- Подозреваю, что особой инициативы мне просто не дадут проявить, - нарочито вздохнул он.
Он как в воду глядел. В больнице Людмила всюду шла впереди и сама разговаривала с нянечками и медсестрами.
Информацию собрали быстро. Оказалось, что Брага не "лежачий", а "ходячий". Словоохотливая нянечка сообщила:
- Нет его в палате, миленькие, куда-то умчался. Должно, пузырь доставать. Как они промеж собой говорят. Мужики эти вонючие!
- Чего это вы так на мужиков? - удивилась Людмила, оглядываясь на мужа; он, как и обещал, из-за спин женщин не высовывался.
- Так вечно от них чем-то воняет: то перегаром, то чесноком, то грязными штанами.
Наташа поморщилась, а Стася покачала головой.
- Должно быть, крутая вы женщина.
- А чего с ними церемониться, - бросила нянька и подхватила швабру с мокрой тряпкой. - У женщин в отделении куда меньше работы, а эти…
Она углубилась в свое занятие - мытье пола, которое до того прервала, чтобы поболтать с посетителями.
- Придется идти к лечащему врачу, - решила Любавина.
- По субботам вообще-то у лечащих выходной, если нет дежурства, - заметила нянька, которая вроде занималась своими делами и не обращала на посетителей внимания, - но повезло, ваш пришел. В четвертой палате сложный больной с переломом черепа, он его осматривал…
- Значит, врач в четвертой палате?
- Нет, в ординаторской. Должно, переодевается. Дома тоже бывать нужно… Небось, и жене внимания уделить, и детям…
Нянька все продолжала ворчать, удаляясь со своей тряпкой в другой конец коридора. А посетители все вчетвером кинулись к ординаторской, откуда как раз выходил переодевшийся врач. Он с интересом окинул взглядом женщин, не обращая внимания на Любавина, который как раз нарочно отвернулся и с интересом смотрел в окно.
- Вы хотели что-то узнать? - спросил врач, между тем потихоньку продвигаясь к выходу и давая посетителям понять, что к долгим разговорам не расположен ввиду своей невероятной занятости.
- Мы насчет больного Браги. Говорили, у него серьезная травма.
- Ложная тревога, - хмыкнул эскулап, - легкое сотрясение мозга. В "скорой помощи" его сон под воздействием алкоголя приняли за следствие этой самой серьезной травмы… Говорят, даже подключили милицию…
- Вот именно, - сердито заметила Наташа, - чего было подключать?
- Вы его родственница? - Врач обратил к ней взгляд. - Между прочим, я застукал Федора в нетрезвом состоянии. Еще раз попадется, выгоню, к чертовой матери, за нарушение больничного режима.
- И правильно, - горячо поддержала его Наташа. - Небось по-настоящему больным людям коек не хватает, а вместо них алкашей лечите.
- Я не понял, - растерянно протянул доктор, - значит, вы не родственники Браги?
- А что, похожи? - ухмыльнулась Стася.
- Вот я и не пойму, почему вас заинтересовал именно этот больной?
- Потому что мы - друзья российской медицины, - без улыбки сказала Любавина.
- Стыдитесь! - рассердился врач. - Неужели вам больше делать нечего, кроме как отвлекать занятых людей?
- Извините, - успела проговорить Наташа, но Стася с Людмилой, не иначе науськанные Любавиным, взяли ее под руки и повели прочь.
- Сейчас доктор Пилюлькин уйдет, - шепнула ей на ухо Стася, - а мы пойдем и навестим умирающего.
Глава двадцатая
Очевидно, больному Браге сообщили, что его разыскивал врач, так что посетители застали его лежащим на койке с самым смиренным выражением лица. Голова Федьки была на совесть забинтована, так что издалека напоминала надутый воздушный шар или нахлобученный на голову белый шлем.
- Это вы Брага? - на всякий случай уточнила у него Стася.
Остальные трое, облаченные также в белые халаты, молча сгрудились вокруг его койки.
- Вы - дежурные врачи? - заискивающе поинтересовался Брага. - А у меня тут голова заболела. Вот я и пошел медсестру искать, чтобы какую-никакую таблетку дала или укол поставила.
