Хотя костер был далеко отсюда, она почувствовала запах кофе. Несмотря на свою неприязнь к Тэсс, Шон вынуждена была признать, что в джунглях она незаменима. С ней они чувствовали себя здесь как дома.
Дэвид сел и тоже сквозь сетку посмотрел вокруг.
– Чудесный день, – сказал он.
Она молча кивнула. Ей не хотелось поощрять его вторжение в свою внутреннюю жизнь. От Дэвида исходил густой запах, тяжелый мужской запах, к которому она не привыкла. Дэвид дважды в день принимал душ. Если от него и пахло чем-нибудь, кроме крема для бритья, то только хлоркой после бассейна. Но в это утро его запах не казался ей противным, он был даже почти приятным, и она провела рядом с Дэвидом несколько лишних минут, глядя, как над лесом поднимается туман.
Шон и Ивен устремились к тому месту, где вчера вечером заметили эльфа. Они внимательно следили за показаниями компаса, считали шаги, отмечали деревья розовой лентой. Весь этот процесс мог показаться слишком усложненным и искусственным, но у Шон не возникало сомнений в том, что он необходим. Низкорослая растительность мгновенно смыкалась над теми тропками, которые они только что проложили, это выглядело как намеренная попытка сбить их с толку, запутать. Быть может, это было предупреждение, что джунгли требуют к себе величайшего уважения.
– Ты слышал эти странные вопли сегодня утром? – спросила она.
– Нет, но Робин рассказала мне и об этом, и о том, и обо всех других звуках. Не думаю, что она заснула хоть на минуту.
– Она беспокоится о Мелиссе. – Шон думала бы только об этом, если бы была на месте Робин. Она покаянно осознала, что едва ли вспомнила о Кейте и Джейми с тех пор, как поговорила с ними по телефону из зоопарка Чала.
– Она не беспокоится о Мелиссе, – смеясь, ответил Ивен. – Она беспокоится о Робин. Робин и ягуар, Робин, и летучая мышь-вампир, Робин и муравьи. Она думает, что вся дикая природа ополчилась на нее. Я думаю, что она…
Вдруг он схватил Шон за локоть и показал вверх. Не сразу, а через несколько секунд она заметила маленькую красную обезьянку, неподвижно сидящую на ветке прямо над ними, повернув к ним свою белую мордочку. Тут же она заметила второго эльфа, и третьего. Этот третий был с двумя маленькими детенышами, цеплявшимися за его спину. Она вспомнила картинки-загадки, которые отец показывал ей, когда она была еще ребенком. Сколько обезьянок спрятались на этом дереве?
Эльфы не двигались, как будто позволяя себя пересчитать. Шон насчитала восемь, включая детей. Тут один из эльфов издал пронзительный сигнал тревоги, то самое высокое "шри-шри", которое звучало в клетках питомника, когда игрунки бывали чем-нибудь встревожены. Другие присоединились к нему и запрыгали с ветки на ветку, не сводя глаз с Шон и Ивена. Вдруг тревога прекратилась так же внезапно, как и началась. Эльфы не были обеспокоены всерьез. Они решили, что Шон и Ивен им не враги. Они вновь вернулись к своим повседневным заботам – к поискам насекомых на изнанке листьев. Ивен все еще держал ее за руку.
– Смотри туда. – Он показал направо. Она увидела другую взрослую обезьянку с детьми за спиной.
– Должно быть, два семейства, – сказала она. Все исследования показывали, что каждое семейство эльфов могло иметь только одну производящую самку, опекаемую двумя самцами, которые совместно заботились о детенышах. Самка могла совокупляться с обоими самцами, но казалась привязанной только к одному из них.
– Я насчитал тринадцать, – сказал Ивен.
Шон кивнула, раскладывая складной стул, который носила за спиной. Она достала из рюкзака ручку и блокнот и села, приготовившись наблюдать так долго, как это позволят эльфы.
Прошел почти час, прежде чем эльфы внезапно взметнулись со своих веток и помчались во весь опор, прыгая, взлетая, свисая с вьющихся стеблей, как маленькие шаровые молнии, пролетающие сквозь джунгли. Ивен и Шон преследовали их, как гончие псы.
