Вот эти деньги да плюс еще кое-какие сбережения Наташа и одолжила брату. А родители дали деньги на мебель. Конечно, на самое необходимое. У них в роду, увы, миллионеров не было.
По крайней мере первое, что будущие муж и жена Селивановы купили, были огромная двуспальная кровать и холодильник "Бош".
Приглашенные на свадьбу родственники - из далекого далека средней полосы приехал даже Нелин двоюродный брат, - узнав, что у молодоженов только что купленная пустая квартира, понесли на свадьбу кто что мог: стол и стулья, ковер и сервиз. Кто-то из гостей приволок даже огромный голландский фикус размером с приличное дерево, который и поставили в углу спальни. Сказали, что он очищает воздух.
Наташин брат, который в слегка оглушенном состоянии принимал подарки, на всякий случай придерживая одной рукой свою красавицу жену, словно хотел сказать: подарки подарками, а самое ценное у меня здесь, стоит рядом.
Ближе к ночи, когда молодых привезли из ресторана в их новую квартиру, Наташа задержалась возле Нели, потому что та схватила ее за руку и увлекла в спальню.
- Наталья Петровна, на минуточку.
В комнате она на минутку приникла к Наташе и внезапно задрожавшим голосом сказала:
- Я боюсь!
- В каком смысле? - удивилась Наташа; эта ночь никак не могла быть ее первой ночью, тем более что она наверняка знала, что молодые жили до свадьбы. - Ты боишься кого-то?
- Я вам не сказала. - Неля всхлипнула и зарыдала, оглядываясь на дверь; к счастью, ее муж задержался в кухне, чтобы выпить с шафером "на свободе". - Я ведь делала аборт.
- Ну и что же? - сказала Наташа. - Я никому не скажу, и ты не говори. Забудь о том, что было.
- Первый аборт, - сказала Неля. - А вдруг у меня больше не будет детей? Валерик… он так мечтает о ребенке!
- Давай не будем пороть горячку, - обняла ее Наташа. - Аборт прошел без осложнений?
- Без, - кивнула Неля, - на мне все заживает как на кошке.
- Вот на этом мы и остановимся. Что ты здорова и родишь ребенка в самом ближайшем будущем. Вот увидишь, у меня легкая рука. Меньше чем через годик у моего сына Ромки родится прелестный двоюродный братик.
- Что такое? Моя жена плачет?
На пороге спальни появился Валера и с укоризной посмотрел на Наташу:
- Сестренка, ты ее ничем не обидела?
- Как бы я могла, - улыбнулась Наташа. - Иной раз женщины плачут от счастья.
- Иди, Наташа, Санек тебя отвезет.
- Он же выпил.
- Выпил. И немало. Но он обещал везти тебя медленно и очень бережно. Приедешь, позвони. Хорошо?
* * *
В конце длинного черного коридора был свет. Яркий, ослепительный, манящий. Казалось, там, внутри этого света, ждет легкость и небывалое наслаждение.
С ее ног упадут наконец оковы, которые мешали ей двигаться. Держали на земле. Тяжелую, неповоротливую. Она не могла быстро ходить из-за них, ей трудно было даже дышать. И вот теперь ее ждало освобождение.
Но нет. Ее грубо вырвали из этого наслаждения. Швырнули обратно, на жесткую раскаленную койку, где она теперь и металась так, что ее держали за руки.
Время от времени ее донимали звуки. Кто-то кричал:
- Уйдите, сюда нельзя посторонним!
Кто-то плакал таким знакомым и родным голосом:
- Наташенька, родная, не уходи!
Еще говорили сухо и официально:
- Ничего не поделаешь, травма слишком серьезная.
И совсем уже тихо, издалека:
- Она умирает?
И почти сразу вместе с этим наступила чернота. Но какая-то странная. Как будто Наташа существовала отдельно от остального мира, никак на него не реагируя.
Ее куда-то несли, потом везли, а в ее голове лишь лениво ворочалась мысль: на кладбище везут, что ли?
