Находясь в составе союзных морских сил Тихого океана под общим командованием британского вице–адмирала Джерам, "Жемчуг" получил предписание произвести разведку к югу от острова Формозы. Выполнив свою задачу, "Жемчуг" получил от адмирала Джерам приказание конвоировать союзные транспорты с войсками до выхода из Малакского пролива в Индийский океан. Эту задачу "Жемчуг" выполнял до 21 сентября 1914 года. Затем он получил приказание адмирала обследовать район островов: Никобарских, Андаманских и Мергун, после чего прибыть в Пуло–Пенанг.
Кончив свою работу, "Жемчуг" пришел в Пуло–Пенаг 27 октября 1914 года и стал на якорь. Рейд охранялся дозорными французскими миноносцами, все время держащимися в море, кроме того, на берегу были разбросаны английские наблюдательные посты.
28 октября 1914 года, около 5–ти часов утра, когда еще было темно, на рейд вошел четырехтрубный корабль. Дозорные миноносцы в море приняли его за один из английских легких крейсеров. Равным образом английские береговые наблюдательные пункты, приняв его за своего, никого не предупредили о его входе на рейд. Не отвечая на опознавательные сигналы, неизвестный крейсер полным ходом направился к "Жемчугу", стоявшему на якоре. На расстоянии примерно 200 метров входящий корабль положил руля. На "Жемчуге" вахтенный начальник и сигнальщики приняли его за один из английских крейсеров типа "Ярмут" .
В этот момент вошедший крейсер дал по "Жемчугу" залп и выпустил мину, которая взорвалась в кормовой част "Жемчуга". Последний открыл огонь.
Враг оказался германским легким крейсером "Эмден", который, чтобы замаскировать себя, к своим трем трубам прибавил 4–ю фальшивую из парусины, что и сделало его похожим на крейсер типа "Ярмут". Пройдя вдоль борта "Жемчуга" - "Эмден", с расстояния 400 метров, выпустил по нему вторую мину, все время стреляя беглым огнем. Вторая мина тоже попала в "Жемчуг" и взорвалась против мостика, подняв столб воды высотою примерно в 150 метров. "Жемчуг" сломался пополам и через 10-15 секунд исчез под водою .
После этого "Эмден" дал полный ход, проскочил проход и выйдя в море утопил французский дозорный миноносец "Муске". Совершив это дело, "Эмден" скрылся в океане и только впоследствии был расстрелян около Кокосовых островов английским легким крейсером "Сидней" .
Оставшиеся в живых офицеры и команда "Жемчуга" были подобраны шлюпками с союзных судов, стоявших на рейде.
Погибший крейсер "Жемчуг" строился в Санкт–Петербурге на Металлическом заводе. Спущен на воду в 1903 году. Он имел 3100 тонн водоизмещения и развивал до 24 узлов хода. Вооружение его состояло из: VIII-120 мм, IV - 47 мм и VI пулеметов.
Малакский пролив кончился. "Чесма" и "Варяг" вышли на простор Индийского океана.
Вдали справа появились синевато–лиловые силуэты Никобарских островов. Вершины их гор медленно скрываются за горизонтом, и вокруг обоих кораблей уже не видно ничего, кроме голубого неба и темно–синего моря.
В океане могучая зыбь при полном безветрии. Качка "Варяга" мягкая, и даже молодые матросы, совсем не знакомые с морем, быстро с нею осваиваются. Очень мучит всех только жара.
Наступает 22–е июля по старому стилю, день памяти Святой Равноапостольной Марии Магдалины и Тезоименитства Августейшего Шефа Гвардейского Экипажа, Вдовствующей Государыни Императрицы Марии Феодоровны. По этому случаю на крейсере в этот день жизнь идет по праздничному расписанию. Так как качка не прекращается, то утром служится Обедница, а не Божественная Литургия, как бывает на якоре. После богослужения совершается молебен о здравии Августейшей Именинницы. Затем командир провозглашает "ура" за Ее здравие, и это "ура", подхваченное 500–ми человек команды "Варяга", переносит нас мысленно в милую Россию, где в этот же день в окопах на фронте наши собратья Кавалергарды и Лейб–гвардии Кирасирский Ея Величества полк таким же могучим "ура" празднуют день Тезоименитства нашего общего с ними Шефа.
