В течение всего того времени, что длилось следствие по делу тамплиеров, здоровье папы неуклонно ухудшалось. Конец наступил в замке Рокмор на Роне 20 апреля 1314 года. Климента V вспоминают сегодня прежде всего как первого из авиньонских пап. Однако важно учитывать, что не принималось официального решения о переносе папской столицы. Сам Климент никогда не отказывался от идеи возвратиться в Рим. Он всего лишь раз за разом откладывал переезд, чему не приходится удивляться. В Северной и Центральной Италии было неспокойнее, чем обычно. По всей Ломбардии и Тоскане гвельфы и гибеллины вели ожесточенную борьбу, то же касалось партий Колонна и Орсини. Когда принц Генрих Люксембургский прибыл в Рим в 1312 году для коронации в качестве императора Генриха VII, ему пришлось силой прорываться в город. (Церемонию проводили три кардинала посреди руин Латеранского собора, большая часть которого оказалась разрушена пожаром за пять лет до этого.) Мало что побуждало пересечь Альпы, и папа, уже смертельно больной, предпочел умереть у себя на родине.
* * *
Два года и четыре месяца после смерти Климента папский престол оставался вакантным. Поначалу собрался конклав в Карпантрасе, но затем он прервался, когда гасконские кардиналы спровоцировали вооруженное нападение на итальянскую группировку. Беспорядки выплеснулись на улицы города, значительная часть которого оказалась предана огню. Один из племянников Климента ограбил папскую казну и скрылся. Затем последовал длительный период подготовки к переговорам, и кардиналы не собирались вплоть до марта 1316 года, но даже потом прошло еще пять месяцев, прежде чем они смогли договориться, что им удалось лишь после того, как Филипп V (он наследовал своему отцу в мае) заключил их в доминиканский монастырь, ежедневно сокращая порции пищи и питья до тех пор, пока они не придут к определенному решению. Их выбор пал на Жака Дюэза, который принял имя Иоанна XXII (1316-1334). Ему было уже шестьдесят семь лет, однако, в отличие от своего предшественника, он отличался немалыми административными способностями, беспредельной энергией и всегда был готов полезть в драку. Незадолго до избрания он так и сделал во время длительного противостояния с францисканскими "спиритуалами", экстремистской группировкой, близкой fraticelli, которая выступала за возвращение к исходным принципам святого Франциска и буквальному соблюдению его правил и предписаний, особенно в том, что касалось бедности. Иоанн, когда к нему обратились, без колебаний объявил: в Священном Писании нигде не сказано, что Христос и апостолы были "бедными", вообще не обладавшими собственностью. Повиновение, указывал он, более важная добродетель, чем бедность и целомудрие. Он пошел еще дальше, отрицая, что имела место соответствующая договоренность, согласно которой собственность францисканцев принадлежала Святому престолу, разрешавшему им просто "пользоваться" ею. С этого времени францисканцы становились обладателями собственности, во многих случаях весьма значительной, хотели они этого или нет.
Все это привело к большему расколу этого ордена, чем когда-либо, и многие францисканцы открыто стали схизматиками. Среди таковых оказались генерал ордена Микеле Чезена и английский богослов Уильям Оккам. Оба они бежали из Авиньона ко двору главного врага папы, германского короля Людвига IV Баварского. Вражда Людвига с курией началась в 1322 году, когда он разгромил в сражении Фридриха Австрийского и взял его в плен - эта победа, по его мнению, давала ему право на корону Священной Римской империи. Однако Иоанн запретил ему осуществлять власть в империи до той поры, пока он, папа, не разрешит спор. Людвиг ответил ему тем, что получило название Заксенхаузенской апелляции, в которой впервые отрицалась власть папы в деле выборов императора и критиковалось осуждение папой спиритуалов. На это Иоанн отреагировал решением об отлучении его от церкви. Однако в январе 1328 года Людвиг прибыл в Рим, где его короновал старый "капитан народа" Скьярра Колонна, и три месяца спустя официально объявил о лишении сана понтифика "Жака Кагора" (таково было имя Иоанна при рождении), заменив его антипапой в лице францисканца-спиритуала, который принял имя Николая V и чью голову император лично увенчал папской тиарой.
