Но после Октябрьского переворота дела Сергея Семеновича пошли в гору, и опека Ревенко начала тяготить его.
"Когда я приехал из Москвы, то Ревенко спросил меня между прочим, как я выполнил там поручение Комиссии. Еще он спросил: буду ли я работать здесь? Я, конечно, обрисовал ему в общих чертах свою работу в Москве, а на второй вопрос ответил, что по семейным обстоятельствам дальше продолжать работу в Комиссии не могу. Ревенко сказал с иронией:
- Ну, конечно… Вы такой видный политический деятель…
В дальнейшем нашем разговоре Ревенко перечислил ряд организаций, в которых занимал первенствующее положение, и как бы между прочим добавил: "Вы являетесь все-таки простым агентом Комиссии, я же являюсь членом Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией при Петроградском Совете". Он называл тогда некоторых членов Комиссии, говорил, что с Урицким он большой приятель".
Ревность Иосифа Васильевича к своему протеже выглядит довольно смешно, но это - характер Ревенко.
"Я встречался с ним несколько раз и в Таврическом дворце, где он был секретарем Всероссийской по делам о выборах в Учредительное собрание комиссии… Ревенко тогда имел пропуск общий на Смольный и Таврический и вообще был там, по-видимому, важным лицом, на что мне при встречах всегда старался указывать".
Тщеславия в Иосифе Васильевиче Ревенко было с избытком и, даже оказавшись в Петроградской ЧК уже в качестве подследственного, он как-то по-мальчишески хвастливо перечисляет все свои должности…
"В настоящее время я являюсь председателем Казанской районной управы и членом президиума бюро по переписи Петрограда. Кроме того, я - председатель общегородского совета союзов домовых комитетов гор. Петрограда, редактор-издатель журнала "Домовой комитет", товарищ председателя совета квартальных старост 3-го Казанского подрайона, председатель домового комитета дома № 105 по Екатерининскому каналу, член правления Мариинского кооператива и член продовольственного совета Казанской районной управы".
Увлекшись перечислением своих должностей и званий, Ревенко вспомнил, что в 1912 году, будучи в отпуске в городе Николаеве, он принял участие в выборах в Государственную думу по соединенному списку умеренного блока, в состав которого входили представители, рекомендуемые "Союзом русского народа" и другими конституционно-монархическими организациями.
"В Городскую думу я прошел большинством голосов, а в Государственную по г. Николаеву также прошел, но в конечном результате голосов мне не хватило и я был зачислен кандидатом".
Об этом в ЧК лучше было не говорить, но Иосиф Васильевич, поскольку он был большой приятель с Урицким, рассказал все. Не насторожил Иосифа Васильевича и вопрос о Злотникове.
Верный манере подчеркивать при каждом удобном случае собственную значимость, он поведал обрадованному Байковскому, что со Злотниковым познакомился в 1912 году во время представления царю монархических организаций, где он, Ревенко, находился конечно же по долгу службы…
Правда, Ревенко категорически отрицал связь с "Камор-рой", более того, как и Злотников, заявил, что слухи о "Каморре народной расправы" считает "совершенно абсурдными и провокационными, о которых здесь только и узнал", - но уж этого-то, будь он поумнее, Иосиф Васильевич мог бы и не говорить. Урицкий, с которым он был большой приятель, и сам прекрасно знал, где и что можно услышать о "Каморре"…
Говоря об Иосифе Васильевиче Ревенко, хотелось бы подчеркнуть, что он, как и Леонид Николаевич Бобров, не просто персонаж придуманного Моисеем Соломоновичем Урицким дела, но еще и достаточно яркий типаж.
В самом начале этой книги мы говорили, что Октябрьский переворот потому и удался, что был выгоден не только большевикам, но и большинству политиков, так или иначе примыкавшим к партии власти. Иосиф Васильевич Ревенко - типичный представитель этой когорты политиков.
Читая протоколы допросов, постоянно ощущаешь сквозящие за хвастовством и самовлюбленностью Иосифа Васильевича растерянность и недоумение.
Точно так же, как и более именитые сотоварищи, Ревенко не может понять, почему его, такого умного, такого ловкого, вытеснили из коридоров власти. В принципе и сейчас вчерашний монархист готов примириться с большевиками, лишь бы продолжать "гражданское" служение, лишь бы подали ему хоть копеечку власти. Только зачем же, зачем его обходят здесь молодые и в подметки ему не годящиеся конкуренты?