Игрунки уводили их все дальше в лес. Там было меньше низкорослых кустарников, меньшей была и нужда в мачете. Все же Шон постоянно делала зарубки на ветках, мимо которых они пробегали, чтобы оставить хоть какой то след. Для привязывания ленты и счета шагов не было времени. Сама мысль об этом казалась сейчас смехотворной.
– Они разделяются! – закричал Ивен.
Эльфы приблизились к какой-то развилке, ведомой только им, – и тут некоторые из них помчались в северном направлении, остальные – в восточном.
– Увидимся позже, – крикнула Шон Ивену, пускаясь в погоню за группой, следовавшей на восток.
Она летела. Это было похоже на полеты под шатром настолько, насколько действительность может походить на сон. Она достигла ручья, ленты воды, струящейся между поросшими кустарником берегами. И она оказалась в ручье, прежде чем успела подумать об этом. Чтобы пересечь ручей, потребовалось не более четырех широких шагов, в самом глубоком месте вода достигла колен, но она не обратила на это внимания. Нельзя было терять из виду семейство обезьян.
Шон пробиралась сквозь кусты на том берегу ручья, пока не споткнулась о корень и не упала на землю. Она медленно подняла голову. Единственный звук, который она слышала, производило ее собственное дыхание, быстрое и тяжелое. Игрунки тоже остановились. Они сидели, опередив ее на несколько деревьев, и смотрели на нее с величайшим любопытством. Или с сочувствием. Ей понравилась собственная мысль о том, что они немного обеспокоены состоянием партнера, с которым затеяли игру. Шон поднялась на колени и поднесла к глазам бинокль. Она насчитала пять взрослых эльфов, вернее, эльфов взрослого размера. Возможно, двое из них были подростками.
Эльфы вели между собой беседу, пытаясь решить, что с ней делать. Она откинулась назад, присев на каблуки. Через несколько минут эльфы прошли над ее головой и обосновались на дереве позади нее.
Маленькие чертенята! Они нарочно проскочили мимо дерева со своим гнездовьем, чтобы запутать ее. Теперь, когда Шон прекратила бег, они решили, что она больше не заслуживает их внимания.
Шон заметила пару малышей за спиной одной из взрослых обезьян. Она медленно встала и снова поднесла к глазам бинокль. Она двигалась под деревом, пытаясь определить пол эльфов, отличить взрослых особей от подростков, но сделать это было невозможно. Они были слишком маленькими. Куда легче наблюдать за ними в питомнике. Через некоторое время эльф с детенышами за спиной передал их другой обезьянке для кормления. Наконец-то! Она отыскала взрослую самку, самку эльфа, которая держала в своих лапках все концы и начала обезьяньего семейства.
У Шон затекла спина; руки, державшие бинокль, дрожали. Сколько времени она здесь провела? Пора возвращаться, пока за ней не снарядили поисковую партию. У нее не было с собой топографической ленты, поэтому приходилось делать зарубки на деревьях, чтобы найти потом гнездовье этого семейства. Завтра они установят здесь ловушки.
Шон взглянула на свои ноги и едва удержалась от крика. По меньшей мере сотня маленьких клещей ползли вверх по ее ногам. Ее ботинки и носки были испещрены ими. Некоторые уже обосновались на ее икрах, другие взобрались еще выше, несколько штук она обнаружила на шортах.
Шон заставила себя спокойно подойти к поваленному дереву, поставила на него одну ногу и стряхнула с нее тех клещей, которые не присосались к ее коже. Клещи были маленькие, не больше булавочной головки. Она с содроганием подумала, что некоторые из них пролезли к ней под шорты. Она проверит это позже, когда вернется в лагерь.
Поначалу Шон не смогла найти ни одной своей зарубки. Ее охватила минутная паника, сопровождаемая странным, полузабытым трепетом перед неизбежной опасностью. Что если она потерялась? Она начала уже наслаждаться этой фантазией, когда услышала журчание ручья. Итак, ручей. Он был прямо перед ней. Нельзя было отрицать, что ее охватило разочарование. Она потратила некоторое время на сооружение легкого мостка через ручей, чтобы опять не замочить ноги.
