Характер масштабной общероссийской кампании по изъятию ценностей, заданный высшим органом правящей коммунистической партии, определял массовое изъятие ценностей в срочном порядке, как правило, без какой-либо экспертизы. Результат работы комиссий по учету и сосредоточению ценностей измерялся конкретным количеством изъятого в килограммах, штуках. Местные власти нередко практиковали вторичное изъятие ценностей. К саботажникам применялись жесткие меры наказания. Поскольку критерии наказаний определены не были, то на местах наказания выносились различные за одинаковые деяния. Верховный и губернские ревтрибуналы выносили многочисленные расстрельные приговоры. Так, решением Вятского губернского ревтрибунала были приговорены к высшей мере наказания "за агитацию против изъятия церковных ценностей, подготовку и организацию на почве изъятия восстания 2 мая в селе Поджернове, сопровождавшееся разгромом сельскохозяйственной коммуны и убийством двух милиционеров": Поляков Иван Александрович, 50 лет, священник; Семушкин Михаил Александрович, 58 лет, церковный староста, крестьянин; Широков Семен Митрофанович, 44 года, крестьянин, председатель крестьянской общины [1: 248].
В форсированном "сосредоточении" ценностей такие факторы, как условия хранения, надлежащая упаковка, оценка, транспортировка имели вторичное значение. Финансовая стоимость изъятых предметов имела приоритетный характер, художественная ценность имела второстепенное значение. В результате изъятые ценности поступали нередко в Гохран через местные финотделы (в соответствии с Инструкцией ВЦИК) в разрушенном или испорченном виде. О варварских методах изъятия ценностей докладывала в Бюро Центральной комиссии по изъятию церковных ценностей не кто иная, как Н.И. Троцкая (жена Л.Д. Троцкого), занимавшая должность заведующей Главмузеем Наркомпроса [6: 228–230].
Даже сам Троцкий возмутился по поводу практики изъятия ценностей. В телеграмме председателю ВЦИК и ЦК Помгола Калинину и члену Бюро Центральной комиссии по изъятию церковных ценностей Белобородову 5 апреля 1922 г. Троцкий писал: "По имеющимся у нас сведениям и по моим личным – при отобрании ценностей случается, что в церквях и даже алтарях курят. Иконы, когда снимают, кладут на пол, причем пол часто бывает очень грязным. Все это раздражает население… Неужели допускаются подобные безобразия? Надо бы поймать в одном хотя бы случае и предать трибуналу. Надо приучить щадить чувство верующих и не безобразничать" [6: 140].
Несмотря на запреты властей, крестьянское население надеялось сохранить ценности сельских храмов в обмен на хлеб и продовольствие для голодающих. В одном из ходатайств на имя Ленина 16 июля приходская община села Бараит Красноярского уезда Енисейской губернии в количестве 6 тысяч прихожан просила заменить изъятие немногочисленных церковных ценностей из сельского храма местного небогатого прихода продуктами в количестве 150 пудов хлеба, 75 пудов мяса, 15 пудов масла. ЦК Помгола отказал в ходатайстве, пояснив, что возможна замена только золотом и серебром [6: 306–307].
Крестьянское население, в большинстве своем верующее, недоумевало: почему для помощи умирающим от голода в Поволжье, на Украине, Урале нужно только церковное золото, серебро и другие ценности? Для обмена ценностей за границей на продовольствие требовалось время. Всем было известно: состояние транспорта не позволяло оперативно доставить закупленное за границей продовольствие голодающим в Поволжье и другие регионы из портов.
Духовенство активно выступало против расхищения ценностей, использования их не для голодающих, а на другие цели [3] . Данное обстоятельство власти нередко интерпретировали как контрреволюционные призывы и использовали в целях преследования неугодного духовенства.
К 1 ноября 1922 г. было изъято следующее количество церковных ценностей (по ведомости ЦК Помгола): золота – 33 пуда 32 фунта, серебра – 23 997 пуда 23 фунта, бриллиантов – 35 670 штук, других драгметаллов – 71 762 штук, жемчуга – 14 пудов 32 фунта, золотой монеты – 3115 руб., серебряной монеты – 19 155 руб., различных драгоценных камней – 52 пуда 30 фунтов. Стоимость всего изъятого оценивалась на сумму 4 650 810 руб. 67 коп. Кроме того, было изъято 964 единиц антикварных вещей [1: 183–184] [4] .
Антирелигиозная кампания в Советской Республике в значительной степени решила проблему пополнения фонда материальных ресурсов Советского государства. Однако доктринальная установка большевистской партии, связанная с ликвидацией религии и церкви в ходе строительства социализма, осталась нерешенной. Советская власть, декларированная как власть рабочих и крестьян, столкнулась с массовым и повсеместным протестом со стороны собственного народа.