После отдыха команды с вахты дается дудка: "команде песни петь и веселиться". После чего, до ужина, на баке раздаются веселые русские песни, гром бубнов, звон треугольников, свист, гиканье. Лихие плясуны откалывают камаринского и трепака. Команда "шерочка с машерочкой" танцуют польку "Олечку", идут игры в "плитки", "бег в мешках" и т. д. Смотря на это зрелище, кажется, что мы вовсе не в открытом океане, не в тропиках, а где‑то в России. Удивителен контраст между шумом и гомоном на баке "Варяга" и ласковым рокотом иссине–черных валов могучего океана. Он точно шутя раскачивает крейсер на своей могучей груди. Чего, чего только не видел этот океан за многие века своего существования. Какую борьбу с могучими стихиями, какие страдания не испытывали на его поверхности многочисленные мореплаватели? На своих волнах он качал и утлые корабли арабов, и жалкие суденышки малайцев. По нему же пробирались в диковинные страны, движимые жаждой наживы и любопытством, португальцы адмирала Диего Лопез де Секвейра в XVI столетье. Тут же шли на Восток голландцы, англичане, французы. Здесь вопреки, казалось бы, очевидной невозможности, перед лицом изумленного мира, совершила свой крестный путь к Цусиме в 1905 году 2–я Тихоокеанская эскадра под флагом генерал–адъютанта вице–адмирала З. П. Рожественского.
Много видел на своем веку седой, суровый Индийский океан… но в этот день 22- июля 1916 года ему, должно быть, не хотелось обижать такую маленькую скорлупку, как наш "Варяг". Рокотание океана становилось все ласковее, все нежнее; зыбь все отложе, и к вечеру того же дня стало совсем тихо - мы идем точно по озеру.
Наступил вечер. Роскошный вечер, который можно видеть только в открытом морс в тропиках. Ярким заревом горел закат. Со жгучим любопытством каждый из нас старался увидеть "зеленый луч", который, говорят, можно видеть в тропиках в момент заката. Яркие краски - смесь золота, пурпура, бронзы и синего сапфира-постепенно сменились серебряными тонами ночной картины океана, освещенного лучами луны. За кормою, точно широкая дорога, уходила до самого горизонта полоса взбитой нашими винтами пены. Тихая поверхность океана серебрилась, отражая лунные лучи, и казалось, будто между небом и морем дрожат и играют живые блестящие нити, движимые чьими‑то невидимыми руками.
Невольно, всем существом ощущалась эта реальная живая красота Божьего мира во всем его свободном, не испорченном человеком, величии.
Все успокоилось на корабле - командир и офицеры в ожидании ужина расположились на юте, любуясь дивной картиной океана.
Кто развалился на шезлонге, кто сидит в глубоком соломенном кресле, купленном еще в Гонконге, кто ходит мерно по палубе, подходя иногда к кадке, где дымится "офицерский фитиль", и закуривает папиросу.
Хотя корабль на ходу, но все свободные от службы офицеры сегодня за ужином вместе с командиром справляют день тезоименитства Августейшего Шефа своего экипажа. Проворные вестовые наладили на юте столы, накрыли их скатертями, расставили приборы и закуску. Знакомый нам Трофимыч успел пошептаться с заведующим кают- компанией о том, к какому часу потребуются песенники и балалаечники.
Наконец, старший офицер заявил, что просить командира и офицеров к "вину и ужинать". Батюшка благословил стол. После закуски с обычной лихостью вышли на ют песенники и балалаечники, и здесь, вдали от России, они своими песнями перенесли нас домой, напомнив всю красоту, все величие нашей милой России.
Ужин кончается. Командир подымает чару за здравие Августейшего Шефа Гвардейского экипажа. Громкое "ура" всех офицеров заглушает марш Гвардейского Экипажа, который играют наши балалаечники.
Поданы ликеры и кофе. Последние минуты ужина Пора расходиться, а кругом такая волшебная картина, что иногда кажется, что давно спишь и что все это просто сон.
"Ну, песенники, расходную". "Есть, ваше высокоблагородие". Вперед выступает наш маг и волшебник - Дышкант.
Обведя, как бы с презрением, глазами своих песенников, он подымает обе руки и, бросив их вниз, срывает веселый напев:
Летели кукушки
Через три избушки…
Хор заливисто, с присвистом подхватывает дальнейшие слова:
Ой, милая моя,
Кучерявая моя.
