В это время, в наших "мастерских", состоявших из 2-х кузниц, спешно изготовлялись ружейные патроны, собирали порох, отливали из свинца пули, а впоследствии, когда не хватило свинца, на это пошли самовары. Делали копья, тесаки и прочее вооружение. Явились свои инструктора и мастера. Все работали для общего дела - спасения жизни.
Вечером в этот день я обратился с призывом к людям, кто бы решился на подвиг и пробрался с известием в город Пржевальск. На мой призыв отозвалось четверо мужчин и несколько подростков. Решено было послать ночью часть пешими, а часть на лошадях. Мальчики скоро вернулись обратно, так как вышли рано и были замечены киргизами. Остальные же, как потом узнали, ночью добрались до Пржевальска. Вся трудность в этом деле состояла в том, что по дороге из Покровскаго в Пржевальск было дунганское селение и мы знали, что это неблагодарное исчадие, когда-то защищенное русскими, зло отплачивало нам.
В это же время у меня мелькнула мысль, принесшая нам впоследствии такую пользу, что без преувеличения можно сказать, что, не приведи мы ее в исполнение, вряд ли бы мы остались живы, а именно: я обратил внимание на то, что киргизы нападают на лошадях и что весь их напор до сего времени сдерживался живой силой. Надолго ли могли его сдерживать каких-либо 100 человек против тысяч? Вот это повторяю, навело меня на мысль - загородить улицы баррикадами. Чего, кажется, понятнее. Но русский человек и в опасности себе верен - не скоро его раскачаешь. Все нужно показать наглядно. Напрасно я уговаривал заградить улицы. Меня никто не слушал. Оставалось одно - сделать это самому.
И вот, рано на заре я взял несколько женщин, стал вместе с ними ставить поперек улиц телеги. Приходилось спорить с теми, кто не желал переставить своей телеги на другое место. Но как бы то ни было, а кругом площади мы установили по одному ряду телег.
Следующий день наглядно показал всю пользу подобных заграждений, когда на них наскочило несколько киргиз. После этого крестьяне уже сами стали строить баррикады не только из телег, но и из бревен и борон и не в один, а в три ряда.
В 7-м часу утра началось служение Литургии. Опять многие исповедались и приобщились Святых Таин. Приобщены были и дети.
Только что кончилась Литургия, как с колокольни, служившей для нас наблюдательным пунктом, стали замечать появление из разных горных щелей небольших групп киргиз, которые постепенно стали собираться кучами. Приблизительно часов около одиннадцати, разделившись на две партии, с диким воем, под руководством своих предводителей, державших белые и красные флажки и дававших ими особые знаки, орда, в количестве нескольких тысяч, вновь бросилась на село, но, встретив на своем пути баррикады, за которыми сидело десятка два стрелков с охотничьими ружьями, на время отступила и занялась грабежом и поджогом тех домов, которые находились вне нашей обороны, так как при малочисленности защитников мы не могли оборонять всего села.
Наступления киргиз продолжались часов до 4-х вечера. Все это время в церкви непрестанно молились.
В этот же день, часов около двух, в Покровское приехали переселенцы из селения Светлой Поляны. Покровцы обрадовались, что нашей силы прибыло, но скоро разочаровались, так как новоселы - народ бывалый и по приезде, прежде всего, устроились под бричками и занялись едой. Затем пошли по амбарам за мукой, попутно забирая все, что попадало на глаза. Скоро пошли жалобы и на пропажу одежды. Странно и непонятно было для меня, что люди, доживая, может быть, последние часы своей жизни земной, решаются воровать.
Наконец наступило воскресение 14 августа. Едва кончилась Литургия, как со всех горных щелей стали вылезать отдельные партии киргиз. По всему для нас было видно, что трудно нам придется, если из Пржевальска не дадут помощи, тем более, что нам было сообщено прибежавшими из плена, что киргизы решили за нашу упорную защиту не выпустить никого из села живым.
И вот, в унылом, близком к отчаянию состоянии духа, мы начали в 12 часов дня служить молебен на площади. Слезно молился исстрадавшийся народ Царице Небесной. И, о утешение - во время молебна прибежал вестовой с извещением, что из Пржевальска идет дружина. Еще усерднее стала молитва, и когда, приблизительно через полчаса, действительно пришло 65 человек дружинников, весь народ как один человек, пал на колени и слышно было сплошное рыдание.
Вообще над Покровским приходом прямо явно для меня и верующих людей вместе с гневом Божиим была видна и помощь Его нам, по слезной народной молитве к Заступнице Усердной. Приди помощь позже на час - возможно, что многих из нас уже не было бы.