У дерева, где они заметили эльфов, Ивена не было. Не было там и складных стульев. Она увидела последнюю розовую метку, которую они успели оставить, и по следу пошла по направлению к лагерю.
17
– Сделанные здесь фотографии прозвучат как вызов, – сказала Мег, когда Дэвид привязывал кусок ленты к дереву. – Жизнь дикой природы не желает иметь с нами ничего общего.
Это была правда. Они с Мег ходят по лесу почти час, но, кроме растений и насекомых, ни одно живое существо не попалось им на глаза. Он чувствовал себя так, как будто ему на глаза надели солнечные очки, которые насыщали цвета, делали их богаче, глубже. Не было слышно ни звука, за исключением шороха листвы под ногами и шума, производимого их мачете. Встречались участки леса, где растительность была такой густой, что вьющиеся стебли обхватывали их за плечи и длинные зеленые листья щекотали лица. Это напоминало плавание, погруженность в нечто такое, что убаюкивало, но могло и поглотить без остатка. За его благоговением таился подспудный страх, и этот страх заставлял Дэвида неукоснительно соблюдать все правила безопасности и привязывать к деревьям-ориентирам куски розовой топографической ленты.
Ему бы очень хотелось узнать, каким видится лес его спутнице. Мег казалась ему особенной, обладающей только ей свойственным восприятием мира. Она шла впереди, и Дэвид следил за ней взглядом.
Розовая рубашка, темно-зеленые брюки заправлены в белые носки. Она носила маленькую белую шляпу, на полях которой были изображены синие и розовые попугаи. Из перекинутой через плечо сумки с фотоаппаратом торчал треножник. Она очень дорожила этой сумкой. Вчера в каноэ она пристегнула ее к ремню, как спасательный круг.
– Может быть, передохнем немного? – Мег показала рукой на ствол упавшего дерева.
– Конечно. – Она показалась Дэвиду утомленной. Он достал из рюкзака пончо и расстелил его на стволе.
Она медленно села. На ее лбу проступили тоненькие морщинки.
– С тобой все в порядке? – спросил Дэвид.
– Немного болит живот. Он присел рядом с ней.
– Наверное, нам все-таки следовало бы кипятить питьевую воду.
– Я уверена, что это пустяки.
Было заметно, что она неважно себя чувствует. Луч солнца, пробившийся сквозь древесный шатер, задержался в ее белокурых волосах, высветил тонкую жилку, бившуюся на шее. Камера висела у нее между грудями, руки безвольно лежали на коленях. Неприятно было видеть Мег страдающей. Она казалась беззащитной, и это пробуждало в Дэвиде покровительственный инстинкт, которого он раньше за собой не замечал. Шон никогда от него этого не требовала.
– Может быть, вернемся в лагерь? – спросил он.
– Меня просто слегка подташнивает. Лучше поговорим, чтобы я могла отвлечься от боли.
– Хорошо. – Он взглянул на свои руки. На его колене примостился клещ, и Дэвид смахнул его. – Нравится ли тебе жить в Сан-Франциско?
– О! – воскликнула она, давая ему понять, что он правильно выбрал тему. – Я люблю этот город. Особенно туман.
Дэвид решил, что она шутит. Золотые Ворота, парк, может быть, холмы или качество пищи. Но туман?
– Он такой эфемерный, – пояснила Мег. – И в то же время густой и настолько плотный, что хочется зажать его в руке, но он ускользает.
– Есть ли хоть что-нибудь на свете, что ты не пытаешься романтизировать? – спросил он.
– Она улыбнулась.
– Едва ли. – Она стала рассказывать Дэвиду, какое значение имел туман для ее работы. Несколько месяцев назад в Сан-Франциско прошла ее персональная выставка. Экспозиция называлась "Портреты в тумане" и была посвящена изображению людей, окутанных туманом Сан-Франциско. Туман очаровывал ее тем, что скрывал действительность. Туман был подвижным и каждый миг иным, люди на портретах менялись вместе с ним.