"Когда я принял на себя обязанности секретаря канцелярии Комиссии товарища Урицкого… - не скрывая насмешки, рассказывал С.С. Золотницкий, - Ревенко стал со мною мягче. Однако однажды он заметил: "Вот теперь вы на моем месте. Разница только в том, что я окончил пять высших учебных заведений, а вы и среднее-то окончили ускоренно""…
Слепота и полнейшая гражданская глухота отнюдь не частные недостатки И.В. Ревенко. Письма, изъятые у него, о которых мы говорили выше, свидетельствуют, что этими же недугами были поражены многие политики того времени.
Вспомните письмо П.Н. Милюкова, который ради "преобладающего в стране влияния интеллигенции и равных прав евреев" пошел на прямое предательство родины, ибо обостренным чутьем политика ясно ощущал, что победа России в этой войне становится неизбежной, а значит, и столь дорогим мечтам подходит конец. Даже и после Октябрьского переворота, когда он сам оказался среди жертв, не смог Милюков признаться в ошибке…
Точно так же, как и А.Ф. Керенский, который, приступая к рассказу о предоктябрьских событиях, пишет, что "последствием генеральского путча был полный паралич всей законодательной и политической деятельности в стране, поэтому я весь ушел в дело спасения основ демократии и защиты интересов России на предстоящей мирной конференции победителей в войне".
И ведь не в политическом запале, не в горячке событий были написаны эти слова, а в мемуарной тиши и раздумчивости…
В принципе, председатель Николаевского отделения "Союза русского народа" Иосиф Васильевич Ревенко должен был бы противостоять кадету П.Н. Милюкову и эсеру А.Ф. Керенскому, но это противостояние чисто внешнее, организационное, а внутренне они одинаково самовлюбленны, одинаково замкнуты на своих интересах.
И как личность, и как общественный деятель И.В. Ревенко мельче и П.Н. Милюкова, и А.Ф. Керенского. И может, как раз поэтому вся подловатая сущность политиканов проступает в нем в самом неприкрытом виде.
Вот любопытный документ из дела И.В. Ревенко:
"Председатель Чрезвычайной Комиссии
по разгрузке Петрограда.
27/14 февраля 1918 г. № 94
УДОСТОВЕРЕНИЕ
На основании Отдела III Протокола заседания Чрезвычайной Комиссии по разгрузке Петрограда от 22/9 февраля 1918 г. предъявитель сего Иосиф Васильевич Ревенко, как служащий в Канцелярии означенной Комиссии освобождается от принудительных общественных работ и мобилизации".
Мы уже рассказывали, что большевики "разгружали" Москву и Петроград для того класса местечковой администрации, на который могли они опереться.
От кого разгружали - тоже понятно…
От офицерства…
От русской интеллигенции…
От петроградских рабочих…
И помогал большевикам в этой разгрузке вчерашний "черносотенец", член руководства "Союза русского народа" Иосиф Васильевич Ревенко!
Об этом свидетельствовал и Сергей Семенович Золотницкий.
"В январе месяце, - рассказывал он, - когда я по службе должен был обратиться в Чрезвычайную Комиссию по разгрузке Петрограда (Мариинский дворец), я к своему удивлению встретил его (Ревенко. - Н.К.) там тоже очевидно на высшей должности".
Характерно, что работал Ревенко в этой должности не на страх, а на совесть. Вообще, сотрудничая с большевиками, Иосиф Васильевич достаточно убедительно (для самого себя) обосновал необходимость этого сотрудничества.
Среди бумаг, изъятых у него, есть набросок статьи, в которой содержится попытка оправдать суровые меры, принятые советской властью к участникам декабрьской забастовки служащих.
"Говорят, чиновничья забастовка вызвана тем, что большевики являются якобы захватчиками власти, что они насильственно свергли законно-существовавшее временное правительство. Так ли это и состоятельно ли предъявляемое в этом отношении к большевикам обвинение?"
Отвечая на этот вопрос, автор статьи совершенно резонно указывает, что вся история революционной власти сводится к последовательным ее захватам со стороны разновременно сменяющих друг друга ее носителей…
"В момент Февральского переворота Государственная дума была распущена, притом распущена указом, последовавшим в полном согласии с действовавшим в то время законом. Не подчинившись ему, признав себя носительницею и источником не принадлежавшей ей, по закону, верховной власти - Дума несомненно совершила революционный акт, произвела насильственный захват власти…
А на каком законе основано существование учрежденного в революционные дни г. Родзянкою думского комитета и не является ли его образование выхватыванием власти у Государственной думы?..