Только что мы успели обойти с крестным ходом занятую народом площадь, как со стороны гор послышался дикий зловещий вой. Шесть волоcтей киргиз, т. е. не менее 6 тысяч орды, летело на полуразоренное село. Три часа беспрерывно сыпались ружейные выстрелы, только к вечеру стихла стрельба. Киргизы отхлынули в горы, готовясь на завтра к нападению на нас еще в большем числе.
Мало кто из нас надеялся, что мы продержимся следующий день. Как бы в ответ на наши мысли, дружинники сообщили нам, что на завтра они остаться не могут, и предложили ночью ехать в Пржевальск - другого исхода не было.
Все сознавали, что нужна только особая Помощь Божия, чтобы проехать незамеченным 35 верст обозу в 700 подвод под охраной какой-либо сотни наездников, вооруженных охотничьими ружьями.
Почти уверенные, что не видать нам завтрашнего дня, мы начали служить всенощное бдение Успению Богоматери. Народ уже начинал собираться в путь и в церковь заходили для краткой молитвы. Кончилась всенощная. С особым, непередаваемым словами, чувством стоял я около Престола. С одной стороны, меня не покидала мысль о том, что, может быть, это была наша последняя всенощная, с другой - мне представлялось, как через несколько часов и на этом месте появятся люди-звери и начнут свои бесчинства.
Но пора была приступать к делу. Отец диакон, задумчивый и безмолвный, стоял около меня. Молча поклонились мы друг другу и пред святым Престолом, после чего я взял святой Антиминс и Дары себе на грудь, сказав ему, что если меня убьют, пусть он снимет их с меня. Затем отец диакон согласился взять сосуды, Евангелия и кресты серебряные. Больше мы взять ничего не могли, так как у меня была маленькая тележка и одна лошадь. На этой тележке приходилось ехать самому и везти: жену, 5-ть человек детей, и 2-х прислуг, а у отца диакона совсем не было лошади и приходилось надеяться на добрых людей, чтобы увезти 8 душ семьи. Церковному старосте я велел взять деньги и предложил стоявшим в церкви взять кто что может. Взяли несколько икон.
Ехать было решено после полуночи, но в 10 часов уже все лошади были запряжены. На площади было светло от горевших кругом домов, а в церкви светились поставленные перед образами свечи. Посреди церкви лежала икона Успения Богоматери вроде плащаницы. Ожидая отъезда, я зашел в свой дом. Все в нем лежало на своем месте. Какое-то чувство безразличия ко всему на время овладело мною. Но вот приближалось время отъезда, и чем ближе было оно - тем сильнее сжималось сердце…
Минут за 20 до отъезда я вновь отправился в церковь проститься в последний раз… Попутно велел взять запрестольный крест на переднюю подводу, а икону Божией Матери на последнюю. Все сели на свои воза в ожидании команды - трогать. Проехали вперед десятка полтора конвоиров. Слышно было, как впереди разбирали баррикады и починяли мост.
Минут через 10 раздалась тихая команда: "трогай". В полутьме видно было, как поднялись руки, творя крестное знамение. Послышались сдавленные рыдания. Я сидел на козлах, а в тележке за мной беззаботно дремали тесно прижавшись друг к другу мои дети. Слезы затуманили мне очи, а руки творили над ними образ Креста. Затем, сотворив мысленно молитву Пресвятой Богородице, я благословил весь обоз.
Как в тумане каком помню, как ехали по улицам догоравшего села. По выезде из села стали попадаться трупы убитых русских. Стук телег, ржанье лошадей, шум, поднятый 700 подвод, привел меня в отчаяние… С минуты на минуту я ждал, что вот с гор послышится зловещий вой, и содрогался при мысли о той картине, которая тогда получится.
Только что проехали верст 5, как на горах показался огонь. "Сигнальный", - подумал я, и на время прямо остолбенел. Затем всем сердцем своим стал молиться. В таком напряженном состоянии духа доехали до селения Иваницкого, т. е. 15 верст. Вдруг обоз остановился и спереди послышались крики. Значит - подстерегли… Слышны рыдания женщин и молитва. Но, благодарение Создателю, того, чего ждали, не случилось. Оказалось - израненные и полуживые остатки жителей села Иваницкого, заслышав шум обоза, выползли к дороге и их стали подбирать на телеги. По всему селу Иваницкому перекликались петухи, но мы знали, что в нем нет ни одной живой души. Обоз наш тронулся дальше.
Впереди предстояло переправиться через речку. Наверное, думал я, здесь нас подстерегают, но проехали благополучно. Вот уже до города верст 8. На пути стало попадаться много изуродованных убитых русских людей, как взрослых, так и детей.
Целую книгу можно написать о зверствах киргиз. Времена Батыя, пожалуй, уступят… Достаточно того, что на дороге попадались трупики 10-ти летних изнасилованных девочек с вытянутыми и вырезанными внутренностями, детей разбивали о камни, разрывали, насаживали на пики и вертели. Более взрослых клали в ряды и топтали лошадьми. Если вообще страшна смерть, то подобная смерть еще страшнее. Жутко становилось при виде всего этого.