А потом вдруг все это кончилось. В голове ее послышался будто щелчок, лопнули в ушах пробки, которые пропускали в голову звуки будто сквозь вату. И первое, что она услышала, оказался звук работающего двигателя. Где-то неподалеку, похоже, работала бензопила.
Не то чтобы она работала очень громко, звук был монотонный и даже усыпляющий, но Наташа слышала его очень отчетливо.
Она не ощущала себя ограниченной каким-то небольшим пространством. То есть стенками гроба. Значит, не умерла?
Попробовала осторожно пошевелиться, как Гулливер, спутанный веревками лилипутов, - ничто ее не держало.
Но при этом веки оказались такими неподъемными, что открыть их было тяжким трудом. Наташа не стала и сопротивляться этой тяжести. Тем более что с каждой минутой голова ее становилась все яснее.
Первый образ, который возник в опустошенной голове, был почему-то Тамарой Пальчевской. Наташа вспомнила даже, что теперь она уже и не Пальчевская, а фамилия ее… Нет, фамилию вспомнить Наташа все же не смогла.
- Ты все-таки не умерла? - удивленно поинтересовалась Тамара. - Ну, Рудина, ты даешь! А я думала, уже все…
- Уйди, я не хочу тебя видеть! - прикрикнула Наташа, и Тамара исчезла.
"Ребенок! - вдруг ворвалась в сознание мысль. - Где мой ребенок?!"
Разбитая, неподвижная, она вдруг обрела невиданную силу, которая могла бы поднять ее с больничной койки и потащить куда-то, где держали ее маленького неродившегося сына. Или родившегося?
- Где мой сын?!
- Успокойтесь, - сказал кто-то незнакомым голосом, - ваш ребенок жив.
И в тот же момент ее неподвижное одеревеневшее тело вдруг стало ощущать себя в точке, куда как раз в это время мягко вошла игла шприца.
Собравшийся было отправляться на выручку к своему сыну организм притих, как бы прислушиваясь к тому, нужное лекарство вводили в вену или нет, и это оказалось для нее так тяжело, что она опять впала в беспамятство, но уже с желанием прийти в себя и больше не думать про свет в конце коридора, там, откуда не возвращаются.
Следующий раз Наташа проснулась среди ночи с каким-то обостренным слухом. Словно остальные части тела еще находились в приторможенном состоянии, а уши уже стояли торчком, как у волка, услышавшего погоню.
Почему она решила, что это ночь, еще не открывая глаз? Потому что было очень тихо. День отличался звуками и суетой вокруг нее: шуршала материя, скрипели подошвы.
Но вот и здесь появился звук, который при отсутствии других звуков воспринимался особенно отчетливо: в палату - она отчего-то знала, что это палата в больнице - кто-то лез.
Она слышала, как поскрипывает под осторожной ногой обитый снаружи жестью подоконник, потом чья-то рука толкнула створку окна, и в палату потек прохладный воздух.
Неужели это пришли по ее душу?
Огромное количество детективов, прочитанное ею в декретный период, давало себя знать. Внутренний голос, съежившийся от страха, тщетно пытался припомнить, кому Наташа перешла дорогу до того, как попала в больницу.
Вот почему она знала, что это больница: в редкие минуты просветления сквозь полуприкрытые ресницы она видела белые халаты врачей и медсестер. Собственно, не только белые, случались зеленые и синие, но это была именно спецодежда медиков.
А почему вообще она боится открыть глаза, а только слушает, и все? Открыть глаза ведь ей ничего не мешает. Но к тем маниакальным страхам преследования, что в ней проснулись, оказывается, прибавился еще один страх: боязнь слепоты.
Тут она противоречила самой себе. Ведь сквозь полуприкрытые глаза она все же что-то видела. Те же белые халаты; почему же, открыв глаза, она ничего не увидит, кроме постоянной черной ночи? Даже если это будет наполненный звуками день.
Между тем возня в палате продолжалась.
Громким шепотом мужчина - а голос был точно мужской - сказал:
- Нелинька, ты иди, а я посижу. В шесть утра меня сменишь. В соседней палате есть пустая койка.