Дэвид слушал, и его охватывало смутное томление. Как получилось, что он женился на такой женщине как Шон, земной и прагматичной, если его всегда привлекала поэтическая, даже сентиментальная сторона жизни?
Они проговорили, наверное, еще час и медленно побрели в лагерь. Расчищенное место уже казалось родным домом, в его центре уютно потрескивал огонь. Тэсс соорудила длинный стол и скамейки из молодых побегов, которые они срезали накануне. Она очистила побеги от коры и стянула крепким шнуром. Затем укрепила их на вкопанных в землю развилках более толстых деревьев. Стол был накрыт; на нем расположились пластиковые тарелки и котелок с толстыми белыми ломтями зубатки. И это дикая жизнь в джунглях?
Ивен отвел Дэвида в сторону.
– Шон еще не вернулась, – сказал он. – Мы разошлись, потому что обезьяны разделились на две группы. Я не знаю, насколько далеко она могла уйти.
Дэвид пытался разгадать, что скрывается за спокойным выражением лица Ивена. Был ли он действительно встревожен? Следовало ли тревожиться самому Дэвиду? Но прежде чем он пришел к какому бы то ни было выводу, на краю поляны появилась Шон.
– Привет! – Она улыбалась.
Ивен вздохнул с явным облегчением.
– Где ты была? Я вернулся больше часа тому назад.
– Наверное, твое семейство не было таким интересным, как мое. – Она налила себе воды, приправила ее виноградным порошком и поделилась мыслями о своем семействе медных эльфов и о способах их поимки. Дэвид сел на скамейку и внимательно всматривался в ее лицо. Оно хранило на себе следы вчерашнего речного солнца, переносица немного обгорела. Шон улыбалась весело, но почти лихорадочно и слишком живо жестикулировала, описывая эльфов. Дэвид уже давно не видел ее такой. Его внезапно поразило, как она постарела За последние годы, какую ношу ей пришлось вынести на своих плечах. Теперь ее бремя было сброшено. В конце концов, он оказался прав, настаивая на поездке.
– Ты покормил Чио-Чио, Ив? – спросила она, направляясь к дереву, на котором была подвешена клетка с обезьянкой.
– Да. – Ивен сел за стол напротив Дэвида. – Все, что доктор прописал, – добавил он с улыбкой.
Дэвид кивнул.
– Кажется, Шон сегодня пропадала в лесу не зря. Шон вернулась и подошла к концу стола.
– Здесь просто чудесно, – сказала она. – Если не брать в расчет клещей.
Где их только не было! У нее на шортах, на майке, в шнурках ботинок. Тэсс на минуту скрылась в своей палатке и вернулась из нее с рулоном клейкой ленты. Все следили за тем, как она оторвала примерно восемь дюймов ленты, обмотала ее вокруг руки липкой стороной наружу и провела ею по одежде Шон. Клещи прилипали к ленте, как мухи к липкой бумаге.
– У тебя кроссовки сырые, – сказала Тэсс.
– Пришлось пересечь ручей в погоне за эльфами.
– Перемени их и посыпь ноги тальком, – скомандовала Тэсс. Ее лицо пылало от постоянного обращения с огнем. – Если ты оставишь ноги сырыми, у тебя между пальцами заведется грибок.
Шон скорчила гримасу, передразнивая Тэсс у нее за спиной, и села за стол. Она улыбнулась Дэвиду улыбкой заговорщицы; для него это было равносильно поцелую. Тэсс убрала котелок с зубаткой со стола.
– И пусть твой муж осмотрит те участки твоего тела, куда ты сама не можешь заглянуть, чтобы не осталось ни одного клеща, – сказала она Шон.
И тут Шон опустила глаза. Дэвид почувствовал, что снова потерял ее.
– Это относится ко всем вам, – продолжала Тэсс. Проверяйте друг друга каждый вечер. Чем скорее вы избавитесь от клещей, тем лучше.
– У меня на них аллергия, – пожаловалась Мег.
– Что ты подразумеваешь под словом аллергия? – спросила Тэсс.