Ехали мы уже около 6 часов и стало светать, как вдруг позади раздался крик, что гонятся киргизы. Что произошло далее, легко вообразить. Люди что есть мочи гнали лошадей, сваливались вместе с телегами с мостов, те, у которых что-либо ломалось или распрягались лошади, безумно обращались с просьбой к скачущим о помощи, но все думали только о себе. Вот уже и город. Навстречу бегут с пиками и ружьями дружинники… Мы спасены…".
Второй рассказ - из книги В. Д. Леонского "Автономный город Беловодск. Из дневников отца". По сути, это просто отрывок из дневников его отца, бывшего крестьянина села Беловодское Пишпекского уезда:
"В Беловодске всем селом не собирались кочевать к церкви, а были по всему селу организованы патрульные посты, в обязанности которых входило при нападении киргиз сейчас же бить в набат тревогу и все по этому сигналу собираются у волостного управления. Все улицы, откуда ожидалось нападение киргиз, были забаррикадированы. Конечно, баррикады были так себе. Закапывались столбы и к ним прикреплялись бороны, или устанавливались возы, или просто делалась жердевая ограда. Конечно, такие баррикады особым препятствием оказаться не могли. В Беловодске киргизское восстание началось со следующего.
Когда пошли слухи, что во всех уездах восстали киргизы, то все беловодчане оставили поля, заимки, другие места и возвратились в село. Дольше всех задержался Босов, у которого была одна из лучших заимок. Почему он задержался, вопрос остался не выясненным, то ли ему жалко было оставлять своё добро, то ли он не верил в возможность восстания киргиз. Так или иначе, а к вечеру одного из дней ещё не развернувшегося восстания, к нему приходит один из приближённых ему киргиз и говорит: "Уезжай, или этой ночью ни тебя, ни жены твоей, ни сына твоего Михаила не будет". Получив такое предупреждение, Босов запрягает телегу, с женой и сыном покидает заимку и с наступлением сумерек решил выбраться из гор, а горами нужно было ехать не менее 6–7 км.
Он избрал путь ущельем, в котором нет аилов, надеясь на то, что на этой глухой дороге, да ещё ночью он никого не встретит и выберется благополучно. Уже при выезде из ущелья его подводу встречают до трёх десятков киргиз и начинают с ним расправляться, некоторые из них начинают стягивать с телеги его сына. Жена Босова, видя, что и ей этого же не миновать, соскакивает с телеги и в сторону. Киргизы увлеклись Босовым и его сыном, а этим временем Босова, отбежав на некоторое расстояние от места происшествия, спряталась. Убив отца и сына, они её не нашли, и, забрав телегу, уехали в аил. Босова, переживая чрезмерное горе от убийства мужа и сына, и страх, что подобное и с ней может случиться тоже, шла всю ночь до села, а расстояние было не менее 20 км. Пришла в село на рассвете и всю историю рассказала односельчанам.
Ответом на это действие киргизов явился призыв местной власти к организации должного ответа. Сельское общество решило, что все способные носить оружие должны вооружиться и участвовать в борьбе с киргизами. Надо сказать, что в это время в селе из мужчин были одни старики, инвалиды и подростки, а основная часть мужчин была мобилизована в солдаты и угнана на фронт. Невзирая на это, начали создаваться вооружённые группы, которые вооружались кто, чем мог. Тут были дробовики, откованные пики, вилы, косы и пр. И эти отряды направлялись на юг в горы, в аилы киргиз для расправы. В одном из отрядов участвовал и мой брат Михаил.
Надо сказать, что была некоторая часть людей, которые были против вооруженного столкновения. Но основная масса, в особенности зажиточная часть, шла на решительную борьбу с киргизами. Киргизы в своих аилах против вооруженных отрядов русских сопротивления не оказывали, и особых схваток не было. Убитых киргизов при посещении русскими аилов были единицы. Русские же в каждом аиле арестовывали всех трудоспособных киргиз и гнали их всех на Беловодское и без какого-либо разбору на гауптвахту, которая находилась во дворе волостного управления.
Так русские беловодчане сгоняли киргиз в течение двух дней и всё сосредотачивали их в том же помещении. Всего было арестованных киргиз около шестисот человек. Помещение гауптвахты было очень малое, в которое могло поместиться стоя или сидя вплотную друг к другу не более 40–50 человек, остальные арестованные сидели здесь же у порога гауптвахты на земле. Охрана арестованных была не организована. В охране мог быть каждый, кто только хотел. Здесь можно было встретить, стариков, молодежь и даже женщин. Вооружена охрана была тоже кто во что горазд. Но не было ни одного нарезного ствола.