Федор частил по давней привычке, опасаясь гнева врачей, чей режим он нарушал всю свою сознательную жизнь.
- Разуй глаза, Федор, - посоветовал ему Любавин, - какие мы тебе врачи? Совсем допился!
Теперь уже и Брага понял свою ошибку.
- Простите, не признал, вы же наш директор фабрики.
Теперь он уже не скрываясь полез в тумбочку и надолго приложился к открытой бутылке дешевого вина.
- Не желаете? - Он царственным жестом показал им бутылку, впрочем, не выпуская ее из рук.
- Нет, спасибо, - сказала Людмила.
Федор поставил бутылку в тумбочку и аккуратно прикрыл дверцу, как будто она была стеклянной.
- А это кто с вами?.. Погодите, я сам догадаюсь. Постарше, надо полагать, жена, а ты, - он ткнул пальцем в Наташу, - та самая стерва, которая продала Вальку за баксы его бывшей жене. Говорят, Тамарка три штуцера зеленых запалила, и все зря.
- Это вас не касается! - неприязненно вырвалось у Наташи.
- Не касалось, я бы здесь не торчал. На больничной койке. Надо же, как быстро люди забывают доброту! Я ведь его пригрел. Поделился, так сказать, теплом своей души…
- И бутылки, - ядовито подсказала Стася.
- А ты, значитца, ейная подруга, - не обращая внимания на сарказм женщины, продолжал Брага. - Что ж, друзья - это свято. Отдаешь им все, что у тебя есть, хоть и бутылку. Тоже надо купить. Небось на дороге не валяется. Так вот, и что в оконцовке? Не тронь, говорит, ее чистое имя своим грязным языком. Она, говорит, святая. Так где ж была эта святая, когда я его от смерти спасал? Небось и думать о нем забыла. А когда он слезы лил да о стенку головой бился…
- Да ладно тебе, - не выдержала Любавина, - тоже мне, мать Тереза! Споил мужика, а послушать - от тяжелой болезни вылечил.
- А вот этого не надо! - Федька поднял кверху указательный палец и опять полез в тумбочку за бутылкой. Но теперь отхлебнул поменьше, видимо, решив растянуть удовольствие. - Колхоз - дело добровольное. Когда душа горит, человека и заставлять не надо, сам к бутылке-спасительнице потянется.
- Вы знаете, что Валентин в тюрьме? - спросила его Наташа.
- Положим, не в тюрьме. В КПЗ. Где же ему еще быть, если он меня чуть не убил? Набросился, как дикий зверь!
- "Дикий зверь", - передразнил Любавин. - Сколько в Пальчевском весу, а сколько в тебе.
- Понятное дело, я здоровее, - согласился Брага, прислушиваясь к себе: вино уже делало свое дело, разгоняя кровь и веселя. - Но когда мужчина защищает любимую женщину от хама, силы его утраиваются…
- Ну, ты даешь! - развеселилась Людмила, посматривая на Брагу как на некий необычный экземпляр. - Зачем же тогда ты себя вел по-хамски, если понимал, что к чему?
- Подразнить хотел.
- И как, получилось? - поинтересовался Любавин; ему с трудом удавалось играть роль пассивного наблюдателя. Анатолий Васильевич по природе был человеком действия.
- Как видите, - едва качнул головой Федор, как бы демонстрируя итог эксперимента.
- Наверное, к тебе следователь скоро придет. Протокол составлять.
- Я не подпишу, - отмахнулся Брага. - Сам виноват, напросился… Так вы, значит, все пришли… из-за Вальки?
Он с трудом подбирал слова. Как человек, который учится говорить. После большого перерыва. Эта непривычная серьезность явно контрастировала с состоянием нирваны, в которое все больше погружал его алкоголь.
Но Федор почему-то еще боролся - перед посетителями пыжился, что ли? - сопротивляясь наступающему блаженству. А ведь прежде ловля кайфа в том и состояла, чтобы дойти до нужной точки и послать на фиг все остальное человечество.