Но временное правительство первого, гучковско-милюковского, состава хоть получило свое начало от Комитета Думы. Ну, а второй состав, с сохранением председательства Львова, но с участием предварительно выхолощенных от всякого социализма социалистов? А состав правительства Керенского? От кого получили они свои полномочия? Единственный их источник - ссылка якобы на волю революционного народа"…
Почему же, задается вопросом автор, чиновничество, то самое чиновничество, которое служило царской власти, примирилось с переворотом, а затем служило и буржуазному и коалиционному кабинетам Львова и не ^протестовало даже против самодержавного самовластия Керенского, вдруг забастовало, когда власть захватили большевики?
Вопрос риторический.
Вся статья и построена как цепь вопросов. На любое критическое замечание в адрес большевиков следует вопрос: а вы сами разве иначе поступали, когда были у власти?
Отметим, что критика трех кабинетов Временного правительства абсолютно справедлива, и, если бы она прозвучала до Октябрьского переворота, возразить на нее было бы нечего. Но поскольку критика эта звучит, когда власть уже захвачена большевиками, критика Временного правительства становится оправданием беззакония. Автор статьи как бы забывает, что страдают от беззакония большевиков не только буржуазные политики, сами творившие беззаконие, а русский народ…
Разбирая послание Милюкова, мы говорили, что Павел Николаевич, воруя у России победу в войне, не об интеллигенции думал и даже не о евреях, права которых столь ревностно защищал, а прежде всего о самом себе, о своем месте в политике и коридорах власти.
Точно так же, судя по разобранному нами наброску статьи, и Иосиф Васильевич Ревенко не о государе печалился.
И не о русском народе.
5
Может быть, и не стоило бы так подробно разбираться в бесхребетном политиканстве "русского патриота" Иосифа Ревенко, но судьба его - не только его судьба, эта судьба несет в себе тот страшный вирус, что поразил русское патриотическое движение в начале прошлого века.
В самом деле…
Движение "Союза русского народа" возникло в минуту грозной опасности, нависшей над Россией в 1905 году…
Воистину народное, воистину православное, это русское движение сумело наполнить жизненной силой казенную триаду "самодержавие, православие, народность", и не только вывело страну из революционного кризиса, но и четко обозначило путь, продвигаясь по которому, страна могла, не опасаясь революционных угроз, достичь невиданного духовного и материального процветания.
Увы!..
После кончины святого праведного Иоанна Кронштадтского, молитвенной (и не только молитвенной) поддержкой которого и скреплялось русское единство, "Союз русского народа" начинает разваливаться.
Способствовало этому и активное сопротивление деятельности "Союза" царской администрации, которая не боялась идти тут наперекор воле самого государя, сыграли свою роль и злобные наскоки социализированной образованщины, но главная беда заключалась во внутренних нестроениях, поразивших "Союз русского народа".
Скучно и бессмысленно описывать перипетии отношений А.И. Дубровина, Н.Е. Маркова, В.М. Пуришкевича. Дрязги, в которые погрузилось руководство русского патриотического движения, не имеют иного содержания, кроме того, что руководство движения не сумело поставить интересы России выше личных амбиций, не сумело пожертвовать ради общего дела личными пристрастиями, не нашло силы освободиться от собственных обольщений и заблуждений.
И дело тут не только в жестокой борьбе за власть, которая развернулась внутри "Союза русского народа".
Самое страшное, что в результате этой борьбы осмысление реального исторического пути Российской империи оказалось подменено сусальным мифотворчеством. Вместо того чтобы реально попытаться объединить русское общество, расколотое на благородное и подлое сословия, идеологи "Союза русского народа" начали замазывать эти противоречия.
Образчиком такой исторической штукатурки может служить речь, сказанная 19 февраля 1911 года на торжественном собрании "Союза русского народа" по случаю юбилея отмены крепостного права.
Было объявлено, что не только крестьяне, но все сословия долгое время были крепостными у государства, ибо этого требовали интересы Отечества. Крестьяне отличаются только тем, что позже других получили освобождение. Но теперь все это позади и надо бороться с опасностью нового закрепощения русского народа "господином жидом".
Любопытно, что произнес эту речь Виктор Павлович Соколов-Горбатый, которого так активно и разыскивал в мае-июне 1918 года Моисей Соломонович Урицкий…
И вроде бы ни к чему полемизировать с Виктором Павловичем, поскольку, как мы знаем, опасения его блистательно подтвердились…
Все так…
Только ведь потому и подтвердились опасения, потому и произошла в России катастрофа 1917 года, что вплоть до самой революции вожди "Союза русского народа" пытались оправдать дворянское рабовладение интересами - редкостный цинизм! - Отечества.