Мег опустила голову, укрываясь за своей белой шляпой.
– Укушенное место немного распухает и зудит, вот и все.
Тэсс со вздохом села на скамейку.
– И на что еще у тебя аллергия?
– На пчелиные укусы. Но у меня есть аптечка.
– Всегда носи ее с собой. Ясно тебе? – Под прикрытием наигранного гнева в голосе Тэсс звучала материнская забота. Так, по крайней мере, хотелось думать Дэвиду. Должно же было существовать какое-то оправдание для раздражительности, которую проявляла Тэсс при общении со своей подругой.
Зубатка была приготовлена отлично, но Дэвид едва прикоснулся к ней. Все его внимание сосредоточилось на Мег. Те же морщинки бороздили ее лоб. Она ковыряла вилкой куски зубатки у себя на тарелке, как бы надеясь на то, что они исчезнут с нее сами собой, без ее участия. Она побледнела, глаза набухали радужным перламутром. Пряди волос, спадавшие на лоб, увлажнились от пота.
Тэсс, наконец, заметила все это.
– Тебе не нравится мое блюдо?
– Я неважно себя чувствую.
Мег встала и, не говоря ни слова, пошла по направлению к кустам.
Тэсс проводила ее взглядом, покачала головой и принялась за прерванную еду.
– Может быть, ты проводишь ее? – спросил раздраженно Дэвид.
– С ней все будет в порядке, – ответила Тэсс, не поднимая головы от тарелки.
Дэвид заметил, что волосы Тэсс никогда не падали ей на лицо, как будто были изготовлены из металлических стружек.
Они уже кончали есть, когда вернулась Мег. Она игриво улыбнулась и села за стол.
– Со мной все в порядке, – сказала она. – Просто легкий понос.
– Может быть, тебе принять лекарство? – предложила Робин.
– Предоставьте ей самой о себе позаботиться, – сказала Тэсс. Она придвинула к Мег тарелку с рисом. – Поешь риса. Он крепит.
После ужина они сидели за столом при свете керосиновой лампы. От противомоскитных дымовых шашек слезились глаза. Шон и Ивен прилаживали дверцу к ловушке, Тэсс склонилась над ботаническим атласом, сравнивая собранные ею образцы листьев с картинками в книге. Дэвид, Робин и Мег читали. По крайней мере, делали вид, что читают. Дэвид краем глаза следил за Мег, которая ни разу не перевернула страницу лежавшей перед ней книги. Робин отрывала глаза от своей книжки в мягкой обложке всякий раз, когда к разноголосице лесного хора присоединялся какой-нибудь новый звук.
Мег взглянула на Дэвида. Казалось, она была удивлена тем, что Дэвид следит за ней, но не подняла головы. Она как бы спросила своим взглядом, что ей делать? Но, прежде чем он успел ответить, Мег решилась заговорить сама.
– Тэсс, – сказала она. – Мне плохо.
Тэсс со вздохом оторвалась от своих листьев.
– В Сан-Франциско никто бы и не подумал, что ты слаба здоровьем.
Мег встала, и Дэвид с изумлением заметил, как слезы навернулись ей на глаза.
– Ты говоришь так, как будто я преднамеренно тебя обманула– Она повернулась и побежала к кустам. Он слышал треск веток под ее ногами. Мег не захватила с собой фонаря. Хуже того, у нее не было с собой даже туалетной бумаги.
Дэвид взял фонарь и рулон бумаги из своего рюкзака и последовал за Мег. Он нашел ее сидящей на корточках у ствола дерева. Он выключил фонарь и протянул ей туалетную бумагу.
– Пожалуйста, уйди, Дэвид, – сказала она. – Ты меня стесняешь.
– Я постою поодаль. – Он высветил фонариком то место, где собирался ее подождать, положил туалетную бумагу на землю, так, чтобы она могла ее достать. – Я подожду, чтобы быть уверенным, что с тобой все в порядке.
Он отошел на достаточное расстояние, чтобы ее почти не было слышно. Теперь ее рвало, и он обрадовался, что находится не слишком близко.