Источники и примечания:
1. Архивы Кремля. В 2-х кн. Политбюро и церковь. 1922–1925 гг. Кн. 1. М. – Новосибирск, 1997.
2. Степанов В. ( Русак ). Свидетельство обвинения. В 3-х кн. М., 1993. Кн. 2.
3. Родина. 1990. № 6.
4. Осипова Т.В. Крестьянский фронт в Гражданской войне // Судьбы российского крестьянства. М., 1996.
5. Советская деревня глазами ВЧК – ОГПУ – НКВД. Документы и материалы. Т. 1. 1918–1922. М., 2000.
6. Архивы Кремля. В 2-х кн. Политбюро и церковь. 1922–1925 гг. Кн. 2. М. – Новосибирск, 1998.
7. Степанов В. (Русак). Свидетельство обвинения. В 3-х кн. М., 1993. Кн. 3.
Махновщина: мечта о вольном крестьянском рае
Махновщина – крестьянское движение Юга России и Украины в 1918–1921 гг. [1]. Нестор Иванович Махно (Михненко) стал символом этого движения. Неправ был Ленин, считая возможным включить в опору диктатуры пролетариата тех, кого он назвал "полупролетариатом", – Махно был выходцем именно этого социального слоя: его отец был батрак, конюх, кучер, а сам Нестор, пятый сын в семействе, в юности начинал как сельскохозяйственный рабочий.
Движением были охвачены Екатеринославская, Херсонская, Таврическая губернии. Главными очагами махновского движения были уезды Новомосковский, Павловский и Александровский Екатеринос-лавской губернии, Константиновский и Кременчугский Полтавской губернии, Изюмский, Купянский, Старобельский Харьковской губернии. География махновщины распространилась также на Дон, Кубань, Воронежскую, Тамбовскую, Саратовскую губернии.
По оперативным данным советского военного командования, в мае 1919 г. повстанческая дивизия Махно насчитывала 20 тыс. штыков и 2 тыс. сабель. Сам Махно по состоянию на июнь 1919 г. оценивал ее силу в 27 тыс. бойцов [2: 145, 228]. Осенью того же года численность махновцев составила 30–35 тыс. [5] [3: 118, 142; 5: 757].
В состоянии соглашения с советской властью Махно был трижды. В 1918 г. – начале 1919 г. [6] Махно боролся против гетмана Скоропадского, Петлюры, Добровольческой армии. В июне 1918 г. он встречался в Москве со Свердловым и Лениным. В феврале 1919 г. махновское воинство стало третьей бригадой советской Заднепровской дивизии, Махно – комбригом Красной армии. В мае 1919 г. бригада преобразовалась в дивизию ("Первая украинская повстанческая дивизия") под командованием начдива Махно.
В конце 1919 г. махновцы боролись против белогвардейской армии Деникина, захватившего всю Украину и Юг России и дошедшего до Тулы. По признанию самого командующего Вооруженными силами на Юге России генерала А. Деникина, действия Махно осенью 1919 г. приняли настолько широкие размеры, что расстроили тыл белых и ослабили фронт в наиболее трудное время. Махно оценивался Деникиным как легендарная личность, "отважный и очень популярный разбойник и талантливый партизан" [4: 75, 139].
В октябре 1920 г. Махно заключил третье соглашение с советской властью – против белой Русской армии генерала Врангеля. Примечательно, что Врангель, рассчитывая вовлечь в борьбу против власти большевиков все небольшевистские силы, неоднократно предпринимал попытки заручиться поддержкой Махно. В частности, в июне 1920 г. по поручению Врангеля в стан Махно явился посланец с письмом из штаба, в котором предлагалось объединиться в совместной борьбе против коммунистов: "Русская армия идет исключительно против коммунистов с целью помочь народу избавиться от коммуны и комиссаров и закрепить за трудовым крестьянством земли государственные, помещичьи и другие частновладельческие. Последнее уже проводится в жизнь. Русские солдаты и офицеры борются за народ и его благополучие. Каждый, кто идет за народ, должен идти рука об руку с нами. Главное командование будет посильно помогать Вам вооружением, снаряжением, а также специалистами. Пришлите своего доверенного в штаб со сведениями, что Вам особенно необходимо, и для согласования боевых действий". Письмо было подписано начальником врангелевского штаба генералом Шатиловым [4: 77].
По приказу Махно белогвардейский офицер был публично расстрелян, сообщение об этом и текст письма опубликованы в махновской печати [5: 162].