- Надо же, а мы все Тамарке поверили. - Он рассуждал вслух нарочно, чтобы именно Наташа поняла, что они здесь, в городе, не злопыхатели, просто так обстоятельства сложились. Он и обращался сейчас к ней. - Странно, да? Ты уехала и не могла словечко замолвить в свою защиту, а она болтала без перерыва. И мазала черной краской лжи вашу нежную акварель… - Он неожиданно умолк, споткнувшись о собственные слова: надо же! И произнес удивленно: - Эк меня проняло!
Он опять отворил тумбочку и отхлебнул из горлышка два крупных глотка.
Стася подошла к Наташе и крепко взяла ее под руку.
- Ты побледнела, - сказала она, - пойдем отсюда.
Но Наташа все не могла заставить себя уйти, словно Федор мог сообщить ей еще что-нибудь важное.
- Болтал бы ты поменьше, парень, - неодобрительно заметил Любавин. - Любите вы, алкаши, всякие красивости.
- А вот оскорблять не надо, - с достоинством заметил Брага. - Пью, между прочим, на свои честно заработанные, у вас не прошу!
- Обиделся! - всплеснул руками Любавин. - Простите, что неосторожно задел чуткие струны вашей души.
- В самом деле, Федор, - вмешалась в разговор и Людмила, - следи за словами.
- Или, как у вас говорят, фильтруй базар, - сказала Стася.
- Вы, девушка, путаете обычного пьющего мужика с криминалитетом, - отбился Брага и от нее.
- Но обычный пьющий мужик глаза-то еще не пропил? Разве не знаешь, что женщину в положении волновать нельзя?
Стася все пыталась увести упирающуюся Наташу.
- То есть… ты хочешь сказать, что она беременная?
- Нет, подушку под юбку привязала, чтобы приколоться!
- Я серьезно.
- И я серьезно.
- Неужто от Валика?
- Ну не от тебя же!
- Нам не дано предугадать! - высокопарно отреагировал Федор.
- Пойдемте отсюда, - решительно произнесла Стася и потянула Наташу за собой, - этих пьяных сентенций не переслушаешь.
Наташа нехотя покидала Федора. Любое слово о Валентине она жадно ловила и опять ждала, не скажет ли он еще чего-нибудь.
Любавины же задержались возле его койки, а потом уже догнали подруг в коридоре.
- Федька, конечно, балабол, - сказал Анатолий Васильевич. - Но свое резюме высказал: мол, никакой Валентин не алкоголик, потому что его не "тянет". И похмеляться он обычно не торопится. Только когда Федор предложит или кто-то из его товарищей… Утешение слабое, но все-таки…
- Скажите, а врач может нам дать справку, что Браге не нанесено тяжких телесных повреждений?
- Наверняка сможет, - поддержала ее Людмила.
- Но врач скорее всего уже ушел, - с сожалением вспомнила Наташа.
- Ну и что же, дежурный все равно есть. Давайте-ка мы пойдем в ординаторскую…
- Минуточку! - Любавин поднял руку. - Ходить вчетвером нам вовсе нет необходимости. Раз врач - мужчина, я и поговорю с ним как мужчина с мужчиной.
- Интересно, а если врач - женщина?
- Анатолий Васильевич поговорит с ней как мужчина с женщиной, - хихикнула Стася.
Вообще-то она чувствовала себя неуютно, потому что никак не могла выбрать верную линию поведения. Ей хотелось уехать отсюда побыстрее. Но Наташа что-то тянула, мялась, раздумывала, хотя и ежу понятно, что искать здесь ей нечего.
Любавина не было довольно долго, и Людмила невольно взглядывала в конец коридора, где располагалась ординаторская. Видно, шутка насчет врача-женщины запала ей в душу.
Наконец он появился, размахивая перед ними какой-то сложенной вдвое бумажкой.
- Если подобрать нужный ключик, то и дежурный врач может стать человеком, - довольно посмеивался он. - Если хотите знать, то эта бумага - не что иное, как оправдательный приговор для Пальчевского! Теперь мы поедем в милицию, и там вы опять подождете меня в машине. Как выяснилось, у меня одного получается гораздо эффективнее.
- Дежурный врач - женщина? - вроде некстати спросила его жена.
- Почему женщина, мужчина, - слегка удивленно откликнулся он, распахивая перед женщинами дверцы машины.
