сил было достаточно, велось наступление, приведшее, на мой взгляд, к излишним потерям. Командование фронта и армией, в свою очередь, не внесло встречных предложений, касающихся изменения способа действий. Под воздействием часто повторяющихся упреков в неумении организовать боевые действия оно вновь пыталось прорвать оборону. В книге "Суровые годы" бывший начальник штаба фронта Маршал Советского Союза С.С. Бирюзов о тех боях написал: "Анализируя теперь эти неудачные для нас бои, можно с уверенностью сказать, что и во второй и в третий раз нами повторялась одна и та же ошибка: для ликвидации вражеского плацдарма выделялись явно недостаточные силы".
Он, правда, не указал, что, во-первых, фронт и не располагал достаточными силами, а во-вторых, что это делалось по неоднократным требованиям Ставки ВГК.
Недостаточность сил являлась главной, но не единственной причиной неудач. Имелись крупные ошибки в подготовке и в ведении наступления. Необходимость без задержки переходить в наступление нами воспринималась как должное, но поспешность в подготовке к нему удивляла. Тогда мы это относили за счет командования армии, но, как следует из изложенного выше, в этом было повинно не только оно.
По вине прежде всего командования армии огневое поражение противника организовывалось не лучшим образом. Артиллерия излишне сосредотачивалась в руках командования армии, ею не усиливались бригады. А механизированные и танковые корпуса, понеся потери при прорыве, были неспособны развить успех.
Обидно было встречаться с теми же промахами, что и под Старой Руссой, спустя год, в течение которого кадрами был получен огромный опыт в крупнейших операциях.
Начало наступления на плацдарм показало бесперспективность лобового удара по нему, возложенного на четвертый Украинский фронт. Целесообразность переноса главного удара на левое крыло третьего Украинского фронта была ясна еще в начале декабря, но Ставка опоздала с ним почти на два месяца, что вызвало дополнительные потери.
Досадно, что в официальной военной исторической литературе бои южнее Никополя освещены еще меньше, чем в районе Демянска. Не осветили должным образом эту страницу войны в своих воспоминаниях и те начальники, которые командовали там войсками. Видимо, в первую очередь это должен был сделать генерал армии Д.Д. Лелюшенко. В 1986 году мне пришлось на эту тему беседовать с Дмитрием Даниловичем.
- Почему вы, Дмитрий Данилович, в своей книге ничтожно мало написали об ожесточенных боях 3-й гвардейской армии на Никопольском плацдарме? - спросил я.
Со свойственной ему категоричностью и безапелляционностью он ответил:
- А кому интересно писать о неудачных боях? Описывая неудачи, я должен был бы сказать, как расплачивался за грехи соседей и начальников повыше.
- Неудачи часто учат больше, чем удачи, что и нужно нашей офицерской молодежи, - упорствовал я.
- Если тебе, Обатуров, нравится копаться в дерьме, то ты и пиши, а я этим заниматься не намерен.
Жаль, что во многих воспоминаниях описания проигранных боев и операций не делаются".
10
Следствие над Андреем Даниловичем Коротковым длилось недолго, хотя, безусловно, рамки законности в этом случае были соблюдены. 15 января его арестовали, а 29-го уже был объявлен приговор Военного трибунала 1-го Украинского фронта. Затем комдива расстреляли. Однако в самой процедуре расстрела поражает два факта. Бывшего комдива привезли на суд с завязанными руками и повязкой, закрывающей рот, а после выполнения приговора расстрельную команду предупредил генерал: "Вы ничего не видели, ничего не знаете и забудьте это место". Такое складывается впечатление, что вместе с трупом Короткова в его могилу ушла какая-то огромная и неугодная тайна. По крайней мере до него так никого не расстреливали.
Коротков, безусловно, был слабым командиром дивизии, но в той ситуации и любой другой на его месте вряд ли бы что смог сделать…
Вина комдива заключается прежде всего в растерянности и потере управления частями своей дивизии. Он виноват и в том, что не все сделал заблаговременно для того, чтобы попытаться отразить контрудар противника. Хотя, еще раз повторяю, сделать он мог немного. И все же…
Предполагаю, что накануне наступления командир корпуса пообещал в случае чего выделить ему корпусной противотанковый резерв, а потом подло обманул и подставил…
Безусловно, вина Короткова заключается и в том, что он в состоянии алкогольного опьянения ничего лучшего не придумал, как расстреливать своих солдат и офицеров. Но и здесь надо разбираться по каждому расстрелянному в отдельности.
Могу лишь предположить, что гораздо большая вина лежит на тех, кто стоял выше Короткова: на командире корпуса, на командующем армией, на командующем фронтом. Но они предпочли сделать крайним недавно назначенною на должность командира дивизии полковника. Причем командира дивизии, личный состав которой давно нуждался в отдыхе и пополнении. Который не мог ни наступать, ни обороняться. По всей видимости, такова правда одного фрагмента из истории Вошкой Отечественной войны.