Крестьянство, составлявшее основу махновщины, объединяло с красными наличие общего врага – Белой гвардии, пытавшейся восстановить ненавистную для крестьянства помещичью Россию [7] . Для крестьянина главным врагом был помещик и его защитник – Добровольческая армия. Белогвардейцы в крестьянском сознании ассоциировались с бывшими угнетателями, одетыми в офицерские мундиры, которые мечтали о реставрации былой великой, единой и неделимой России. К тому же деникинское правительство не пыталось привлечь крестьянство на свою сторону даже обещаниями – решение земельного вопроса относилось на неопределенное будущее. Импульсивные попытки земельных реформ последнего белого правителя генерала Врангеля имели определенную ориентацию на зажиточного сельского хозяина.
Соглашения Махно с советской властью объективно не могли иметь постоянный и стабильный характер: временный союз определялся общим интересом – борьбой с белогвардейцами. "Вольный советский строй" махновского движения по своему содержанию был несовместим с диктатурой советской власти. Двойной стандарт, определявший революционную тактику Махно, недооценили представители советского руководства – Антонов-Овсеенко, Каменев, Ворошилов. Чрезвычайный уполномоченный Совета труда и обороны Л. Каменев высказывал уверенность в лояльности Махно: "Слухи об антисоветских и сепаратистских планах Махно беспочвенны". Антонов-Овсеенко в докладе советскому руководству Украины 2 мая 1919 г. превозносил позитивные достижения в махновских районах: создание детских коммун, школ, трех средних учеб-заведений в Гуляйполе. Командарм уверял: "Махно против нас не выступит, необходимо прекратить травлю Махно" [2: 129–130, 136] [8] .
Крестьянская революция в деревне, основанная на идеале уравнительной справедливости, расходилась с политикой большевистской власти. Новая власть воспринималась как власть вообще, которая грабит труженика налогами, набирает рекрутов в армию, заставляет выполнять трудовые повинности, отвлекая крестьянина от неотложных сельскохозяйственных работ в собственном хозяйстве.
Резолюции 2-го Гуляйпольского районного съезда фронтовиков, Советов, отделов и подотделов военно-революционного штаба района, состоявшегося 12–16 февраля 1919 г., на котором присутствовали представители от 350 волостей, свидетельствовали об осознанном выражении крестьянских требований. Нестор Махно в своем выступлении на съезде заявил: грубая насильственная власть большевиков над трудовым народом долго продолжаться не может – терпению народа от "партийного ига большевиков" пришел конец. Трудовой народ успел подержать в своих руках управление государством в форме свободно избранных Советов, но они долго не просуществовали – партия большевиков объявила на них свою монополию: небольшевик удалялся из Советов как враг народа [2: 80]. Представитель анархистов Барон [9] призывал крестьян: создать в каждой деревне свои вольные, выборные, безвластные Советы как "истинно трудовой советский строй", поскольку только они смогут удовлетворить все нужды народа, организовать хозяйственную жизнь и защищать интересы трудящихся без вмешательства партийных комиссаров, навязывающих сверху свой партийный диктат [2: 84].
В резолюции о текущем моменте, принятой съездом 15 февраля, советское большевистское правительство обвинялось в стремлении во что бы то ни стало отнять у местных Советов рабочих и крестъян-ских депутатов их свободу самодеятельности: "Нами не избранные, но правительством назначенные политические и разные другие комиссары наблюдают за каждым шагом местных Советов и беспощадно расправляются с теми товарищами из крестьян и рабочих, которые выступают на защиту народной свободы против представителей центральной власти. Именующие себя рабоче-крестьянскими правительства России и Украины слепо идут на поводу у партии коммунистов-большевиков, которые в узких интересах своей партии ведут гнусную непримиримую травлю всех других революционных организаций. Прикрываясь лозунгом "диктатуры пролетариата", коммунисты-большевики объявили монополию для своей партии, считая всех инакомыслящих контрреволюционерами". Советское правительство, подчеркивалось в резолюции съезда, своими действиями порождало серьезную угрозу для развития рабоче-крестьянской революции.
Съезд объявил освобождение трудящихся делом самих трудящихся, обратившись к крестьянам и рабочим с призывом не доверять дело освобождения трудящихся какой бы то ни было партии или центральной власти: "Пусть существуют различные революционные организации, пусть проповедуют свободно свои идеи, но мы не позволим ни одной из них объявить себя властью и заставить всех танцевать под свою дудку". Было заявлено право местных вольных Советов крестьян и рабочих на строительство нового свободного общества "без насильственных указов и приказов, вопреки насильникам и притеснителям всего мира, без властителей-панов, без подчиненных рабов, без богачей и без бедняков". Резолюция заканчивалась лозунгами: "Долой комиссародержавие и назначенцев! Долой чрезвычайки – современные охранки! Да здравствуют свободно избранные рабоче-крестьянские Советы! Долой однобокие большевистские Советы!" [6].