Однако Людвиг зашел слишком далеко. Он не был Оттоном Великим или Фридрихом Барбароссой, делателем пап и антипап, и римляне знали это. Более того, в его распоряжении были очень скромные силы, и когда король Роберт Неаполитанский отправил свою армию на север, Людвиг бежал, прихватив с собой антипапу В январе 1329 года оба они вместе с Микеле Чезеной и Уильямом Оккамом присутствовали в одном из соборов Пизы на церемонии, где соломенное чучело папы Иоанна, облаченного в роскошные одеяния, официально осудили за ересь. Эта из ряда вон выходящая акция мало укрепила авторитет императора и антипапы, и Николай не поехал со своим покровителем и защитником дальше. Поскольку даже та незначительная власть, которой он обладал, быстро убывала, он предоставил Людвигу одному возвращаться в Германию, а через несколько месяцев странствий сдался. Папа Иоанн обошелся с ним неожиданно мягко, даровав ему официальное прощение и даже назначив небольшое содержание, хотя он и проявил осторожность, ограничив свободу передвижения Николая, который оставшиеся три года жизни находился в папской резиденции.
Обвинение в ереси являло собой очевидный нонсенс. Однако к концу жизни, на середине восьмого десятка, Иоанн XXII все более был близок к тому, чтобы пересечь грань дозволенного. В целом он согласился с ортодоксальными богословами, что святым на небесах позволено непосредственно лицезреть Бога; в серии проповедей, произнесенных зимой 1331-1332 годов, он объявил это неистинным, настаивая, что полное лицезрение Бога возможно лишь после Страшного суда; до той поры они могут видеть лишь человеческую сущность Христа. Последовавшая за этим буря протеста привела к тому, что эти высказывания подверглись осуждению со стороны комитета докторов Парижского университета, прозвучало требование созвать Вселенский собор. В конце концов папа пошел на известные уступки, признав, что души блаженных удостоятся лицезрения "настолько, насколько позволит их состояние" - несколько забавная формула, которая удовлетворила его критиков. Подобно своему предшественнику, он был закоренелым непотистом: из двадцати восьми кардиналов, им назначенных, двадцать происходили из Южной Франции, а трое приходились ему племянниками. Однако в отличие от Климента он и не помышлял о возвращении в Рим; на момент его смерти под влиянием французского короля папство стало, так сказать, более французским, чем когда бы то ни было.
Теперь Авиньон стал гораздо больше (и богаче), чем когда туда приехал Климент V. Спустя четверть столетия после того, как этот город превратился в резиденцию пап, он уже не был отвратительным городишком. Теперь он стал городом, которому налоговая система, созданная Климентом и Иоанном, принесла неслыханное богатство. Целые районы его сносились, на их месте воздвигались прекрасные дворцы и особняки для кардиналов и послов, банкиров и купцов, архитекторов, художников и ремесленников, которые стекались сюда со всей Европы в поисках удачи. Папский Авиньон быстро превратился в первый финансовый центр Европы. Петрарка, писавший в 1340 году, был глубоко потрясен:
"Здесь владычествуют преемники бедных рыбаков из Галилеи. Они непонятным образом забыли свои истоки. Велико мое изумление, когда я, вспоминая их предков, вижу [этих людей], отягощенных золотом и облаченных в пурпур, похваляющихся добычей, полученной от правителей и народов; вижу роскошные дворцы и вершины, увенчанные крепостями, вместо лодок, перевернутых днищем кверху, дабы служить [им] убежищем…
Вместо священного одиночества мы зрим преступного хозяина, окруженного толпами друзей-нечестивцев; вместо трезвости - пиры, где царит распущенность; вместо паломничеств, куда влечет благочестие, - злобесное и неестественное бездействие; вместо босых ног апостолов - белые как снег скакуны разбойников проносятся мимо нас. Кони сии в золотых украшениях, едят на золоте, и скоро сами подковы их будут из золота, если Господь не положит конец этой низменной роскоши".