Охрана стояла вокруг сидевших киргиз в 5 метрах от них и в одном метре друг от друга. Не знаю, что удерживало киргиз, почему они сразу все 600 человек не бросились на охрану? Они бы без излишних жертв могли из-под ареста освободиться все, а особенно легко это им можно было сделать в ночное время и, пользуясь покровом темноты, уйти в горы и скрыться там на долгое время. По-видимому, у них не было организованности и решительности, это привело к тому, что из 600 в живых осталось только несколько человек. Это избиение арестованных киргиз произошло следующим образом и по такой причине.
Арестантское помещение было расположено в глубине двора волостного управления. С правой стороны арестантского помещения был высокий забор, а левая была открыта и примыкала к саду, в левой стороне, а как сидели арестованные с правой, началось какое-то незаметное перешёптывание и еле уловимое сидячее перемещение их влево. Так это в течение часа, было около 3 часов дня. Вдруг самый левый конец киргиз около 20–30 человек схватываются и убегают в сады. Сейчас же следом за ними, вернее к ним, бросилась охрана, перерезала путь отхода остальным, а тех, которые вырвались, охрана начала преследовать и избивать до смерти, так почти все были переловлены и убиты.
Как потом выяснилось, что спаслось при этой попытке к побегу 4–5 человек. Если бы они бросились все сразу на охрану, то они её уничтожили без малейшего труда и почти без потерь и освободились бы. А так они вызвали только лишнее озлобление у русских с трагическим для киргиз концом. Когда были уничтожены те киргизы, которые пытались убежать, возвращающиеся в чрезмерной ярости начали кричать: "Бейте их, иначе все разбегутся". Ну, стоявшая охрана и начала избивать. К охране примыкали всё прибывающие беловодчане. Били крайних, а остальные все старались, не вставая, а в сидячем положении, отодвинуться дальше и дальше.
Это избиение было беспощадным. Здесь не было и помина о том, прав ли, виноват ли человек. А избивали всех подряд и все. Из гор. Ташкента на усмирения киргиз была послана рота солдат. В этот день она остановилась на обед в Беловодском. Избиение началось в то время, когда солдаты обедали. Расстояние от обедающих солдат до места избиения было не более 200 м. Когда уже была убита часть киргиз, и избиение продолжалось, старшина обратился к офицеру - командиру роты за помощью. Офицер послал отделение солдат. Смотрим, марширует отделение в полном вооружении. Ну, думаем, сейчас будет дело - солдаты откроют из винтовок огонь по беззащитным киргизам. Отделение солдат заходит во двор. По команде останавливается, берёт винтовки к ноге. По команде стали вольно. Солдаты с ужасом и недоумением смотрят на происходящий убой. Командир отделения посмотрел на избиваемых киргиз и на беспощадно избивающих их русских и вдруг командует: "Смирно! На плечо! Правое плечо вперёд шагом марш!". И солдаты не стали в это грязное дело ввязываться - ушли. На ходу командир отделения сказал: "Здесь и без нас обойдутся". Офицер - командир роты, по-видимому, одобрил решение командира отделения не ввязываться в это дело, но и не принял мер к тому, чтобы прекратить это незаконное избиение киргиз.
Избиение продолжалось. Часть избита насмерть, многие попытались скрыться в арестантском помещении. Помещение было из двух небольших комнат, ну в двух комнатах было не более 30 квадратных метров, в нём были маленькие окна с решётками. В эти комнаты пытались попасть многие. Их, киргиз, туда набилось до 250 человек. Они лезли туда как только можно, лезли друг на друга всё больше и больше, всё выше и выше. Горе было тем, которые были под низом. Их там придушили, и они задохнулись, так погибло не менее 40 человек. Настал момент, что во дворе арестованных киргиз не осталось. Всех поубивали. Остались только те, которые остались в арестантском помещении. В это время заходит во двор Степан Улиско, впоследствии он стал моим свояком. "Добивайте, - говорит он, - этих негодяев". Подошёл к окну и несколько раз выстрелил в него из револьвера.
Интересно отметить, что это избиение было похоже на какую-то молотьбу цепами. Не было излишнего крика ни с той, ни с другой стороны. Русские избивали киргиз хладнокровно, методично, без особой суеты и крика. Были слышны только отдельные выкрики "Бей его" или "Погоди, я этого". Слышны были разные голоса, звуки от ударов по живому телу киргизов. Со стороны умирающих киргиз тоже не было особого крика, а были только отдельные выкрики, призывающие бога, и прощания с родными и знакомыми. После избиения киргиз, находящихся во дворе около арестантского помещения, очередь пришла к тем, кто внутри его. В это время по всему двору были одни трупы киргиз. Они лежали и поодиночке, и по несколько человек, окровавленные, с искажёнными лицами, лежали во всевозможных позах и положениях. Смотреть на это зрелище было просто-таки страшно.