- Хорошо, Валентин Николаевич, в шесть я буду на месте. Мне муж часы с будильником дал, надеюсь, не подведут.
Валентин Николаевич! Глупость-то какая. В ее жизни был один Валентин Николаевич, но он остался где-то в прошлом. Затерялся в недрах времен. Но это уже фраза не из детектива - из фантастики.
Она осторожно приоткрыла глаза. На взгляд человека, который сидел у ее постели и выжидающе смотрел на ее лицо, лишь дрогнула ресницами.
- Наташа! - шепотом позвал он, но лежащая не шевелилась.
Он не догадывался, что она сфокусировала на нем взгляд и потихоньку наблюдает.
Валентин! Как странно, вот так, проснувшись, увидеть его у своей постели. Но почему он лез в окно? Она что же, лежит в какой-нибудь тюремной больнице? Может, она кого-нибудь убила и теперь ее держат здесь… Но тогда на окнах были бы решетки и он бы не смог вот так спокойно сюда влезть.
Хорошо, что у нее нет амнезии. Она все прекрасно помнит. И здраво рассуждает. Звать ее Наталья Петровна Селиванова, а Валентин… - что-то вдруг зарябило в чистом зеркале ее памяти. Только что она совершенно точно знала, кто он, а теперь… пыталась вспомнить, и услужливая память подсовывала ей варианты: он ее знакомый… хороший знакомый… Друг. Нет, не просто друг… Мужчина, которого она любила. Может, даже муж!
- Наташа, - позвал он. Но отчего-то уверенный, что она его не слышит, приник горячими губами к ее неподвижной руке и сказал горестно: - Прости меня, Наташа!
Она хотела возразить, что ей не за что его прощать, и даже попыталась шевельнуть губами, но силы уже оставили ее. Ресницы сделались неподъемными и плотно прикрыли воспаленные глаза. Сознание - оно представлялось в виде женской фигуры, какую прежде она каждый день видела в зеркале, - стало уходить куда-то, смешно пятиться вперед спиной, попутно уменьшаясь в размерах, и вскоре вовсе покинуло ее.
Пришла она в себя днем. И это тоже точно было известно. Тем более что перед ее кроватью стояли люди, и в отличие от ночных посетителей они не понижали голоса.
Но сколько можно гадать, тюремная больница, не тюремная! Потому она просто открыла глаза и спросила:
- Где я?
Достаточно громко спросила, потому что два доктора - это тоже было хорошо видно - повернулись к ней с благожелательными лицами, и один из них язвительно заметил:
- А вот вам и ответ на вопрос, коллега!
- Наташа!
Это брат. Валера.
- Ты пришла в себя. Наконец-то! Нашим не разрешают пока тебя навещать, но я порадую маму.
Как так не разрешают? Разве не Неля сидела у ее кровати? Не Валентин? Странный какой-то сон. Он до сих пор помнится совершенно отчетливо.
А еще у нее был ребенок. Но отчего-то она боялась спросить, где он. Вдруг и ребенок ей тоже приснился? Нет, она точно была беременной. Руки ее пока не слушались. Точнее, она боялась опустить руку и потрогать живот. Казалось, у нее не получится, потому что руки… они ведь тоже могут ее не слушаться.
- Скажите, а мне можно перевернуться на бок?
- Можно, - сказал второй врач, наверное, лечащий. - Ксюша - ваша медсестра - сейчас вам поможет.
Она приготовилась к боли, но ее не было. А может, медсестра оказалась такой ловкой и умелой. Зато теперь было видно, что и живота у нее нет. Что же она тянет с вопросом? Не могла беременность ей привидеться!
- Позвоночник у вас не поврежден, - сказал первый врач, - но мозг получил травму. Вы помните, что с вами случилось?
- Кажется, я должна была родить.
Раз у нее травмирован мозг, то врачи не должны счесть ее сумасшедшей.
- И это тоже, - согласился второй врач; скорее всего ее лечащий. - Но прежде вы попали в автомобильную аварию.