Разумеется, не надо преувеличивать общественного значения доклада Виктора Павловича Соколова. Не столько людей и слышало его, но тут не в докладе дело, а в настрое всего общества. Вплоть до самой революции, до падения монархии повсюду висели вывески "Нижним чинам вход запрещен".
И разве хоть одну такую вывеску снял товарищ председателя "Союза русского народа"? А ведь если бы сделал это, а не доказывал, что обращать своих соотечественников в рабство - это в интересах Отечества, может быть, и не пришлось бы ему тогда бежать из этого самого Отечества от Моисея Соломоновича Урицкого…
И не нужно было бы тогда бывшему председателю Николаевского отделения "Союза русского народа", бывшему секретарю Совета монархических съездов, а ныне обитателю камеры в "Крестах" (прием № 2998) Иосифу Васильевичу Ревенко униженно молить Моисея Соломоновича Урицкого о пощаде:
"Гр. Председатель!
Я все еще продолжаю уже три месяца сидеть в тюрьме совершенно безвинно, по одному только предположению в якобы причастности моей к контрреволюции, хотя ни в чем перед Советской властью не повинен ни словом, ни делом.
Вся моя жизнь и деятельность с Октябрьской Революции протекала вся под полным контролем Совдепа Городского района и комиссара М.И. Лисовского в полном с ним контакте" …
Нет…
Моисей Соломонович Урицкий не внял мольбе "большого приятеля". Сантименты были не свойственны ему, а Иосиф Васильевич Ревенко по всем показателям подходил для расстрела.
Не спасла Иосифа Васильевича и смерть "приятеля". После убийства Урицкого чекисты все равно расстреляли его.
Правда, расстреляли даже не за "Каморру", а просто так…
В постановлении, написанном почти через три месяца после расстрела, сказано:
"Иосиф Васильевич Ревенко арестован был Чрезвычайной Комиссией 22 мая с. г. по делу "Каморры народной расправы". Следствием установлено, что Ревенко в организации "Каморры народной расправы" участия не принимал, но, как активный организатор Совета квартальных старост 3-го Казанского подрайона, который (Совет) ставил своей целью под видом официальной организации свержение Советской власти, расстрелян по постановлению ЧК 2 сентября с. г.".
Это было больше похоже на насмешку.
И не только потому, что постановление принято спустя три месяца после расстрела, но и потому, что все руководители Совета квартальных старост 3-го Казанского подрайона, за исключением Иосифа Васильевича Ревенко, были отпущены на свободу.
В постановлении по делу секретаря Совета квартальных старост Анатолия Михайловича Баталина так прямо и написано:
"Ввиду того, что теперь почти миновала надобность в заложниках, ЧК постановила Анатолия Баталина из-под ареста освободить и настоящее дело о нем дальнейшим производством считать законченным".
Читаешь постановление о расстреле Иосифа Васильевича Ревенко и словно бы видишь "мягкую, застенчивую" улыбку Моисея Соломоновича Урицкого, сумевшего даже с того света порадеть "большому приятелю".
Недешево стоило место в избирательном списке "Союза русского народа" по городу Николаеву…
Расплачиваясь за него в 1912 году, Ревенко "покрыл некоторые расходы этих организаций, как по выборам, так и в частности, за что был избран почетным членом и попечителем бесплатной начальной школы Союза русского народа"…
Ну а теперь Ревенко пришлось выложить за место в избирательном списке "Союза русского народа" саму жизнь, ибо иной валюты от лиц, записанных Урицким в "черносотенцы", в Петроградской ЧК не принимали!
Рассказ о безрадостной, но вполне заслуженной судьбе И.В. Ревенко мне бы хотелось завершить словами Василия Шульгина, сказавшего:
"Мы хотели быть в положении властителей и не властвовать. Так нельзя. Власть есть такая же профессия, как и всякая другая. Если кучер запьет и не исполняет своих обязанностей, его прогонят. Так было и с нами - классом властителей. Мы слишком много пили и ели. Нас прогнали. Прогнали и взяли себе других властителей, на этот раз "из жидов". Их, конечно, скоро ликвидируют. Но не раньше, чем под жидами образуется дружина, прошедшая суровую школу".
В каком-то смысле эти слова Шульгина оказались пророческими.