Посреди всего этого безвкусного великолепия Иоанну было приятно властвовать. Именно по его указанию развели виноградник Шатонеф-дю-Пап. Сохранилось также сообщение о провизии, которую он выдал в ноябре 1324 года для пиршества по случаю свадьбы своей внучатой племянницы. В нее входили 9 быков, 55 баранов, 8 свиней, 4 кабана, 200 каплунов, 690 кур, 3000 яиц, 580 куропаток, 270 кроликов, 40 ржанок, 37 уток, 59 голубей, 4 журавля, 2 фазана, 2 павлина, 292 небольших птицы, три центнера сыра, 2000 яблок и других плодов и 11 бочек вина.
В конце концов, спиритуалы, возможно, были правы.
* * *
Папа Иоанн XXII скончался 4 декабря 1334 года. На сей раз кардиналы действовали достаточно быстро. Нового папу посвятили в сан уже в 20-х числах. Им стал епископ Памьерский, сын булочника, бывший цистерцианский монах по имени Жак Фурнье, который теперь стал Бенедиктом XII (1334-1342). Он был не слишком привлекательной личностью. Высокого роста, грузный, с очень зычным голосом, он снискал себе известность в качестве инквизитора и взялся уничтожить последние следы катарской ереси на юго-западе Франции. В этом деле он весьма преуспел: в присутствии пяти епископов и короля Наварры 183 мужчины и женщины были сожжены на костре - зрелище, описанное современниками как "сожжение, очень большое и угодное Богу". Папа Иоанн сделал его в ту пору кардиналом в награду за проделанную работу.
Однако, несмотря на свою непреклонность и бескомпромиссность, Бенедикт обладал и некоторыми достоинствами. Он не отличался заносчивостью Иоанна. Презирая всякую роскошь, он продолжал носить платье цистерцианца. Непотизм он ненавидел - ни один из его родственников назначений не получил - и объявил войну бесчисленным злоупотреблениям, которые творились во время понтификата его предшественника. Всех живших при храмах прихлебателей и бродяг-монахов, не имевших резона оставаться в Авиньоне, отпустили. Плата, полагавшаяся за подготовку документов, была впервые зафиксирована; для цистерцианцев, францисканцев, бенедиктинцев выпущены новые строгие правила. Куда менее уверенными оказались его действия на дипломатической арене. Ему не удалось предотвратить начало Столетней войны между Францией и Англией, положившей конец всяким надеждам на организацию крестового похода. Не имели успеха и его усилия по улучшению отношений с императором Людвигом, французским королем Филиппом VI и неаполитанским королем.
Есть свидетельства о том, что в самом начале своего понтификата Бенедикт мог всерьез размышлять о возвращении в Италию, хотя, видимо, на первый раз не далее Болоньи, поскольку в Риме обстановка явно не улучшалась. Почти сразу после своего посвящения в сан он приказал отреставрировать собор Святого Петра и настелить на него новую кровлю и в течение нескольких лет тратил огромные суммы на это и на работы в Латеранском соборе. Однако вскоре его, похоже, отговорили от этой идеи кардиналы (почти все они были французами) и Филипп; и к концу 1336 года подданные папы более не сомневались, что в обозримом будущем, а может быть, и навсегда курии суждено остаться на берегах Роны. Начались работы по строительству Palais des Popes, или Дворца пап.