- Вместе с мужем Костей? - спросила она осторожно, потому что в тот момент забыла про Валентина.
Оба врача посмотрели на Валерия.
- Костя тоже попал в аварию, но давно, три года назад.
- И я столько времени лежу? Все три года?
Она увидела, как брат испуганно взглянул на докторов.
- В самом деле, какое-то ужасное совпадение.
- Ничего, это пройдет, - стал успокаивать его тот, первый и, как она для себя окрестила, пришлый доктор. - Воспоминание о прошлом стрессе наложилось на нынешний…
- У меня был сын… - словно для самой себя, сказала она.
- Почему "был"? - всполошился брат и посмотрел на лечащего врача.
- С ним все в порядке, - заверил тот. - Но конечно, мы перевели его на искусственное вскармливание… А теперь давайте выйдем из палаты. Как вы заметили, уход у нас отличный, медперсонал высококвалифицированный, необходимое оборудование имеется.
- Погодите, я сейчас.
Валера вернулся к ее кровати и посмотрел сияющими глазами.
- Если бы ты знала, как я счастлив, сестренка! И маму с папой сейчас порадую. И Нелю…
Неля. Ну конечно. Значит, она не приснилась Наташе просто так, она есть, здесь, в городе, а то уж Наташа было подумала, что она еще там, в маленьком северном городке, и в палату к ней приходят его жители… Раз ей вспомнился Костя, значит, она уже не Селиванова. У нее другая фамилия: Рудина!
Она быстро пролистала книгу своей судьбы, с радостью убеждаясь, что помнит все. Или почти все.
- У вас была свадьба, - с усилием произнесла она; опять откуда-то стала наваливаться усталость.
Брат это сразу заметил и крикнул:
- Доктор!
Подошли сразу оба медика и стали диктовать медсестре какие-то мудреные названия лекарств, а та ответила, как отрапортовала:
- Сию минуту все сделаю!
В следующий раз она открыла глаза, потому что ей стало легче. И глаза открылись уже сами собой, без напряжения.
У ее кровати сидела мама.
- Не хотели пускать, - сказала она и всхлипнула. - А Ромушка-то какой хорошенький, Наташа, ты бы видела! - Сказала и спохватилась: - Увидишь, доченька, еще сама увидишь. Конечно, кормить тебе сыночка не пришлось, но спасибо Господу, что жив. Родился здоровеньким. Собой ты его прикрыла, доченька!
- Конечно, собой, - улыбнулась она, - а как бы еще, если он и был-то внутри меня.
Теперь события последних дней вспомнились ей во всех подробностях.
Ну хорошо, Валерка был в эйфории, женился на любимой девушке, но она-то! Почему у нее не сработал инстинкт самосохранения? Надо было уже тогда иметь ушибленную голову, чтобы сесть в машину к человеку, который еле на ногах держался.
- Мама, скажи, а Саша, тот, что у Валеры на свадьбе шафером был, он жив?
- Жив, аспид, жив! Против него уголовное дело открыли… Не перестаю удивляться! - Мама всплеснула руками. - Почему пьяницам всегда везет больше, чем людям трезвым? Тебя едва на тот свет не отправил, а самому хоть бы что!
- Ты хочешь сказать, его посадят?
- Теперь, раз ты выжила, нет. Наверное, условно дадут… Господи, о чем ты думаешь?
- И вот еще что: Неля ко мне приходила?
- Она хотела, но к тебе же никого не пускают.
- А мне казалось, Валерка приходил.
- Валерка не считается. Он же за твою отдельную палату платит. Его пускают.
- Мама, у меня в шкафу, в шкатулке, деньги. Ты отдай Валерке. У них семья молодая, деньги нужны.
- Если, конечно, согласится взять. Небось Неличка воспротивится.
- Неличка! Невестку, говоришь, приняла?
- Как не принять. Уж такая она ласковая, такая умелица. Сначала стеснялась, а я ей говорю: зови меня мамой. Если сможешь. Она так обрадовалась. Теперь только мамочка да мамочка. Куда-то на работу устроилась. Говорит, взяли с испытательным сроком…
- Скажи, а сына мне покажут?