Подобные же лозунги составили основу резолюции 3-го районного съезда представителей волостей и уездов Екатеринославской губернии, повстанческих фронтовых частей в поддержку действий Махно 10 апреля 1919 г. На съезде в Гуляйполе участвовали представители от 72 волостей Александровского, Мариупольского, Бердянского, Бахмутского и Павлоградского уездов. В резолюции съезда констатировался захват власти политической партией коммунистов, "не останавливающейся ни перед какими мерами для удержания и закрепления за собой государственной власти, с центра вооруженной силой проводящей свою преступную по отношению к социальной революции и трудящимся массам политику". Съезд постановил: истинным выразителем воли трудового народа может быть только съезд рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов, не признающий никакого насилия.
Крестьянский съезд выразил протест против политики большевистской власти, проводимой комиссарами и чрезвычайными комиссиями, которые, по определению махновцев, превратились в руках большевиков в оружие для подавления воли трудящихся. Выдвигались требования социализации земли, "изменения в корне" продовольственной политики, замены реквизиций системой товарообмена между городом и деревней и создания широкой сети обществ потребителей и кооперативов, упразднения частной торговли, полной свободы слова, печати, собраний всем политическим левым партиям и группам [2: 111–112].
Крестьянство ожидало от новой власти обещанного решения, в духе Декрета о земле, земельного вопроса. Оно предполагало, что лозунг "земля – крестьянам" должен быть разрешен на следующих основаниях: вся земля должна поступить в непосредственное распоряжение производителя – трудового крестьянства. Исходя из принципа, что "земля ничья" и пользоваться ею могут только те, кто на ней трудится, земля должна перейти в пользование трудового крестьянства по уравнительно-трудовой норме, то есть обеспечивать возможность получения потребительной нормы на основе собственного труда. Крестьянин, захватив землю, приходил к мнению, что государство вообще не нужно крестьянству. Подобные настроения по поводу отношения к государству в крестьянской среде подогревались психологическим ощущением собственной силы: солдат-крестьянин возвращался в деревню с войны, как правило, с оружием и уверенностью недавнего фронтовика.
Крестьянство рассуждало следующим образом: советская власть дала крестьянам землю – это сделали большевики. А власть, которая ввела продразверстку, не отдала всю помещичью землю крестьянам, а организовала на ней совхозы, коммуны, – это власть "коммуны", власть не большевиков, а коммунистов. Подобное крестьянское настроение выражалось в политической формуле: "За большевиков, но против коммунистов". Крестьяне нередко объявляли себя одновременно большевиками, но врагами коммунистов: крестьянин был сторонник антипомещичьей "экспроприации экспроприаторов" (что усиливало популярность большевистских обещаний социализации земли), но протестовал против методов военно-коммунистической политики – продовольственной диктатуры, продразверстки, ЧК, организации социалистического землеустройства в виде совхозов и коммун, что врезалось в сознание крестьянина как творение "коммуниста", а не большевика – создалось представление, что большевики – это одно, а коммунисты – другое. Коммунисты воспринимались врагами труда.
Крестьянской стихии в духе "грабь награбленное" был противопоставлен принцип изъятия советским государством части земель и всего помещичьего инвентаря, который крестьянство считало своим, на организацию общественного хозяйства. Пролетарская революция в деревне породила новую уравнительную волну, связанную с переделом земель зажиточных мужиков.
Нельзя не учитывать также психологический фактор, связанный с желанием многих представителей бедноты подняться из нужды и стать самостоятельными хозяевами за счет уравнительного передела. Деревенские батраки, подобно бедноте, тоже стремились стать самостоятельными хозяевами. Желание батрака получить собственные десятины земли перевешивало перспективу работать в советском хозяйстве. К середине 1919 года население украинской деревни во всех своих слоях было недовольно политикой Советского государства.
Нестор Махно был выразителем крестьянских настроений [10] . В деревне крестьянин требовал социализации хозяйства, не желая отдавать излишки в город. Он не мог примириться с установленными государством низкой ценой на хлеб, низкими нормами зерна, оставляемого для хозяйства, в особенности для содержания рабочего скота. По оценкам советских руководителей, в махновском движении трудно было отличить, где начинается бедняк, где кончается кулак – это являлось свидетельством массового крестьянского движения [7: 94]. Махновская армия в значительной степени состояла из бедняцкой молодежи, верившей своим крестьянским умом в идеал уравнительного социализма, готовой умереть за "освобождение трудового народа". Кулачество к махновцам, по свидетельствам советских агентурных данных, относилось весьма недоброжелательно или враждебно [8] [11] .
В донесениях особого отдела ВЧК обращалось особое внимание на обстоятельство, что основная часть махновской армии – беднейшая крестьянская молодежь, которой Советская власть не сумела дать ничего, кроме формального права на землю [9]. Советское руководство осознавало, что уход крестьянской бедноты к махновцам явился следствием просчетов властных органов, которые не обеспечили защиты интересов бедноты [10: 260] [12] .