В небольшом городе все рядом. Почему-то раньше Наташе город, в котором она прожила шесть лет, казался куда больше, чем теперь. Пять минут езды, и вот уже Любавин остановил машину у одноэтажного здания, отделанного каким-то синтетическим покрытием, наверное, специально подобранным, синим с белым. Такое здание ни с каким другим не спутаешь. Никаких машин у здания УВД не было, и Стася пошутила:
- Все разъехались на задания.
Любавин, как и обещал, стал вылезать из машины, наказав остающимся женщинам:
- Посидите, я постараюсь недолго.
Но в последний момент Наташа тоже решилась:
- Подождите, Анатолий Васильевич, я с вами!
- Может, останешься в машине? Кто знает, как служители закона к нам отнесутся?
Он многозначительно посмотрел на ее живот.
- Ничего, это вовсе не так опасно для меня, как все делают вид.
- Ладно, я не возражаю, - пожал плечами Любавин.
- Граждане, вы куда? - остановил их голос милицейского капитана за деревянным барьером.
- Мы к Игорю Тимофеевичу, - сказал Наташин спутник. - Скажите ему, что Любавин на прием просится.
- Проходите, Анатолий Васильевич, - чуть улыбнулся капитан; мол, кто же вас не знает. - А женщина с вами?
- Со мной, - кивнул Любавин.
- Немного подождите, Анатолий Васильевич, - проявила свою осведомленность и секретарша замначальника управления. - У Игоря Тимофеевича посетитель.
- Вот оно как складывается, друг Наташа, - вздохнул Любавин, присаживаясь рядом на стул. - Сегодня даже на рыбалку не поехал. Решил, как говорится, сделать все, чтобы исправить собственную ошибку. Я давно хотел с Валентином встретиться, поговорить, да все текучка проклятая. С другой стороны, оправдывал себя: почему это я должен за ним ходить, а не наоборот. Долгое сидение в начальственных креслах, как ни крути, искажает мироощущение.
- Вы вовсе не обязаны были за ним ходить, - скупо обронила Наташа. - За Валентином Николаевичем и так все время кто-то ходил. Вначале Тамара, потом я… правда, недолго. А до того, видимо, воспитатели в детском доме… Ах, нет, простите, у него еще была армия. Флот.
- Мне понятно ваше ожесточение, - тихо сказал Любавин, - но почему все считают виноватым только его? А ты-то сама права? Я честно признался, ошибся, но любящее сердце должно было подсказать… Или не было любви? Тогда непонятно, что мы здесь делаем?
- Отступать поздно, - сказала Наташа, не отвечая на его вопрос. Любит, не любит, кого это касается, кроме двоих? - Хорошо ли мне будет жить и знать, что я могла что-то сделать для отца моего ребенка и не сделала…
- Вон даже как, - протянул Любавин, - а король-то голый!
- Хотите сказать, что я непорядочная? - вспыхнула Наташа.
- У меня и в мыслях такого не было! - Он даже отодвинулся, чтобы удобнее было на нее смотреть. - Просто у меня была почему-то всего одна версия для объяснения вашего приезда. Любовь, о которой вы не могли забыть…
Оттого что Любавин перешел с ней на вы, Наташе стало не по себе, но она лишь упрямо сжала губы. Конечно, все уже объяснили для себя, почему и зачем, и как она относится к Пальчевскому, и как он к ней…
Между тем Любавин кивнул, словно в ответ своим мыслям, и смешно сморщил нос:
- А вы, оказывается, очень подходите друг другу. Оба, как бы помягче выразиться, не борцы. Ты спряталась маме под юбку, а он в бутылку залез. Если хочешь знать, я уверен, достаточно Валентину сказать себе: "Больше я ни капли спиртного в рот не возьму", и так и будет. Он не из тех людей, которые отступают от своего слова.
- Я почему-то думала, что слово держать должен каждый мужчина.
- Тех, кто держит свое слово, увы, можно по пальцам перечесть. Но, повторюсь, Валентин из их числа.
- Однако никакого слова он пока не сказал, - ожесточенно проговорила Наташа.