11
Последний раз с Александром Захаровичем Лебединцевым мы встретились поздней осенью 2008 года на проспекте Мира. Он тогда только что вернулся из поездки по родным местам, побывал на могилах родителей, посетил библиотеку, в которой работал до войны.
Мы долго говорили, и почему-то впервые не о войне. Говорят, человек предчувствует свою смерть… Выглядел ветеран в этот серый и мрачный день неважно. Все больше говорил про свои болячки и перечислял все свои диагнозы. У него даже вырвалось:
- Вот съездил на родину и чувствую, что больше там никогда не побываю, видимо, скоро деревянный бушлат примерять.
- Да что вы, Александр Захарович, - возразил я, - живите, не надо туда спешить, ведь вы еще не все сделали.
- Мы не выбираем, нас выбирают, - улыбнувшись, ответил он и как-то легко перешел к другой теме. Теперь мы уже беседовали о книгах военно-исторической тематики. Вспомнили Суворова-Рсзуна. А когда неторопливо возвращались к метро, Александр Захарович вдруг остановился, повернулся ко мне и, необычно странно посмотрев мне в глаза, сказал:
- Вы помните, как вы меня спрашивали про следователя военной прокуратуры фронта, который вея дело Короткова?
- Да, помню.
- Так вот. Их было двое.
- Как двое? - удивился я.
- Двое! Почему, сам не знаю. Но двое. Это точно. Я вам даже назову сейчас их фамилии. Вы запомните их или запишите.
- Я запомню.
- Один по фамилии Мацкевич. Именно он был следователем. А второй по фамилии Прут. Если мне не изменяет память, в 44-м он был помощником военного прокурора фронта.
- Как же вам удалось узнать эти фамилии? - спросил я.
- Эти фамилии назвал мне один из ветеранов нашей дивизии, который лично сам видел следственные документы. Видимо, общался он и с этими двумя работниками военной прокуратуры 1-го Украинского фронта.
После этих слов, Александр Захарович сделал короткую паузу, посмотрел по сторонам и добавил:
- Вы обязательно поищите их биографии. Возможно, там найдется ключ к пониманию следствия и приговора нашего комдива.
Прошли годы, и я, откровенно скажу, забыл про эти фамилии. Но, уже завершая книгу, вдруг случайно в буквальном смысле наткнулся на них в одной из своих записных книжек: "МАЦКЕВИЧ. ПРУТ". Тут же подумалось: "Да что они мне дадут; фамилии, если уголовное дело совершенно секретно, если этих людей уже нет в живых?" И все-таки решил попробовать просто ради любопытства, потратив на поиски не очень много своего драгоценного времени. И самое интересное - мне повезло. Кое-что про этих офицеров юстиции я нашел.
12
Мацкевич Владимир Иосифович. В январе 1944 года капитан юстиции. Военный следователь военной прокуратуры Первого Украинского фронта. Тридцать четыре года. Белорус. Член ВКП б).
На фронте с 1941-го. Призвал военным комиссариатом г. Ворошиловграда. Был дважды ранен. Награжден орденами Красной Звезды в августе 1943 года и Отечественной войны 1-й степени в 1945-м.
Характеризуется "вдумчивым, инициативным и грамотным следователем. В боевой обстановке проявил смелость, решительность".
"За время службы в должности военного следователя ВП Фронта… успешно закончил расследования ряда сложных следственных дел, связанных с неисполнением боевых приказов командования и разоблачения расхитителей военного имущества" (ЦАМО. Ф. 33. Оп. 686 196. Д.1523. Л. 14),
Прут Лев Давидович. В январе 1944 года помощник военного прокурора 1-го Украинского фронта. Сорок четыре года. Еврей. Член ВКП(б). На фронте с 1941-го. Войну начал в должности военного прокурора 275-й стрелковой дивизии, затем был назначен военным прокурором 11-го стрелкового корпуса.
Характеризуется как "энергичный прокурор, знающий военно-прокурорскую работу в условиях Действующей армии".
В его представлении к ордену Красной Звезды (декабрь 1942 г.) указано:
"Тов. Прут умело и решительно помогал командованию наводить порядок и железную воинскую дисциплину в частях, борясь со всеми аморальными явлениями. Систематически бывая непосредственно в частях на передовой линии фронта, т. ПРУТ проявил себя смелым, отважным и умеющим организовать в сложных боевых условиях свою работу.
Проводя систематически правовую предупредительную работу, тов. ПРУТ добился снижения преступности в частях. Всю свою работу т. Прут постоянно сочетает в выполнении боевых задач, стоящих перед соединением" (ЦАМО. Ф. 33. Оп. 682 525. Д. 202. Л. 121).