Браво, браво Катерина,
Браво душечка моя,
Черноброва, черноглаза,
Раскудрява голова.
Самовар, самовар, золотые чашки,
Приходи ко мне гулять в шелковой рубашке.
А кругом безбрежный океан; потоки серебристого света тысячами блесток играют на тихой, как масло, поверхности
воды. Непередаваемо красивы в такие минуты и в такой обстановке наши русские песни.
Красивый тенор Дышканта опять выделяется после свиста и звона хоровой песни:
Как оне летели,
Люди все глядели…
Опять удар бубна, и снова хор рассыпается удалою песнею:
Ой, милая моя,
Кучерявая моя и т. д….
Командир и офицеры задумались… заслушались. Кажется им, что сейчас они дома в России, что кончилась война, что Русь–Матушка, усилиями и страданиями лучших своих сынов, вышла на простор мировых океанов, сорвала с себя душащую ее перемычку из Босфора и Дарданелл. Кажется, что вернулись войска наши победоносными, что братья наши славяне - южные и западные - свободны от векового гнета германской культуры. Кажется, что никогда за всю историю роль России не была так прекрасна, что благая цель будущей свободной славянской культуры так близка к нам. Еще немного страданий и усилий, и все будет хорошо. Так казалось, так жгуче хотелось, чтобы это было скорей. Но не того хотелось врагам России, они знали ее слабые стороны; знали наивность и малокультурность ее народа, и они в душу народную пустили яд отравы и заразили ее. Тогда же, на "Варяге", смотря на веселые лица, на горящие глаза наших песенников, разве могли мы думать, что наши мечты останутся мечтами, мы верили, мы почти знали, что победа близка и блестяща. Мы отсчитывали каждую милю, которая приближала нас к театру военных действий.
А звонкий тенор Дышканта, как бы подбодряя нас в наших мечтах, заливался:
Люди все глядели,
Где кукушки сели…
Свист, гомон и лихой хор снова гремит:
Ой, милая моя,
Кучерявая моя и тд,…
Кончен куплет. Песенники замолкли. Пора расходиться спать…
"Спасибо, орлы песенники", -раздается голос командира. "Рады стараться, ваше высокородие". "По десять чарок и спать" . "Покорно благодарим, ваше высокородие". "Песенники направо; шагоом м–арш", - рычит Трофимыч.
Попав под левую ногу, наш виртуоз Дышкант вновь залился своим грудным тенором:
Как у нас на крейсере
Службица хорошая.
И по всему кораблю прокатывается та же лихая песня:
Ой, милая моя,
Кучерявая моя и тд.
Уже со шкафута слышен удаляющийся голос:
Службица хорошая,
Командир удалый.
Ой, милая моя, и тд.
Совсем замирает вдали:
Командир удалый,
Офицеры бравые.
Ой, милая моя,
Кучерявая моя и тд.
И совсем заглушению, откуда‑то с бака, ветерок доносит еще:
Офицеры бравые,
Боцманы лихие.
Ой, милая моя, и тд.
"Удивительно музыкален наш хор", - говорит командир.
Много пришлось мне бывать с тех пор среди иностранцев, много пришлось слышать песен у других народов, но такой широты, такой музыкальности, такой задушевной красоты песен, как у нашего народа, я нигде не слыхал. Великий писатель Русской земли И. С. Тургенев, любуясь красотами русского языка, сказал, что такой язык может быть дан только великому народу. Так хочется верить, что в наше безвременье русская песня, ныне облетевшая весь мир, является для нас залогом того, что народ, создавший ее, не может, не смеет погибнуть. Он еще должен сказать свое слово, должен выявить свою культуру.
Переносясь воспоминанием на "Варяг", я вижу группу моих соплавателей и друзей, расходящихся после этого ужина на отдых. Завтра рано вставать. Опять пойдут учения и занятия. Мы торопимся, чтобы подготовить нашу команду и себя к приходу в Средиземное море, где мы уже можем ожидать нападений подводных лодок и, может быть, операций наших судов у Дарданелл совместно с союзниками.
Придя туда, надо быть в боевом отношении вполне обученными и готовыми ко всему.
Большинство из нас, на переходах в тропиках, не могли спать в каютах, где было слишком душно. Обычно мы укладывались прямо на палубу на юте и утром вставали вместе с командой.