- Доченька, он сейчас в детском отделении. Теперь уж, пока тебя не выпишут…
- Мама, ты что-то от меня скрываешь… Что-то с ним случилось, да?
Мать смутилась, машинально затеребила подол.
- Роды получились стремительными. У него сломана ножка.
Наташа зарыдала так горько, что мать всполошилась:
- Наташенька, родная моя девочка, врач же сказал - не волновать. Ни в коем случае! Тебе нельзя.
- А то с ума сойду, да?.. Вот скажи, мама, почему мне так не везет?
- Почему же тебе не везет? И красивая, и умная, и высшее образование получила… Замуж вышла по любви.
- А долго я прожила в этой самой любви? Не помнишь, всего три года.
- Другие и этого не имеют.
- А есть другие, что имеют и много больше. Мало того, что я без мужа родила, еще и мой сыночек такой же, как мать, невезучий оказался… Ножка сломана. Он же только родился! Такой маленький, а уже страдает…
Она продолжала рыдать и почти не заметила, как перепуганная мать побежала за медсестрой и та сделала Наташе укол.
- Женщина, выйдите, - строго сказала матери медсестра. - Вы сказали на минуточку, а сами сколько просидели? Да еще и больную разволновали.
Мать вышла, тяжело вздыхая.
- Не умею я свои чувства прятать, - говорила она несколько позднее отцу Наташи. - Да и как спрячешь, если она сразу поняла неладное…
- Чего уж теперь-то убиваться. Говорил я тебе, мать, держи себя в руках. Тебя надо было к Наташе отправлять в повязке.
- Какой повязке?
- Из скотча! - в сердцах выговорил он. - А насчет этого ты ей не говорила… Ромкиного папаши?
- Что ты, как можно! Опять разволнуется. Доктор сказал, черепно-мозговая травма - дело непредсказуемое.
- Что же нам с ним делать? Говорит, в гостинице остановился. Номер телефона продиктовал - я записал. Мол, если что случится, чтобы его сразу в известность поставили.
- Ну ты, отец, как всегда, жалостливый больно, да? - Мать покачала головой. - Меня ругаешь, а сам?
- А что, если они помирятся? Хороший же парень.
- Так ты сразу и определил, что хороший. Все они хорошие, когда спят!
- Не ворчи. В конце концов, он нам ничего плохого не сделал. Да и разве он виноват? С бывшей женой развелся, все чин по чину. Ты же сама говорила, это Наташа от него уехала…
- Между прочим, у нее в палате такой огромный букет стоит, дорогущий. И мне сестричка по секрету сказала, что привез его совсем другой мужчина.
- Хочешь сказать, у нее ухажер есть?
- О чем я тебе и толкую.
Селиванов-старший задумался.
- Я, конечно, ухажера не видел, но видел Наташины глаза. Она все время только о Валентине и думала.
- Тоже мне, чтец по глазам!.. Говоришь, у тебя есть его телефон? Давай диктуй.
- Зачем тебе, если ты не собираешься с ним общаться?
- Мало ли, позвонить придется… В самом деле, сколько сейчас гостиницы стоят, ужас!
- То есть ты хочешь предложить ему, чтобы пожил у нас?
- Нет, как можно, вдруг Наташа узнает, станет ругаться.
- А ты ей не говори.
- Она от него уехала…
- Уже обсуждали это. Тебе не кажется, мать, ты пробуксовываешь?
- Поневоле забуксуешь. Как ни поверни, все может быть плохо.
- Или хорошо.
- Не ехидничай. Наташа - наша дочь, а он кто, чужой дядя…
- Не чужой, отец нашего внука…
- Он про сына-то спрашивал?
- Нет, не спрашивал, - растерянно ответил отец. - Может, он не знает, что у него сын родился?
- Как же, не знает! Наташа-то к нему уже с животом ездила. Что ж, он до девяти считать не умеет?
И оба пригорюнились.