Было выбрано место непосредственно к югу от кафедрального собора. Первым из его зданий возвели 150-футовую башню, нижнюю часть которой приспособили под помещение для папской казны, верхнюю же отвели под апартаменты для папы. К этому Бенедикт добавил двухъярусную капеллу и то, что теперь является северной частью дворца. Он предоставил своему преемнику доделывать скорее западное и южное крылья, создавая тем самым обширный монастырь, позднее превратившийся в парадный въезд (court d'honneur), к югу от которого находится сводчатое помещение для аудиенций. Не вполне удачное сочетание дворца, монастыря и крепости, Пале-дэ-Пап едва ли может считаться архитектурным шедевром. На сегодняшний день ему не хватает мебели. Однако он, бесспорно, остается впечатляющим памятником папства в изгнании.
Папа Бенедикт умер 25 апреля 1342 года. Петрарка пишет, что понтифик был "отягощен годами и вином". А ведь ему едва перевалило за шестьдесят, однако, возможно, в этих упреках что-то есть: несмотря на простоту во всем остальном, папа отличался невероятной прожорливостью. Его преемник едва ли мог здесь являть больший контраст. Пьер Роже, хотя и не отличался знатностью происхождения (он был сыном землевладельца из Корреза), уже успел сделать удивительную карьеру. Став доктором и богословия, и канонического права, архиепископом Санса в двадцать восемь и Руана в двадцать девять, вскоре после этого получил от Филиппа VI назначение канцлером и первым министром Франции. Очень опасаясь, что Роже станет преемником Бенедикта, король отправил своего сына в Авиньон в надежде сорвать выборы, однако когда принц прибыл туда, то увидел, что нужда в этом отпала - кардиналы уже избрали Роже папой под именем Климента VI (1342-1352).
"Мои предшественники, - объявил Климент, - не знали, как быть папами". Он хотел показать, как следует это делать, хотя, по сути, жил не столько как папа, сколько как восточный владыка. Роскошно одетый, окруженный огромной свитой, демонстрировавший свое богатство и благосклонность ко всем, кто к нему обращался ("Папа, - говорил он, - должен делать своих подданных счастливыми"), он расточительностью, мотовством и внешним блеском легко оставил далеко позади всех коронованных особ Европы. Расходы на его двор, как говорили, в десять раз превышали аналогичные расходы короля Филиппа в Париже. На пиршестве по случаю инаугурации присутствовало 3000 гостей, которые съели 1023 барана, 118 голов крупного скота, 101 теленка, 914 козлят, 60 свиней, 10 471 курицу, 1440 гусей, 300 щук, 46 856 порций сыра, 50 000 пирогов и выпили 200 бочонков вина. Это поразило не только окружающих, но и самого папу. Человек потрясающего ума, лучший оратор и проповедник своего времени, он обладал неотразимым обаянием. Но все злоупотребления давних времен начались вновь. Вновь, как и прежде, настали дни мести и непотизма. На двадцать пять кардиналов, назначенных Климентом за годы его десятилетнего понтификата, пришелся двадцать один француз; как минимум десять из них являлись его близкими родственниками, один - впоследствии Григорий XI, последний из семи авиньонских пап, - был его сыном, если верить многочисленным слухам. Ходили и другие слухи, касавшиеся женщин; во многих из них фигурировала прелестная Сесиль, графиня Турская, невестка папского племянника, которая регулярно брала на себя обязанности хозяйки на дворцовых приемах. Петрарка, как и в других случаях, буквально впадает в истерику от негодования:
"Я не буду говорить об адюльтерах, соблазнениях, насилии, инцесте: все это не более чем прелюдии к упомянутым оргиям. Не буду считать, сколько жен похищено, сколько девиц подверглось растлению. Умолчу и о том, какими средствами принуждали к молчанию разъяренных мужей и отцов и о негодяйстве тех, кто продавал за золото своих родственниц".
Постели пап, утверждает он, "кишели проститутками". Пожалуй, из поэтов никогда не получается хороших свидетелей, но Петрарка, один из величайших писателей Средневековья, мог бы оставить нам блестящее и вместе с тем точное описание папства авиньонского периода, если бы только пожелал. Жаль, что вместо этого он создал пародию, граничащую с гротеском.