Так было и после этого ужина. Офицеры на раскинутых матрасах спали на юте. На шкафутах, на бакс - всюду, где было свободное место, лежали на палубе или были подвешены к бимсам койки команды, из которых доносился храп здоровых, бодрых людей. "Варяг", постукивая машинами, упорно буравил винтами море, идя, точно пришитый, в кильватер "Чесмы". Завтра утром вставать надо рано, опять начнутся занятия и учения.
Остальные дни перехода были использованы мною для обучения "прислуги подачи". Так как наши 6–дюймовые пушки могли делать 4 выстрела в минуту, то требовалось, чтобы подача давала не менее 5 снарядов и патронов к каждой пушке в минуту. Между тем средства подачи у нас были очень устарелые. Старые, так называемые 10–пудовые беседки, с разбитыми от ветхости электромоторами, с трудом могли выполнять то, что требовалось; люди тоже были еще необучены.
Однако постепенно эта часть наладилась и подача стала удовлетворительной.
Длинный переход до Коломбо начал надоедать всем. Обычно в наших книгах, описывающих морское плаванье, включается фраза: "Земля, земля, - закричали матросы, - и побежали по вантам". Кто и когда пустил эту фразу, комичную для морского уха, я не знаю. На самом же деле подход к берегам происходит гораздо менее заметно для всей команды, чем может подумать читатель, не бывавший никогда в море.
Так и в этот переход наш старший штурман задолго предупредил вахтенного начал, когда и в каком направлении должен открыться берег. Зоркий сигнальщик, в свое время и раньше всех, заметил, что "над горизонтом будто гора показывает".
Через некоторое время в кают–компанию, это было за завтраком, влетел вахтенный унтер–офицер и доложил старшему офицеру: "Ваше высокоблагородие. Прямо по носу открылась земля".
"Ура!" - раздалось на мичманском конце, и вслед за тем молодежь запела веселенький куплет, напоминающий нам всем Троицкий театр в С.–Петербурге:
Дует на море муссон.
Да, муссон, да, муссон,
Попадает на Цейлон,
На Цейлон. Да!.
Кто из нас тогда не слыхал эту песенку из пародии–шутки "Иванов Павел"?
После завтрака я вышел на верхнюю палубу.
Над горизонтом уже ясно виднелись горы острова Цейлон.
26 июля 1916 года "Чесма" и "Варяг" вошли в порт Коломбо.
Десант на остров Цейлон
Остров Цейлон на нашем пути был самым интересным местом Сколько таинственного можно встретить там! Какие захватывающие мистические книги прочли мы за это время об Индии, кусочком которой является этот остров!
Находясь вблизи южной оконечности Индии, Цейлон страдал гораздо менее, чем северные части Индии, от нашествия разных народов, и в то же время он был с ними в общении. Маленькие островки точно соединяют его с материком. Цепь этих островов называется "Адамов мост".
В глубине острова высоко подымается гора "Адамов пик".
Природа Цейлона очень богата: пальмы, бамбуки, лианы, яркие цветы. Красочность природы невольно тянет в темные чащи тропического леса, но там таятся кобры и дикие звери. Англичане нам советовали ни в коем случае в одиночку не удаляться вглубь острова, а если бы нам захотелось съездить в экскурсию, то непременно организовать ее сообща и через английские власти.
В справедливости этих советов мы убедились очень скоро. Как ни заманчиво смотреть на тропические леса, стоя на рейде или из окна вагона, в действительности оказывается, как только туда попадаешь и надо идти пешком, то для непривычных людей, какими были мы, даже маленькая прогулка в лесу непосильна. Надо и одежду выбрать соответствующую, и знать, какие опасности таятся в чаще (змеи, пауки, колючие растения). По словам англичан, внутри острова имеются совершенно нетронутые первобытные места, где, кроме трудностей, встречаемых в обычном лесу, имеются еще и дикие животные, как буйвол и тигр, борьба с которыми в одиночку и даже маленькой партией не под силу.
Адмирал решил дать нам отдых в Коломбо перед большим переходом в западную часть Индийского океана.
Это время каждый из нас старался распределить так, чтобы повидать возможно больше и возможно полнее ознакомиться с волшебным островом.
Часть из нас наметила поездку с англичанами на охоту на крокодилов, часть, в том числе и я, на осмотр памятников в Кенди, окружающие его леса и знаменитый ботанический парк "Парадения", где, по преданию туземцев, был рай.