Что это все к ней в душу лезут? Обязана она, что ли, жить так, как каждый из сочувствующих себе представляет?
- Может, не для чего ему так говорить? Или не для кого?
- Вы послушайте себя, Анатолий Васильевич. Валентин не боец, я не боец. Вроде такая семья заранее обречена и незачем за нее ратовать? Но вы что-то прикидываете, выясняете, кто виноват, кто прав. То есть кто из небойцов оказался слабее, а значит, и правее.
Она и сама не понимала, почему злится. Разве она совсем недавно не говорила себе о том же? И почти теми же словами!
- Слово-то какое выдумала: небоец! Таких слов в русском языке нет.
- Люди есть, а слова нет?
- Просто для обозначения такого человека имеется синоним. Конформист. Говорят, мечта каждой женщины - быть за мужем, как за каменной стеной. Но что поделаешь, осуществляется она редко. Значит, надо женщине самой брать дело в свои руки, по принципу: спасение утопающих - дело рук самих утопающих.
Надо же, они с Любавиным такие разные люди, а говорят и думают почти одинаково.
- А я так жить не хочу! - вырвалось у Наташи.
- Тогда не нужно было все это и начинать, - холодно сказал Любавин.
- Что - это?
Она чувствовала, как в ней поднимается злость и хочется вскочить, накричать на бывшего директора, послать его подальше, плюнуть на все… Стоп, и это небоец? Спокойнее. Но Любавин этой ее мысленной перепалки с самой собой не заметил, а охотно стал пояснять:
- Да все: жить с мужчиной, беременеть. Готовиться к рождению ребенка. Оставалась бы старой девой… Ах да, у тебя за плечами уже был один брак… Ну хорошо, тогда оставаться до смерти безутешной вдовой. Не имела бы никаких проблем. А теперь что? Родишь без мужа, мать-одиночка, знакомые станут осуждать… Впрочем, ты можешь передумать и оставить своего ребенка в роддоме.
Это было уже слишком!
- А не пошли бы вы, Анатолий Васильевич…
- Куда? - живо обернулся он - глаза мужчины смеялись.
Выходит, он ее нарочно заводил? Злил, испытывал на прочность, проверял, долго ли Наташа выдержит? Или, может, думает, что она от обиды вскочит и убежит, а он сам, без нее, зайдет в кабинет к своему товарищу. Если Наташа ему мешает, мог бы просто по-человечески сказать.
- Вам непременно надо адрес услышать?
- Вот бы я удивился! - засмеялся он. - Такая нежная, деликатная, и вдруг - непечатные слова.
Но тут их прервали.
- Заходите, Игорь Тимофеевич освободился, - пригласила секретарша, и они зашли в длинный, как трамвай, кабинет, обшитый деревянными панелями, с портретом Путина и почему-то Эрнеста Хемингуэя. Наташе некстати вспомнился анекдот еще про Брежнева, который замечал, что ему понравилась книга известного писателя - "Обком звонит в колокол".
- Любавин! Кого я вижу! - Хозяин кабинета в милицейском мундире с тремя большими звездами на погонах пошел навстречу Наташиному спутнику с распростертыми объятиями. Он профессионально цепко охватил взглядом фигуру Наташи. - А это кто с тобой? Надеюсь, не твоих рук дело… в смысле не рук, конечно… Вы не родственники?
- Игорь, ну что ты болтаешь! - нарочито обиделся тот. - У меня уже внуки, если помнишь. Такие молоденькие женщины мне не по зубам…
- По зубам, по зубам, - усмехнулся тот, - если нас с тобой в тихом месте прислонить к теплой стенке…
- Ну что вы прибедняетесь, - не выдержала Наташа. - Мужчины в самом расцвете сил.
- Только пропеллера не хватает, - улыбнулся полковник.
В кабинете возникла пауза, во время которой полковник милиции полез в шкаф и поставил на стол вазочку с каким-то необычным импортным печеньем и сказал по селектору секретарше:
- Галочка, кофе для гостей. - Потом повернул к ним добродушное лицо и с некоторой хитрецой поинтересовался: - За кого просить пришел?
- Есть тут у тебя один… мой бывший главный механик, - без экивоков и танцев от печки сказал тот.